1
Словно красная букашка быстро перемещалась «девятка» по окрестным грунтовым дорогам. Остались где-то позади пахучие сосны, серебристая прозрачная речушка, с беловато-серыми камешками, раскинулись на все четыре стороны разноцветные, словно бабушкино узорчатое одеяло из лоскутков, жёлто- розовато-фиолетово-зелёные луга и поля. И выросла неожиданно, резко, неправдоподобно на взгорке посреди поля церковь, стройная, высокая, почерневшая от времени и вандализма. Зияют тёмные проёмы окон и дверей, открыты всем четырём ветрам огромные полуовалы звонниц. Стоят крепкие, полностью сохранившиеся белёные известью краснокирпичные стены, они обиты снаружи местами старыми металлическими листами. Только нет ни золотистых, ни поржавелых куполов с крестами. Сняты кем-то в старо-старо-давние времена.
А вокруг бушует ядовитое желтоцветье зверобоя.
Лёпс заглушил двигатель, обернулся к Леночке и Нике:
- Сто пятьдесят лет церкви. С двадцать пятого года стоит неприкаянная, никому ненужная. Пытались сжечь, но она в огне не сгорела, лишь прокалилась, еще крепче стала. Пойдешь? – улыбнувшись, он смотрит на Нику. - Мы с Леночкой тут уже были. Ничего интересного там нет.
Но Ника уже стоит возле машины, недолго о чём-то то ли думает, то ли молится, опустив глаза к земле. И не обращая внимания на Лепса и Леночку, занятую кормлением Надюшки, погруженная в себя, неторопливо скрывается в дверном проёме.
Внутри пахнет сыростью старых камней и свежей древесиной. Густой мох покрывает подножие стен, в углу свалены ошкуренные бревна, земля местами перекопана.
- Клад ищут местные пацаны,- голос Лёпса резко взлетает вверх и множась, эхом рассыпается под церковным сводом.
Ника вздрагивает, как от удара. Взгляды Лёпса и Ники встречаются. Глаза Ники онемело неподвижны, огромны от слез, и словно светлые дорожки сияют на щеках. Лёпс торопливо опускает глаза, и отходит к правой стене церквушки. Там чернотой зияют проёмы икон, давно выломанных окрестными любителями и ценителями церковной утвари.
- Я помню: мальчишкой здесь был. Тут на стене прямо нарисована одна икона была. Красивая. Богородица вся в белом и книгу читает.
- Фреска была, - автоматически исправляет его Ника, прижимая к внутренним уголкам глаз указательные пальцы.- Теперь она вся осыпалась, от старости.
-А может, и соскоблил кто, - Лёпс придирчиво смотрит на иконный проём.- Дураков ведь в округе много.
Сыро, неуютно возле стен, густо топорщится изумрудный мох. Лёпс оборачивается.. Ника, закрыв глаза, с отрешённым лицом стоит посреди церкви. Куполов нет, сквозь колодцы церковного свода ярко сияет голубое небо, и из центрального проема льётся солнечный свет прямо на Нику. Будто столб ярчайшего света спускается с небес, обволакивает ее руки, ноги, спину, как паутиной прозрачными, невесомыми лучами и поднимает ее с земли.
Встряхнув головой, Лёпс методично начинает вслух пересчитывать брёвна.
- Посмотри, Лёпс, сюда кто-то ходит,- тихонько окликает его на пятом десятке бревен Ника.
- Да кому ходить-то, тут до ближайшего посёлка километров пятнадцать будет. Разве что: кто-то так же, как мы на источник ехал, да потом по пути сюда из любопытства заглянул?
- Видно, часто ездит.
Боковым зрением Лёпс видит, что Ника вышла из солнечного круга.
- С чего решила?- размашистыми шагами он идёт к ней.
Ника молча подходит к обшарпанной стене амвона. В правом углу на месте выемки стоит маленькая заламинированная иконка Спасителя. А перед ней короткие, оплывшие стебельки восковых свечек-огарков тянутся к яркому снопу солнечного света, бьющего из безкупольного проёма. Бесстрастен Спаситель лицом, словно смотрит он из сумрака и в сумрак времени. Куда не встанет в церквушке Лепс, отовсюду строго смотрят на Лёпса его мученические глаза. Пронзительны они и недвижны. Резануло вдруг по глазам Лепса ярким бликом от иконки, защипало. Скользнула по щеке непрошенная слезинка, словно что-то помягчало, посветлело в душе. Заторопился Лёпс к выходу.
А вокруг церквушки бушуют заросли лилового цикория вперемешку с ядовито-жёлтыми цветами зверобоя, метёлками пахучей полыни и сиреневыми шишками татарника.
- Жалко, что нет фотоаппарата,- буднично произнесла Ника, оглянувшись на церковь.
Глянул и Лёпс на церковь, и тут же замер, увидев чудо: над церковью облака приняли форму трех куполов. Тряхнул головой, недоуменно посмотрел на Нику.
- Я вижу то же, что и ты. Купола из облаков, - она, улыбнувшись, посмотрела на него, как на маленького. - Видно, Лёпс, не пацаны клад ищут, а мужики церковь заново отстраивать будут.
- Да кому она тут в чистом поле нужна?- передёрнув плечами, огрызнулся Лепс.
- Видно, нужна, раз в ней брёвна ошкуренные лежат, и кто-то исправно молится.
- Когда ты повзрослеешь?- разозлился Лёпс.- Мужики для личных целей брёвна приготовили, и в церкви спрятали, ночью вывезут, а иконку какая-нибудь больная на голову старушенция –бездельница поставила, сразу полсотни свечек сожгла ради какой-нибудь корысти, а ты тут себе навоображала.
- А купола из облаков? – не унималась Ника.
- Купола, купола,- Лёпс в раздражении пнул ногой колесо. – Так, игра воображения.
Он опустил глаза на Нику:
- Давай я тебя лучше завтра на Хрустальные ключи свожу. Вот там красота, и никакого воображения не надо. Всё ясно и понятно.
2
Ника вскоре стала ощущать некоторое беспокойство из-за быстрой езды, бросавшей машину в разные стороны на колдобинах.
Она попыталась расслабиться и стала рассматривать мелькающий пейзаж за опущенным стеклом машины.
Фиолетовое марево душицы застилало бугры и лощины, и солнечный воздух переливался тонким сладостным ароматом цветущих трав. Лилово- сиреневое пламя цикория полыхало вдоль дороги. Легонько покачивались белые ромашковые головки. Сплошной стеной стоял, вздыбив на макушке малиновый султан цветов, иван-чай. Затем дорога пошла через лес, и хотя на полях в разгаре был яркий солнечный день, высокие деревья выглядели мрачно, вокруг было тихо и прохладно. Лёпс остановил машину и заглушил мотор:
- Дальше придется идти пешком.
- А мы не заблудимся?- Ника осторожно ступала вслед за Лёпсом по старым мёртвым, сухим веткам упавшего сухостоя.
- Не думаю. Раньше здесь была тропа, видишь зарубки на деревьях, - Лёпс остановился, протянул руку к дереву, погладил шероховатую поверхность:
- Вот они. Справа и слева идут, по две на каждом стволе, чтоб видно было и с этой, и с той стороны, когда идёшь.
Ника внимательно посмотрела на то, что осталось от зарубок, скептически взглянула на Лёпса.
Он смутился, словно оправдываясь, сказал:
- Теперь они почти заросли. Видишь валики на березах?- он торопливо прошёл вперёд, остановился и тоже стал внимательно рассматривать ствол, словно впервые его увидел:
- Смотри внимательно… Как будто кора двигалась с двух сторон, пока не сомкнулась, не затянула рану от топора на дереве… Как шрам… Видишь, какой рубец?- и Лепс потрогал рукой пятисантиметровые валики.
- Словно губы стиснулись, - Ника погладила пальцами кору. - А эти следы от веток, как глаза.
Лёпс снисходительно улыбнулся:
- Ну, какие могут быть губы или глаза у дерева! Ты, как маленькая! Когда-то прадед мой эти засечки топором делал.
И он, не оглядываясь, размашистым шагом поспешил по тропе, бросив через плечо Нике:
- Пошли быстрей, а то тебе лешие и кикиморы теперь на каждом шагу мерещиться будут.
Тропа скоро привела их к большому завалу. Раскоряченные, переплетенные узлами, корни упавших деревьев были плоскими. При жизни они стлались по поверхности земли, а не уходили вглубь.
- От старости попадали, - пояснял Лепс, усевшись на широкий мшистый ствол.
Ника, содрогнувшись, представила, как со свистом и грохотом падают под напором собственного веса огромные деревья, медленно провела рукой по прохладному зеленому ворсистому мху.
- Раньше где-то здесь сосна-матка стояла, человек двенадцать вокруг нее, взявшись за руки, могли встать. А потом молния в нее попала и остался ствол, метров десять. Все остальное обгорело. Я пять лет назад здесь был, ствол этот вон там видно было, - он показал рукой вглубь завала.- Только нам теперь придётся пробираться в обход . Через завалы не пройдем. Но уже недалеко осталось до ключей, около часа идти.
Они перебрались по упавшему замшелому дереву через огромный овраг. Зарубки исчезли.
- Новолесье. Стой возле зарубки и никуда не отходи, иначе заблудимся,- пояснил Лепс и скрылся в невысоком березняке.
Лес жил своей обычной жизнью, и Ника себя в нем чувствовала чуждой. Обхватив руками и прижавшись к ней всем телом, она ждала Лёпса. Время словно остановилось и замерло. Сосенка дружелюбно пахла смолой, хвоей и почему-то грибами. Перед самым лицом Ники сновали взад-вперед по неровностям коры неутомимые муравьи. Черный жук с длинными усами прополз следом за муравьями, тащившими то ли сучок, то ли гусеницу. Скосив на него глаза, Ника смотрела, как он, остановившись почти возле щеки, перебирает лапками, словно к чему-то примериваясь. Наконец недовольно загудев, он взлетел, распустив черные крылышки… Над самым ухом резко прокричала какая-то птица. Ника испуганно вскинула голову. Сквозь густую листву пробивались красноватые, солнечные лучи. Где-то в стороне не то хрустнула, не то затрещала ветка. Сердце застучало быстро – быстро, она прижалась спиной к дереву и расширившимися зрачками смотрела перед собой. Снова прокричала невдалеке неизвестная птица. Треск сучьев приближался, слышался шелест раздвигаемых веток. Сердце спешило вырваться из груди так, что заломило в висках.
Но показалась, затянутая в ярко-оранжевую шапочку, макушка Лёпса, и Ника, мгновенно успокоившись, торопливо пошла ему навстречу.
- Здесь все выгорело, новолесьем затянуло, - Лёпс приподнял брови, с усмешкой взглянул на запыхавшуюся повеселевшую Нику, в его глазах мелькнул весёлый огонек. Но он не засмеялся, а продолжил неторопливо:
- Там дальше зарубки есть. Я было подумал, что придётся возвращаться, но ты, видно, счастливая. И снова усмехнувшись, добавил:
- И не пугливая.
- А я леса не боюсь, тайга страшнее. И степь бывает страшной, когда один в ней остаёшься. Лес и тайга прокормят. А в степи тяжело, особенно пешему, что зимой, что летом, -она тяжело вздохнула, встряхнула головой, словно отгоняя нахлынувшие детские воспоминания :
- Я, Лёпс, человека боюсь, а саму себя больше всего.
- Я тоже тундры боюсь, там только летом жить можно.
Лёпс вспомнил тундру, густо испятнанную дюжинами ярких оранжевых и лиловых пятнышек грибов, вспомнил, как она щетинилась неряшливыми пеньками срубленного векового криволесья. Почему– то ярко возникла картина того, как они с одноклассником Димоном, круто присолив, жарили на кострище из низкорослых, корявых берёз, нанизанные на прутики подберезовики и сыроежки. Вспомнил, как пекло и щипало, припухшие от укусов гнуса, губы и глаза.
- Ладно, согласен: людей бояться надо. Особенно незнакомцев или сотрудников по работе… Кто знает, что у них на уме. Вдруг козни против тебя замышляют? А себя-то чего бояться? Или ты, Ника - маньячка?
Он шутливо отпрянул в сторону, спрятался за дерево и, испуганно всхлипывая, продолжил:
- Вдруг ты нарочно меня в лес позвала, чтобы что-нибудь со мной сделать?
- Успокойся, - Ника хлопнула его по плечу, с видом знатока пощупала бицепс, посмотрела ему в глаза и очень серьезным тоном сказала:
- У тебя мясо невкусное. Жилистое и костей много. Легче грибами наесться, чем тобой.
- Да, я не про это, вдруг ты на меня другие виды имеешь, - он облизнул губы и насмешливо добавил:
- Сексуального характера. Самая пора: лес, я , ты…
- Придурок, топай, давай вперёд! Ты не в моем вкусе. Мне такие, как Гоша Куценко и Брюс Уиллес нравятся. У них такая эрогенная зона!- Ника мечтательно закатила глаза.
- Лысина, что ли?
- Ум, Лёпс, острый ууум ,- и Ника пошла по еле заметной тропе, раздвигая руками низко висящие ветви.
Окинув ее фигурку, затянутую в фиолетовые джинсы и тонкий свитерок, Лепс обогнал ее, остановился , как вкопанный, пытливо взглянув в глаза, сказал:
- Ты, Ника, лучше меня бойся. Можешь ведь из леса не вернуться. Скажу, что отстала от меня.
- Так тебе Леночка, или твой батя поверят,- она насмешливо поглядела на него.- Пойдем лучше, а то придется назад по темноте возвращаться.
- Там избушка есть.
- Только я в ней ночевать не буду,- категорично произнесла Ника.
- Неужели меня испугалась?- с усмешкой приподнял брови Лёпс.
- Нет. Просто ты обещал вернуться засветло. Народ волноваться будет, а у Леночки может молоко от этого пропасть.
3
Вскоре они петляли вдоль глубокого русла ручья. Местами в следах впереди шедшего Лёпса лопались огромные пузыри, Ника оставляла рядом цепочку своих следов… Какое-то время они шлёпали по жидкой грязи, прыгая со одного скользкого корня на другой… Наконец зачавкал мох под ногами, запружинил. Они вышли на тропу, тропа стала подниматься на склон оврага и вскоре исчезла.
- Сейчас место странное будет, - Лёпс приостановился, прислушался, и потянул Нику за руку в густые заросли.- Не отставай, иди следом, и боже упаси, перейти на ту сторону оврага.
- Это еще почему?
- Потеряешься, часа три к ключам выходить будешь.
Ника недоверчиво посмотрела на Лёпса:
- Шутишь?
- Нет. Много раз и мной, и дедом проверено: если по этой стороне оврага идти, за полчаса дойдем. А если идти по левой, то часа три.
Ника с любопытством посмотрела на оба склона оврага, кривая улыбка появилась на ее лице:
- Мистика какая-то… Вроде выглядят одинаково.
Лёпс довольно хмыкнул:
- Ничуть. Хочешь проверить?
- Да нет, доверяю твоему опыту. Иди вперед, Иван Сусанин,- и она легонько подтолкнула Лёпса в спину.
Он еще раз внимательно огляделся по сторонам и размашистым шагом направился туда, где заканчивалась тропа, Ника поспешила следом за ним.
Мрачно, сыро было в зарослях. Под ногами только опавшие листья и мелкие серо-лиловые грибки, росшие кругами. Вскоре, облепив все лицо паутиной, они взобрались на косогор.
Среди мхов и пней, под вековыми соснами притаилась избушка. Можно было подумать, что она сама здесь выросла, так же как выросли эти сосны, ели, берёзы. Чем-то таинственным и сказочным пахнуло на Нику. Но избушка встретила запахом гнили и сырости. Очарование сразу прошло. Ника с удивлением рассматривала берестяные коробки с сухой солью, спичками и крупой.
А Лёпс торопил с едой. Наскоро перекусив взятой из дому снедью, размяв уставшие ноги, они вышли из избушки. Солнце медленно сползало с середины неба.
Прохладой и хрустальным звоном встречали ключи Лёпса и Нику. Пораженная увиденным, Ника замерла в удивлении. Неторопливо достала фотоаппарат..
Курчавый моховник купался в студёной ключевой воде, мягко и зыбко пружинил под ногами, глушил переливчатый звон.
Падали с трехметровой высоты многочисленные хрустальные капли, дробились, брызгами разлетались в разные стороны, переливались радужным разноцветьем, протяжно- жгуче звенели, спешили вниз по огромным узорчатым многоцветным лишайникам каменистых ступеней. Собирались между мшистыми валунами, становились гладкими и блестящими, словно туго натянутый серебряный шёлк, стремительно скользили с высоты и снова разбивались на миллиарды маленьких алмазных искорок, переливчато пели, звенели на разные голоса.
Внизу, у подножия камней, отсвечивающих бронзой, в разноголосье ручейков вливались хрустальные переливы весёлых бурлящих ключиков. Высоко-высоко колокольчиками звенели-позвякивали они, наполняли воздух и землю живительной влагой. Серебрился широкий ручей, спешащий к лесу.
Густой ковровый мох пружинил под ногами, смачно чавкал. Проваливаясь местами по колено, Ника наконец-то добралась до замшелого валуна. Встала на него, кое-как сохраняя равновесие, смешно подняла поочередно пятки вверх, подёргала ногами в воздухе, пытаясь вылить из кроссовок воду.
- Ты разулась бы, а то ноги потом ломить будет от обуви промокшей. Вода-то ключевая, холодная,- негромко крикнул Лёпс.
- Что ты там бубнишь?- распевно прокричала в ответ Ника, продолжая трясти то одной ногой, то другой. -Я ничего не слышу, - ее голос сливался с хрустальным звоном ручейков.
- Дура! Кроссовки сними,- гаркнул Лёпс.
- Умеешь ты всё опошлить,- огрызнулась Ника, но послушалась, кроссовки сняла, присела на корточки , оглянулась по сторонам куда бы вылить, наконец решившись, вылила воду из кроссовок на мягкий мох соседнего валуна.
Поймав насмешливый взгляд Лепса, смущённо пробормотала:
- Там ручейков меньше.
Под ногами Ники, между валунами, покрытыми мягким пушистым мохом, дрожит вода, медленно тягуче переливается, падает вниз. А внизу прыгают, скатываются, прочерчивают разнообразные изгибы, струятся, журчат говорливые ручейки. Звуки лёгкие, как паутинка, поднимаются все выше и выше, звенят, рассыпаются многоголосой мелодией по камням. Холодят ручейки ноги по самые щиколотки Лепсу...Не слышно, как щелкает объектив фотоаппарата, только вспышка мигает то в одном месте, то в другом.
Еще раз поели, спустились в распадок, покрытый камнями, через валежины вверх в последний раз посмотрели на ключи.
- До свиданья, я вас не забуду,- крикнула Ника.
- Буду, буду,- ответил лес, заглушив на мгновение звон ручейков. И снова тихо-тихо зажурчало, зазвенело, запело за спиной Ники и Лепса.
Обратная дорога была короткой и молчаливой. Опускалась вместе с сумерками на мир небывалая тишина.
4
Надюшка спала в коляске, а Ника сидела рядом на лавочке, рассматривала близлежащие окрестности. Вокруг неторопливо нарезали круги индюки, косили с любопытством на Нику свои черные глаза и периодически потряхивали красной серьгой, свисавшей с носа. Ника не обращала на них никакого внимания, лениво отгоняла пучком из зверобоя комаров. Она только покосилась на Лёпса, когда он присел рядом, и снова уставилась на холмистый склон с березняком.
Лёпс поморщился и помахал рукой перед лицом Ники, словно она курила, и дым его раздражал:
-Надо быть последней дурой, чтобы признаваться священникам в том, что успела натворить в жизни. Так делать нельзя, что они о тебе подумают. Ты сегодня в церкви каялась в грехах, а люди разное про тебя думали…
- Лёпс,- протягивая гласную, Ника наконец посмотрела на него.- Что ты зудишь и зудишь? Мне нет никакого дела до того, что про меня люди подумают.
-Я же тебя предупреждал насчёт маменьки.
- Лёпс, пожалуйста, не вешай на меня свои комплексы.
-При чём тут комплексы. Благовоспитанные люди держат себя в культурном обществе прилично, избегают каких-либо намёков или неприятных вопросов. А ты вечно себя непонятно ведёшь, на рожон лезешь, с вопросами пристаёшь, как маленькая. Чего ты добиваешься?
-Знаешь, я политесам всяким не обучена, какая есть- такая есть… Вместо того, чтобы думать о моих недостатках, задумайся лучше о своих. Полюби себя, Лёпс.
-Я что, похож на извращенца?- попытался съязвить Лёпс.
-Похож, потому что понятия извращаешь… Если ты не знаешь, как любить себя, то как ты можешь знать, как любить Леночку и Надюшку.
-И почему ты, Ника, со всеми в конфликте?- Лёпс, состроил гримасу, должную обозначать, что он не слишком доволен. - Ну, разве так сложно говорить людям только то, что они хотят услышать? Или хотя бы согласно кивнуть.
Ника растерянно посмотрела на Лёпса:
-Я не совсем понимаю тебя.
-Да что тут понимать-то, - назидательно начал он говорить: -Слово, Ника , человеку дано, чтобы мысли свои скрывать. А ты ничего ни за словами, ни под словами не видишь. Всё за чистую монету принимаешь. Наивная, как дурочка.
-Ты знаешь, я привыкла к тому, что люди, которые меня окружали до этих пор, говорили, думали и делали всегда одно и тоже. Не было в них никакой двусмысленности. По крайней мере, я этого за ними не замечала.
-А вот маменька моя говорит одно, думает другое, делает третье, а чувствует, вообще, четвёртое.
-Опомнись, Лёпс, опомнись,- налетела на Лёпса, проходившая мимо лавочки с вёдрами Ежевика. Вёдра, звякнув дужками, стукнулись донцем о каменный настил перед лавочкой. А слова из Ежевики полились нескончаемым потоком.- Да разве можно такое о матери своей говорить? Много уж ты о себе возомнил в последнее время, как я погляжу. Как язык у тебя повернулся такое сказать? Маменька всю жизнь в школе проработала, слова никогда никому худого не сказала, никто слову ее не перечил, потому что авторитет она свой делами своими зарабатывала, и школу, и дом в своих руках долго держала. Как скажет- так все и делали. Я до сих пор не то, что сказать, подумать о родителях плохо боюсь. Не дай бог, что с ними случится. Кому мы с тобой, братишка, нужны будем? Ты, думаешь, что я буду нужна своему мужу или дочери без денег? Или на мою зарплату в школе я смогу Анютку выучить? Да я сплю и вижу, чтобы родители жили и радовались тому, что мы у них есть. Им не так и много надо. Позвонил, успокоил, они и рады- радёшеньки, что о них вспомнили добрым словом.
И не дожидаясь ответов, Ежевика подхватив пустые ведра, поспешила на помощь маменьке, надо было помыть баню после вчерашнего.
Ника обескуражено посмотрела ей вслед, перевела взгляд на Лёпса.
-Я вообще-то и сам не понял, что это было,- перехватив её взгляд , заметил Лёпс.
У Ники слегка дернулась щека, но своего взгляда она не отвела:
-Странный ты, Лёпс, человек. А ведь твоя сестра в чём-то права. Разве можно так говорить о матери? «Уважай родителей своих, дабы продлились дни твои на земле».
-Сама ты со странностями. Вечно библию цитируешь, словно своих мыслей нет. А про маменьку мне по-другому нельзя. Это не только я так думаю.
Лепс возбужденно заговорил, размахивая руками:
- Раньше было проще. Извечный конфликт был между старыми и молодыми.. «Отцы и дети» назывался, а теперь он другое название носит: «Матери и дети». Матери детей своих сильно любят, опекают, контролируют, шагу ступить без нравоучений не дают.
-Опять умничаешь?
-Нет. Жизнь тебе объясняю. Только у дураков конфликтов нет, они всяким отношениям радуются.
Ника снова пристально посмотрела на Лёпса.
-Разве тебе плохо в Малиновке, рядом с родителями?
-Как сказать…- Лёпс недовольно поморщился. - В городе мне конечно, лучше. Тут прикидываться нужно перед папенькой, маменькой и сестрой. Таиться… Думать одно, говорить другое…
Лёпс снова поморщился, совсем по-детски вытянул губы трубочкой, попытался переменить тему разговора:
- Ты, Ника, маменьку не защищай. И высказываний ее всерьёз не принимай. Маменька, она у нас такая: всё старается в своих руках держать, обо всём знать, всех под себя подмять. Зло всякое в людях высматривает, ищет, где слабина и как попоганей про это сказать. В глаза улыбается, а когда ты расслабишься или в самый тяжелый для тебя момент, она всю свою грязь на тебя и выльет. Сама в разум не войдёт – вечно ее простраивать надо, сдачи давать.
-Неправильно как-то...-Ника не успела закончить свою мысль, как Лёпс ее перебил:
-Жизнь вообще, Ника, штука неправильная. Везде хаос, беспорядок, сплошное свинство и беспредел.
-Ты у нас в пессимисты записался?
-Что ты? Я скорее реалист… Кругом сплошное зло и выживает сильнейший. У кого сила или деньги, тот в жизни и пан. Он ни в Бога, ни в партии не верит, а всё имеет. А кто слабый и беззащитный- тот пропал. Где же тут промысел-то Божий?- зачастил вдруг скороговоркой Лёпс.
-Каждый делает свой выбор. А воля Божья есть освящение человека, чтобы он воздерживался от греха,- Ника вновь посмотрела на Лепса. Их взгляды встретились.
-Тебе же маменька утром ясно сказала: «Прожить без греха нельзя, это всё равно, что без дерева и камня построить дом. Без греха твоя порядочность и честь протухнут. Для того и грешим, чтоб в церковь ходить. Не грешили бы люди- дома сидели. А так грехи в церковь тянут.»
-Бог призвал человека не к нечистоте, но к святости, - заученно произнесла Ника.
-Да кому твоя святость нужна, я и так самодостаточен,- повысил голос Лёпс.
-Самодостаточен,- Ника поморщилась, Лёпс вопросительно покосился на неё. Немного помолчав, она добавила:
- Только как животное, а не как человек.
-Ты что оскорбить меня хочешь? Зубы жмут?- нахмурился Лёпс.
-Это в тебе жмется твоя душа и усыхает. Ты сейчас говоришь о вещах, о которых ничего не знаешь, которых не понимаешь и не чувствуешь.
-У меня хватает воображения всё представить,- подавляя злость, Лёпс заставил сказать себя эти слова спокойно.
-Хватает,- согласилась Ника. -Хватает, Лёпс, представить всё так, как тебе выгодно.
-А что я, по-твоему, сейчас представить должен?
- Хотя бы то, что ты не во власти Бога, а во власти дьявола. И дороги у нас разные. Как и цель жизненная.
Лёпс откинулся на скамейке и широко улыбнулся:
-Богу угодно было меня сотворить таким, какой я есть. Как там, в Библии сказано, по образу и подобию своему сотворил он человека. Значит, меня тоже сотворил по образу своему и подобию… Почему я должен уклоняться от его воли и вести себя не так, как я хочу и думаю? И вообще, у меня свобода выбора. Я могу делать все, что хочу и когда хочу. И жить при этом долго и счастливо, без всяких угрызений совести. Подлецы, вообще,- народ живучий. А потом, в старости или в болезни схожу в церковь, покаюсь, и всё мне Бог простит. И будем мы с тобой в равном положении перед Богом.
-Нет, не будем, Лёпс, не будем,- слегка растягивая слова, сказала Ника.
-Это еще почему? Разве не сказано в твоей настольной книжечке, что ….- с едким сарказмом произнес Лёпс.
-Сказано,- перебив его на полуслове, с нажимом заметила Нийя. -Только Бог, Лёпс, это не какая-то инстанция на небе, на земле или под землей. Бог, Лёпс,- это состояние Души. И именно состояние души определяет куда идти дальше: в рай или ад.
-О каком состоянии души ты сейчас говоришь? Человек просто случайная мутация от обезьяны.
-Ты меня в этом никогда не убедишь. Потому что, сколько существует материя, столько и существует Дух. Человек сначала был растворен в природе, был ей самою.
-Ты сейчас Библии противоречишь. Бог создал человека.
-Нисколько. Потому что «Бог создал человека из праха земного». А прах-часть природы.
-Ладно, про материю объяснила, тут в чем-то соглашусь с тобой. А что же тогда Дух?
-«Бог создал человека из праха земного. И вдунул в лице его дыхание живое и стал человек душею живою».Дух- это то, что организует движение и материю. Человек создан по образу и подобию Божьему. Поэтому в каждом человеке, Лёпс, есть Бог, есть Вселенная. В каждом человеке есть все силы, что есть во вселенной. Только концентрация разная.
-И что?
-А то, что Бог так возлюбил человека, что послал к нему Сына своего единородного, чтобы тот научил людей как жить, чтобы стать образом и подобием Божьим.
-Знаю, я эту байку. Распяли люди Христа, а вас, христиан, сейчас появилось немерянно, и все в мессии метите. Ты небось тоже, себя мессией считаешь или избранной.
Ника закусила нижнюю губу, в упор взглянула на Лёпса:
-Когда я поступаю по совести, то чувствую связь с некими высшими силами, что дают мне силы и поддержку. Это именно чувство, а не ощущение. Про него говорят обычно «благодать снизошла».
-Ну-ну, -Лепс насмешливо смотрел на Нику своими бездонными чёрными глазами.- Просто уровень сератонина и эндоморфинов, как после секса, у тебя в крови повысился от молитвы.
-Анализы никто в этом состоянии не исследовал пока, а вот Роджер Сперри в 1978 году получил Нобелевскую премию за то, что доказал, что мыслеформа развивает причинную потенцию и создает заряд биоэлектрической системы. Короче, чем больше думаешь на эту тему, тем больше заряжаешь. Можно даже перевоплотиться.
-Хорошую религию придумали индусы,- пропел Лёпс. -Слушал Высоцкого. Можно стать котом, собакой, деревом, духом. Сказки все это.
-Сказка ложь, да в ней намёк,добрым молодцам урок. Просто, Лёпс, блокировка стоит у человека на эти вещи. Ведь пять процентов мозга всего используется.
-Сказки все это,- он тихонько хрустнул пальцами.- Сказки. Какие могут блокировки?
-Страх, неверие и отсутствие воображения,- Ника прихлопнула зверобойным веником комара, нагло усевшегося ей на коленку.
Лёпс с интересом посмотрел на нее:
-Страх, Ника, у всех есть. Только дураки ничего не бояться. А если бы всё было так, как ты говоришь, то обязательно нашлись бы умники, которые бы заставили психологов снять у них всякие блокировки, чтобы помочь им стать высшими существами. Так что глупая ты, Ника, раз в такие сказки веришь.
Он встал со скамейки, покровительственно хлопнул Нику по плечу:
- Иди переоденься лучше. Папенька решил нас сегодня по местам своей юности повозить.
5
Березовые посадки шумели вдоль дороги. Петрович остановил «буханку» посреди огромного косогора, на котором толпились маленькой группкой заросли сирени и крупные тополя.
- Вот оно наше родовое гнездо-Федоровка. Три десятка домов здесь когда-то в пятидесятых стояло. Тут я родился, тут детство и юность мои прошли. А потом, в семидесятых колхоз укрупнили и переселили всех жителей в поселок, за двадцать километров отсюда.
Петрович тяжело вздохнул:
-Ничего не осталось за тридцать пять лет: ни колхоза, ни деревни. Только деревья, что отец с матерью посадил, да родник в ложбине, из которого воду носили.
Все вышли из машины. Коляску со спящей Надюшкой Ника неторопливо прикрыла тюлевой занавеской, откатила в тенек. Крупная земляника ярко краснела под ногами. Лёпс выпрыгнул из кабины, присел на корточки и стал собирать ягодки прямо в рот.
Леночка с Анюткой , взявшись за руки, вприпрыжку бегали по косогору, нюхали травы.
Ника уселась прямо на траву, аккуратно срывала тонкие стебельки с рясными ароматными ягодками, собирала их в пучок, словно ландыши. А вокруг всё стрекотало, жужжало, звенело, щебетало. Тёплые солнечные лучи приятно щекотали кожу. Ника подставила лицо солнцу, закрыла глаза, и сквозь прикрытые веки вдруг почувствовала, как пронизывает, заливает, заполняет красный водопад света не только её, но и землянику, косогор, всю округу. Ей показалось, что она дышит этим светом, растворяется в нем, сливается с ним в единое целое. Всем своим телом Ника чувствовала теплое дыхание земли, пьянящий аромат дымчатой душицы, звёздчатого зверобоя.
И в глубине ее души пробуждалось знание, знание того, что она не просто существует в этом мире, а является его частью. И независимо от того, в каком месте земного шара она, Ника, будет находиться в ней, всегда будет существовать неуловимое чувство принадлежности к этой земле. К земле ее предков. Зашептали ее губы горячие слова благодарности солнцу, небу, облакам, ветру, земле, жизни, словно молитву. Окрыленная, полная счастья и благодати открыла глаза: мир словно изменился, краски стали ярче, насыщеннее. Широкая ложбинка ровно мерцала разноцветными искрами цветущих трав. Она теперь была особого цвета, особого запаха: веяло от нее радостью, нежностью, успокоением, отрадой, какой-то древней незыблемостью и нескончаемостью. Словно всё прошлое и будущее, уложенное в этот проявленный вещественный мир, перетекало в сущность Ники, соединялось с воздухом, землей, небом, пронизывало каждую клеточку ее тела, соединяло разум с вечностью, миром. И не было разницы между прошлым и будущим, было только одно бесконечное настоящее.
С каким-то радостным чувством она легла животом на траву, вытянула руки перед собой, сорвала губами одну ягодку, другую. Спелая земляника приятно холодила во рту, мгновенно таяла на язык. Где-то рядом, перелетая с цветка на цветок, басовито гудел тяжелый шмель. Она попыталась скосить глаза, чтобы увидеть его полет. Она попыталась скосить глаза, чтобы увидеть его полет. Но увидела только толстое, похожее на мохнатую сосиску, тело, висящее в воздухе над крупными розовато-сиреневыми цветами ясенца. Крылья шмеля работали так быстро, что их едва можно было различить, а хоботок старательно выбирал нектар из цветочных чашечек.
Светло и радостно было на душе у Ники. Выпрыгивали из травы усатые кузнечики с зелеными глазами. Маленькими самолетиками летали стрекозки. Мелкие бабочки-голубянки с оранжево-красными крыльями в пятнышках густо облепили близлежащий куст буркунца.**
Одна из них уселась на запястье руки, в которой Ника держала букетик из стебельков, увенчанных спелыми ягодами. Ника растерянно замерла, боясь ее вспугнуть. Завороженно, по детски улыбаясь, она наблюдала за бабочкой. Тонкие лапки приятно щекотали кожу Ники, перламутровые крылышки то складывались, то развовачивались, во всей своей красе радужно поблескивая на солнце. Наконец бабочка замерла, Ника осторожно, двумя пальцами свободной руки взяла ее за кончики сложенных крыльев, поднесла к своим губам, легонько дунула и разжала пальцы. Стремительно, неслышно, невесомо скользнула бабочка по кривой над косогором и растаяла в дали. Ника снова потянулась губами к краснеющей перед ней землянике.
Ты- точно извращенка,- послышался сверху голос Лепса. И на траву перед ней упала его тень.
Она резко села, мгновенно сузила глаза:
-А тебе какое дело? Как хочу, так и ем ягоду. Я об этом, может быть, всю жизнь мечтала, вот так губами, со стебелька сорвать...
Он присел рядом. Ему были недоступны её чувства, он по привычке воспринимал
происходящее, как нечто обыденное.
-Странная ты. Я…
-Хочешь земляники?- она торопливо сунула ему в руки букетик из спелых ароматных ягод, приподнялась и пошла к Леночке с Анюткой, наклоняясь и срывая по пути длинные стебельки, украшенные крупными ягодками. Лепс растерянно посмотрел ей вслед. Потом осторожно лёг на траву и попытался губами дотянуться до земляники.