«И выбрать так легко…»
Глава 1
Ольга сидела на старой коряге, вглядываясь в темноту. Озеро словно застыло, ни ветерка. Здесь, в кустах, вряд ли кто-то мог найти ее. События дня все еще мелькали перед глазами. Девушка крепко зажмурилась и стала тихо и медленно повторять Иисусову молитву. Нервный озноб не проходил. Нужно было как-то успокоиться и сориентироваться, как быть дальше. Господь сохранил ее от этих страшных людей, значит, и дальше все как-то устроится.
День не заладился с утра, когда мать Наталья накричала на нее из-за разбитой тарелки. Слава Богу, у Ольги хватило смирения промолчать в ответ, не оправдываясь и не объясняя, кто на самом деле виноват. Потом игуменья отправила ее отнести какую-то справку новым властям, которые все тормошили их, хотя монастырь и оформился по введенным правилам как сельхозартель. И там, в прокуренном кабинете, пришлось проторчать целых два часа в ожидании именно того начальника, который затребовал документ.
Ольга уже так привыкла в монастыре за последние два года к тишине, к сдержанности и смирению, что атмосфера всеобщего раздражения, страха и растерянности выбила ее из привычной колеи. Матушка игуменья всегда берегла молодых сестер от ненужных контактов с миром, стараясь помочь им быстрее взрастить в себе монашеское устроение и внутреннюю крепость, позволяющую душе правильно реагировать на приходящие соблазны. И даже самая неспокойная в окружении Ольги келарь - мать Наталья, и та обычно быстро брала себя в руки и даже просила прощения у младших сестер.
Ольга поднялась в верхний этаж. В кабинете толкались солдаты, матери с детьми, тетки с кошелками, пара приличного вида дам в сопровождении интеллигентного старичка. Все это общество что-то выясняло, двигалось, менялось. Кто-то спорил, что-то доказывал, тетки ругались, дети плакали, солдаты покуривали и матерились сквозь зубы на толпу, духоту и ожидание. Ольга протиснулась между толпой поближе к окну. Здесь, у открытой форточки, меньше пахло табачным дымом, а дамы со старичком слегка прикрывали ее от толпы.
Наконец всеми ожидаемый человек явился. Ольга даже не могла выговорить название его должности. Теперь все так переменилось. Все названия как-то странно сокращались, превращаясь в пугающие и непонятные аббревиатуры. Начальник протолкался к столу у окна, как раз там, где стояла Ольга. И она как-то умудрилась вручить ему справочку, в двух словах разъяснив, что ее послала игуменья. Начальник рассеянно кивнул и сунул бумажку в папку.
Ольгу отпихнули, за возможность быстрее подойти к заветному столу разыгралась чуть ли не драка. Под ноги Ольге отлетел чей-то ребенок и, с громким плачем, вцепился в ее юбку. Девушка подняла на руки закутанное в тряпье существо, при ближайшем рассмотрении оказавшееся девочкой лет трех. Девчушка хотела было снова зареветь в голос, но отвлеклась на выпавшую из-под платка золотистую прядь Ольгиных волос. Она крепко ухватилась за прядку и увлеченно потянула ее в рот.
«Ах, ты – негодница этакая!», – появившаяся откуда-то из толпы женщина в момент выхватила ребенка из Ольгиных рук и шлепнула по попе. Правда, удар пришелся скорее по юбке, но девочка не преминула снова разразиться плачем. Ольга сама едва удержалась от вскрика, когда девчушка с силой потянула ее за волосы и лишь в последний момент отпустила новую игрушку.
Так разлохмаченная, уставшая, взмокшая от духоты, девушка выбралась на улицу и почти бегом бросилась из города. Этот чуждый мир, с такой силой обрушившийся на нее, теперь следовало как-то вымывать из души. Молитвой, борьбой с помыслами, внутренней сосредоточенностью, покаянием освобождаться от ядовитого воздействия.
Ольга так надеялась, что на этом искушения дня закончатся, но главное ждало ее впереди. Она уже входила в ворота обители, когда навстречу вывалилась пьяная компания солдат-дезертиров. Неопрятные, расхристанные, но вооруженные, они заставили девушку шарахнуться в сторону. Занятые громким спором, солдаты вначале не заметили ее. Но, когда Ольга попыталась укрыться в сторожке, расположенной в толще стены, крайний рыжий парень отреагировал на движение.
- О, смотри, краля! - заорал он и ухватил Ольгу за руку.
- Наврала-таки игуменья! У меня, дескать, одни старухи тут.
- Уж будто?! Эта, вон – ничего, вполне сойдет! – заржал второй, он был постарше и выглядел бы прилично, если б не мерзкая похотливая ухмылочка, мелькнувшая на лице.
Ольга дернулась, заметалась и вдруг почувствовав, что вырвалась, бросилась назад из ворот. Она бежала к лесу изо всех сил, а сзади раздавались улюлюканья, крики и тяжелый топот пьяной компании. «Господи! Господи! Господи!», - стучало в голове. На более внятную молитву сил не хватало. Трава прихватывала за ноги, цеплялась за юбку. Звуки погони стали отдаляться. Оглянувшись на мгновение, Ольга убедилась, что компания отстала, она свернула с дорожки и запетляла между деревьями, все глубже удаляясь в лес и стараясь не оставлять следов.
И теперь она сидела на берегу озера и то молилась, то размышляла. Конечно, уже можно было вернуться в монастырь, тем более, что матушка, наверняка, волнуется и ищет пропавшую келейницу. Инцидента у ворот никто не видел, а значит для всех – Ольга не вернулась из города. А только что же дальше? Эта мысль не давала покоя уже давно, с тех пор, как новая власть объявилась в их тихой глубинке и с размаху порушила мирную жизнь всех в округе.
Может быть, права сестра Фотинья, решившая вернуться в мир, к родственникам. Фотинья была ровесницей Ольги, им обеим было по двадцать лет. Но дружбы между ними как-то не сложилось. Фотинья была крепенькая, практичная крестьяночка, со своим особым взглядом на все и вся. В монастырь она пошла, рассудив, что на войне много мужиков поубивало, а значит и замуж выйти будет сложно. Обитель тоже выбирала с умом, порасспрашивала, где матушка добрее, где кормят лучше, да работы поменьше. И теперь она тоже первой приняла решение – раз уж времена изменились и вера больше не в чести, то и в монастыре делать больше не чего. Все равно, разгонят, как разогнали уже две обители в соседнем уезде. Это игуменье да старшим сестрам деваться некуда, они – старые уже, жизни не знают. Куда им?! Вот и цепляются за артель. А им – молодым, все дороги открыты. Свобода же! Понимать надо!
Может, и права была Фотинья, да не хотелось Ольге мирских дорог. Она шла в монастырь не от ума и расчета, а по движению сердца. Отец перед смертью все усаживал ее рядом на постель, гладил по голове и приговаривал: «Кровиночка моя! Вот бы стала монашенкой, вымолила бы меня, грешного, из ада преисподняго!». Восьмилетняя Ольга целовала руки отцу, плакала и думала, что нет в мире жизни лучше монашеской. Там тихо, там Бог близко-близко. Потом, конечно, закрутила жизнь, отвлекла от этой тяги сердечной. Институт благородных девиц обрушился на скромницу Олю девчоночьими играми и ссорами, болтовней, зубрежкой, внешней чинностью и подспудным озорством. Она до конца так и не привыкла к новой жизни, как, за два года до окончания, обрушилось новое горе – умерла мама.
С матерью, в отличие от отца, Ольга близка не была. Высокая, стройная, моложавая, Елена Степановна предпочитала светскую жизнь возне в детской. Никогда не утруждаясь, она несла себя по жизни легко и отстраненно от всех проблем. Однако туберкулез сломил ее и быстро сжег. И Ольга вдруг оказалась совсем одна. Ее забрали из института и привезли к каким-то дальним родственникам. Замаячило скорое замужество. В дом приходили какие-то люди в богатых шубах, что-то обсуждали с родичами, рассматривая саму Ольгу, как вещь. И уже почти сговорились о свадьбе, когда Ольга объявила, что идет в монастырь.
На нее смотрели, как на сумасшедшую. Троюродная тетка, кажется, впервые заглянув ей в глаза, заговорила приторно-ласково:
- Ну, что ты, глупенькая! Какой там монастырь?! Ты ж ничего в жизни не видела. А жених - не смотри, что он немолод. Человек-то неплохой. А шубу, шубу видела? Богатая семья! Как сыр в масле кататься будешь! Я плохого не пожелаю.
- Нет, тетечка! – Ольга сжала губы, покачала головой и твердо добавила, - Я замуж не пойду. Отец хотел меня монахиней видеть. Воля отчая – закон.
Это не было просто порывом. Еще в институте благородных девиц Ольга, в отличие от остальных девочек, увлекалась чтением житий святых. Духовник института, старичок отец Иоанн, был ласков и мудр. Он часто беседовал с девочкой и так говорил о святых, что они становились близкими-близкими. Часто, пока другие девочки играли в свободный час, батюшка с Ольгой сидели в пустом кабинете, освящаемом только горящей во святом углу лампадкой, и говорили-говорили. Отец Иоанн рассказывал, как бывал в Оптиной пустыни у старцев, знавал отца Иосифа, а батюшка Иосиф любил рассказывать про великого старца Амвросия.
«А только что ж теперь, и Оптину закроют?», – прошептала Ольга, отвлекаясь от воспоминаний, и закусила губу. Дикой, кощунственной показалась эта мысль. Тонкий, молодой месяц отражался в спокойной глади озера. А темнота казалась еще гуще и укрывала словно одеялом весь лес и берег. Девушка поднялась, переступила, разминая затекшие от неудобной позы ноги и опустилась на колени, обратившись лицом на восток. Росы не было, на траве стоялось мягко. Ольга подняла лицо к темному небу и взмолилась: «Матерь Божия! Управи меня, грешную, и обитель Твою! Убереги нас от этих страшных напастей! Страшно то как!».
Ей вдруг представилось, как она возвращается в монастырь, а тем ее ждут те же страшные насильники, и некому защитить, негде укрыться от них. Слезы потекли по лицу девушки, и она еще горячее стала молиться, стараясь отрешиться от страшных мыслей, не впасть в уныние, предать себя от души в руце Божии. Она молилась долго, то обращаясь к Богу своими словами, то повторяя на память псалмы и молитвы, знакомые с детства. Отвлекаясь, она думала о том, как хорошо было бы жить здесь, у озера, в маленькой келье или даже – шалашике, как жили отцы-пустынники. Как хорошо молиться, не видеть годами лица человеческого, питаться снытью, как батюшка Серафим, и ничего и никого не бояться. Ибо кто может повредить невесте Христовой?! С этими мыслями Ольга оперлась о корягу, опустила голову на руки и задремала.
Глава 2
Пробуждение было поздним и странным. Солнце уже поднялось над лесом, по озеру шла рябь от небольшого ветерка, а с противоположного берега раздавались странные бухающие звуки. Ольга с трудом поднялась с колен, перевязала сползший платок, упрятав под него разлохмаченные волосы, и, перекрестившись, осторожно выглянула из-за кустов.
Она долго вглядывалась в противоположный берег, но происходящее яснее не становилось. У воды стояло что-то… Что-то с колесами, но совсем мало напоминавшее знакомый элегантный силуэт открытого мотора. Из этого блестящего синего кургузого сооружения на колесах вылез странно одетый человек. Верхняя часть туловища была облачена в что-то похожее на обтягивающее нижнее белье с коротким рукавом. Ни рубашки, ни сюртука, ни пиджака. А снизу – брюки необычного покроя, сужающиеся к низу и неприятно облегающие толстоватые ноги.
Пока Ольга разглядывала первого человека, из лесу появился второй. Он тащил кучу хвороста. За ним из кустов появились две… дамы. Хотя… Ольга не знали, как их назвать. Женщины были в больших соломенных шляпах, свободных блузках, а ниже… ниже на них были обтягивающие панталоны, у одной красного, у другой черного цвета. Люди на берегу суетились, что-то таскали, перекладывали, разжигали костер. Над водой поплыл запах жареного мяса. Ветерок был в Ольгину сторону, запах пищи оказался столь аппетитным, что она сглотнула голодную слюну, вспоминая, что последний раз ела около суток назад.
Компания на том берегу вызывала недоумение не только странной одеждой. В конце концов, может быть, это барышни легкого поведения, привезенные господами на отдых. К тому же, большевики объявили всеобщую свободу нравов, и обещали даже национализировать всех женщин. Но самыми странными были звуки, далеко распространявшиеся над водой. Это было то самое ритмичное буханье, сопровождавшееся ни на что не похожей музыкой. Дикой, грубой, но все же – музыкой, шедшей со стороны отдыхавших. Непонятно было, откуда брались звуки. Но сама компания не обращала на них никакого внимания.
Еще немного понаблюдав, но так ни в чем и не разобравшись, Ольга мысленно махнула рукой и решила возвращаться в монастырь. Все равно, делать было больше нечего. Да и есть хотелось все сильнее. Конечно, служба еще не отошла и до обеда далеко, но, может быть, на трапезной удастся перехватить хоть кусочек хлеба.
Утро было чудесным. Лес слегка шелестел листвой, птицы оглушительно щебетали. Чуть в стороне от тропинки пробежал по своим делам ежик. Ольга шла, то ускоряя, то замедляя шаг. Вчерашняя усталость мышц давала себя знать, и слишком быстро идти не хотелось. Но голод, в свою очередь, подгонял. Поглядывая на золотистый крест надвратной церкви, уже мелькавший над деревьями впереди, Ольга прямо на ходу читала утреннее правило. Полунощница отошла еще в два часа ночи, утренние молитвы и ежедневный молебен Божией Матери, Введению во храм Которой был посвящен монастырь, тоже, вероятно, уже закончился, но на литургию она еще могла успеть.
Лес вдруг закончился. Ольга остановилась от неожиданности. Раньше он подходил с этой стороны почти к дорожке, опоясывавшей монастырь со стороны внешних стен. Но теперь перед ней простиралась большая, тщательно выкошенная площадка с разбитыми треугольными клумбами, усеянными бархатцами и календулой. По сторонам разбегались покрытые странным плотным и темным материалом дорожки, стояли небольшие скамеечки, изящные фонари. В общем, это выглядело довольно новым парком. Новым… Но не мог же он появиться за одну ночь?!
Ольга перекрестилась на видневшиеся теперь совсем близко кресты и купола обители, постояла, протерла глаза и еще раз внимательно огляделась. Изменилось не одно это место. Сами стены монастыря, еще вчера белоснежные, теперь были явно розовыми и не от рассветного солнца. Перед Святыми вратами была расположена большая площадка, покрытая таким же ровным и плотным материалом, как и дорожки в парке. На площадке стояло несколько… Вероятно, это все-таки были моторы, только какие-то странные.
Подойдя ближе, Ольга с опаской вгляделась. Да, у этих устройств тоже был руль, сидения, колеса. Только форма и цвета сильно отличались от привычных. Людей вокруг не было. Чуть в стороне, выходя фасадом на парк, высилось новое здание, которого тоже не было здесь вчера - двухэтажное, каменное, крашеное в голубой цвет. Ольга подошла к запертой двери. На ней разместилась красивая, выполненная из металла вывеска «Гостиница для паломников». Ниже было наклеено напечатанное крупными буквами объявление: «Гостиница закрыта в связи с карантином. Паломники временно не принимаются. Приносим свои извинения».
Девушка еще постояла, разглядывая новое здание. Раньше паломников размещали в небольшом деревянном строении с другой стороны обители. Но их здесь всегда было немного. Поэтому и посоветовал ей в свое время отец Иоанн выбрать именно эту обитель. Она находилась несколько в стороне от городов и больших дорог, ничем особым не была известна, но в ней Ольга нашла ту монашескую тишину, которой лишались многие монастыри, становясь центрами притяжения для толп народа.
На самом верху гостиничного здания Ольга вдруг заметила выложенные камнем цифры «2010-2015». «Господи, помилуй!», - пробормотала она, пугаясь мгновенно пришедшего понимания. Что это? Годы строительства здания? Так где ж она? И когда? Гостиница уже не выглядела новой. Кое-где облупилась штукатурка, лак на двери также смотрелся потертым. Ольга вздохнула и опустилась на скамью у входа. Она, конечно, читала про святых семь отроков Ефесских, восставших через двести лет ото сна, но чтобы такое случилось с ней!
«Бог всегда и днесь той же!», - вздохнула она наконец. Надо идти в монастырь. Раз промыслом Божиим случилось такое чудо, значит для чего-то это нужно, и все управится ко благу. Теперь девушка уже вглядывалась в каждую деталь. С интересом она задержалась во Святых вратах, рассматривая росписи, которых раньше не было. Дверь сторожки вдруг распахнулась, и привратница мазнула по ней взглядом, профессионально отметив юбку в пол и низко повязанный над бровями платок. Сама она была в подряснике и апостольнике, гладко покрывавшем голову.
Ольга чего-то испугалась и прибавила шагу. Оказавшись на площадке перед вратами, она решительно двинулась к Введенскому храму. Раньше в обители был только он и маленькая надвратная церковь, в которой служили полунощницы, молебны и читали общее монашеское правило. Теперь справа от Введенской церкви появился еще один собор, покрашенный в ярко-зеленый цвет. Ольга решила посетить его позднее, а пока лучше пойти в уже знакомый Введенский.
Территория обители тоже изменилась. Там, где раньше были проложены аллейки меж рядами небольших березок, оказались такие же выкошенные площадки с клумбами, как и в парке за территорией. Незнакомые устройства, фонтанировали низко над клумбами, орошая цветы водой. Скамейки, как и в парке, были пусты.
Радостно Ольга зацепилась взглядом за знакомое здание – сестринский корпус. Он стоял на прежнем месте и был таким же белым, как помнилось Ольге, только крыша была уж слишком ярко-зеленой. В этом же здании располагались покои матушки игуменьи. Слева от сестринского корпуса располагалась трапезная, а на втором этаже пекарня.
Ольга перекрестилась, поклонилась в пояс и поднялась на высокое храмовое крыльцо. Народу на службе было совсем немного, сестры пели слаженно и нежно. У Ольги вдруг перехватило горло от внезапных слез. Все-таки и здесь можно жить, если есть монастырь, службы, если все родное никуда не исчезло. Она увидела на прежнем месте, слева от входа на колонне любимую ее Казанскую икону Божией Матери и шагнула к ней. Опустившись на колени, Ольга припала залитым слезами лицом к нижнему краю большой старинной иконы и замерла. Матерь Божия здесь. Она все устроит, как всегда все устраивала в ее жизни с самого детства, с первого горя – с потери отца. Именно Матушке Богородице несла Ольга всегда все свои тяготы и скорби, и они умалялись, а со временем и совсем исчезали.
- Девушка! Эй, девушка, вы что делаете?! – какая-то женщина тряхнула Ольгу за плечо. – Ну написано же: «К иконам прикладываться запрещено!». Читать разучились?
Ольга в недоумении обернулась.
- Почему запрещено? – только и сообразила она спросить.
- Ты что, с луны свалилась? – женщина смотрела недружелюбно. – Да еще и без маски!
Ольга невольно хихикнула. С луны следует падать, значит, только в маске? Женщина-то как раз была в голубой повязочке на лице. Под цвет луны что ли? Девушка едва сдержала нервный смех. Все-таки сильно изменилось все за эти сто лет. Маски, вот, какие-то…
- У меня нету маски, - пробормотала она. – Простите! А почему к иконам нельзя?
- Пошли, блаженная, - вздохнула женщина, потянув Ольгу за рукав.
В притворе она подвела девушку к большому, во всю стену, стенду. На нем были развешаны различные объявления и фотографии.
- Вот! - женщина ткнула пальцев в набранное крупными буквами объявление. – Читай! Читать-то умеешь? – насмешливо поинтересовалась она, уже уходя.
Ольга кивнула и стала внимательно читать.
«Согласно распоряжению Роспотребнадзора по профилактике распространения коронавирусной инфекции, благословляется во всех храмах и монастырях епархии обязательное применение санитарных мер. Клир и прихожане должны находиться на богослужении в масках, соблюдать социальную дистанцию 1,5-2 метра, для чего на полы должна быть нанесена соответствующая разметка. Священникам рекомендуется проводить общую исповедь, с чтением общей молитвы над всеми кающимися. При необходимости совершения частной исповеди, следует проводить ее во внеслужебное время, и священник, и исповедующийся должны находиться в маске и перчатках. Временно запрещено прикладываться к иконам и кресту, запрещено помазывать прихожан освященным маслом, вместо целования руки священнику, прихожане должны ограничиваться поклоном. Монастырям запрещено принимать паломников до особого распоряжения епархиального архиерея».
Значит, здесь распространилась какая-то болезнь. Но зачем здесь – в монастыре, эти странные меры? Или именно этот монастырь стал источником заражения? Ольга вздохнула и хотела было вернуться в храм. Но женщина, которая ранее вывела ее, подперла дверь изнутри и замотала головой, показывая рукой на свою маску.
Что ж, без маски и на службу нельзя? Ольга растерялась. Она только что прочитала об этом, но как-то не охватила сознанием всех этих мер, казавшихся странными и уж совсем не применимыми к ней. Она растерянно постояла в притворе и вернулась к стенду. Там было еще много информации.
С особым интересом Ольга прочла краткую историю монастыря – от основания до восстановления в 21 веке. Ее ужаснули фотографии разрушенной в годы советской власти обители. Во Введенском соборе было устроено зернохранилище, потом был детский дом. От такого кощунства ее передернуло. Стены, были наполовину разобраны местными жителями, которые не побоялись использовать монастырский кирпич в своем хозяйстве.
Дольше всего Ольга, со слезами на глазах, вглядывалась в портрет матери игуменьи, последней, управлявшей обителью до ее закрытия. Матушка была на портрете как живая. Те же, всегда усталые и добрые глаза, складочка у губ, легкая полуулыбка. Даже четки в руках те же, с красноватыми крупными бусинами на каждом десятке. Ольга помнила, что написал этот портрет племянник матушки, по памяти, так она отказывалась позировать художникам, считая это немонашеским делом.
Ольга провела пальцами по стеклу, прикрывавшему репродукцию и всхлипнула: «Матушка, что ж мне делать? Как жить дальше?». Игуменья была арестована большевиками с оставшимися десятью сестрами разоренной обители. Старушки получили по нескольку лет ссылки в отдаленные регионы страны, а матушку с молодой келейницей, не оставившей ее до конца, расстреляли, но место расстрела и нахождение общей могилы остались неизвестны. Ныне шел сбор документов для прославления игуменьи в лике святых. «Кого ж это из келейниц расстреляли?» – ужаснулась Ольга.
Девушка вышла из церкви и огляделась. Какие-то сестры возле корпуса разгружали коробки с мотора. Ольга неуверенно пошла к ним. Надо было что-то решать. Сейчас, конечно, еще утро, но ведь будет и вечер. Нужно где-то ночевать и вообще – жить. Уходить из монастыря Ольга не хотела. И прежний-то мир ее мало привлекал, а уж сегодняшний, незнакомый и странный, тем более. Зараза, которой пугали надписи на стенде в храме, ее не смущала. На все воля Божия. Если уж она смогла за одну ночь проспать сто лет, то и далее Господь управит ее жизнь, как управлял всегда. Ведь и волос с головы человека не упадет без воли Божией.
Ольга не могла понять, почему запретили прикладываться к иконам, ко кресту. Ведь для верующего человека было очевидно, что это изображения Всесильного Бога, Матери Божией, святых. Через них с первых веков христианства проистекали исцеления, через них Господь, по вере человеческой, избавлял людей от всех бед и напастей. А теперь люди боятся, что от прикосновения к святыне можно заразиться. Так могут думать только люди неверующие! Ольга вздохнула. Она, конечно, помнила, что полуверы были и в ее время. Многие отрицали чудеса, не веровали в ад, в бесов. Наверное, и здесь что-то подобное.
Девушка хотела было спросить у сестер, где найти матушку, но, увидев, что все работают в масках, не решилась – еще выгонят. Она, низко склонив голову, проскользнула в двери и поднялась во второй этаж.
Корпус выглядел внутри даже лучше, чем в ее время. Этаж был выстлан коврами. На стенах висели картины на духовные сюжеты и портреты каких-то духовных лиц. Ольга чуть задержалась, осматривая обстановку. Пол скрипнул, из двери выглянула средних лет монахиня, на ходу натягивая маску на нос.
- Вы что здесь? Кто вы?
- Позвольте мне пройти к матушке, – Ольга нерешительно остановилась на пороге.
- Матушка занята. А что вы хотели? И маску наденьте! – добавила строгости в голосе монахиня.
- Мне хотелось поговорить бы. Я подожду, если позволите, - смутилась Ольга. – А маски у меня нет.
- Ладно. Сядь пока там, подальше, - махнула монахиня рукой на диванчик, стоявший в приемной у дальней стены. – И маску возьми, протянула она маленький пакетик Ольге. Без нее матушка не примет.
Ольга достала из прозрачного пакетика голубую тряпочку с растягивающимися петельками, покрутила в руках и внимательно посмотрела на монахиню, уже занимавшуюся чем-то у себя за столом. Петельки, видимо, цеплялись за уши. Ольга развязала платок и попробовала надеть маску. Петельки ловко зацепились за уши, маска закрыла лицо. Девушка снова завязала платок, но, просидев пару минут, снова распустила и сняла маску с одного уха. Она вдруг обнаружила, что через маску очень тяжело дышать. Все время хотелось вдохнуть поглубже широко открытым ртом. Ольга делала вид, что поправляет маску, а сама размышляла, как быть дальше. Но ответ дала монахиня, она привычным движением стянула маску на подбородок и продолжила работу.
Обрадовавшись, Ольга сделала также. Теперь она наблюдала за монахиней, которая делала что-то совершенно непонятное на странном аппарате, повернутом обратной стороной к Ольге. Дверь в кабинет игуменьи неслышно распахнулась.
- Вы ко мне? – высокая полная монахиня с наперстным крестом на груди оглядела Ольгу.
- Да. Если позволите, - подскочила Ольга.
- Проходите! – матушка уже вернулась в кабинет и села во главе длинного стола.
- Маску поправь! – громким шепотом напутствовала ее монахиня-секретарь. Ольга натянула маску на лицо и прошла за матушкой за красивые дубовые двери, кажется, те же самые, что были в ее время.
- Садитесь, - матушка махнула рукой на ближайший к себе стул. – Рассказывайте, что вас привело?
- Матушка, право, вы можете счесть меня сумасшедшей, но со мною произошли события, кажущиеся невероятными.
- Как вас зовут? – перебила матушка.
- Ольга. Ольга Владимировна Ланская.
- Вы из монастыря? Послушница?
- Да. Я два года провела в обители.
- В какой? – поинтересовалась матушка, постукивая маленькой прозрачной линейкой по столу.
- В этой, матушка, - пробормотала Ольга, теряясь. Она понимала, что в ее историю трудно поверить.
- В этой? – мать игуменья вопросительно подняла бровь. – Такого не может быть. Я настоятельствую здесь с начала восстановления, уже десять лет. Вы что-то путаете, девушка. Я вас не знаю.
- Да, конечно, потому что это было сто лет назад, - вздохнула Ольга. Она заговорила быстро, боясь, что матушка просто не дослушает ее. В пять минут она пересказала все, происшедшее с ней за последние сутки. – И вот теперь я не знаю, что делать. Могу ли я надеяться остаться в обители на послушании? - закончила она.
- Странная история, - игуменья покачала головой. – Вы не обижайтесь, Ольга, но вам не приходилось наблюдаться у психиатра?
- Я так и боялась, что вы сочтете меня сумасшедшей. Но что мне делать, если это все – правда?! – со слезами в голосе проговорила Ольга.
- Вы, Ольга, не обижайтесь, - матушка смотрела строго, но по-доброму. – Принять в обитель я вас пока не могу. У нас карантин, как и везде, сами понимаете. Так что пока вам лучше пойти домой.
- Но у меня нет дома! Я жила в этом здании, в угловой келье, последние два года! Мне некуда идти! – Ольга была близка к отчаянию.
- Покажите мне ваши документы, - попросила игуменья.
- У меня их нет, - развела руками Ольга. – Я же не собиралась никуда далеко - только в город, справку отдать.
Игуменья с минуту откровенно разглядывала ее. Грубой ткани платье, платок «в нахмурку», кожаные основательно разношенные башмаки, которые трудно было назвать туфлями. И красивое, породистое лицо, с правильными чертами, так не вязавшееся с грубой одеждой. Голубые глаза девушки смотрели открыто и доверчиво, обветренные руки сжимали старенькие четки.
- Та-ак… Получается, вам некуда идти, документов нет и принять я вас не могу, - вздохнула матушка. Подумав немного, она взяла со стола небольшую черную коробочку, что-то сделала с ней и заговорила, прижав коробочку к уху: «Наталья, зайди ко мне!».
Через пару минут в кабинет, слегка стукнув по двери, заглянула стройная молодая девушка.
- Можно?
- Заходи, Наталья, - кивнула матушка. – Ты у нас любишь привечать всяких нищих и убогих, вот тебе новая девица. Матвеевна-то от тебя уже сбежала?
- Сбежала, - улыбнулась Наталья. – Да ничего. Попутешествует, пока тепло, и опять к нам вернется. Правда, сейчас – в карантин, ей сложнее будет. Как бы не обидели где.
- Ладно. С Матвеевной потом ясно будет. А пока, коли хочешь, бери на попечение, - махнула игуменья рукой в сторону Ольги. – Ей жить негде. На послушание к нам хочет, а я пока взять не могу. Архиерей не благословляет, пока вся эта карантинная история не закончится. И почему ты опять без маски? – чуть суровее спросила она Наталью.
- Ой, матушка, ну я же одна в кабинете. Зачем мне там маска?
- Это там. А здесь?!
- Так я ее в сумке забыла, - развела руками Наталья, явно совсем не напуганная матушкиной суровостью.
- Ладно. Забирай Ольгу. А мне ехать надо. Увидишь внизу мать Леониду, скажи, чтобы в машине ждала, а то она сегодня телефон забыла, еще уйдет куда, ищи потом.
Глава 3
Девушки вместе покинули кабинет и приемную, в которой уже не было монахини-секретаря.
- Пока пойдем ко мне. У меня еще отчет не готов. Посидишь, подождешь. А как я отошлю, можно будет уйти, - болтала Наталья по дороге.
Она открыла ключом дверь последнего кабинета и ввела Ольгу в небольшое помещение, почти всю площадь которого занимал стол с таким же странным предметом на нем, как тот, с которым что-то делала секретарь матушки. На столе лежала еще пара папок с бумагами, какие-то конверты, карандаши и другие, незнакомые Ольге, канцелярские принадлежности. Кроме стола и кресла за ним, в кабинете помещался еще шкаф со стеклянными дверцами и металлический стул с мягким сидением.
- Все. Садись. Я постараюсь побыстрее, - Наталья подняла крышку плоского предмета, и Ольга увидела, что нижняя панель его покрыта кнопками с буквами и знаками. Верхняя панель засветилась, а Наталья стала быстро нажимать кнопки на нижней. – Маску можешь пока снять, - улыбнулась она Ольге. – Я сама их терпеть не могу, дышать невозможно. Ты, кстати, не голодная? Завтракала?
Ольга покачала головой и облегченно стянула маску на подбородок.
- Последний раз вчера утром ела, - добавила она смущенно.
- Да ты что! – непосредственно поразилась Наталья. – Тогда вот - я как раз по дороге пирожки с картошкой купила. Обалденные! – она протянула Ольге прозрачный сверток. – И салфетки возьми, а то сейчас вся в масле будешь.
Пирожки, действительно, оказались вкуснейшими. Но, съев пару, Ольга остановилась. Вдруг Наталья тоже голодна. Она же себе покупала. Девушка достала из кармана вязанные из черной шерсти четки и стала молиться, стараясь не отвлекаться на непривычную обстановку. Большое окно было завешано тонким тюлем, форточку Наталья приоткрыла, как только вошла в кабинет, и занавесь слегка колебалась от ветерка. На широком наружном подоконнике клевал крошки деловитый голубь. Прошел, наверное, час, когда Наталья закончила свою непонятную работу.
- Все. Отчет отправила, больше срочной работы нет, - вздохнула она, - рассказывай теперь.
- Что же рассказывать?
- Все, - улыбнулась Наталья. – Как оказалась без жилья, чем занимаешься, ну и вообще – как дошла до такой жизни.
Ольга вздохнула и рассказала историю своих последних суток так, как она ее знала.
- Значит, для тебя за сутки сто лет прошло?! Фантастика! – покачала головой Наталья. – Слушай, а ты это все не придумала? Я тоже читала историю про монаха, который вышел в лес и услышал ангельское пение, и пока он его слушал, триста лет прошло. Вернулся он в свой монастырь, а там и игумен другой, и вообще – все другие. А в летописи нашили, что триста лет назад пошел такой-то монах в лес и пропал. Вообще-то похоже очень на твой рассказ.
- Я такую историю не читала, - вздохнула Ольга, - но не мудрено, что поверить мне сложно. Право, я бы тоже не поверила сразу. Но разве для Бога есть что-то невозможное?! – она вскинула на Наталью такие ясные и чистые глаза, что та даже смутилась.
- Да, ладно. Я ж не утверждаю, что ты врешь. Ну, может, тебе показалось… Или ты память потеряла. Стукнули тебя по голове, и все.
Ольга опустила голову и закусила губу. Наталья потерла кончик носа и добавила:
- В принципе, в сухом остатке у нас что? Ты верующая, в монастыре тебя принять не могут, а ночевать тебе негде. Значит, поживешь пока у меня. А что с тобой случилось и как, не так уж важно. Пошли, в общем. И маску натяни, - добавила она, доставая из кармана такой же голубой прямоугольник.
Девушки быстро прошли через монастырскую территорию. Заметив, как Ольга замедлила было у Введенского собора, Наталья пробросила: «Закрыт уже. Только на службы открывают».
Перед Святыми вратами, на большой ровной площадке стояло несколько машин, которые Ольга мысленно называла моторами.
- Вот эта моя, - остановилась Наталья у маленькой красной машинки, - и распахнула переднюю пассажирскую дверь перед Ольгой.
- Это твой личный мотор? – удивилась Ольга.
- Хм, мотор! Ну у тебя и выражения!
Неловко опустившись на мягкое, но слишком низко расположенное сиденье, Ольга с любопытством стала рассматривать салон.
- Дверку закрой. Ты чего? И юбку с порожка убери, - Наталья взглянула на соседку удивленно. Юбку-то она убрала, но как закрыть дверцу, явно не понимала. Увидев ручку, Ольга наконец потянула ее на себя, но хлопнула слишком слабо.
- Ой ты – горе мое! – вздохнула Наталья, перегибаясь через нее и захлопывая дверцу, а за одно и пристегивая ремень.
- Что это? Зачем? – Ольга с удивлением воззрилась на мягко притянувший ее к сиденью ремень безопасности. Было неприятно, словно она лишилась свободы.
- То ли ты так играешь хорошо, то ли правда – из прошлого. И платье такое странное, не понятно, где откопала, - пробормотала Наталья, заводя машину и аккуратно выезжая со стоянки. – Да не дергайся ты, - добавила она, видя, как Ольга пытается выдернуть ремень. – Видишь, у меня такой же. Это для безопасности.
- Позволь спросить, а ты – послушница? – решилась задать давно интересовавший ее вопрос Ольга.
Вообще-то на послушницу Наталья походила мало. Тоненькая, высокая она одевалась ярко, хоть и скромно по меркам двадцать первого века. Длинная юбка в крупную клетку – темно синюю с малиновой, синяя блузка, маленький красный платочек, красиво выделявшийся на черных блестящих волосах, волнушками обрамлявших лицо. Косметикой Наталья не пользовалась, да и не нуждалась в ней, столь яркими были естественные цвета губ, бровей, ресниц.
- Да уж какая из меня послушница?! - усмехнулась она в ответ. – Бухгалтер я. Год, как работаю, после института. Матушке был нужен верующий работник, мне нужна была работа, вот все и сошлось.
Машина шла быстро, но была полностью закрытой, поэтому страшно Ольге не было, только любопытно. Она вертела головой, пытаясь узнать знакомые улицы и здания. Наконец они остановились у небольшого частного домика.
- Сиди пока, - махнула рукой Наталья. – Сейчас машину заведу.
На другой стороне улицы стоял знакомый Ольге небольшой храм.
- Ах, это же храм трех святителей! А туда сейчас можно пойти? – спросила она.
- Ой, ну пошли. Без машины сходим, тут недалеко, - вздохнула Наталья. – Ты же сегодня уже в монастырском храме была.
- Но, понимаешь, я на службу не попала, а сейчас вечерня начаться должна, завтра же воскресенье.
Наталья загнала машину в гараж рядом с домом, заперла калитку и, подхватив Ольгу под руку, направилась к храму.
Похожая на куличик, розовая с белым, маленькая церковь радовала глаз. Вокруг был разбит маленький симпатичный скверик. Ольга поправила маску на лице, перекрестилась и решительно вошла внутрь. Народу в храме было немного, сильно пахло ладаном. Батюшка только что кончил каждение. Ольга вдохнула всей грудью.
- Девушки, вы куда, у нас по записи! – неожиданно донеслось слева.
- Да мы не на долго, подруга на минутку попросила, мы сейчас уйдем, - забормотала Наталья, оттесняя шуструю старушку, но та не успокаивалась.
- Не, не, не! Никак нельзя. Видите, все места заняты, - обвела она рукой храм.
Тут Ольга заметила на полу странные квадраты. Каждый человек стоял в своем квадрате, и свободных, действительно, не было.
- Нас потом оштрафуют за вас! – продолжала возмущаться старушка, оттесняя девушек к двери. – Вот запишитесь, тогда приходите! Не мешайте людям молиться, они по записи молятся!
- А где записаться-то? - спросила Наталья уже за дверью.
- Там-там, в киоске, у ворот, - дверь храма уже второй раз за день захлопнулась перед носом Ольги.
- Наташа, это совсем нечто несообразное, - остановилась Ольга в скверике.
- Ну что ты не понимаешь?! - Наталья вздохнула. – В церкви, как и везде, мы обязаны соблюдать социальное расстояние. Люди не могут приближаться друг ко другу ближе чем на полтора-два метра, чтобы не заразить друг друга. Видела на полу в храме разметку? Вот так только и можно стоять. Весной вообще церкви закрывали. Я на пасхальную службу попала только потому, что матушка меня на клиросе спрятала, а так – прихожан было пускать запрещено.
- Тогда, право, быть может, стоит попробовать записаться на завтра? – робко спросила Ольга, лицо ее разом стало растерянным.
- Давай попробуем, - Наталья развернулась и решительно направилась к киоску. – Матушка, со святым вечером! На завтра места есть? Одно? Отказались? Ладно, пишите на одно. Как фамилия твоя? – обернулась она к Ольге.
Глава 4
Вечером девушки пили чай с малиновым вареньем, привезенным Наташей от родителей, ели жареную картошку, и спорили о происходящем.
- Ну что ты хочешь? – Наталья хлебнула чаю и откинулась в кресле. – Чтобы мы сопротивлялись – не носили маски, не соблюдали эту дистанцию, иконы целовали? И что – тогда просто храмы закроют.
- Да это совсем нечто невозможное! – покачала головой Ольга. – Если бы у нас храмы закрыли, народ бы двери взломал, бунт был бы. Как же можно храмы закрыть?
- Ага, взломал бы, как же, - усмехнулась Наталья. – Да ваш народ сам кресты с храмов сбрасывал, сам их по кирпичику разбирал.
Она подскочила, поискала что-то в книжном шкафу и протянула Ольге книгу.
- На вот, ознакомься, что ваш народ делал эти сто лет.
Ольга взяла в руки книгу. «История России. XX век», - прочла она на обложке.
- Не знаю, все это мудрено представить, - растерянно пробормотала она. – Но это могли делать только неверующие, а у вас верующие делают. Нас же из храма выгнали. Это, понимаешь, и вообразить нельзя.
- Выгнали, и правильно. Потому что, если бы не выгнали, кто-нибудь стуканул бы, что здесь дистанция не соблюдается, и тогда храм штрафанули бы, а то и закрыли, - Наталья уселась обратно в кресло. – Да успокойся ты, завтра на службу пойдешь. Только ко кресту не бросайся, и к батюшке тоже, а то опять выгонят.
- Так что же, вы это все соблюдаете, потому что вас заставляют? – спросила Ольга снова.
- Ну, как сказать, - протянула Наташа. – В принципе, коронавирус ведь есть? Есть. Значит заразиться, действительно, можно, и меры эти разумны, ну более-менее…
- Позволь, но ведь вирус не сам появился, - начала было рассуждать Ольга.
- Да. Многие говорят, что его американцы запустили или китайцы. Да кто их разберет? – махнула она рукой. – Бери конфеты.
- Ах, это совсем не то. Уж коли мы веруем в Бога, то веруем и в то, что все в мире происходит по воле или по попущению Божию, не так ли? – подняла глаза Ольга.
- Так. Но знаешь же поговорку - «На Бога надейся, но сам не плошай».
- Ах, Наташа, слышишь ли, ведь Бог попускает мор, голод, войну. Так для чего это делается? – не сдавалась Ольга.
- Да откуда ж мы можем знать, для чего? - пожала Наташа плечами. – В наказание, конечно. А там, мало ли еще почему.
- Но святые отцы и Ветхого и Нового Завета говорили, что все несчастья попускаются для нашего покаяния. Раньше народ во время холеры или чумы бежал в храмы, шел Крестными ходами, толпы прикладывались к чудотворным иконам, окропляли жилища освященной водой, и не мудрено, что зараза прекращала распространяться. Так же было почти две тысячи лет! А нынче люди боятся заразиться от этих же икон, от которых всегда ждали исцеления!
- Ну, что я тебе могу сказать? Веруешь, так прикладывайся, только дома. А в храме тебе и так не дадут, чтоб людей не смущала. Не все же так веруют, а ориентироваться надо на слабейшего.
- Но как же – на слабейшего?! – возмутилась Ольга. – Позволь, разве не надо нам тянуться за святыми?
- Надо-надо, - зевнула Наташа. – Пошли спать уже, а то завтра проспишь. Ох, Олька, какая у тебя речь странная. Я скоро от тебя все эти «позволь» и «мудрено ли» нацепляю, народ засмеет.
- А ты в монастырь собираешься?
- Нет, у меня завтра отсыпной – единственный выходной в неделю. Так что будильник я тебе поставлю, а дверь сама захлопнешь, когда пойдешь, и калитку тоже – притяни до щелчка. А к твоему приходу я оладышек нажарю.
- Ну, доброй ночи! – улыбнулась Ольга.
- Ага, давай!
Спала Ольга плохо. У нее в голове все крутился разговор с Наташей. С вечера она написала исповедь, понимая, что совсем неизвестно, когда еще сможет записаться на службу. И вообще, если храмы снова могут закрыть в любой момент, и даже обещали это сделать… Потом девушка долго молилась по памяти, читала псалтирь, данную ей Наташей. В этом мире было так неуютно, так непонятно. До молитвы она еще успела с час почитать историю России и пришла в ужас. Разрушенные храмы, гонения на верующих, миллионы жертв репрессий, потом Вторая Мировая Война, и снова гонения. Чего тут удивляться, если эта жизнь, пусть даже со странными ограничениями, кажется людям нормальной и даже хорошей.
В Ольгино время революционеры обещали людям свободу. Казалось бы, какой еще свободы было желать? Страна достигла полного благополучия материального, всевозможных свобод – слова, печати, вероисповедания, собраний и прочего, прочего. Налоги были гораздо ниже, чем в других европейских странах. Была работа и земля. Но все равно, и народ, и интеллигенция, и даже правящий класс – все радовались революции, особенно февральской. Большевики-то потом многих напугали, а в феврале было настоящее торжество.
С ужасом Ольга прочла, как страшно убили Государя Императора вместе с Царицей и всеми детьми. Вспомнилось, как Государыня посещала Институт благородных девиц, когда Оля была еще маленькой и училась там первый год. С детьми Императрица была особенно ласкова, так как сама не любила жестких правил этикета и следовала им лишь по необходимости. А как хороши были девочки-царевны. Всегда в белом, эти маленькие ангелы восхищали всех. Портреты Великих Княжон висели у них в институте, и все девочки хотели быть похожими на них.
Ольга долго плакала перед иконкой Царственных мучеников, обнаруженной в иконостасе у Наташи. Бог наказал Россию за предательство Веры, Царя и Отечества. Все, бывшие при Императоре, свободы заменились полным безправием. Вся жизнь перевернулась и до сих пор не встала на ноги.
Глава 5
Будильник звучал очень мелодично, Ольга с первого раза нажала правильную кнопку для его отключения, натренированная с вечера Наташей, и та не проснулась. Девушка быстро собралась, благо, нужно было только умыться и одеться, помолилась и тихонько выскользнула за дверь.
На улице было свежо, небо на востоке алело. Ольга прибавила шагу и через пять минут уже была у храма. Маску она надела только у входа.
- Записаны? – строго спросила давешняя старушка на входе.
- Да. С добрым утром, матушка, - Ольга протянула талончик с номером, данный ей вчера Натальей.
- Проходи. В любой квадрат вставай и стой молись. По храму не ходи, если только сейчас, свечи поставить. Иконам кланяйся, целовать нельзя! И вот, руки обработай, - старушка брызнула на руки Ольги сильно пахнущей спиртом жидкостью.
- Зачем? – отшатнулась она от неожиданности.
- Дезинфекция!
Ольга наконец смогла пройти в храм. Народ потихоньку набирался, и она поспешила занять квадрат в третьем ряду, у иконы Царственных мучеников. Оглядевшись и убедившись, что никто не смотрит на нее, она тайком протянула руку и коснулась иконы – хоть так приложиться.
«Благословенно Царство…», - возгласил священник, голос его из-за маски звучал глуховато. Служба шла без диакона. Когда ж исповедь? Наталья сказала, что исповедь в этом храме проводится с утра. Ольга покрутила головой, но ничего не обнаружила. Она решилась обратиться к давешней старушке и стала пробираться ко входу. Та стояла в ближайшем к двери квадрате.
- Ну чего ты ходишь? Сказала же, стой в квадрате! – зашептала она с ходу.
- Позвольте мне про исповедь спросить, - проговорила Ольга тихонько, наклоняясь к ней. Но старушка отпрыгнула.
- Куда лезешь? Расстоянье соблюдай!
- Право, я не хотела. Простите, - Ольга покорно кивнула. – А только скажите, пожалуйста, когда исповедь будет и где?
- Перед причастием батюшка всех исповедает. Стой и жди. Сама увидишь, когда.
Ольга вернулась на место. Служба шла своим чередом. В соседнем квадрате вертелась девочка, которую, видимо, из-за возраста, пустили в один квадрат с мамой. Ребенок канючил, просился то на ручки, то в туалет, то посидеть. К удивлению Ольги, мать почти не обращала на девочку внимания. Все вокруг оборачивались на громкие вопросы малышки и ее капризы, и только мама чинно крестилась и кланялась, не глядя на нее.
После пения «Отче наш» батюшка вышел на амвон.
«Сейчас я прочту общую исповедь с перечнем всех грехов, - произнес он громко. – Все, желающие принести покаяние, пусть вспомнят в это время своих грехи и испросят за них прощение у Господа. Потом я прочту общую для всех разрешительную молитву, во время которой вы вслух негромко назовете свои имена. После этого, покаявшиеся смогут подойти к причастию».
И это вся исповедь! Ольга сжала в кармане список грехов, над которым сидела ночью. Она могла исповедаться и без записки, так все помнилось, но матушка учила записывать все, чтобы враг не помешал из-за волнения в нужный момент назвать все грехи.
«Не смущайтесь отсутствием частной исповеди, - словно для Ольги добавил священник. – Так приносили покаяние и в начале двадцатого века у известного и почитаемого всей Россией пастыря – святого праведного Иоанна Кронштадтского. К нему съезжались тысячи людей со всей страны, и батюшка просто не в силах был принять исповедь у каждого. Поэтому он проводил общую исповедь, чтобы никого не лишить возможности подойти к Чаше!».
Батюшка читал список грехов, Ольга повторяла свои и никак не могла решить, что же ей делать? Ко причастию она правило вычитала, скоромное не ела, исповедь продумала, но она не чувствовала себя готовой. Священник прибавил голоса, и слова разрешительной молитвы разнеслись по всему храму.
Нет, это не было похоже на службы отца Иоанна Кронштадтского. Ольга знала о них по рассказам матушки, которая специально ездила в Кронштадт и даже исцелилась у него от грыжи. Там, по молитвам святого, весь народ испытывал такое глубокое чувство покаяния, что люди даже исповедовали вслух свои грехи, рыдали, чувствовали ненависть ко греху. Здесь же…
Ольга не пошла к Чаше. Она вспомнила, в объявлении на стенде в монастыре было написано о том, что можно нормально исповедаться по предварительной договоренности во внеслужебное время.
Женщина с девочкой решительно двинулась к амвону.
- Ну куда вы с ребенком? – устало произнес священник.
- Так сейчас же не Преждеосвященная литургия? – растерялась женщина. – Да Маша большая уже, три исполнилось, - добавила она, все же поднимая ребенка на руки.
- И что? Как я ее безконтактно причащу? Иди, иди, не мешай!
Следующей шла старушка, что следила за порядком в храме.
- Настасья! – громко назвалась она.
- Анастасия! – привычно поправил батюшка.
Старушка как-то странно запрокинула голову, и священник стряхнул с лжицы частичку ей в рот. Бабушка вдруг закашлялась. Пономарь быстро протер ей губы бумажной салфеткой и кинул салфетку в металлическое ведерко.
- Тихо, тихо! Иди запивай быстрее, - батюшка уже смотрел на следующего.
Старушка мелко засеменила к столику, с которого женщина в маске и перчатках подала ей стаканчик с запивкой и частицу просфоры. Выпив одним глотком запивку, старушка бросила стаканчик в приготовленную урну и отошла на свое место к дверям храма.
- Не сближаемся, расстояние соблюдаем! – пономарь, помогавший причащать, раздвинул очередь, протянувшуюся из-за этого почти до дверей храма. - Чашу целовать нельзя!
Ольга вдруг обнаружила, что после каждого причастника батюшка полощет лжицу в каком-то сосуде, стоящем на маленьком столике возле него, а пономарь протирает ее затем платом. Моет что ли? Ольга была потрясена. Это тоже чтобы не заразиться? Они что боятся заразиться во время причащения? Заразиться от Тела и Крови Господа Бога? От священных сосудов? Девушка потерла виски. Только не осуждать. Осуждать нельзя ни в каком случае. Просто это не укладывается в голове.
- Голову закинь, да сильнее!
Перед батюшкой стоял совсем еще молодой паренек. Видимо, у него было что-то с шеей, он никак не мог так сильно запрокинуть голову, чтобы священник подал ему частицу, не прикасаясь к губам.
- Все. Отойди. Я тебя безконтактно причастить не могу, - священник был раздражен.
- А обычным образом нельзя, - растерянно спросил паренек.
- Нельзя. Указ Владыки, - батюшка развернулся и ушел с Чашей в алтарь.
Паренек отошел чуть не плача. Ольга наклонилась к нему, глаза ее лучились теплом.
- Не стоит расстраиваться, Господь может благодать подать и без причастия, если сердце чистое.
- Да нет. Я, наверно, недостоин, - вздохнул парень. – Шею вчера застудил, у окошка в институте сидел. А там же теперь везде проветривают. Вот и не смог голову, как надо, закинуть.
- По квадратам разойдитесь, - шепнула женщина, раздававшая запивку. – А то сейчас Настасья прибежит, всех отругает.
Батюшка благословил всех крестом, так и не дав к нему приложиться, и народ потянулся из храма. У входа старушка снова опрыскивала руки всем спиртовой жидкостью. Ольга попыталась проскочить сбоку, руки, и так сухие, долго щипало после предыдущей обработки.
- Куда?! Я же сказала – дезинфекция! – и старушка ловко облила ей руки.
Глава 6
Ольга шла по дороге быстро и легко. Обочина, заросшая травой, не пылила. Воздух был теплым и свежим. Мимо на скорости пролетали автомобили, но девушка уже не обращала на них внимания. Она тихонько напевала «Царице моя Преблагая», «Взбранной Воеводе», «Достойно есть». На душе было светло от принятого решения. Бог может все, и если она смогла оказаться здесь по Его воле, то может и вернуться в свое время.
Вчера она так испугалась пьяных солдат, так растерялась, ведь в том, привычном мире такое отношение к ней – послушнице, было ужасно, дико, неожиданно. Весь мир их, чинный, благородный, благочестивый, не предполагал подобного поведения. Теперь, когда она знала историю двадцатого века, все стало на свои места. Революционеры пришли, чтобы уничтожить Россию и Веру Православную. Ольга понимала теперь, что их время было простым и ясным, как и время первомучеников. Веруешь – получи пулю, не веруешь – вставай в ряды мучителей.
Ольга перекрестилась на монастырские купола, но заходить в обитель не стала. Зачем? Опять надевать маску, стоять в выделенном загоне, не имея права поцеловать любимую икону Божией Матери. Да и не записана она на эту службу.
Лесок был чище и светлее, чем в ее время. В прошлый раз она этого не заметила, потому что никак не ожидала изменений. Утоптанная дорожка вела прямо к озеру, а чуть в стороне была и наезженная колея. Птицы встретили ее таким же гомоном, как и вчера. Вдоль тропинки росла целая группка ярких лисичек. Совсем рядом она увидела кустики черники. Ольга улыбнулась и сорвала несколько ягод. На душе очень было хорошо.
Дойдя до озера, девушка чуть растерялась. Она неточно помнила, где та коряга, но, наверное, это было не так уж важно. Она прошлась по берегу и слегка углубившись в лес, опустилась на колени.
- Господи, я поняла! Прости меня, грешную, - прошептала Ольга. – Я больше не боюсь! Господи, позволь мне пострадать за Тебя! Позволь быть с матушкой до последнего дня! Там все так просто, так хорошо. Есть смерть ради Тебя, есть жизнь с безбожниками, и выбрать так легко. Господи, помоги мне! А здесь, здесь совсем все непонятно. Где правда, где ложь, где послушание, где кощунство…
Ольга вытерла слезы и, вытащив четки, начала молиться медленно и вдумчиво. Она и не заметила, как задремала. Только птицы громко кричали, перепархивая с ветки на ветку, обеспокоенные ее присутствием.
Очнулась она уже вечером. Солнце скрылось, стало прохладно. Перекрестившись и последний раз поклонившись до земли, Ольга встала и уверенно пошла к монастырю. Дорога показалась ей совсем короткой, родные стены обители, как прежде, белели сквозь высокие деревья, а в кармане она нащупала уже ненужную маску.