сто жизней пройдя по кольцу,
разведав, что где-то за маем,
умаявшись, ближе к нулю,
мы снова друг друга узнаем
и – надо же! –
снова полю...
Алта Белая
Три дня в небесной канцелярии происходило нечто несуразное. Верхушка лета – сезон удушливого зноя и редких грозовых разрядов, а на город, где жила семья Ворониных, налетели вдруг холодные дожди без конца и начала.
Температура опустилась до восьми градусов. Непрерывный поток воды по капельке высасывал из душ и тел, оглушённых несвоевременной погодной мутацией последние возможности приспособиться.
То тут, то там стихия обрывала линии электропередач, рушила мачты, удерживающие провода, не выдерживали нагрузки трансформаторные подстанции. Фёдор работал в аварийной бригаде. Трудились на пределе возможностей, поскольку современная жизнь без электричества немыслима в принципе: отключи подачу энергии и жизнь замрёт.
Прошедший день был на редкость неудачным. Бригада ремонтников металась с одного вызова на другой, некогда было перекурить, съесть бутерброд. Два раза попадали в разлив, едва не утонули вместе с аварийной машиной.
Витька Угольников получил серьёзный ожог, замкнув собой цепь неожиданно свалившейся шиной на линии, которую диспетчер по какой-то причине не отключил, хотя по рации сообщили, что участок обесточен.
Мало того, что целый день крутились под проливным дождём, устали, промокли до нитки, так ещё пришлось писать подробные объяснения, потом весь личный состав допрашивали с пристрастием.
Фёдор долго стоял под горячим душем, согреться и расслабиться не получалось. Было впечатление, что под пресс положили пакет со льдом. От голода, напомнившего вдруг о себе, неприятно урчало в желудке.
Только когда приятно зарокотал двигатель старенького Опеля, а печка выдала первые порции тёплого воздуха, удалось немного отключиться от перегрузки, от готовности к экстремальной жизнедеятельности в условиях непредвиденных катаклизмов.
Растекавшееся по расслабленным мышцам тепло вызвало ощущение тяжести, Фёдор на ходу задремал, едва не отключился.
Дома его с нетерпением ждали, хотя последние несколько месяцев он не был уверен в том, что семья о нём помнит.
Как-то неуютно стало в семейном гнёздышке.
Ангелина, которую раньше он нежно называл Геля, всё чаще воспринималась как Ангина с осложнениями. Кто она ему теперь!
Вначале Фёдор воспринимал лишь романтические эпитеты: любимая, милая, моя, изредка обращаясь к жене сладенькая или малышка, когда желание и нежность выходили из берегов. Какая она была ласковая и нежная, какая тонкая и звонкая.
Была, да-а-а. Именно была. Ведь часа не могли прожить друг без друга: тело начинало гудеть и вибрировать, как двигатель автомобиля, когда через карбюратор подаётся в камеру сгорания обеднённая топливная смесь.
Хорошее настроение и радость наполняли Фёдора лишь в присутствии любимой, особенно в те моменты, когда прикасался к ней или смотрел глаза в глаза.
Теперь он не может ответить себе на систематически загружаемый в мозг вопрос: почему он вообще на Ангелине женился, разве на то была реальная причина? Неужели мы женимся потому, что пришло время, что так принято?
Конфликты и серьёзные дипломатические споры начались через месяц после свадьбы, но сила влечения и позитивный настрой в целом запросто стирали любую обиду.
Чтобы почувствовать себя счастливым достаточно было поцелуев и объятий, глобальные же противоречия легко преодолевались в постели, поглощаемые острыми ощущениями, сладчайшими эмоциями и пикантными упражнениями интимного характера .
Любовь, не любовь – что-то магнетическое долгое время объединяло Фёдора с женой. Он долгое время мучительно нуждался в близости.
Почему Ангелина перестала его возбуждать – загадка.
Она по-прежнему молода, красива, но желания дотронуться до спелой груди, обнять, поцеловать за ушком или в шею, с вожделением залезть рукой под юбку или головой под кофточку, вдохнуть до головокружения аромат женского тела, чувствуя, как волнуется пульс в каждой клеточке тела, как кровь устремляется вниз живота – ничего этого давно нет.
Ангелина есть, Фёдор тоже и тот же, а желания слиться в любовном экстазе с супругой исчезло. Порой, несмотря на усталость, очень не хочется возвращаться домой. На работе или с друзьями куда интереснее.
Сложно понять, почему испарились некогда трепетные, восторженные чувства. Хотя, чего от себя-то таиться – всему виной тёща, возложившая на себя по собственной воле роль дрессировщика, с садистским удовольствием формирующего характер дочери, наставляя её, как правильно надевать на супруга ошейник, как пользоваться естественными различиями и физиологическими преимуществами, чтобы добиться повиновения и исполнения желаний в полном объёме.
Паулина Леонтьевна контролировала все аспекты семейной жизни молодожёнов. Доминируя в собственной семье, тёща азартно влезала в хозяйственную, финансовую, даже в интимную сферу супружеских взаимоотношений. Она дерзко требовала от дочери отчёта по доходам, расходам и планам.
Фёдор не имел склонности к интригам, таланта и желания отстаивать личную точку зрения, добиваться лидерства в семье, хотя в бригаде его слушались беспрекословно.
Постепенно тандем жена-тёща сосредоточил в своих руках все без исключения властные полномочия, с усердием и упоением пользовался ими, невзирая на его мнение.
Сегодня мужчина был настолько утомлён, что не было сил думать о сложностях семейных отношений. Он хотел погрузиться в атмосферу домашнего уюта, поесть домашней стряпни, сесть в удобное кресло с бутылочкой холодного пива, несколько минут посмотреть телевизор и уснуть.
Аварийных заявок, когда закончилась смена, накопилось столько, что ночная бригада никак не смогла бы с ними справиться. Значит, следующий день будет опять изнурительным и суматошным.
Фёдор был бы весьма рад и признателен, если бы сегодня его избавили от общения с тёщей, если бы Ангелина встретила мужа с приветливой улыбкой, вместо привычной процедуры травмирующего психику выноса мозга по любому случаю.
Тишина и спокойствие – вот в чём он прежде всего нуждается. Всё прочее потом, не сейчас.
У него от усталости кружилась голова, закрывались, как ни старался остаться в реальности, глаза.
– Припёрся, болезный, не прошло и полгода! Совесть у тебя есть, – слишком эмоционально для рядовой ситуации закричала жена, напрягая мимические мышцы и брызгая слюной, – так-то ты относишься к собственной семье!
– Ангелина, у меня был очень тяжёлый день. Остановись, не начинай. Отдохну и сам себе качественно вынесу мозг, но сначала борщ… или котлеты с макаронами, без разницы чего. Я не ел со вчерашнего дня, ужасно устал, хочу спать.
– А маму, маму мою с юбилеем поздравить не хочешь, – голосом Паулины Леонтьевны верещала супруга, – она о тебе паразите-бездельнике никогда не забывает. То носки, то футболки дарит. Говорила мне маменька – за кого замуж идёшь, он же и меня и тебя до инфаркта доведёт. Теперь вижу, что права она. Куда мои глазоньки глядели, когда чурбану бесчувственному девственность жертвовала, когда красоту, честь и молодость безоглядно вручила безответственному чучелу! Не способен ты Федька ценить уникальную женскую заботу и беззаветную преданность.
– Ангина, тьфу ты, Ангелиночка, накорми сначала, напои, спать уложи. Утро вечера мудренее. Не могу я о каждой мелочи помнить, у меня по жизни другие задачи и цели. Работа у меня тяжёлая, и опасная. Разве сложно было утром мужу тормозок с бутербродами на работу собрать, напомнить о памятной дате?
– А я не работаю, я утром спать не хочу! Столовка для такого случая существует. И книжка записная. Ты ещё мой день рождения забудь – живо у меня с жилплощади вылетишь.
– Это и моя квартира тоже. Что-то я тебя не пойму. Давай не сегодня.
– А хо-хо ни хо-хо! Утрись, болезный. Недвижимость на меня приватизирована. Мама была права, хорошо, что подсказала вовремя, что ты человек не надёжный. Ты тут на птичьих правах, муженёк.
Ангелина вываливала на гудящую как колокол голову Фёдора проклятия и брань, припоминая какие-то давно минувшие события, ставила в вину непонятно чего, грубо, обидно обсуждала его родителей и родственников, у которых, оказывается, абсолютно не было позитивных качеств, зато каждого из них можно было с её слов упечь за решётку.
Фёдор усилием воли отключил слух, двигался по квартире как сомнамбула, не понимая, что делает, вымыл руки, прошёл на кухню.
Ужина не было. Холодильник тоже зиял девственной пустотой.
– Жрать захотел, а маму поздравил! Нет, не поздравил. Отныне у нас самообслуживание.
– Дай денег, я в магазин схожу.
– С деньгами каждый простак продуктов накупит. Я маме на подарок всё истратила.
– Так получка через неделю только. На что жить будем?
– Кто у нас мужик – ты или я! Думай. Займи. Я у мамы могу поужинать.
– Понятно. Нет… ничего не понятно! Кто дал тебе право потратить весь бюджет непонятно на что?
– Ах, вон ты как запел! Тёще на подарок денег пожалел! Она… она для тебя кто!
– Для себя она, для себя. И ты только для себя. Всё до копейки выгребаете, а на столе пусто, как в склепе. Когда ты успела превратиться в тень маменьки? Ты же поначалу внимательная и чуткая была, лаской и нежностью покоряла, бескорыстием и радушием обаяла. Смотрю на тебя, а вижу Паулину Леонтьевну, только ещё наглее и куда циничнее.
– Не устраиваю – проваливай. Свято место пусто не бывает. Желающих разделить со мной постель пруд пруди. Как же права была маменька, как права! Мужского в тебе – только штаны.
Фёдор выбежал из квартиры, громко хлопнув дверью, забыв в сердцах надеть плащ или куртку. Улицу по-прежнему поливал холодный дождь, до костей пробирали порывы ветра.
Вот тебе и лето… вот такая, брат, интересная и насыщенная семейная жизнь!
Мужчина залез в машину, минуту послушал мерный гул мотора. Голова была пустая, мутная, зато с вулканической активностью закипала кровь.
Фёдор бездумно выжал сцепление, включил скорость и понёсся. Ему было без разницы – куда и зачем.
Автомобиль уверенно набирал скорость, покорно слушался руля.
Мысли отсутствовали, их заменили эмоции, подстёгиваемые наркотическим действием избыточной концентрации адреналина.
Мужчина уверенно жал на газ, чувствуя, как импульсивными поступками начинает повелевать бестолковый шальной азарт.
Он никогда не любил лихачей и вдруг сам заразился желанием стремительно мчаться, закладывать крутые виражи, вписываться в резкие повороты и лететь, лететь бездумно на пределе возможностей старенького двигателя.
Дорога была сколькая, его занесло, закрутило, но в книге судеб не было указания завершить его жизненный путь.
Фёдор слегка помял крыло, порвал одну из покрышек колеса. Пока ставил запаску – немного успокоился.
Не вчера Ангелина превратилась в стерву, не одним днём превратила совместную жизнь в ад. Давно нужно было стукнуть кулаком по столу, предъявить права на личное мнение, с которым нельзя не считаться.
Глупо мириться с безраздельной властью в семье женщин. Нельзя балансировать на перерезанном канате, подвешенном над пропастью. Нельзя соглашаться со всем, что взбредёт в больную голову тёщи. Нельзя, нельзя, нельзя жить по чужому сценарию, наплевав на собственные амбиции, на мечты и планы, в угоду людям, которые никого, кроме себя, не уважают.
Желание испариться, исчезнуть, чтобы проблема рассосалась сама собой, сменилось на попытку осмыслить тупик, в который умудрился себя загнать под руководством жены и тёщи.
Фёдор перебирал в уме варианты, как можно развернуть семейную лодку против ветра, чтобы не потопить её окончательно. Идей было так много, что выбрать одну было невозможно. Любая из них имела слепые зоны, проблемные участки и глухие тупики.
Он уже давно ехал по пригороду. Дворники с трудом справлялись с потоком воды, низвергаемым с прохудившихся небес.
На обочине стояла женщина без зонта и плаща. Она голосовала мокрая насквозь.
Фёдор посмотрел на неё безучастно, хотя подумал, что можно было бы подобрать, но она такая мокрая, что наверняка испачкает сиденья. Суши их потом, оттирай.
Фигура на дороге прыгала, безуспешно пытаясь привлечь внимание, топала ногами, возможно, кричала и плакала. Ничто не шелохнулось в его израненной душе. Он даже себя не мог сейчас исцелить, выручить, вытащить из лап обстоятельств.
Фёдор чувствовал, что вплотную приблизился к моменту истины, но не своей – тёщиной. Это она мечтала высосать из его бренного тела живительный сок, чтобы выстроить башню, из окон которой можно взмахом платочка решать его судьбу.
Если раньше можно было что-то изменить, если не поздно было предъявить жене ультиматум, поскольку эмоциональная и чувственная зависимость была взаимной, если способность любить имела место быть, а желание близости играло решающую роль, то теперь “глас вопиющего в пустыне” мог быть услышан и понят, лишь небесами.
Себя было жалко, очень жалко. Фёдор считал, что не заслужил такого отношения: он не предавал, не изменял, работал на износ, отдавал зарплату до копейки, относился к жене и тёще с возможной степенью уважения.
Что теперь!
Ему цинично указали на дверь, обозначив предельную степень зависимости. У него теперь нет ничего, совсем ничего! Как могло такое произойти?
Километров через пять Фёдора торкнула мысль: женщина без зонта, ночью, одна под проливным дождём. Кто она, почему голосует!
Если не поможет он, то кто, кто остановит в такую темень, кто !
А вдруг в кустах притаились хулиганы или бандиты, что если цель этой женщины – нажива? Сердце Фёдора заскрипело от невозможности принять взвешенное решение.
– Ну и пусть, – подумал он, – пусть меня убьют. Пусть провидение решит за меня. Это будет азартная игра, случайное стечение обстоятельств, русская рулетка.
Он развернулся, нажал на газ и поехал навстречу судьбе.
Женщина безвольно сидела на бордюре обочины, обняв себя за плечи. Ей было холодно и страшно, но перспективы вызвать сочувствие она не видела. Мимо проехали десятки машин, никто не обратил на неё внимания.
Фёдор остановился в метре от женщины, направил на неё свет фар. Она клацала зубами, что было слышно на расстоянии, но не повернула головы.
Женщина устала, замёрзла и ни на что не надеялась. Она плевать хотела на превратности судьбы, которая отказалась проявлять по отношению к ней хоть капельку дружелюбия.
Мужчина подошёл вплотную. Бедолагу колотила дрожь, похожа она была на кошку, упавшую в стремнину реки, которую течение протащило по порогам и мелям, но сжалилось, выбросило на берег.
Смотреть на несчастную было больно. Одета она была в шикарное, если бы не было в столь плачевном состоянии из-за дождя вечернее платье, облепившее худенькое тельце. Выглядела страдалица ужасно, если не сказать больше – нелепо, жалко.
Дорогое платье, красивые украшения, туфельки на высоком каблуке, и стекающие по посиневшей коже холодные струи.
– Присаживайтесь, довезу.
– Мне далеко, у меня с собой ни копейки.
– Договоримся.
– Я не собираюсь расплачиваться телом! Ваша дорогая машина… я совсем мокрая.
– Принято. Переживу. Я тоже не настроен на сантименты, мне тоже плохо. Впрочем, неважно, это мои личные проблемы. Показывайте дорогу. Я сегодня добрый как никогда. Наверно приблизительно так чувствуют себя висельники перед казнью.
Фёдор мельком посмотрел на тщедушное тельце, на детскую, почти плоскую грудь, на сморщенное от влаги и холода лицо, свисающие сосульками волосы.
Определить возраст пассажирки, составить мнение о её облике, было невозможно.
Печка была включена на максимум, адрес назначения на другом конце города.
Женщина, судя по фигуре, скорее всего молоденькая девушка, молчала. Её лихорадило, трясло.
– Если можно – не гоните. Я боюсь быстрой езды, трижды попадала в аварии. Не переживайте, у меня есть деньги, только не здесь – дома.
– Я знаю этот адрес, бывал в том районе. Можете подремать. У меня хорошая печка. Быстро согреетесь. Меня зовут Фёдор.
– Очень приятно, если в моём положении можно так выразиться, Зоя.
– Как вы оказались одна среди ночи на пустынном шоссе?
– Можно, я не буду отвечать?
Дальше ехали в полной тишине. Время от времени Фёдор невольно скашивал взгляд, пытась определить, с кем имеет дело.
Женщина была похожа на обсыхающего воробышка. Перья её волос торчали во все стороны, она то и дело проваливалась в сон, не в состоянии полностью открыть глаза. Видимо холод и дождь отняли у бедняжки остатки энергии. Но она пыталась держаться, видимо пыталась контролировать ситуацию.
По непонятной причине у Фёдора появились по отношению к пассажирке тёплые чувства. Девушка, теперь было определённо понятно – ей примерно двадцать пять лет, заснула, безвольно повалилась на его плечо. От пассажирки пахло дождём, молоком и мандаринами. Переключать передачи было неудобно, но беспокоить её не хотелось.
Фёдор остановился на заправке, не глуша двигатель. Пусть поспит.
Проснулась Зоя минут через двадцать, долго извинялась. Мужчина чувствовал отеческое беспокойство за судьбу незнакомки. Приятно было принять участие в её, скорее всего незавидной судьбе.
– Простите, ради бога, меня сморило. Не хотела вас напрягать. Я знаю эту заправку. Мы совсем рядом с моим домом, почти приехали. Скажите, сколько я вам должна?
– Сущие пустяки. Побудьте ещё немного со мной, просто так. Впервые за последний год я почувствовал себя нужным не только на работе.
– Давайте поднимемся ко мне, я с удовольствием угощу вас чаем.
– Нет-нет, мне, право, неловко. Вы такая молодая, тем более, я обещал только помощь.
– Чай, только чай, не подумайте ничего плохого. Мне страшно остаться одной.
– Договорились, Зоя. Но я так устал, что способен заснуть даже стоя. У меня был предельно тяжёлый день, скоро опять на смену, а я ещё ни минуты не сомкнул глаз.
Фёдор остановился у подъезда, где жила незнакомка, вышел, галантно открыл дверь, но поскользнулся и некрасиво грохнулся в лужу.
– Провидение не оставило нам иного выхода. Придётся стирать вашу одежду, потом сушить. Я справлюсь, а вы поспите. Ищите удобное место для парковки.
Квартира была однокомнатная, малогабаритная, но ухоженная, уютная. Повсюду стояли растения в горшках. Насыщенный цветочными ароматами запах и своеобразный интерьер подсказывали, что живёт в этом царстве чистоты и комфорта молодая женщина, причём одна.
Теперь он мог внимательно рассмотреть таинственную пассажирку.
Фёдор был в полном восторге от увиденного. Удивительно, но его совсем не расстраивала разница в возрасте. Её доверчивость и жизнерадостность бросались в глаза.
– Раздевайтесь, я дам вам махровую простыню, запущу стиральную машинку, и начнём пировать. Чай с лимоном, сухари и сколько угодно сгущенного молока. Я сладкоежка.
– Я бы съел что-нибудь посущественнее. Скоро сутки как ничего не ел.
– Могу предложить гречневую кашу с молоком и малиновым вареньем, только подождать придётся, а пока бутерброды с сыром и… или яичницу с беконом.
– Не отказался бы от того и другого. Всё на стол мечите.
– Решено. Вы в душ, я готовлю. Наедаемся от пуза и ложимся спать.
Ангелина и Паулина Леонтьевна перезванивали друг другу всю ночь, почём зря чехвостили непокорного зятя, посмевшего проявить самостоятельность.
Фёдор не вернулся.
И на следующий день тоже.
Через месяц он подал заявление на развод и забрал из неприветливой квартиры пожитки. Проклятия жены и тёщи были ужасны, но его подобные мелочи нисколько не беспокоили: он был счастлив.
В однокомнатной квартире Фёдора ждала Зоенька. Действительно ждала, минуты считала до его возвращения, сервировала стол настолько изобретательно и изысканно, что сама трепетала, возбуждаясь избытком положительных эмоций в порыве творческого экстаза.
Когда Фёдор ел, она не могла оторвать взгляд, испытывая такие яркие эмоции, что не заметить её крайне возбуждённого состояния было невозможно.
Любимый отодвигал тарелку, вытирал губы и усаживал девочку на колени.
Он знал, чувствовал, чего ждёт его милая кошечка.
Фёдор спас Зою от переохлаждения, а она его от эмоционального смятения и полного крушения иллюзий. Кто знает, возможно, судьба преднамеренно выбрала такой извилистый путь, чтобы создать в не очень уютном пространстве уголок благоденствия и счастья.