Всему, что спустя годы хочется вспоминать, сопутствует музыка. Пусть даже вокруг полная тишина, но ты слышишь эту ни с чем не сравнимую музыку памяти. Она пробуждается в подсознании, где будто отряд в засаде, до поры стараясь не шуметь, скрывается маленький оркестр. И потом, ослепляя блеском готовых к бою инструментов, стремительно врывается в сердце.
У всякой музыки есть автор. Овеянный славой, сошедший с портрета классик, лохматый фронтмен культовой рок-группы, старый лирник на рыночной площади, романтичный бард в прожжённой у костра брезентовой штормовке... У любой музыки есть обстоятельства, при которых она услышана. И всегда найдётся кто-то, с кем тебе довелось разделить это таинство – вместе пережить музыку.
И вот мне вспомнилось... Хотя, впрочем, и не забывалось никогда. Сорок лет тому назад. Северный Кавказ. Стиснутый со всех сторон молчаливыми, даже где-то заносчивыми вершинами в белоснежных папахах, городок Теберда. Тысячи метров снежной сказки, кое-где пронизанной шумными стрелами водопадов... Речка, валуны, ели, рюкзаки – турбаза «Азгек». И Она. Мы прибыли из разных городов и лишь недавно познакомились. Всесоюзный маршрут номер сорок три, Военно-Сухумская дорога. Хотя дорогой её можно было назвать не всюду, в самых интересных её местах – лишь узенькая, извилистая, тропа для ослов и приравниваемых к ним туристов. Нас ждали всего три дня в Теберде, потом – на перевал. Но всего три дня в Её обществе – время, которое хочется растянуть, как меха аккордеона. Жаль, не умею играть на этом инструменте, но растягивать время, наслаждаясь каждой секундой, иногда получается. Разумеется, если это время хочется растянуть, а не проскочить его поскорее, зажмурившись.
В те времена Теберда славилась своими «шерстяными базарами», где умелицы-горянки продавали пушистые свитера и кофты из шерсти горных коз. И эти полезные и красивые сувениры, а тогда ещё никто не догадывался украшать холодильник магнитиками дальних странствий, развозились многочисленными туристами по всему Союзу и странам «народной демократии». Мы с Ней вдвоём, рука в руке, направились на такой базарчик у подножия одной из величественных гор. Обзаведясь вожделенными шерстяными обновками, уже было собрались возвращаться на турбазу, но тут я заметил местного жителя, торговавшего магнитофонными бобинами. Напомню, дело было в глубоком «палеолите», даже кассет ещё не изобрели. Среди записей звёзд эстрады, немногих рок- и диско-групп, в основном, отечественных – ибо до повальной моды на итальянцев оставалось ещё года два – ВИА, я обратил внимание на бобину под звучным названием «Чингис-хан». Эта западногерманская группа появилась совсем недавно, я о ней что-то слышал, но и только. А вечером на турбазе предстояли коллективные посиделки с танцами – отчего, думаю, не взять кассету с новинкой по такому случаю и не усладить слух моей спутницы. Она как раз любовалась пейзажем и не заметила, как я отошёл к торговцу мелодиями. Взял горец с меня за «татаро-монголов» по тем временам бешеные деньги – восемь рублей, что ли. Ну да ладно, если учесть, кого я хотел побаловать этой новинкой европейского диско.
Вечером в клубе турбазы я подошёл к тамошнему диск-жокею, попросил поставить моего «Чингис-хана» и уверенной походкой направился к той, кроме которой для меня уже несколько дней никого не существовало. Внезапно «Москау» Ральфа Зигеля взорвалась и накрыла полутёмный зал. Непривычные немецкие слова, не слыханные в этих краях, пожалуй, со времен дивизии «Эдельвейс», когда-то разбитой здесь неподалёку, прибавляли уникальности моменту. В пляс пустились все, даже те, кто раньше не танцевал – берёг ноги для предстоящего восхождения. И я протанцевал с Ней, только с Ней, глядя Ей прямо в глаза все двенадцать композиций этого альбома, зажигательно быстрых и обволакивающе медленных, уместившихся на полукилометре магнитной ленты редкостной заморской бобины. Признаюсь, я был совершенно влюблён ещё до этого вечера. И выбор музыки вряд ли мог повлиять на две наши жизни, вскоре слившиеся в одну. Но я признателен и этой группе, и этой музыке... за пронзительную, ни с чем не сравнимую радость вспоминания. Как важны и дороги кадры человеческой памяти – эти разноцветные камушки на ладони, звуки дорогой музыки, которые можно бережно перебирать в своей душе всю жизнь.
И пусть моего «Чингис-хана» в тот же вечер спёр ушлый тебердинский диск-жокей, подсунув в чингисхановский футляр бобину с какой-то скучной чешской эстрадой... Об этом я узнал только за полторы тысячи километров к северо-западу от волшебной долины, но даже не огорчился. Соединившая нас музыка уже впечаталась надёжнее любой ферритовой ленты в общую память двух любящих людей – и осталась навсегда.
И потом снова была музыка. Скрипичная – векового слежавшегося снега на узкой тропе, ведущей на Клухорский перевал. Гитарная – меланхолические переборы струн в сопровождении треска дров костра на привалах. Завораживающая своей монотонностью кода горной речки в Кодорском ущелье – по её каменистому берегу ноги из последних сил несли нас к морю, к морю... Бравурная перкуссия черноморского прибоя, которую мы, затаив дыхание, слушали вдвоём на ночном сухумском берегу. Пульсирующий в ухе зуммер междугороднего вызова, а затем долгожданный ноктюрн Её голоса. Несколько мгновений непременного до банальности Мендельсона. А затем тридцать шесть лет негромкой музыки счастья.
(с) Опубликовано в журнале "Берлин. Берега" № 11/2020