Петр проснулся с ожиданием праздника, вопреки мрачной погоде и сильной боли, казалось, болела вся правая половина тела. С пьянством пора кончать.
Он выпил таблетку и пока не вставал, вспоминал вчерашнюю встречу с Хельгой, как она сидела в кресле, стараясь держать спину, носила посуду за занавеску, мелкими шажками, нормально шагать мешала длинная юбка из толстой ткани. Ручки маленькие, но сильные, привычные к работе. Пестрый платок, намотанный на голову, он бы ей запретил. Но, с другой стороны, когда она сняла платок, почувствовал желание, даже Ефим засучил ногами.
Милая женщина, внешность не из породистых, может, и переигрывает в скромницу, не по возрасту, так бывает с неопытными женщинами, как осуждать ее за это.
Чувства переполняли его, давно не испытывал такого подъема.
Он ощутил движение воздуха, кто-то вошел, вчера не закрыл дверь на засов, был пьян. Хельге еще рано, кто-то из своих, не успел подняться, - видение нарядной Зои с сумками. Подумал, что это сон. Нет, живая, потрогала на столе белую скатерть в цветочках, поджала губы, выдвинулась челюсть как у Елены, проверила посуду в сушилке, раковину, ванну, губы чуть не съела. Встала перед ним, подозрительно уставилась на постель.
- Если что, это белье в цветочках ты сама принесла.
Промолчала, о чем-то задумалась, показала на уши, понял, почти сразу отыскался слуховой аппарат, к вашим услугам, дед Мороз нам подарки принес. Из пакетов с логотипом супермаркета «Океан» достала рыбные консервы, - от Сергея, у него сеть магазинов, торгующих несвежей рыбой и алкоголем. Коммунисты обещали за него голосовать, и верующие тоже, он много жертвует на храм. Колбасы не дал, у православных пост.
- Православным коммунистам – капиталистам - слава! Ура – ура – ура!
Старался, как мог, но она сегодня шуток не принимает, медленно повернулась, пахнула сладкими духами, сегодня она молчаливая и загадочная: ткнула указательным пальцем в пол, показала четыре пальца, ткнула в него и раскрыла ладонь.
- Соберемся здесь, у меня, будут Ефим, Леонид, Максим Николаевич, из женщин только ты, - перевел он.
Хотел пошутить: не боишься, что изнасилуем? но сказал, что днем придет Хельга. Она замотала головой: не придет.
Он не сдержался:
- Женщине нужна работа, ей нужны деньги, а ты превышаешь свои полномочия, не ты, Коцо платит.
Покраснела, засверкала темными очами, съела бы. Постучала кулаком по стене, посыпалась штукатурка, потыкала пальцем по ладони, ткнула в стену, опять посыпалась штукатурка. Где она, а где Хельга – пенек, мирок размером с точку, еще меньше, тупая как эта стена.
Ему бы промолчать, но не выдержал:
- Не знаю, за что ты так ее не любишь, думаю, причину надо искать в своих комплексах.
Нависла над ним, потрясла перед его лицом кулаком, он инстинктивно потянулся к кнопке торшера, осветилась Мадонна.
Зоя попятилась, будто черта увидела, споткнулась о кресло, что сейчас будет, ничего не произошло, села и достала из пакета кипу бумаг. Он стал изучать этикетки на продуктах: просрочка, спонсор действовал не в ущерб себе.
Сейчас всем трудно, хотя Москва по традиции не забывала ветеранов, но деньги до них не доходят, прилипают к чьим-то рукам, а разбираться некому. Сильно сдал Пахомыч, по образному выражению Ефима, вместо рыка хищника - нытье попрошайки, на таких золотой дождь не льется. Штаб прикрыли, другого помещения не нашлось, некоторое время собирались в детско-юношеском клубе, пока не провели сигнализацию с видеонаблюдением, отмечать праздники под недремлющим оком никто не захотел.
Члены партячейки, пользуясь болезнью Елены, несколько раз собирались у него, но не хватало посадочных мест, поэтому посиделки сократили до узкого круга из пяти человек. В этот круг вошли кроме Ефима и Петра Леонид, врач на пенсии, и Максим Николаевич, военный пенсионер. Зоя грозилась принести списанные стулья с работы, с условием, что он выбросит старые кресла. Но это невозможно, ни за что, только через его труп. Алиса ругалась, в конце концов, это жилье, а не музей советского быта, Зоя соглашалась с ней.
Но зачем выбрасывать, если они удобные, легко переносятся, из натуральных материалов, выдерживали даже Елену. Их купили, когда он еще учился в школе, с красной обивкой для него и с зеленой для матери в спальню, она любила перед сном читать.
После ее смерти Елена перетащила оба к себе в гостиную, завалила тряпками. Алиса боролась долго, но потом махнула рукой, так даже лучше, не видно, что кошки подрали обивку в клочья. Петр унес красное (цвет даже не выгорел на солнце) к себе и поставил так, чтобы сдерживать завалы у стены.
Тогда велись разговоры выбросить к черту всю мебель, и однажды Коцо расщедрился, привез новый шкаф с запахом ацетона. У Елены ночью случился приступ удушья. Шкаф долго стоял в маленькой комнате при открытом окне, на второй год Елена легла спать в той комнате, утром проснулась с головной болью, решила, совпадение, эксперимент повторился все с тем же результатом.
От идеи сменить мебель отказались, зеленое кресло осталось в гостиной у окна. Как-то на него взобралась дочь, зачем-то надо было, не то лампочку вкрутить, не то штору повесить, сиденье не выдержало, и Петр утащил кресло к себе. Кое-как с помощью проволоки закрепил там, где треснуло, но при сломанной ноге выбираться неудобно. Ни доски, ни картонной коробки не нашел, вспомнил про учебные географические атласы советского периода. Их два, оба купил в Букинисте, теперь на них сидела Зоя и морщилась, что слишком твердо.
Географические атласы он всегда держал под рукой, любил погружаться в карты мира, сожалея, что так и не удалось объездить мир, а ведь мечтал.
В одном из атласов была карта Луны и данные об освоении советским союзом космического пространства. Когда полетел Юрий Гагарин, самое яркое событие школьного периода, ему было тринадцать лет, и он мечтал о Космосе (кто тогда не мечтал), но по состоянию здоровья даже не служил в армии.
Зоя оторвалась от бумаг, махнула рукой, заулыбалась, он оглянулся: Леонид и Максим Николаевич вносили коробку с бутылками вина и снедью в ярких упаковках.
Вино так себе, розовый компот, самое дешевое и зловредное, сбивает с ног похлеще самогона. По опыту знает, такое в больших количествах пить нельзя. Следом Ефим с пакетом, колбаса с сыром, пачки печенья, вина нет. Петр показал на бутылки, Ефим всплеснул руками, кто ж такое пьет. Повернулся к Зое, она сунула ему исписанный лист, протокол собрания, посвященного прошедшему дню Конституции, присутствует двадцать семь человек, понятно без слов, расписываться разными ручками и почерками.
Диван для Леонида с Максимом, чуть придвинули стол, Зоя быстро расставила тарелки и разложила еду: в глубоких тарелках пирожные пирамидами, их потом она заберет, в плоских – бутерброды с колбасой и сыром, съедят до кусочка. Консервы останутся Петру.
Зоя сидела в кресле, рядом с ним, но повернулась к Ефиму. Петр видел ее затылок, ему было неприятно, вот и все. Решил припрятать пирожные, чтобы потом угостить Хельгу, она любит сладкое. Весной, на майские праздники пригласит ее на танцы на Приморском. Его постоянная подружка по танцам, худенькая Ксения, бывшая учительница, с прошлой осени не появлялась ни разу, и весной ее не было, болеет или умерла.
Он почувствовал взгляд Леонида, настроил слуховой аппарат, почти сразу угадал, что слушает пересказ телевизора и еще следил за пирожными, но пирамида быстро таяла.
- Ты бы, Зой, не нажиралась так, - посоветовал Леонид, увидев, как она протягивала руку к очередному пирожному. - Ты так разеваешь рот, что нас тут всех сожрешь и не заметишь.
- Задарма, почему бы не поесть, - она выпила стакан вина, широко открыла рот и впихнула эклер. Облизнув губы, постучала ножом по столу и всех оглядела: - Ну че, мужики, споем? Или как?
Хор мужских голосов:
- Или как!
От шума заболели уши, нестерпимая боль, он снял аппарат и, пытаясь спасти последнее пирожное, стал рыться в ящиках в поисках пакета, не нашел, привстал, потянулся за газетой, внезапно (возможно и логично для них, он ведь не слышал, до чего они договорились) Зоя поднялась и отодвинула кресло. Вид был решительный, крупом задвинула его вглубь кресла, нога в гипсе дернулась, терпимо, помогла алкогольная анестезия, - остановилась у дивана, взмах мощной руки, Мадонна сорвана с ковра и заброшена в темный угол. Белогвардейская сволочь не пройдет!
Плохо, что воспользовалась его беспомощностью. А что бы он сделал на двух полноценных ногах? Встал на защиту? Не стой у женщины на пути.
Хоть не скучно, - проговорил он, а, может, не сказал, только подумал.
Мужчины стали двигать стол в угол, Петр привстал, его придержал Леонид, а Максим передвинул кресло. Открылся проход к окну, Зоя засмотрелась на темную улицу, что-то ей не понравилось, дернула штору, еще раз, мужчины засуетились. Петр ожидал, что начнут падать папки, кончилось тем, что штора повисла как спущенный флаг.
Зоя все вглядывалась во тьму за окном, что-то необычное было в ее лице, будто готовилась к выходу в космос. Когда же ты полетишь? Наконец, отвернулась, шагнула к зрителям, сейчас начнет толкать пламенную речь.
Петр видел ее профиль, действительно, задвигала губами и привычным движением скинула нарядную кофту и бюстгальтер, вырвались на свободу два мраморных шара, такими шарами украшали раньше музеи и театры. Сейчас шары не в моде.
Максим Николаевич поднял брови, не ожидал, что-то сказал, изображая ладонями тяжесть. Леонид смотрел с профессиональным интересом.
Ефим скособочился, но Петр не придал этому значения. Зоя подошла к дивану, Максим Николаевич дрожащей рукой погладил грудь.
Зря она сбросила Мадонну, в каждой женщине своя прелесть, и Мадонна бы никак не помешала, они разные, но Зоя этого не поймет никогда, других женщин не должно быть рядом, даже нарисованных.
Она повела плечами, изображая цыганский танец, груди лениво качнулись, как она носит такую красоту, у них вес, как у гирь, закрывающих крышку на полу. Двинулась к Петру, но получилось так, что груди нависли над Ефимом, он осторожно погладил, задвигал губами как младенец, что-то вроде «титя», выражение лица соответствовало, простое двусложное слово, не мат. Обмяк на табурете и сполз на пол.
Леонид метнулся к нему, взял за руку, нащупывая пульс, Ефим открыл глаза, что-то сказал, Зоя, накинув кофту, склонилась над ним и стала шарить в карманах, достала таблетки, стала совать ему в рот.
От вина кружилась голова, Петр не успевал следить, картина менялась в ускоренном темпе, куда делось вино вместе с пустыми бутылками, тарелки перекочевали в сушилку, его кресло вернулось на прежнее место, но он не вставал или вставал?
Ефим лежал на диване, Леонид звонил по телефону, вскоре появилась Марина, с ней был муж. В толпе мужчин Ефим потерялся, как его выносили, Петр не уловил, следом вышла Марина, за ней Зоя, нагруженная пакетами. Пирожных не осталось.
Кружилась голова, он ползком добрался до темного угла, нашел Мадонну и повесил на ковер. В назидание. На случай, если Зоя вернется проверить, не упал ли он тоже в обморок. Он ей скажет, что в каждой женщине своя прелесть.
Но если стремиться к единообразию, а коммунистам это свойственно, и он согласен, потому что высвобождается много сил, которые тратились бы на подчеркивание индивидуального в ущерб общему, то Зоя права. Задергалась дверь. Зоя? Полиция? Значит, Ефим умер? Он открыл и увидел Марину.
Живой, - понял по губам, она заговорила, очень нервничала, потому что забыла о его глухоте, он не напомнил, предложил ей табурет Ефима. Достала пачку сигарет, посмотрела на него, он кивнул, курить можно, увидела бутылку с остатками вина под столом, куда смотрела Зоя – сокол наш ясный, - брови поползли на лоб. Нашла причину, почему деду плохо, позарился на отраву, дома хорошего вина пей не хочу. Бесплатное слаще, и главное, не один, а с друзьями. Оставим за скобками, чем они тут занимались, будем надеяться, внучка не узнает.
Она все говорила, собралась плакать, смахнула слезу, наклонилась, достала из-под стола бутылку с остатками вина, поискала, куда налить, не нашла, отхлебнула, закурила и продолжала говорить, косясь на Мадонну. Постарела, подурнела, куда что делось, а ведь ненамного старше Алисы.
За диваном обнаружила еще бутылку, почти полную, отпила, снова закурила и продолжала говорить. Он устал, болела нога, хотел лечь, но гостья не уходила. Наконец достала телефон, посмотрела на время и заспешила домой.
Петр бесцельно смотрел в окно, пустая дорога, во дворах тоже пусто. Хоть бы одна живая душа, никого.