Василиса прекрасная - Кроткая моя мамочка. Рассказ

Ева Олина
 Василиса прекрасная -
Кроткая моя мамочка

После рассказов о чужих мамах.
 После восторгов от этих женщин, самое время рассказать о моей мудрой мамочке. Это намного труднее - передать словами, что накоплено в сердце жизнью, что  так безмерно дорого, то чем я жила все свои годы, рассказать о той, частью которой я являюсь, с которой у меня одна кровь, один характер, и как говорят – похожие черты лица.

1
Маму я помню лет с трех. Тогда мы жили в двухкомнатной квартире большого, необыкновенно красивого, барского дома. Было послевоенное время.
Мама была уже преклонного возраста. А я была у них «поскрёбыш», так называют долгожданных детей у пожилых родителей. Может быть, я свои воспоминания ассоциирую с фотографией, где я на руках у мамы, полугодовалая, с большим белым кружевным воротником, средь деревьев и трав. Совсем недалеко за домом река Белая делала излучину, а вдоль реки рос лесок из черемух, калин, ежевики, хмеля. В Троицу, в воскресенье, все жители Красного дома, ходили в этот прибрежный лесок на гуляния, пикники, с которых приносили домой веточки берез, черемух и травы на пол. Охапками приносили и лесные цветы – ромашки, колокольчики, желтые лютики. Туда же наши мамы ходили в конце лета за ягодами и хмелем. Однажды мама уколола палец колючкой шиповника, рука распухла, в больнице повредили сухожилие, а средний палец правой руки остался согнутым навсегда.
 
Я росла болезненной девочкой.  Очень часто и подолгу болела. Помню, как мама натирала пятки и спину внутренним  свиным топленым салом, укутывала теплой шалью и давала пить топленое молоко с топленым салом и медом, это была самая страшная и не любимая мною  процедура, настоящая «экзекуция» которую я возненавидела.
Я в малом детстве трижды тонула. Память выхватывает момент, когда мама прибежала домой и увидела, что я уже раздета папой и в постели лежу. От шока она взяла мои мокрые чулки и стала ими бить по одеялу со слезами, что я такая непослушная. Потом ещё раз, когда ходила купаться с детьми, мне было лет пять. Последний раз я тонула весной. Прибрежный тонкий лед обломился, и я на льдине поплыла из озера в большую реку. А спас меня агроном совхоза и друг семьи, дядя Егор. На берегу озера всегда бывали люди, кто полоскал белье у родника, кто приходил к роднику за водой. Которые, просто гуляли средь сосен, любовались природой и  белыми лебедями. И каждый раз, я помню, мама сидела у кровати и плакала.
На людях мама всегда ходила в платочке. Лишь дома, в саду, я видела её светлую голову непокрытой. Она заплетала две симметричные косички и укладывала их корзиночкой. Из всех наших мам, мам моих подружек, лишь моя мама была светленькой, с белокурыми волосами и со светлыми,  голубыми  глазами.
Как мало я знаю свою маму… Как мало я помню её… Это детские и школьные годы, пока жила рядом с родителями. Поиски своего смысла жизни, своих дорог рано нас уводят из родных пенат. Так и я, окончив школу, поехала черпать учительскую романтику ложками судьбы в село. Затем и вовсе уехав учиться, осталась там жить. Уехав учиться, я покинула родные места, оставила родной дом, казалось, навсегда. И так судьбой сложилось, что попрощалась с мамой навсегда. Короткие отпускные встречи не в счет. Мне было тридцать три, когда ее не стало. Довольно еще легкомысленный возраст, чтобы дорожить и помнить. Все это приходит с возрастом.
Наверное. Можно понять и дорожить по настоящему родителями, лишь достигнув их возраста, прожив те же страдания возрастные, с какими молодой организм не знаком и не может понять в полной мере.

 С большой, глубокой грустью осознаю, что маму свою, по сути-то я и не знала. Её знала, помнила девочка – школьница. А для меня – женщины она была не знакома.
 Она не была мне подругой. Мы в те времена мало делились тайнами. Она не стала наставницей. Она не успела понянчить внука. И мы не вели с ней женских разговоров, о чем говорят взрослая дочь и стареющая мать. Не успели…
Меня родили в сорок пять. А когда я еще была студенткой и мысли мои были устремлены в будущее, еще не окончив географак,  я нацелилась поступать на журналистику. Родители не ограничивали меня не в чем, и жили для нас с братом, хоть по молодости мне казалось, что они живут только для себя, ибо сколько нам не давай, нам все мало, мы хотим большего. Казалось, все двери открыты, впереди счастье, только счастье, и что его можно грести горстями, лопатами.
И как же всегда неожиданна беда. С ней все замки рассыпаются, превращаясь в груды развалов, в горстки пепла, сдуваемого ветрами перемен. А на ладонях и у глаз остаются бороздки, следы взросления, к которому мы еще не готовы. Как же хочется подольше нежиться под родительским крылом. Там тепло, уют, защита, любовь.
И вот то несчастье настигло меня. Пришла та беда, за которой начинается другая жизнь. Я оканчивала четвертый курс…Был прекрасный юбилейный вечер любимого человека…Радость. Счастье. Мечты стать журналисткой. Я готовилась сдать сессию, готовилась съездить домой на каникулы и уже осенью учиться на журфаке и готовится к дипломной практике на географаке… Все это переполняло меня! Все оборвалось так неожиданно – принесли телеграмму от папы, чтобы срочно вылетала, что мама при смерти…

Маму постиг инсульт.  И я запомнила её больше такой - больной и беспомощной, еще и не способной говорить, речь отнялась. И эти девять лет борьбы с её болезнью, мы и не верили, что она неизлечима. Бессонные дни и ночи, в которых неизвестно чего больше - любви или жалости.


2
Но что-то из детства и юности складывается в мозаичный калейдоскоп воспоминаний.
Мамочка моя была улыбчивой и тихой. Больше молчала, слушая других. В семье нашей молчание, тишину предпочитали шумным разборкам, пересудам да разговорам. Говорили мало, лишь по делу. Много читали. Если бы кто заглянул в наше окошко вечерком - незнакомый человек, он бы увидел картину, - за столом женщина и  мужчина, читающие газету, и на маленьком стульчике девочка с книгой. Или, что мама читает Книгу, а отец и дочь слушают. А когда мама ложилась спать, ей же рано вставать, топить печь, варить завтрак, провожать отца на работу…заглянув в дом, любопытный человек бы увидел, как при свете торшера, дочь и отец рядом с радиоприемником слушают оперу «Театр у микрофона» и пьют чай с печеньем и вареньем.
Попробую заветные стеклышки памяти сложить в один узор. Вот летом женщины и дети ходили собирать ягоды в совхозный сад. За это платили один рубль в день. Да, можно было есть ягоды,  сколько сможешь, и с собой разрешалось брать литровую банку клубники домой. Так вот мама спросила разрешения отца и ходила на сбор ягод. Однажды я уговорила взять меня с собой. Мне было лет десять. Но в обед я упала на грядки в обморок. Меня, конечно, отходили и отправили домой. Мама получила от папы выговор… а я больше в сад не ходила. Летом наши мамы ходили в лес. Мама для меня приносила битончик или кружечку вкуснейшей  ароматной лесной ежевики. И даже кустики посадила вдоль забора, чтобы «Оля всегда могла кушать ежевику». Папа ворчал, «что эту заразу уже не выведешь из сада и, что она плодоносит лишь под пологом леса»…
Мама была тихая, не спорила ни с кем, но упрямая до строптивости, и я от неё унаследовала эти черты, борюсь с собой, но не всегда совладаю, частенько повторяю про  себя: «вот ведь, мама рОдная»…

Из гостей мама в платочке приносила сладости, конфетки. Сама никогда не ела, а несла мне. В то же время мамы подружек, поглощали угощения в гостях и ничего не приносили. Да я знаю и современных женщин, которые не прочь побаловать, себя любимых, сладостями, орешками, изюмом, финиками. Я же не могу себе этого позволить, несу своим сыночкам, не представляю даже, как бы я ела одна, и что бы мне сказала на это мама, может быть бы кротко улыбнулась в кончики платка…, но это просто не возможно. Я же дочь моей мамы, а значит, я такая же.
Еще один осколочек памяти. Мне девять лет. Мы идем с папой смотреть наш новый дом. Приехал по такому случаю брат. Солнце светит ярко. Наша дорога свернула в пшеничное поле, полное васильков. Я вернулась в него, чтобы нарвать васильков, а кода их принесла и отдала маме, папа сказал, что дочка знай - это мамины цветы, она у нас Василиса прекрасная.

А вот мы всей семьей в воскресный день пошли в лес. Брат решил переплыть Белую. Мама волнуется, боится, что утонет, простынет. Папа успокаивает. Я увидела на лужайке крупные фиалки, набрала и вынесла на поляну, где готовила мама обед на покрывалах. Мама ахнула: « какая же красота и такие душистые».
После поездки в Слакбаш, я заболела скарлатиной, мне шесть лет. На сорок дней меня закрыли в инфекционную больницу. Мама ежедневно приносила вкусности. Свидания не разрешали. Мама стояла под окном и плакала, я стояла у окна и тоже плакала. И обе говорили друг другу: - Не плачь.
-Что тебе принести, - спрашивала мама.
-Ничего не надо, сама приходи,- отвечала я.
Старшие классы школы. Раньше зимы были и очень морозные, и очень метельные. Мама приходила встречать меня в школу с огромной клетчатой шалью с кистями. Только одна моя мама. Мне десятикласснице было стыдно. Я просила, умоляла её не приходить. Но она так же встречала меня, на повороте улиц, когда подружки расходились, и мне надо было идти одной уже. Обе с этим смирились.
Мама была очень обидчива. И для этого много не надо было делать. Но она обижалась тихо, могла по неделе молчать с папой. Я вот думаю, с возрастом, что она была избалована им, от другого мужа можно было и схлопотать, «чтоб не повадно было». Отец лишь усмехался – «ничего, и это пройдет, хочет, пусть подуется, она же женщина».

Я понимаю свой максимализм - мне или все и сразу или ничего. Эта черта у меня в характере от мамы. И категоричность тоже. Если человек не по душе был маме, он не общалась  с ним, а тихо исключала из своего общения. Я точно такая – «мама рОдная».

Мама не любила показывать своих слёз. Уже взрослая, я видела. Как украдкой она вытирала слёзы кончиком головного платка. И неожиданно, заметила за собой эту же мамину привычку, плакать тихо, даже истерично тихо и утирать слёзы уголком платка или  рукавом.

Глядя на сыновей, стараюсь не упрекать их. Вспоминаю себя, когда ты молод, жизнь кипит, то все вокруг будет вечно так. О худшем не думается. Лишь потеряв, начинаешь прозревать.

В первые годы без родителей они приходили во сне старенькими, больными. Сейчас же, отчего-то, они приходят во снах живые и здоровые.
Воспоминания о маме - не подаренные ей цветы при жизни, оттого, видно и люблю васильки.