Кровь Древних - право на выбор

Глава 1.
Червяк на крючке

Десятая попытка обрадоваться зиме. Я честно считал каждую, и каждый раз снег шёл только ночью. К утру — ни снежинки. Тоска. Смотришь за окно, а там холодное, серое небо и дико зелёная трава. Вот это теперь называется зимой. Ненормально. Впрочем, как давно уже всё ненормально.

Вышел на улицу, постоял у подъезда — время терпит. И опять это чувство. Мало того, что всё вокруг, будто давит, сковывает, сжимает. Так и настроения такое, что хочется выбросить самого себя вон. Но куда?

Все началось ещё год назад. Тогда было примерно так же: бесснежная зима, ощущение пустоты вокруг, словно по планете прокатился апокалипсис, а ты все проспал. Не суть. Но с тех пор всё вокруг кажется нереальным. Я всё и всех вижу, могу дотронуться до каждого. Бежать, прыгать, разговаривать, но это состояние не проходит — я есть, а ничего из того, что я вижу, слышу нету.

Дикость. Только я с ней живу уже почти год. Даже лето не помогло. Не смыла озёрная вода, не унёс лесной ветерок в листву мою тоску и пустоту, и стук колёс электрички не изменил ничего. Там тоже было так же сложно дышать и хотелось вырваться.

Вот оно, — это главное ощущение, которое исчезает только во сне: вырваться. Вырваться немедленно. Пока что-то не грянуло. Что?
Ничего особенного не происходило. Дни катились друг за другом, неслись вперёд, поглощая и радость, и боль, делая их при этом какими-то ватными. И докатились до нового декабря.

Сегодняшнее утро такое же, как тысяча других. Я чувствую, как отчаянно мне вновь хочется сбежать от серости и бесснежья туда, где бываю по ночам. Вот где мне слишком хорошо. Настолько, что просыпаясь, готов заплакать. Там шумят высокие берёзы над головой, и ели приветливо размахивают лапами навстречу. Я бреду по невиданному лесу, жмурясь от ласкового солнца, ступая босыми ногами по мягкой траве... И просыпаюсь.

Тут, в моей жизни нет таких лесов. В обычных ниже деревья, ниже небо, не так всё ярко и прекрасно. Сны порой похожи на сказки, а люди в них...
Я поднял глаза и оторопел. Из машины, только что въехавшей в "карман", выбирались люди. Я знал этих двоих. Но это невозможно — я видел их в том лесу. Там, где тропинки разбегались в разные стороны, где деревья были настолько высоки, что я проходил под ветками не наклоняя головы.

Почудилось. Просто похожи. Закрыл глаза и попытался сбросить наваждение. В снах я не подходил ни к кому, и никто не бежал со мной знакомиться. Я просто отдыхал, любовался, отмокал душой, откуда-то прекрасно понимая, что всё это мне только снится.

"Да, сны снами, а на работу ехать надо", — открыв глаза, остолбенел. Оба парня стояли в пол шаге от меня. Без улыбки, без признаков волнения. Стояли и смотрели поверх моей головы. Я заозирался по сторонам. Улица опустела, ни ветринки, ни одна машина не едет мимо — чудеса на ровном месте. В конце концов я успокоился и повернулся к ним лицом. Красивые парни: натренированные мышцы, осанка, стильная, облегающая одежда. В такую холодрыгу и в лёгких куртках?

И тут хлопнула дверца машины. Из ней выскочила девушка. Гибкая, стройная, как берёзка, красивая до невозможности. Чёрт возьми! Что творится? И её я прекрасно помнил. Там, во сне, она часто шла почти рядом: по той тропинке, что была метрах в трёх от меня. Видел сквозь деревья, как быстро летела она пружинистой походкой, иногда поглядывала в мою сторону и улыбалась. Но это было во сне.

— Зря ты думаешь, что спал, — девчонка подошла к своим и сурово посмотрела на меня.
— Извини, но у нас мало времени. Хотели потихоньку включить тебя, да тут дело образовалось и ты нам нужен.
— Кто же они такие? — Подумал я. Может это сон или наконец-то крыша уехала. Чего и следовало ожидать, с таким-то состоянием почти год.
— Крыша уедет потом, но мы поправим. Давай теперь знакомиться. Я Алекс, он Кирилл, а это Ольга.
— Денис, — я протянул было руку и тут же отдёрнул.

— Не пугайся. Мы тебе не снимся. Потом всё поймёшь.
— Хорошо, — простенько ответил я, — наверняка вы инопланетянами представитесь. Это точно потерпит.
— Можешь считать пока нас хоть кем — это неважно. Ты же хотел вырваться? Только сам не понимал откуда, вот мы тебе и помогали потихоньку.
— В чём помогали?
— Вырваться помогали. Этот мир, который ты считаешь нереальным, вполне реален. Только обычные люди, ну почти такие как ты, многого в нем не видят, а ты начал просыпаться.

— Ах да! Медитации помогли и я просветился, просветлился и вышел из системы! Чудненько, куда летим?
— Не ёрничай, пока ты дуб дубом ещё. Из системы никто не может выйти, если не понимает, что этот такое. Вы все заворожены искусственным миром, и тебя придётся из него выдернуть. Садись в машину, поехали там и поговорим.
— А может я на работу?
— Оля, организуй ему больничный.
— Уже.
— Тогда вперёд. У нас много дел. Если ты думаешь, что нам очень хочется брать в команду полуспящего обычного, — ты заблуждаешься. Выбора нет — тёмные решили использовать тебя, а нам надо их поймать с поличным.
— Кто?

— Чужаки, тёмные, их марионетки... Потом подробнее. Пока запомни свою уязвимость — тебе хотелось больше, чем есть, мечталось о невозможном. Но вчера тебе предложили, так почему отказался?
— Хорошенькое предложение! Эти два хмыря добавляют какую-то гадость в то, что заказывают клиенты на дом, а я за это получаю повышение по службе.
— И что тебе так не понравилось? — Презрительно ухмыльнулся Алекс, — из мелочи сразу в руководство, денежка потекла бы рекой. Кстати, откуда ты понял про гадость?
— Проще паренной репы. За просто так всё? Может отравят, может наркота, может ещё что. И исключительно по доброте душевной меня переместят по карьерной лестнице? Ага, видали такое.

— Но ты же хотел разбогатеть по-быстренькому? — Ольга смотрела холодным взглядом.
— Хотел, но когда этот жирный боров, масляно улыбаясь, ворковал о том, что это такая мелочь и ничего мне за это не будет, мол, они меня не подведут, — так паршиво стало. С чего все взяли, что людей можно покупать, и никто не будет думать, а зачем платят такую цену за какую-то ерунду?

— Видал, — Ольга повернулась к Алексу. — Среди обычных есть те, кто думает.
— Да ладно, это он-то обычный? Его просто не будили. Пробуждался сам потихоньку. К нам домой залетал в снах, и ни о чём не догадался. Хватит болтать, потом договорим. — Он повернулся ко мне, — когда придут сегодня?
— Как вчера наверное. Сказали же подумать. Сегодня бить придут или уговаривать? Ну вам-то явно больше известно чем мне.
— Сегодня ты примешь их товар.
— Зачем?
— Нам нужны не шестёрки, нам нужны те, кто их посылает.

— А я типа капкана?
— Размечтался. Ты червяк на крючке, — Алекс даже не улыбнулся, — придётся сразу платить за раздумья.
— Какие раздумья?
— За твоё возьму — не возьму? Пойти на сделку — не пойти?
— Блин, и это знаете?
— Мы всё знаем.
— Но я же не пошёл.
— Ангел во плоти, — Ольга отвернулась, брезгливо пожав плечами.
— Ладно, ладно, — перебил Кирилл. Не до разборов мотиваций. Есть задача — надо решать. Надо сесть им на хвост, а парню придётся дальше самовоспитываться — шаг сделал в нужную сторону, теперь будет знать куда идти.

— А что эта за мелочь? Чьи они? И что было бы если бы я согласился?
— Это, брат, не мелочь. Все бы кому ты распределил заказ, через несколько недель, месяцев скорее всего были бы больными, агрессивными или вообще отправились бы на кладбище по вполне реальным диагнозам и причинам. Например инфаркт, стресс, убийство на бытовой почве. Обычные болезни, обычные семейные конфликты. И никто бы ничего не узнал.

Чужие здесь такой театр развернули — ты просто не представляешь. А сколько на них таких дураков жадных, как ты пашет. Умных правда тоже хватает. И не из сети кафешек или ресторанов, а гораздо выше и серьёзнее.
Все, поехали. Остальное по дороге или в процессе, если конечно сдюжишь.

***

Снег пошёл сразу, как только мы двинулись к машине. Я обернулся изумлённо, — Неужели зима? Не верю.
Но снег падал, летел и смеялся. Он словно чувствовал, как растворялась пустота и тоска внутри меня. Как мир становился реальным, изумительно снежным и таким, каким я его видел когда-то.


Глава 2.
Страшный сон Татьяны Палны

— Сдался тебе этот Новый Год, — Алекс на минуту вышел из задумчивости, — ты не понимаешь как всё серьёзно?
— О да, у вас же проблемы на уровне космоса, а у меня земной примитив. Куда мне убогому.
— Вот именно. Чужаки хотят замкнуть время. Строят прокрутку измерений. Прощёлкаем, немерено из наших недр, в который раз, нахапают. Вот это проблема. А на планете никто и не поймёт, что Новый Год не отмечали. Манипуляции с сознанием спящих людей для них и тёмных — привычное дело. Что тебе объяснять — не готов ты ещё.
— И не надо, потому что ваше презрение к людям я всё равно никогда не пойму. Вы же тоже люди! Ну изменились, но нельзя же так всех: под одну гребёнку!

Уже в какой раз вспыхивал этот спор. Мои новые друзья, занимались какими-то сверхъестественными делами, ничего особо не рассказывая лично мне. Это я нахватался, подслушивая их разговоры, и толком ничего не понимал. Как, где, с кем они ловили чужаков, пресекали планетарный грабёж — местами и отрывками.

Иногда очень хотелось думать, что я всё-таки сплю. Не получалось. Понимая свою полную неготовность, неосведомлённость, и то, что я ещё только вылупляюсь из яйца и не сам, а с их помощью, я бы и не лез, если бы не видел их отношения ко всем остальным в этом мире. Не к тем, кто как они проснувшиеся, обладающие немыслимыми возможностями, знаниями, умеющими творить всё из ничего, а к тем, кого они так безразлично называли обычными. Било, как ножом в сердце.

Может, потому что я был ближе к таким: спящим, живущим в искусственном мире.
Я бы не начал беситься, смирился бы. Вроде всё верно — не поспоришь, ибо я теперь видел воочую, каким должен и может быть человек, но случилось невзначай...

Надо же было мне краем уха услышать про то, что не люди их интересуют, а костьми ложаться, чтобы хоть как-то уберечь планету от полного уничтожения, вторжений. Сохранить не для потомков тех, кто останется обычным — эти видимо в мусор, а тех, кто успеет проснуться. Может я что не так понял, но эмоции захлестнули. С той поры это и был наш камень преткновения.

С пеной у рта доказывал, что мы хоть и спим, но в нас хорошего навалом, а мне никто не верил. Видимо приговор они уже вынесли — неспособны мы ни себя защитить, ни планету, ни Родину; ни слиться в человечество — живём в дне сурка и счастливы только от материального или от того, что на уровне инстинктов.

Ольга села со мной рядом. Порой мне казалось, что она тоже склонна искать в обычных хоть что-то хорошее, но делала это так незаметно, что я терялся.
— Что ты так переживаешь? Алекс прав. Уже много лет подряд люди радуются не праздникам, а подаркам.
— Неправда, — взвился я. — Вот нет праздничного настроения, сама видишь какие все ходят.
— Все подавлены от страха за свою жизнь, своё кресло высокое, властью прельстившее, за имущество, богатство, а может и за последнее, что есть, да всё равное материальное. Люди напуганы по-разному, но все не знают что делать, а выход не ищут — не способны. Спящие могут только спать, болтать и внимать тем, кто управляет ими. А ты про праздники, про настроение, про полёт души. Эх, ребёнок ты просыпающийся.

Хоть сегодня устрой Новый Год — пожалуйста. Но всем, даже детям будет наплевать, что это не тридцать первое декабря, а всего девятое. Главное покруче подарки пусть родители приготовят. Понимаешь, даже дети уже стали мерить любовь в денежных знаках, в трендовых шмотках. Им и их родителям и разницы нет дурацкий карлик в красном камзоле скачет и скабрезности поёт, или настоящий Дед Мороз с внучкой по-русски веселит. Лишь бы дарили дорогие модные вещи, а праздник не нужен.

— Чушь, — заорал я.
— Оля, подлатала бы ты его, — хмыкнул Кирилл, — опять на нервах.
Но Ольга смотрела на меня и с грустью, и с задумчивостью.
— Хорошо, проведём эксперимент. Тебе надо убедиться самому в реальности, чтобы отрезать ненужную жалось к тем, кому она не нужна. Ты никого не переделаешь. Над собой работать тебе ещё сколько надо, но видать и с места не двинемся, пока этот вопрос не снимем.
— Эксперимент с кем, какой и где?
— Назови любой детский сад или школу и организуем сегодня там репетицию новогоднюю, ну как ты хочешь. Сразу увидишь кто за чем туда придёт и как на тебя посмотрят, если подарков будет мало или не те. Ёлка обрадует?

— Вон, — во дворе садик! Делайте! — Я психанул. — Как хотите, но делайте! Не надо подарков! Ты, — я ткнул в Ольгу пальцем, — Снегурочка, а Кирилл твой морозный дедушка из леса. Программу беру на себя, а вы подсуетитесь, чтобы сегодня прошло. Играть со временем вам же простенько. Валяйте и я вам покажу счастливых ребятишек не от подарков, а от атмосферы. И да, всё по списку — сейчас напишу!
— С превеликим удовольствием, — Алекс вгляделся в здание садика и ухмыльнулся, — начнём с тебя. Ты — заведующая.
— Кто?

— А кто родителей оповестит, кто указания давать будет? Они только Татьяну Палну жалуют. Этакая дама, обвешанная бриллиантами и боком входящая в дверь. Мамочек сразу соберёшь?
— Я же мужик — никакой грим не поможет.
Но было уже поздно. В зеркале я увидел холёную тётку. Крупную, грудастую, с бегающими глазками и фальшивой улыбкой.
— Смотришься отлично, особенно костюм синий к лицу тебе. — Алекс посмотрел в окно, — забрасывайте его... Ох, простите, Татьяна Пална, её, — в садик.

Мамочки меня совершенно не понимали. Сначала мне было даже весело. Явились все, как одна и никто не усомнился в заведующей — отлично работает команда. Зато дальше пошло и поехало: "Сколько сдавать, что покупать?".
И тут я такой, — нисколько. Дети и конфетам будут рады. Не в том праздник, а в мистерии! — И откуда только я такие слова выкопал?

Мамочки в ужасе, а я уже секретаршу погнал за шоколадными зверушками.
— Не больше стольника за одного. Не будет зверушек бери ириски — наплевать.

Мамочки смотрели отчуждённо, — Наш элитный садик...
— А что? — Спрашиваю, — наш элитный садик, как был элитным, так и останется. Торжество отгрохаем любо-дорого. Детки годы вспоминать будут. И шиплю так настырно, — костюмы сшейте и договоритесь, чтобы разные были.
У них обморок: "Когда успеем? Прокат — фи, портные заняты, за один день — не волшебники".
— Чёрт с вами, — мамочки разом вздрогнули. Видно непривычно от Татьяны Палны такое, — Ведите огольцов так, как обычно. Завтра в три часа. И сами приготовьтесь, а вдруг Мороз и вас подключит. Я программы всей не ведаю.

***
Хотелось отключиться или разбежаться и выпрыгнуть в окно. Мамочки привели своих. В конце концов мы же решили, что придут дети, как обычно. Чёрт с ним с костюмами, — это же только репетиция праздника, а вот потом...
Но детям не катило, а ещё больше не катило мне. Алекс смотрел на мелких, как на что-то несуществующее. Кирилл прислонился к стене и ждал команды превращаться в Деда Мороза. Лишь Ольга, что-то почувствовала.

Она подходила к каждому и спрашивала: "Ты кем хочешь быть? Может зайчиком прыгающим или мишкой косолапым, аль снежинкой хрупкой". Нет. Зайчики и снежинки умерли в том веке. Дети хотели летать супер героями из набивших оскомину сериалов, махать ариэлевским хвостом, на худой конец. Снежинок и длинных заячьих ушей им было сто лет не надо — не те игры.

Ольга оглянулась в мою сторону, и видимо даже она почувствовала тот стыд, который прожигал меня насквозь.
— А давайте, ребятки, спросим, у Татьяны Палны кем она хочет вас видеть, и все повернулись ко мне.
Вот это наверное перебор был, но я, отлично осознавая, что все видят меня холёной дамой, наплевал, взгромоздился на стол и рявкнул, — кем угодно! Только ничего суперского. Пусть лучше с горок катаются где-нибудь подальше отсюда! Не нужен праздник, — зарычал я, — и ладненько! Вон там детская площадка — валите! Снега правда нет, но вам-то что? Кому он вообще нужен?!

Наверное я их напугал. Ольга полетела к Кириллу: "А что, дедушка, и правда у нас снега не будет?".
Я закрыл глаза. Это мой провал и сейчас мне покажут каковы они те, в кого я так хотел верить. Дети нового века, искусственного мира. Я уже мысленно обдумывал, как удобнее будет выпросить у Алекса всем по айфону. Хрен с ним — элитный же садик дебилов, но тут меня насторожил смех.

Фантастика, видения? Или я так надолго отключился? В зале стояла огромная горка, Ольга рассыпала снег прямо с рук, и его становилось всё больше. Дети сначала робко, а потом уже гурьбой лезли на горку и съезжали хохоча в белоснежные сугробы.
Они смеялись, кидались снежками. Одетые, как на прогулке в суровую русскую зиму. С раскрасневшимися щеками, раззадорившиеся и довольные.

Я обернулся. Рядом со мной стояли мамочки. Всего три женщины, но что это с ними такое? Они вытягивали шеи, и я чувствовал, что ещё секунда и понесутся на горку точно так же, как их дети. Что-то сдерживало их пока.
— Татьяна Павловна, а не простудятся? — одна мамашка, теребя браслет на руке, хотела ещё что-то спросить, но я её перебил.
— А вы согрейте их там поймав, только пальто набросьте.
И они, словно взлетели — три девчонки. Им самим-то чуть за двадцать.

Но таких было трое, а остальные стояли онемевшие у стен, и молчание их было сурово.
Пользуясь авторитетом заведующей, я выпроводил их погулять по коридорам, чтобы не мешались. А когда вернулся ещё успел застать раздачу подарков. Кирилл в дедморозовском облике со Снегуркой-Ольгой в обнимку, доставал из мешка конфеты, игрушки, бусинки и никому не вручал, а кидал вверх — кто поймает, того и подарок.

Я понимал, что выиграл спор, хотя бы немного. Но чувства победы не было, потому что так не бывает. Не будь моих новых друзей, их возможностей — вот так бы не случилось. Та заведующая ни за чтобы не пошла на такое убожество. Так бы сказали все, кто это смог бы увидеть заранее: в планах, проектах — несовременно, дёшево.

А дети, они и есть дети. И пусть я не сильно проснувшийся, но доказал я только сам себе и только одно. В детях ещё не всё потеряно. В маленьких людях ещё жива радость, и надо только подтолкнуть. Да толкать и правда в нашем мире нынче некому.

***
— А как же настоящая заведующая? Что делать с ней? И вообще где она была?
— Что как?
— Она знает, что вытворяла?.
— Не совсем, — энергетика дело тонкое и что-то, пока она отдыхала дома с головной болью, ей передалось фрагментами. Она наш праздник приняла, как сломанная антенна. Может увидит во сне, а может вспомнит, когда завтра придёт в садик.
— Что значит вспомнит? Шутишь?

Алекс редко улыбался, но сейчас его глаза сияли удовольствием.
— А мы никому память не стёрли, и теперь это её проблемы, как справляться с настоящим праздником. Ведь на репетиции её все видели, и в документах, всё закупленное, доставленное имеется. Работники тоже свидетели. Горка на месте, телефон конторы новогодней записал вызов и отправил работника...

— Вы рехнулись. Да она же с ума сойдёт.
— Не исключено, но если ты так хочешь хоть кого-то вытащить из спячки, не стоит размениваться по мелочам. Ломай серость искусственных будней, стереотипов и ярлыков, а там может кто и подтянется. Мы запустили программу получается, а как она пойдёт — никому не ведомо.
— А вообще ты молоток, Денис, — Кирилл шутливо стукнул меня кулаком в плечо, — ребятня довольная была, да и я повеселился. Ольга-то, глянь до сих пор в снежном танце витает.

И правда, ольгин взгляд был где-то очень далеко. На миг показалось, что мы идём с ней, взявшись за руки, по чистому, рыхлому снегу. В том самом лесу, а вокруг белоснежные, кружевные ветки, и мороз растирает нам щёки.



Глава 3
А вы мне тоже снитесь или я уже проснулся?


В последнее время я спал, как убитый. То ли резкая смена образа жизни давала себя знать, то ли друзья всё-таки, что-то во мне налаживали незаметно. Плечи расправились, не ходил, а летал, настроение хорошее и сон нормальный. Четыре часа и как огурчик. Бодр, дышится легко, готов на подвиги, да вот беда, на подвиги пока не брали.

А я мечтал сражаться бок о бок с отрядом, против всех гадов вселенной. Фантазия-то, чай богатая и я себе рисовал армаду звездолётов из фантастических сериалов, себя летящего в кабине такой звёздной ласточки, что закачаешься.

Но увы. На все мои умоляющие взгляды у Алекса один ответ, — разберёмся с финалом этого года и займёмся тобой.
— Вытянем, — подмигивал Кирилл, — за ушко, да на солнышко.
Да и фиг с ним, толку думать о том, что пока ещё слишком далеко.

Хоть бы в редких снах приснилось, что-то из мечты. Мелькало, но не запоминалось. Заснул, проснулся — секунды не прошло. Встаёшь с того бока, на который ложился.

В ту ночь, что-то изменилось.
В окно заглядывала луна, лёгкое колыхание занавески, запах сырости и темнота — последнее, что запомнил.
В следующем кадре, кто-то разговаривал рядом со мной.

— Зачем призвал?
В кресле развалилась здоровая ящерица, а по всей комнате плавал сизый дым от её сигары. Эта дрянь ещё и курила.
Забросив ногу на ногу, чешуйчатая бестия, запустила перепончатые передние лапы в дамскую сумочку, достала баллончик. Обрызгав себя с хвоста до головы чем-то жутко вонючим, кинула его обратно в сумку. Щёлкнула языком и воззрилась на своего собеседника.
— Сами придавить не могли? Из-за мелочи меня вызывать? А если бы я и впрямь прилетела — маскировка псу под хвост.
— Мы решили, что раз вы тут всё равно будете скоро, то надо показать. С ним все носятся, как с миллиардом долларов, но пробуждать не торопятся.

Жуткая змеиная голова на длинной шее повернулась в мою сторону, обдав меня сизым дымом. Никогда не видел таких здоровых. Даже не ящерица, а что-то средне между Змеем Горынычем с одной головой и драконом с моего детского китайского фонарика. Драконы — не моя тема, да и курящая рептилия это из современных ужасов.

— Кровь. Видите ли, госпожа, в нем та самая кровь. Истребить-то можно, а потом не оберёшься. На такое дело мне нужен ваш приказ.
— Кровь говоришь, — она облизнулась, наклонилась надо мной и коснулась длинным языком. — Пфух, какая незадача. Кровь... Та самая.

И тут эта желтая склизкая дрянь вздыбилась и пошла, шлёпая ластами, уперев лавы в бока, на того, кто стоял ко мне спиной.
Мужик в шикарном костюме сгорбился, рухнул на колени и закрыл руками голову.
— Сожрать сами не могли? Меня втягивать надо? Не питаетесь подобными, так стрелять из-за угла тоже разучились? Руки коротки?
Я за что вам тут всем плачу? Чтобы меня из-за любой ерунды от дел отвлекали? Приказ? Чтобы если что, всё на меня свалить? Не выйдет, раб. А не выйдет у тебя с этим мальчишкой, я, — шип на конце чешуйчатого хвоста впился мужику в лысину, — и таким как ты перекусить не прочь.

Мужчина тряс головой, но здоровенная змеюга уже отскочила от него и выдернув меня из под одеяла за шею, швырнула в кресло,

— Какая мерзкая, мокрая и холодная лапа однако, — подумал я и даже во сне покрылся мурашками. — Совсем не страшно. Сон, как спектакль с твоим участием, — твердил я самому себе, вжимаясь в спинку кресла.

Мурашки не проходили и выпучив глаза я наблюдал, как эти двое продолжали выяснять свои отношения, вплетать в них меня.
Сводилось всё к одному: убить надо, но нельзя. Други и недруги засекут и не оберёшься. Оставить тоже не здорово — кровь себя покажет.

— Какая кровь? — Вампиры они наверное, начитался в детстве. Только почему именно моя кровь им не катит? Упыри вроде неразборчивы.
От кровожадности нечисти меня отвлекли.
Ящерица щёлкнула языком по лысой макушке своего собеседника, — короче, не было меня здесь и не будет. Не решишь вопрос с этим, — она сощурилась, — от тебя горстка пепла может останется и то не ручаюсь.
Справишься — доложишь.
Блеск жёлтых глаз — в мою стороны. Тварь осклабилась, — не жилец, а радуется придурок. Врезала бы ещё пару раз бы, но не мне мараться. На то у меня другие есть.

Мужчина затих, а эта начала вибрировать и растворяться в воздухе. Пара минут что-то ещё чуть светилось в комнате, но кроме распростёртого на полу мужика и меня, забившегося в кресло, никого не было.

Прикрыл глаза, но послышался шум — с пола поднялась человеческая особь с побелевшей рожей и двинулась ко мне, протягивая руки.
Я не знал как проснуться, а сон мне уже совсем не нравился. Мужик шёл на меня. "Он что и на самом деле собрался мне свернуть шею. Ну даёт, больно же"...

***
Очнулся на диване. Занавеска отдернута, окно нараспашку и мои друзья вокруг, со странным выражением на лицах.

— А вы мне тоже снитесь или я уже проснулся? — в голове шумело и запах сигары этой дряни не исчезал.
— Почуяли, мрази, — голос у Алекса был спокойным, но интонация... Зол. Явно зол. И остальные какие-то не такие стоят.
— Может мне кто, что объяснит, — я попробовал сесть, но спина болела и шея... Подскочил к зеркалу. — Это что же такое? Смотрите на шее сине-красные отпечатки. Меня душили?
— Когда оттаскивали вцепился. Поправим.
— Алекс, может сотрём ему воспоминания и отправим куда-нибудь, пока не до него?
— Найдут, а если и не найдут, то нас будет отвлекать. Постоянно держать его на связи? А если в другой раз не успеем?

— Может не надо обо мне при мне, а если уж начали, то нельзя ли конкретнее?

— Нельзя, — Откликнулся Кирилл, — считай это был сон. Практически так и есть. Чешуйчатой здесь не было — проекция, а вот её прислужник, чуть до тебя не добрался.
— Помню, помню, — закивал я, — хотел кровушки моей хлебнуть. Вампир что ли?
— Брось свои сказки. Просто служит чужим, можно сказать киллер.
— Не-не-не, я же не идиот. Всё помню. Ящерка метра два ростом мимо шастала и что-то побрезговала: есть меня не стала. А про кровь вот этими ушами сам всё слышал. Сказки? Ага. Уж если вы здесь, так и не сон значит?
— Сон наполовину. Чужие иначе выглядят, но твоё воображение выдало максимум сравнения образов. Отдалённо это и была ящерица, ростом правда непривычная. Видел бы ты их на самом деле, сейчас бы таким весёлым не сидел.
— А уничтожить тебя, — ольгины глаза блеснули холодным, жестким всполохом, — собирались эти твари на самом деле.
— А я-то на кой им сдался? Вы — ценные объекты, а я никто и звать никак.

— Очень даже кто. Кровь, древняя кровь наших предков.
— И что в ней особенного?
— Мало её в нас, но она как раз и помогает пробудиться, ибо связывает каждого со всем миром, со вселенной, с нашими пращурами. Эта планета древняя и мир старше, чем ты думаешь. На подсознании мы все об этом знаем, вот только вспомнить ничего не можем. Долгий разговор.
Но ты потомок древней расы. Могучей, сильной и прекрасной. Просыпающейся потомок.

Нас, пробуждённых, на Земле не так мало, и мы мешаем чужим, а тут ещё один вылупляется. Они тебя наверняка и раньше высчитали. Всех стараются пасти, чтобы если что убрать с дороги, но по тихому. Они умеют, поверь. Пока мы не встретились, ты никого не интересовал, как обычный, спящий, ничем не отличающийся от миллиардов таких же.
Но ты начал просыпаться, встретился с нами. Им это ни к чему — война и ещё один боец не в их стане. Видимо и решили убрать пока у бойца ещё нет сил меч держать.

***
— Да, да. Где-то читал или слышал похожее, — друзья пристально смотрели на меня, — ребята, но это же всё интернетовские сказки. Дурацкие выдумки, чтобы отвлечь или развлечь.
— Неужели? — Алекс переглянулся с Ольгой, — Видать и правда так будет лучше, пока такая запарка и нет времени заниматься им. Сотри ему воспоминания, Ольга.

***
Я лежал на траве в сказочном лесу.
Высокое, чистое небо развернулось над кронами деревьев. Ласковое солнце согревало и растапливало что-то внутри, свернувшееся в жёсткий комок. Нечто такое, что давило и тревожило.
Солнечные лучи мягко вливались в тело, растворяя сгусток тревоги и согревали спокойствием.

Защекотало ладонь. Повернул голову и улыбнулся. Маленькая ящерка прыгнула из высокой травы и притихла. И я не шевелил рукой, надеясь услышать, как она заговорит.
В моих снах, в этом лесу, я понимал каждую травинку. Это так просто, когда ты здесь.

Ящерка оживилась и посмотрела на меня. Милейшее создание. Почему люди так упорно считают, что мы произошли от обезьян? Вон какая симпатяга — может от таких? Ну и что, что не похожи, науке ничего толком не известно.
— Люди — не от обезьян или ящериц, — Ольга сидела рядом, ветер нежно трепал её длинные, распущенные волосы. Какая она красивая — подумалось мне, — неземная.
— Лесные ящерицы сами по себе. Не похожи на тех, хоть что-то общее и есть. Когда-нибудь ты всё узнаешь.

— Когда-нибудь обязательно, но не сейчас. Знаешь, мне кажется я миллионы лет искал тебя и нашёл. Но когда я проснусь ничего не будет. Ни ласкового солнца, ни ящерки, ни небывалого леса, ни лазурного купола над нами. Там, небо будет серым. А ещё снег и зима, а тебя не будет. Ты снова отправишься спасать планету, воевать с теми, кого я даже не представляю. Ты будешь там рядом иногда, но бесконечно далека. Настолько, что мне и в голову не придёт вспомнить о тех миллионах лет, что я жил без тебя.

Пока мы здесь возьми, — я протянул руку и ящерица перескочила к ней на плечо.
— Ишь какая шустрая! Не то что я, — мне было тепло от каждого мгновения и так не хотелось просыпаться.
— Я всегда рядом, Денис. Ты просто этого не знаешь.

Ящерица легко побежала по её руке вниз и исчезла в хлопьях снега.
За распахнутым настежь окном начинался новый день. Снег летел, застилая небо. На миг я увидел за ним голубую даль сказочного леса и себя, идущего вперёд.




Глава 4
Знающий изумрудные скрижали не сдаётся

Как только до меня дошёл весь ужас того, что нам всем грозит, зелёная тоска вцепилась в мою измученную душу и отпускать не собиралась.
Сам виноват — близко принял к сердцу. А если смотреть по планкам того, с чем воевали мои друзья — не особо и страшно.

Подумаешь, никаких реальных зелёных новогодних ёлочек. Какие-то монстры хотят откатить год назад, и заставить планету прожить его с нуля.
Пережить пережитое, но в беспамятстве. Год сурка?
Но кто об этом узнает? Мир будет жить ничего не подозревая, погружаясь в зелёную топь психических аномалий. Или психологических. Я даже не знал как правильно.

Это я понимал масштабы бедствия. Сознание и подсознание — разные вещи. Второй круг, полностью неосознанный, будет мрачнее. Сожрёт остатки сил, выдоит каждого и на исходе сдаст гору трупов: безжизненных и покорных людей, сломанных и ничего не помнящих.

Кошмар.

Я копался в своей памяти, на уровне инстинкта самосохранения, переводя зелёный цвет в его другую ипостась.
Зелёный — это цвет жизни. Ведь именно так я всегда его воспринимал. Ещё бы кто объяснил почему. Хотя в чем сложности?
Я прыгнул в лето и рухнул на зелёную поляну. Лесную, заросшую, колючую.

Я улетел в их лес. Сказочный, невозможный, куда пока, а может и навсегда мне нет ходу.
Он звенит зелёными дубравами, изумрудной травой. Нынче в природе нет таких сочных красок. Зеленеющие по весне робкие листья, лишь слегка напоминают то, что там.

Однажды Ольга обронила невзначай: "Наша планета только из космоса видится голубой. Она иная — у неё другой цвет".
А ведь так и есть. Если лететь над Землёй, расправив крылья, которые бывают только во сне, — это будет сплошное море зелёных волн, играющих под тобой. Наши леса — наши изумрудные скрижали.

В них всё. Каждая былинка и седые туманы, дремлющие над реками и озёрами. Зелёная мошкара, суетящаяся над родниками, и каждая прожитая человеческая судьба. Звон колоколов и тихая, душевная песня, льющаяся из древности в сегодняшний день.

Я знал, что в этом мире уже давно всё иначе, но мне надо было наскрести хоть пару воспоминаний для себя, чтобы не затянуло в жернова страха пред возможным вторым кругом чудовищного года.

Но если даже и случится, то я выживу под зелёным флагом жизни. Таким зелёным, как первые листья белоствольных берёз.

Меня вновь бросило в лето. Там, рядом с панельным домом, я бродил по вечерам и любовался смешными одуванчиками. Сейчас они распускались передо мной. Жёлтые, яркие, лучистые, рассыпанные по зелёному половодью солнечного лета.

Я рано сдался.
Я, который не раз был в сказке, перестану в неё верить?
Ещё чего.

Я бы выбрал себе героя. Пусть это будет Иван-дурак или Царевич — одно и тоже. Важна суть? Он же смог не испугаться зеленющей лягушки, сидящей на коричнево-зелёной кочке, и получить в награду Василису Прекрасную, а мне не надо искать по болотам свою красавицу. Она давно сбросила тысячи лягушачьих кож и ходит рядом, восхищая хрупкостью и силой, мужеством и нежностью, беспощадностью и женственностью.

Зелёный — цвет жизни. Знающий об этом не сдаётся.



Глава 5
Вода в колодце поднимается весной

— Куда катится этот мир?
— Никуда... По кругу.
(инет)

Когда удаётся взглянуть на жизнь как бы со стороны, начинаешь подозревать, что некто наблюдает за тобой постоянно. И не только наблюдает, а ещё и вмешивается во всё. Ты-то весь из себя самостоятельный: мол, делаю что хочу. Фигушки. Если надо, то как не увиливай, но тебя не заметно, не навязчиво и даже грубо, приволокут в нужное место. И хоть убейся, но будешь делать то, что надо, а совсем не то, что собирался.

Это я сейчас чувствую себя своим в доску со вселенной, хотя толком ведь ничего не знаю. Так, понахватался от новых друзей и терпеливо жду продолжения: когда просветят и займутся мной по полной программе. А пока что-то вижу, слышу, спрашиваю и привыкаю к миру, у которого нет границ, и невозможное возможно.

Но ведь и раньше границы реальности давали трещины, и неведомая рука брала за шкирку, ломала планы, перетаскивая туда, где без меня было не обойтись, а я сам бы не догадался.

Была одна история. Кто бы знал, что она как-то связана со всем, что происходит сейчас. Но неспроста семь лет назад весь отпуск мы с другом грохнули на такое, во что и до сих пор не особо верится.
Тут ящерицы курящие шляются, и как бы не особо уже удивляют, а там...

***

Лето подкатило к августу. Пара недель на природе — самое то. Палатка, костерок, рыбалка, грибочки — красота.
Маршрут выбрали и катим под вечер, сверяясь с навигатором. Мста там была — точно помню. Река такая. Вдоль берегов деревеньки разбросаны.

Августовские ночи темноваты, но дорога неплохая, настроение отменное и рулим, предвкушая отпускное раздолье.
И надо ж так нарваться. Откуда дедок выскочил не успели разглядеть. Удар по машине — в пятках от страха жуткий холод, и спина взмокла. Ну шутка ли человека задавили?

Тормознули, пригляделись. Дедок впереди на дороге лежит. Ударом что ли его отбросило? Корзинка валяется, грибы рассыпаны, и всё замерло, как в кино. Сидим, словно два придурка — вроде выходить надо, а страшно. Я на мужика смотрю, но ведь не разглядишь шевелится, дышит ли — надо идти осматривать.

Дедуля, когда я наклонился, застонал и пошевелил рукой.
— Ну, батя, напугал!
А он смотрит на нас и, словно не соображает.
Начал подниматься — сразу за ногу схватился. Видать больно. Всё. Трындец отпуску. Сейчас больницу искать, сельчане поколотят — я уже себе такого накрутил, что забыл про то, что Лешка в медицинском когда-то учился, хоть потом и бросил. Вспомнил, когда он с аптечкой прискакал. А дед очухался, рукой на нас махнул и ползёт за корзиной.
— Ты куда, герой?! — Кричу ему, — тебя лечить надо.
Не слышит. Постанывает и к корзинке худющую руку тянет, будто там не грибы, а золотые слитки сложены.

Подбежали, успокоили, но дед от больницы отказался, велел до дома нести. Понесли, как миленькие.

Домишко старенький. Краска облезла, дверь на соплях висит, окна местами досками заколочены, а вместо стёкол ветошь прибита. Такое ощущение, что из него последние крысы ещё век назад свалили. И деревня странная. Трава по пояс, только пара тропинок к домам протоптана и домов насчитал с десяток всего. Окна во всех, кроме дедушкиного, тёмные. Ну это, вроде понятно — ночь на дворе и всё равно не по себе.

А внутри оказалось нормально. Дед велел печь не топить, а от ужина из наших запасов не отказался.
Обрадовались мы с Лёхой: аппетит есть знать не помирает. Ногу осмотрели. Не особо опухшая — типа ушиба, но не бросать же старика одного. Можно и до утра подождать, а там и откланяться, убедившись, что помощь не нужна.
Полегчало. И не заметили, как второй такой же объявился в доме. Даже внешне похожи. Оба бородачи седовласые, одеты по-деревенски, на ногах что-то типа валенок с галошами, а ходят не топая: бесшумно.

Стали спрашивать у пострадавшего как же так... Дед говорит не слышал он нас — на ухо туг. Шёл домой с грибами, фонариком дорогу освещал, видать увлёкся и сам не понял когда толкнуло.
— Толкнуло! — Прошептал я, — на спидометре не 20-40 было, а поболее. Повезло дедку, правда и нам тоже.

Спать нас уложили по разным комнатам. Долго вертелся на сыром матрасе, видно совесть запоздалая мучила, а потом провалился в темноту до рассвета.

— Утречка, дедуль! — Зажмурился от яркого света. Солнце уже во всю разгорелось. Оба дедка на крылечке пристроились. Тоже косточки греют, хоть и в тужурках и валенки не сняли. Ну да кто их поймёт этих деревенских — свои причуды.
— А Лёха где? — заозирался я по сторонам.
— За водой пошёл. Хороший парень. Вот нам бы внука такого, а то колодец далеко. Не набегаешься, — Петрович, со слезой в голосе, повернулся к Егорычу, — Хорошо мы ночью все перезнакомились. Нам бы здесь прорыть: недалеча от избушек.
— Дурило ты — кто тут за такое возьмётся? Одни мы хрычи старые в деревне остались. Можа их попросить?

И смотрит на меня. Я хоть голову и не поворачиваю, но и так вижу — глаза под седыми бровями такой горечью полны, что мне уже хочется побежать и вырыть сто колодцев. Чего это я такой жалостливый сделался?
Лёшка натаскал воды — три бочки вышло. Егорыч ушёл к себе. Его дом самый крайний, как выяснилось. А нашего дедулю мы аккуратно на крылечке пристроили с подушкой под головой.

***

Я улыбался, вспоминая, как мы с Лёхой гуглили про колодцы, как по подсказке дедка нашли заброшенный и перекрестились — ну всё-таки не новый рыть. Проще задачка.
Вот только колодцем это не кончилось.
Вроде дедушка ни в чём нас не винил. Каждый вечер сетовал, что испортил нам весь отдых, потирал коленку, прикладывал какие-то примочки и переживал за наш отпуск. Отчего почему-то мы оба чувствовали себя ещё более виноватыми и не сговариваясь заверяли, что времени у нас вагон, работа по плечу и в радость. Нам что, трудно старым людям подсобить? Мы ж не какие-то там.

Подсобили по полной программе.
В погребе краска оказалась. Дед сказал, что брал в соседней деревне — там магазин когда-то имелся. Вот только красить не смог — спина у него с прострелами.

Прострелы в спине задолбали и нас, когда за пару дней покрасили и дом, и крышу. Слегка передохнув, ещё и дверь нормально на петли посадили, окна подправили, сходили в лес дров на зиму запасли. Лавочку смастерили из лесного материала, вокруг дома траву скосили, пни лишние убрали, в доме порядок навели. Даже полы перестелили, а кое-где и новые доски уложили взамен подгнивших.

И всё это время стеснялись спросить, а где у дедков родня, типа нас с Лёхой. Куда эти гады подевались.
Про себя-то я уже наметил: как только вернусь, из под земли достану! Это же надо стариков одних в пустой деревне бросить. С ума сойти, жестокость какая.

Кульминацией нашего незабываемого отпуска стал мост. Чтобы наш дедок больше через лес на дорогу не бегал, под чужие машины не попадал, следовало восстановить мостик через речушку. Он тоже уже пару пятилеток назад, как провалился, ну мы и взялись. К тому времени уже и гуглить особо было не надо, ибо столько всего узнали, силу почувствовали или из подсознания что всплыло. Мост бойко строился. Даже перила сделали. Отошли, полюбовались и, побросав пилы с топорами и прочим инструментом в ящик, зашагали по росистой траве к дому.

Вечерние сумерки опустились на деревню. Туман настолько вязкий и непроглядный, что руку вытянешь и уже пальцев не видно. Идём по мокрой траве, чуть ли не на ощупь, слышим справа голоса доносятся. Один — Егорыча, а другой незнакомый. Приостановились, вслушиваясь.

— Опять Петрович городских воспитываешь? Неймётся тебе. А прознают?
— Вот это номер, — переглянулись мы с другом, — нас воспитывает? Но молчим. Пару шагов ближе и слушаем дальше.
— Дык, а шо такого? Хлипкие нынче мужики пошли. А ты глянь — за две недели вона какие мускулы наработали, едят как надо, встают с петухами.
— Откуда здесь петухи?
— Не лови за язык, здесь и нас считай нет. Что с того?

Я не выдержал и вышел вперёд. Сидят родимые на лавочке, улыбаются здоровые морды. Наши двое так даже и помолодели на вид, а третий такой же седой в вязанном лопсердаке, вроде постарше и не такой хлипкий. За всё это время ни разу не видали его.
— Как это и вас здесь нет? — Подошёл ближе, поставил ящик с инструментами на землю и нечаянно посмотрел на больную ногу нашего дедка. Ни примочек, ни скрюченности — нормальная нога, а палка на которую он всем телом опирался, когда пару шагов по комнате делал, валяется в траве. Видать сто лет не нужна.

— Это что у вас тут за сговор? — Подошёл Лёшка, — нас воспитывать? Зачем?
Старики смотрят со смешинкой в глазах и молчат. А мы с Алексеем, как два дурака перед ними. Вроде что-то узнали, а ничего не поняли.

***

— Да мы во все времена существовали. Как это русская изба да без меня!?
— Егорыч стукнул по столу худеньким кулаком.
— А ты докажи, — Алексей раскипятился не на шутку. Я его понимал — ничего себе, это мы весь отпуск грохнули на никому не нужное.
— Как это не нужное? — Возмутился Петрович, — вот ты у Василя спроси, хорошо по мосту пройти? Из колодца студёной водицы испить? Не пугайтесь. Его дом не вам поправлять — других дождёмся. Тут вас много катается.
— Так, ты, гад такой специально лёг на дорогу?

— А рукой бы махал ты бы может и не остановился. А ещё клиент должен жалостью проникнуться к пожилому человеку. Не из-под плётки же работать, а от души надо. На хрена скамейка будет нужна если она под злое бурчание и недовольство сделана? Кто сядет, враз затоскует на такой. А ты, Лексей, её как мастерил? С любовью, с думой обо мне хвором. Вот она тепереча и радует, и косточки лечит.

— Да как так можно? Обманом?
— Никакого обмана! Ежели у человека сердце доброе, он завсегда навстречу пойдёт. А когда душа пуста, хоть как валяйся на дороге — объедут и поминай как звали.
— Я вот что не понимаю, уважаемые домовые, что вы здесь делаете, коли деревня брошена. Слыхал я про ваш удел. За печками живёте, но в дому и при семье. Или не так?

— Да так, — посмурнел Егорыч, — только пожили мы в городских хоромах. Уехали с хозяевами, а там и место не то, и люди другими стали. Те стены всё из них повышибали. Нас они и здесь-то не видели, но хлебушек оставят, поговорят, посоветуются, душу откроют. Мы же завсегда поддержим, подсобим чем сможем. Знали все про то. А там вижу моя хозяйка вроде со мной беседует и слушаю, чуя что не хочется ей ничего говорить — со страху на кухню пришла обряды соблюдать.

Во как! Ниточка меж нами порвалась, вот и заскучали мы. Ни простора, ни тишины, ни лада. Тут ссорились — бывало. А что там началось? Каждый площадь делит, каждый стул своим объявляет, каждый отдельно от другого своей жизнью живёт. Тут семья, род, а там соседи по комнатам.
— Ай, — махнул он рукой, — что рассказывать. Встретились с Егорычем и порешили возвращаться. Приехали на попутках. Мы же можем и видимыми быть если надо.
— Но зачем? Вам-то можно и на траве спать, и без дверей жить.

— Дурное племя пошло — ничего не ведаешь! Да как же может дом без дверей стоять? Без рам резных, без лавочек у крыльца. Али скажешь колодец не нужен? Мост пусть в реку проваливается? Редкий путник появится ему и до дома-то будет не дойти, жажду не утолить. От изб больных, тоскующих пулей прочь улетит.
— А что такого, если никто не живёт? Вы же не люди...

Не успел я Лёшку остановить. Заметил, как повисло в избе тревожное.

— Не люди, — встал во весь рост третий дед. — Они — не люди! Это, парень, ты правильно заметил. Люди на земле живут. Холят её матушку и берегут. Кормятся плодами её и рук своих, скотинку держат, трудами живут и отдохнуть умеют. Но от работы не бегают. Сынам и внукам в прок строят. А те, про кого ты «люди» говоришь, уже как тараканы стали. Видал я их комфорт вожделенный. Воду в канистрах домой тащат, про родниковую забыли, а хворей-то понабрались скольких — страшно смотреть. Дети растут без раздолья, без солнца ласкового, без радуг над лесами. Разу стадо не пасли, разу в лесу ягод не собирали.

— Уймись, Василий, придержал его за локоть Петрович. Не их в том вина. Уж не полная — точно. Они бы может и остались, да всё порушили другие. В деревнях нынче хозяева над ними объявились. Указывать начали. Ни работы, ни фельдшера, ни магазина. Ещё налоги там какие-то. Я не разбирал. Хозяйка моя часто плакала по ночам, фотографии здешних мест разглядывая. Не позорь их. Не всё мы знаем. Русский человек от земли родной, от избы своей, от погостов просто так не уедет.

— Уедет. — Вмешался Егорыч, — коли соблазнят жизнью лёгкой, задурят голову, сбежит — скучно ему становится. Играть, веселиться охота. Пустой болтовни, да свободы желает заместо труда крестьянского. Жить, распоясавшись там можно — это тут всё на виду, сраму не оберёшься ежели род опозоришь.
— Хватит мужики, — Петрович загрустил совсем, — не понять нам всего, что свершилось. А охаивать людей не наша задача. Мы пока тут атмосферу побережём, а там видно будет. Может кто вернётся ещё.

***

— Ничего себе история, — Кирилл улыбался какой-то непривычной улыбкой: слишком детской, и в глазах что-то засветилось теплом. — Я ведь родом из такой же деревни. Мальцом уехал и, знаешь, Денис, домовых не видел, но мать верила. Крошки, печенье ему оставляла.
А с чего ты взял, что это провидения с вами такую штуку сыграло?

— Не провидение, а что-то, что всегда знает куда мне надо и зачем. Думаете я всегда такой был? Нет. Городская жизнь меня устраивала. Сказки читал и только. Ну в кино видел, картинки, живопись, разумеется, но это так: полюбоваться. Душа молчала, а с того отпуска всё изменилось во мне. Будто мой дом не в «панельке», не среди асфальта серого, а вот там у хрустального родника тоскует.

Не красна девица — слёз не лил, но с тех пор находил знакомых и ехали подсобить старикам чем могли в таких деревушках, посёлках. Кому крышу перекрыть, кому полы настелить заново. Заборчик поставить, дорожки выровнять. Дел там по горло. Деньги у меня уже в ту пору были. Не жалко потратить с пользой для других, а ведь норовили свои свёрнутые бумажки сунуть. Еле отбивались, но не брали.

— Пожалели стариков, — сухо сказал Алекс.
— Да тебя ничем не проймёшь, вот не люди там жили, спящее отребье…
— Не говорил я этого. Просто, ты опять не с той стороны смотришь. Тебе даже домовые правильно сказали — не в людях дело.
— Но-но, один тогда больше всех осерчавший из них троих был.
— Один расшумелся и в гневе ослеп, а остальные правду ведали. Убивали деревни на Руси всё те же, кто всех норовит извести.

Что Русь без земли? Что мужик русский без труда и без хозяйства, без семьи, корней и потомков, растущих на воле с матушкой-землёй в ладу. Что душа наша без лесов и просторов полей? Как жить, когда не видишь как колосится рожь, как ставят чугунок в печь, как матушкины руки на стол собирают.
Сокрушили всё, изничтожили. Заманили в камень, заворожили тупой техникой. Развратили, расчеловечили, а опоры нет. Опора — эта земля наша. Да далеко она теперь от многих. Сквозь асфальт не почувствуешь.

— Ну вот хотел поговорить, а вышла мне очередная выволочка. Я же так мало знаю.
— Достаточно, — Кирилл смотрел куда-то в пространство, — если почуял суть, обратно не вернёшься. Смотри как всё изменилось. Где это видано, чтобы домовые людям показывались, сами по себе жили? Чудеса ныне творятся. Это ведь совсем иной мир, а и ему от новой жизни тошно. Тот мир чуткий и не во всём нам понятный. Но знаешь, что в твоём рассказе мне показалось главным? Слова Петровича — не пустые бредни. Ждёт их мир возврата, а значит есть шанс.

***

— Опять не угодили? — Петрович протянул Егорычу печенье, — бери, пока я добрый. Молоко ему наливают, а он всё брюзжит.
— Да не мне, а ёжику!
— И чего? Не обжились ещё толком. Связь налаживать надо. Какая тебе разница кому наливают? Две семьи аж год уже живут здесь. Ребятишки бегают, скотинка появилась, а ты всё не рад. Поделится с тобой ежик, угомонись. Традиции постепенно возвращаются: как вода в колодце поднимается весной — так и они.

Я был далеко, чтобы услышать этот разговор. Но странно. Глядя на друзей, видел тех стариков, сидящих на той самой лавочке, сколоченной семь лет назад. Видел, да не такими, как тогда. Улыбались деды, спорили. Промелькнуло виденье и исчезло. Но то ли от него, то ли от последних слов Кирилла, как-то стало легче смотреть вперёд.


Глава 6

Какая любовь? О чём это?


Она была толстая. Не слегка полненькая, а именно толстая и читала книги. Сначала рыцарские романы, а потом переключилась на Ремарка и плакала над каждым финалом. Она видела себя вот такой нежной, хрупкой и умирающей на руках любимого. И плакала.

Образ трагической любви пролез в голову надолго и всерьёз.
Алиса решила, что она сама лучше напишет. И написала, а рыдал уже весь класс и мамы одноклассниц, из тех, кому доводилось прочесть очередной роман в тонкой ученической тетради.

Алиса не задумывалась почему именно такие финалы, рвущие сентиментальные юные души на части, ей так потребовались — не до того было. Раз в неделю, как минимум, создавался новый шедевр, и она тащила его в школу. В каждом, несмотря на самые разные ситуации, в конце всё обязательно распадалось. Кто-то падал с обрыва на мотоцикле и погибал, а влюблённая героиня об этом узнавала через годы. Судьба её, разумеется, не складывалась. Печаль, горе, одиночество и запоздалое раскаяние. Только этот вариант женской доли рассматривался. Другие в юную голову не приходили.

Накаркала она себе будущее или так и было прописано свыше, но рукописные романы остались в прошлом, а сюжеты перенеслись в жизнь. Правда пока она этого не знала.

Толстые мало кому нравились. Не огорчалась ни на минуту Она даже не претендовала на особое внимание сильного пола, понимая азы: влюбляются в красивых и стройных. Запросто дружила с красавицами и ждала того, кто разглядит именно её.

Откуда-то эта ненормальная уверенность стучалась в её сердце. А ещё Алиса видела только одну модель своего будущего. Самое интересное, что в реальной личной жизни трагедии не предусматривались, наоборот. Крепкая семья, любящий муж и она, поддерживающая семейный очаг. А ещё дети. Можно много — главным в жизни Алисы была семья и дом. Всё остальное — второй план.

На втором плане она жила совершено нормально, успевая везде где только можно. Влюблялась, ссорилась. Бросали её — рыдала. Очухавшись, выпрыгивала обратно в жизнь, и радостно шаталась по походам, пела костровые песни и пила даже портвейн, запах, которого не переносила.
Она была толстой и доброй, даже некоторым казалась мягкотелой, но до того момента пока коса не находила на камень.

Толстая Алиса своей полноты не стеснялась и не была флегматичной, спящей на ходу. Если кого-то рядом били, задевали или поливали грязью — это было её дело.
Она всегда воевала за тех, кто сам не умел и побеждала.
Потом снова уходила в свою жизнь.

Первая любовь осталась позади, как и положено в несчастных, а потом пришёл тот, кто и должен был придти. Всё сразу, вот как в сказке: не думали, не гадали и встретились случайно. Выяснилось, что когда вдвоём — больше никого и не надо. Сергей встречал её с работы, она провожала его в командировки, и летела на вокзал на следующий день. Командировка небольшая? И что? Встречать обязательно — это же семья и единственный в мире.

Они мечтали о детях, о новом домике на даче. Ездили на рыбалку, к бабушке мужа в деревню. Алиса научилась болеть за футбольную команду. Орала так, что стены дрожали, когда наши забивали гол. Кто бы мог подумать о таком раньше? Но как ни странно, всё, что любил муж становилось постепенно самым важным и для неё.

Когда щёлкнуло, включаясь, заложенное в школьных тетрадках, неизвестно. Но щёлкнуло и, что-то включилось.
Сергей не вернулся из однодневной командировки. К тому времени Алиса уже читала другие книги и в голову не пришло сравнивать юношеские модели. Но что-то мелькнуло, удивив, да как-то не отчётливо. Да, и по тому раскладу умереть должна была бы тогда она, а не он. Но так уж распорядилась вселенная, и после похорон Алиса не похудела, а просто перестала жить на какое-то время. Ничего не ощущала, словно ходила сквозь туман и выполняла, как кукла всё то, что было положено с утра и до вечера.

Заботливые друзья рекомендовали выпить, и она пила. Не помогало.
Понять, что никогда не приедет — было выше её сил.
Годы менялись, боль притуплялась, и родительский дом оставался каким-то не полным.

Толстые по разному созданы, но толстая Алиса была создана и заточена только на одно — семья. Это всё, что ей нужно было в жизни. Всё остальное только по ходу, хотя она даже не осознавала этого. Ну нет же никого рядом, а если есть, никто руку и сердце не просил.
Случайные встречи, случайные расставания. Всё, как у всех и только в душе росла пустота. Трещинка была маленькая, но не закрывалась.

Среди немногих поклонников, один стал как-то ближе. И у неё проснулись чувства. Нет, не такие, которые были к тому, кто уехал и не вернулся, но похожие. Сложилось. Правда уже не так: душа в душу. Слегка полегче, но огонёк разгорался — надежда или что-то напомнившее её. Алиса не лезла в философию, понимая только одно: тьфу на все диссертации и карьеру, если у них будет малыш.

Это же семья, дом и она на своём месте. Второй муж, в отличии от Сергея, только казался сильной личность, а на самом деле никогда ей не был. Не беда — Алису просто так не возьмёшь. Не раздражаясь делала половину того, что он мог бы и сам, но стеснялся, не умел или боялся шагнуть. Организовывала ему клиентов, фирмы, договаривалась со знакомыми. Вместе делали заказы. Искала и находила ещё таких же, кто входил в замысел очередного проекта.

Семья и дом от этого не страдали.
Когда родился Денис, деньжата были и позволить себе декрет — да запросто.

Она осталась такой же толстой, как и была. И жизнь радовала. Дома подрастал сын, уже показал себя недюжим молодцом, умницей и лучшим в мире ребёнком.

Всё прекрасно, бабушка при деле и тоже безумно счастлива, с мужем порядок, жизнь насыщена и хороша каждым мгновением со всеми сложностями. Нормальный человек уже бы что-то заподозрил, потому что на этой земле безоблачного счастья не полагается — только в сказках. Если всё замечательно — это не на долго.

Отцовства, постоянной работы на семью, нестойкая личность не выдержала и ушла.
Удар ниже пояса и ведь плакать некогда. Бегать сзади тоже ни к чему.
И Алиса засучила рукава и решала всё без расчёта на мужскую половину.
В конце концов и её мать вырастила без отца. А она не сможет?

***

Всё шло нормально. Папа иногда вспоминал номер телефона и рассказывал как у него дела, забывая о сыне. Алименты Алису не интересовали, развелись корректно: без дележа имущества и претензий.

Мальчик рос, бабушка старела, теряя силы. Алиса крутилась, как белка в колесе, но всё успевала: обнять, любить, радоваться, пригнать врачей, присмотреть за учёбой. Проверить контрольные, выставить студентам оценки, пробежаться по магазинам. Каждый день возвращаясь домой, чувствовала себя счастливым человеком.

Странно, что порой ей всё ещё хотелось поехать на вокзал, дождаться вечернего поезда из Москвы.
Поезда приходили без неё, и встречались там другие люди. Вот только разумом усвоилось одно, а понимание ещё на каком-то уровне, не получалось. Почему-то даже во сне ей иногда виделось, как Сергей выходит из вагона, и они едут домой.
Сны необъяснимая штука.

А смерть ещё необъяснимее. Как она выбирает тех, кого оставляет без родных и не вовремя — трудно понять. Они и не собирались жить снова вместе. Ни к чему. Когда папенька Дениса заявился с предложением начать всё с начала, мол сыну отец нужен в девять-то лет, — Алиса послушала себя и поняла, что не потянет даже ради сына. Когда предают, можно закрыть глаза, но не каждый день изображать жену, когда ничего не осталось. И без него как-то обошлись и дальше сможем. Сердцу не прикажешь.

Жизнь могла развернуться и по другому, но предпочла повторить петлю. На этих похоронах Алисе было не по себе. Жалко — лет не много, а сгорел, как спичка, с диагнозом, который никто не предполагал.
Десятилетний сын пережил спокойно. Папа, видимо, не занимал большого места в его жизни. Встречались, перезванивались в последний год и всё.

Вторая утрата, теоретически родного человека, насторожила.
— Рок какой-то, — проскользнула в голове. И надо же такому случиться, что ровно через год в аварии погиб тот, кто очень стремился стать мужем и отчимом.
Алиса застыла, почувствовав, что судьба хочет как-то достучаться до неё, но понимать вселенную сложно. Не тот она человек. Однако вопросы с возможными браками были закрыты навсегда — лучше не рисковать чужими жизнями.

А вот вечерний вокзал всё чаще и чаще всплывал в памяти. Всё казалось, что она могла тогда что-то остановить и сейчас бы...
Но сейчас было то, что было. Семья без старшего мужского состава, но зато чуткая и тёплая. Как ясный или яркий огонёк, святящая в пути. Хоть в какую погоду дом и родные люди согревали одним только знанием, что всё это есть.

Мать проболела почти десять лет. Алиса ломалась, иногда уходила в отрыв, чуть не срывалась на скандалы, но останавливала себя: "Кто если не я?".
Две работы — ерунда. Не ерунда — два самых любимых человека. И она сбегала на пару часов передохнуть ночью на скамейке в парке. А потом, растревожась, заволновавшись: "Как там без меня?", — бежала домой.
Там было всё, что ей нужно.

Всё и правда было. Ладилась работа, рос ребёнок, болела мама, но лечили. Находилось время на всё, и усталость не мешала радоваться. Трещинка в душе закрывалась в такие моменты. Если бы Алиса могла отстраниться и увидеть себя со стороны, она бы поняла, что дом и семья — это единственное ради чего она умеет жить. Да это и было её жизнью.

***

А за окнами давно суетился новый век с другими реалиями. Это у толстой Алисы дом — главное, семья — непременно.
Она как-то не заметила, что семья с треском развалилась в обществе, и на всех углах уже кричали: "Долой!". Это Алиса не слышала, а остальные давно приняли, как данность, что семья себя изжила. Каждый в свободном плаванье. И после нас хоть потоп.

Через год после смерти бабушки, сын хлопнул дверью, и рассказав Алисе, что она дня не жила своей жизнь, улетел жить своей.
Алиса и кот не очень поверили.
Всякое бывает. Поссорились, потом наладится.
Каждый вечер возвращаясь с работы она ждала, что откроет дверь, а ей навстречу...
Но навстречу выходил только кот.

С того света никто не мог придти, а на этом, у сына была своя жизнь. Общих отношений не сложилось.
Так бывает — Алиса этого не знала и не хотела знать, но вслух не говорила. Только в душе и про себя.
Она родилась для семьи. Большой семьи, как была у прадедушки с прабабушкой. Она знала всех своих предков. Ну, почти всех. Там семьи, так семьи, а тут и второго ребёнка не получилось.
И жизнь изменилась.

Внешне всё было как и прежде. Толстая, постаревшая буквально на глазах Алиса, работала, искала хобби, читала, рисовала записывалась на курсы, ловила солнечные лучики, ахала от восходов и закатов, искала первоцветы, ездила на кладбище и возвращалась в дом.
Он как мог старался её поддержать. Видно в стенах хватало и боли, и радости, доброй памяти, нескольких жизней. Но пустота внутри неё росла неимоверно, и заплатки из осенних листьев, февральских вьюг, серебристой хрустальной росы на рассвете, помогали всё меньше.

Наверное всё, что она хотела в этой жизни — любить. Вернее, слова такого она не понимала. Ощущала проще: заботиться, приносить чай с бутербродами в кровать, гулять по вечерним улицам, обняв за плечо; слушать первые мальчишеские истории о влюблённости, рассказы старенького человека о пережитом; просто читать, смеяться, вместе решать, вместе быть. Эти тысячи мелочей исчезли из её жизни.
Остался кот на которого она перенесла всё внимание. Вот только обнимать он не умел.

Говорят, людям надо учиться быть одним, и она старалась. Не навязывалась, не привязывалась, не, не, не...
Но пустота из трещины вырвалась наружу, пробила дыру в которую теперь всё пролетало насквозь.

В последнее лето ярким всполохом ворвалась надежда — сын приехал уже со своей девушкой на дачу. Да только побыв пару дней вместе с матерью, явно не чувствовал себя с ней родным. Прощаясь, залезая в машину, чётко сказал с простенькой откровенность:
— Не, ма, нам тут делать нечего.

И она осталась и там одна.
Погуляла, подышала лесным воздухом, наплакалась вдоволь и вернулась в город с котом в обнимку.
Интернетовские знатоки учили жить для себя, но у ней не получилось. Видно заряжена она была только на одно — дом и семья, а в другом режиме сердце работать отказалось.

***
— Вы говорите, что у людей есть вторые половинки, но даже я в это не верю. Сейчас может и понимаю, что не сложилось с мамой — жизнь уже другая. Она жила прежними традициями. Да и не всё я знал.
— А теперь мучаешься? — Кирилл пристально посмотрел на Дениса.
— Стыди — не особо. Не хватает — да, но что-то ещё пока не понял. В те годы мне казалось что жить для себя — это всё что угодно, только не родители. У матери должен был быть свой круг: подруги, коллеги, друзья детства, соседи в конце-концов. Откуда я тогда мог понять, что этого никому не хватит.
— А у тебя что не сложилось? — Алекс пересел поближе.

С некоторых пор такие вечерние беседы у них стали нормой. С одной стороны они чему-то учили наверняка, ибо Денис узнавал много о традициях и системе по которой жил и живёт мир. С другой, рассказывая новым друзьям свои истории, он как бы анализировал себя и людей. Вот и сейчас, весь разговор начался со вторых половинок, а вовсе не с его матери, это просто к слову пришлось.

— Ну какая у неё вторая половина? Просто она на самом деле была человеком, который не смог жить один, угасла и всё. Но ведь не было в её жизни кого-то одного.
— Разве?— Алекс даже улыбнулся, — неужели не понятно, что она свою половинку встретила.
— Сергея?
— Конечно.
— Но он же погиб?

Вот в этом всё и дело. Люди потеряли умение ждать и искать своих вторых половинок, и тем самым всё разбросалось. Тут верный был вариант, но что-то пошло не так. Судьба странная штука
— А мой отец это что зашёл просто так и не заметно вышел?
— Трудно сказать. Влюбиться легко, да и ребёнок это дар. Без тебя бы она раньше умерла. Зря ты не веришь. Люди иногда умирают от самой простой тоски. Когда сердце, душа не может излить любовь на кого-то. Любовь — единственный критерий человека, отличающий его от чужих.

Другие расы любых галактик не умеют любить, и те, в ком нет древней крови тоже. Вот почему для них секс и супружество разные вещи. Почему так много ненужных, порой и непонятных, случайных связей, а семей почти не получается. Никто не настроен на поиск и ожидание той или того единственного. А твоя мама всё это чувствовала и встретила. Потеряв любимого, через второй брак получила тебя, и вновь осталась любящей женщиной.

Обычные влюбляются не понимая, что это не любовь. Эгоизм, существующий в людях, уже её исключает.
— Можно подумать в моей матери не было эгоизма? Нет, я не хочу обидеть её память и может проживи она дольше мы бы помирились. Но она не была идеальной.
— Не была, и эгоизма в ней было достаточно, но она сохранила главное, что нужно сохранить женщине в этом мире — чувство семьи и дома.

А то что и толстая, и семья срезана на половину в нескольких поколениях — это всё давно началось, и теперь ты знаешь почему. Люди поверили, что семья отныне не нужна, что они и без неё обойдутся. Родители — балласт, дети — балласт, браки — не понятно зачем и вообще их может и не быть. Достаточно встречаться и жить вместе пока это нужно и устраивает, а потом — до свидания. Ищем новых партнёров, тасуя кровь наследников. Какая любовь? О чем это?

Тёмные не просто так разбивали семьи. Одинокий человек уязвим и управляем. Вот что им было надо, если не считать, что ещё и вытравить кровь предков из людей. Но можно ли винить их? Люди охотно пошли за этой идеей, похоронив под современными призывами вековые традиции и устои. Кто-то удержался, кто-то убежал, а что в итоге? Такие, как твоя мама умирают от ненужности и от невозможности любить своих родных. Ты счастлив? Ты нашёл свою половинку? Даже не ищешь, попав под ту же обработку, что и все. Не задумываешься, что за всем этим может случиться, а вот на то, что во вселенной есть естественный отбор обижаешься.

***
Я смотрел в пол, и мне не вспоминалась ни одна из моих девушек, а мама стояла перед глазами, я видел как она окрывает меня одеялом, как светятся теплом, любовью её глаза. И как весь дом заполнен чем-то совершенно немыслимым — её счастьем. А потом я увидел себя в том лесу, и белокурую девушку, идущую метрах в трёх от меня, по другой тропинке: там, за могучими деревьями. Лёгкая поступь, нежная улыбка, смеющийся взгляд.
Семья? Оказывается в моей баламутной душе тоже есть её искры, но пока не мог в это поверить.
Образ матери теперь мне стал дорог, будто я вернулся в детство и начал все с начала.

— Так и есть, Денис, — Алекс наливал всем нам ароматный чай с какими-то неведомыми травами, — ты вернулся к истокам, вернее возвращаешься, но дорога ещё далека.


Глава 7

Поехали, брат, ломать систему

Грустно, тошно, мерзко. Души трещат по швам. И я тут такой, толкаю дверь, вхожу в метро. Офигеть, как всё надоело! Стою в вестибюле и так паршиво видеть всё то, что уже поперёк горла.

Вот блин, а если ещё на второй круг? Ошмётки останутся. Вроде уже Новый Год на носу, а глядеть тошно и больно — люди понурые, усталые, вымотанные.
— Суки вы, — обругал я чужих. Плевать, что не дюже как представляю их — не знаком лично. Но злости на этих падл был вагон, — На повтор, всё по новой и в беспамятстве. Сгнобить хотите? Не выйдет!

Меня прорвало и я сконцентрировался. Спасибо, хоть этому научили. Почувствовал, как подключился к полю вселенной, готовому помочь.
— Ого! Ща мы тут.

Алекс вырос, как из под земли.
— Ты что творишь?!
— Работаю. Отвали.
Он попробовал сгрести меня в охапку и вытащить из метро, но остановился, прислушиваясь к чему-то. Прочитал мои мысли? У него это запросто. Или тоже подключился к потоку? Тогда поехали, брат, ломать систему.

Я закрыл глаза и изменил все голосовые записи в метро. Вторым импульсом — тоже самое везде, где звучит реклама, объявления и то, что вливают в мозг со всех говорящих и показывающих СМИ.

Волны улетели и, расщепляясь, рассеивали информацию.

***
— Дорогие, горожане, — услышал я приятный женский голос. — Согласно распоряжению губернатора от пятнадцатого декабря, гражданам рекомендуется, в целях повышения иммунитета и своего здоровья, а так же здоровья окружающих, тщательно следить за наличием хорошего настроения.

В силу повышения требований к доброжелательности общества, напоминаем. Граждане обязаны быть приветливыми друг с другом, пожимать руки незнакомцам и желать наступающего праздника. Гражданам не рекомендуется сдерживать положительные эмоции. Каждый, кто не будет напевать, пританцовывать или как-то иначе демонстрировать прекрасное настроение в общественном транспорте, в такси, на остановках, получит общественное "фи". И будет считаться скучным, злобным, анормальным членом общества, что может повлечь за собой административную ответственность и неприязнь сограждан.

— Сдурел? — Алекс слушал застыв, как изваяние.
— Что тебе не нравится? Мне так даже очень в кайф. Как умел, так и сформулировал. Не пугайся — народ поймёт.

И я побежал по эскалатору, приветственно махая рукой всем, кто ехал на соседнем. Супер! Они махали мне в ответ и радостно оборачивались друг на друга.

Уличные музыканты разбежались по вагонам — тяжёлый день впереди: много придётся сыграть и спеть.
— Отлично, — подумал я, — ну, вселенная, чем ещё порадуем?

Навстречу попалась странная пара. Хорошо одетый дядька, нежно обнимал хрупкую старушку и спрашивал, — ну что вкусненького купить, бабуль? У меня бобла навалом. Зайдём в магазин и всё тебе купим. Хочу, понимаешь, — душа просит.
Я смотрел изумлённо им вслед. Надо же как по-разному радуются люди. И бабуле повезло.
— Мы молодцы, вселенная! Так-то оно лучше.

Я уже знал, что перчаточно-масочный карнавал сегодня вылетел на фиг во всём мире. Оставалось только представлять на скольких языках сейчас всем землянам рекомендуется доброжелательность и всё остальное.
— Ха, — сказал я себе, — это мы можем. Не логика правит миром сегодня, а сбой искусственного идиотизма..

Выйдя из метро, запустил ещё пару потоков и почувствовал, как люди с удовольствием покупали безделушки друг другу. Безделушки не такие уж и дешёвые сейчас. Ничего — даже простенький календарик был в радость.

Внутренним зрением я выхватывал фрагменты, как народ здоровался и приветливо болтал с попутчиками. Как радовались дети, даже самые плачущие. Довольные коты повылезали из своих закутков, греясь в человеческом тепле и доброте.

Кто-то знакомился, кто-то хвалил, говорил комплименты направо и налево. Другие помогали выходить из транспорта, играли с чужими детьми; травили анекдоты на ходу или рассказывали студентам лекции с таким пылом, будто в театре. Ой, сколько я всего вылавливал отовсюду и мне нравилось.

***
Алекс с Кириллом сидели во дворе на скамейке.
— А где Ольга?
— Кадриль танцует, — фыркнули они от смеха, — Вон, в той квартире на шестом этаже. Это ещё ерунда — пол дома Новый Год сегодня авансом празднует. Ты совсем рехнулся? Соображал, что может быть — это же ...

Я не дал им договорить.
— Ну не очень и что? Это вы все такие из себя серьёзные. Задачи решаете, будущее предвидите. Вот и ладненько, а я со своего шестка. Надо было думать, когда меня обучали техникам, а теперь я распоясался. Да ладно, не серчайте. Вы же говорите человечество приговорено. Отлично. Так пусть день отдохнёт. Завтра никто и не вспомнит — вы же всё сотрёте. Я прав?
— Сотрем, — кивнул Кирилл, и я понял, что и ему не так хочется возвращаться в хмурость прошедших дней.
— Пошли прогуляемся по улицам, — Алекс встал, пнул сугроб ногой, —
в конце концов до утра ты всё изменил. Отдохнём под снегопадом.

***

Командующий принимал горячую ванну. Кипящая вода расслабляла чешуйчатое тело и расправляла твёрдые складки на шее. Кровь согревалась, и это состоянии было истинным блаженством.

Под потолком загорелся экран. Зелёная физиономия с опущенными веками — секретарь всемогущего ящера дрейфил, стараясь не смотреть командующему в глаза.
— Разрешите прервать процедуру наслаждения. Срочная информация.
— Как это некстати! — Высочайшему совершено не хотелось выбираться из ванны.

В кабинет он прошёл в халате. Лёг в кресло, сделанное для возлежаний на советах и, вытянув перепончатую лапу, стукнул когтем по столу.
— Что за срочность?
— Люди, высочайший...
— Их вопрос решён. Чтобы там не натворила эта мелкая кучка сопротивленцев, нас не остановить. Есть ещё что? Если только это, казню! Тревожить по мелочам!
— Это не мелочи. Они создали волны энергетики...
— Сопротивленцы?
— Люди. Все люди, как один. Наши рабы в том числе — либо пляшут и веселятся, либо ничего не знают и в стопоре. Простите, высочайший, в отключённом состоянии.

Командующий осклабился, щёлкнул зубами, провёл языком по ручкам кресла, — Я сам тебя сожру. Что ты несёшь? Это невозможно.
— Смотрите, — секретарь развернул экран и включил запись.
— Поют, танцуют и улыбаются? Кто разрешил?! Кто посмел! Выродки! Не досмотрели!!! Как мы замкнём время с такой волной сбоя? Кто запустил вселенский поток? Он? — разъярённая морда ящера зависла над монитором. — Тот самый ученик? Я же велел убить! С такой ерундой не справились уроды? Лично разберусь. Пшёл вон!

***

Мы шли по улице, в воздухе носились снежинки. Не снегопад, а просто снежинки танцевали на ветру. Я задрал голову вверх.
— Ночь светлее сегодня.
— Не думаю, — Кирилл настороженно прислушивался. — Алекс, пошла связь со всеми отрядами. Передают, что два тёмных волновых потока чужих, слетели с вот этих координат, — в воздухе повисла какая хрень с сияющими точками.
— Резкая смена энергетики землян отбросила их оттуда. А почему они там были? Точно! Это ещё ресурс для замыкания времени! А мы думали там одна запаска.

— Ну Дениска, ну малец! — Алекс смотрел на меня, как на мальчишку в песочнице. Не твоя бы сегодняшняя выходка, мы бы могли недосмотреть один их объект.
Не скучай, мы скоро вернёмся.

Оба друга растворились, а мне захотелось гулять всю ночь до рассвета. Идти под снегом и не думать ни о каких глобальных вопросах.

Страшно удивился: как много людей на улице. Снег зажигал настроение каждого. Собаки рвались с поводка, лая на снежинки, а люди просто шли, разговаривали, смеялись.
Лица были такие, будто никаких неприятностей, тревог, страхов и в помине не случалось. Словно и вправду этот вечер был самым новогодним из всех.



Глава 8
Только ответь и я не буду больше отгадывать загадки


Снегопад разошёлся не на шутку, словно и он был счастлив в вихре человеческой радости, поднимающейся ему навстречу.
Я шёл по улице, глядя на припозднившихся прохожих, замечая огоньки гирлянд в окнах и ту особую, предпраздничную атмосферу, которой мне так не хватало.

Снег кружил и падал — я шёл и радовался. Сумасшедшее состояние влюблённости в мир, который увидел впервые. Алекс прав. Я, будто ребёнок открывал всё заново. И что такого? Никогда не поздно начинать новый путь. Вон, Толстой в восемьдесят пошёл искать себя, а мне всего ничего и дорога легка и прекрасна.

Мимо пробежала девчушка. А я настолько ошалел, что сразу и не узнал её.
Вот дурак замечтавшийся, — это же Ольга. Она одна умела так изящно и ловко бегать.
— Стой, — заорал я и рассмеялся. Она оглянулась, остановилась, повернулась ко мне, улыбаясь и чуть склонив голову к плечу. Потрясающе! Вселенная, ты не подводишь меня. Я сейчас храбрый до одури и счастливый. Всё скажу ей с ходу. Всё, что понял, о чём догадывался. Скажу! И...

Наши взгляды встретились и меня отшвырнуло прочь.

Не Ольга стояла передо мной. В её образе веселилась та самая мерзкая ящерица.
"Что же ты делаешь чудовище? Прикинулось моей Василисой Прекрасной? Злобная ты скотина, а расчёт верный. Я никогда не смогу ударить, даже зная что это другое существо. Это невозможно, ибо я вижу её голубые, сияющие, как звёзды глаза. Длинные, распущенные волосы, тонкий стан, нежный румянец на щеках".

И я стоял одеревеневший, не смея поднять руку на ту, что была дороже всего в мире.

Тварь изгалялась. Ей мало было влезть в чужой образ. Ей надо было испоганить его.
— Ну как же, дорогуша. Мой любимый мальчик. Такой прелестный, такой сексуальный, такой земной и необыкновенно дерзкий любовник. Где любящий взгляд? Где твои ласковые руки? Пойдём, я подарю тебе жаркие объятья, незабываемые ночи страсти, своё розовое тело.

Нет, это была не Ольга. Облик, голос — её, но не слова, не эти вульгарные мысли. Тварь веселилась, глумясь над нами.

— Денис! Прочь с дороги! — голос Алекса летел откуда-то сверху, — Беги!
Но я стоял, не чувствуя своего тела, загипнотизированный, застывший и беспомощный. Голубые глаза превратились в жёлтые, злые и наглые.
Я понимал, что ребята рядом, но и ящерица не дура — сообразила. В поднятой руке что-то вспыхнуло, и я вздрогнул, сжался и ослеп от дикой боли.


***

В голове шумело. При каждом ударе сердца, боль молнией проносилась по всему телу.
Видимо я был в отключке и не почувствовал, как оказался дома. Алекс стоял у стены. Никогда не видел такого лица у него. Отрешённый, со сжатыми губами, словно ушедший куда-то так далеко, что его здесь и нет на самом деле.

Ольга держала меня за руку. Настоящая Ольга. Моя кудесница, легконогая бегунья по мягкой траве в сказочном лесу. Она сидела на полу рядом с диваном и держала меня за руку.
— Кирилл, попробуй ещё раз — она не плакала. Или плакала без слёз. Сердце застучало быстрее. Сквозь боль пробивалась одна единственная мысль: "Вот теперь я могу спросить".
И мне правда было так легко, что можно не ломать голову и не молчать, не следить за ней украдкой, не мучиться в сомнениях.
— Я умираю?

Не ответила. Только пушистые ресницы опустились вниз и дрогнули.
— Оля, а про вторые половинки... Вы, пробуждённые, их не ищете среди обычных? Мы не пара — слишком всё разное?
— Да сделайте вы что-нибудь! — Она заплакала, подняла на меня глаза полные слёз, а я смотрел и не понимал зачем она плачет. Ведь наверняка всё к лучшему. Только ответь и я не буду больше отгадывать загадки.

— Ничего не сделать, — Кирилл сидел на корточках под окном, — оружие чужих убивает всегда. Странно, что эта тварь не спалила его сразу.
— Что тут странного? — Алекс говорил без эмоций. — В духе монстров проделано. Сгореть — быстро, а видать нужно было, чтобы мучился, умирая медленно. И он страдал бы, и мы. Это не просто убийство, это кара высокомерных тёмных и их легиона.

Я сниму тебе боль, — она положила руки на виски, и мне действительно стало легче.
— Про половинки скажи. Я ведь умру, и даже если не услышу, что хочу это не так важно. У меня не будет целой жизни, чтобы переживать, — я постарался улыбнуться, но губы не слушались.
Что-то уносило силы. Перед глазами начало плыть. Увидел, как стало размываться олино лицо . Мне хотелось закрыть глаза, но не хотелось расставаться.

И ответ? Она ещё не успела...
— Оля, пожалуйста, скажи, — видно, разобрала по губам — своего голоса даже я не услышал.
— Ты не обычный, — взглянула на меня и, почти исчезая, договорила, — ты и есть моя половинка. Я обязательно найду тебя, а ты найдёшь меня где бы мы не были, в какие бы времена не жили. Мы всегда будем искать и находить друг друга.

Найду, Денис, держись, не уходи...

***

Серое марево сменилось темнотой, а потом пошёл снег вперемешку со звёздами. Я ничего не чувствовал, кроме огромной радости — я её половинка! А она моя.

Звёзды сливались в сияющий поток. Всё вокруг сияло и переливалось. А издалека, почти неслышно, кто-то кричал: "Держись! Не уходи!".
Я бы держался, да вокруг было только сияние, а за него не удержишься. С ним просто летишь.

Летишь, понимая, что сияет вся вселенная, перекраивая тебе в то, что нужно ей.



Глава 9

Сон и новые личности Татьяны Палны

Никому на свете, даже самой себе, Татьяна Пална решила не признаваться, что сошла с ума. Пусть и не на долго, но раздвоение личности для ответственного работника это не симптом, чтобы побежать обследоваться в клинику. Это повод быть отстраненной от интересной и весомой должности, неплохого оклада и более менее привычной жизни.

К тому же легче сделать вид, что ты не помнишь себя лежащей дома, пытающейся унять головную боль, а в это же время скачущей в обнимку с Дедом Морозом и сидящей на столе. А ещё, позволившей остаться детскому саду и себе в том числе, без дорогих, современных подарков и ежегодной суммы на развитие воспитательной, впитальной и даже вбивательной работы.

— Оно того стоило, — продолжала убеждать себя заведующая.

Татьяна Пална обзванивала конторы, которые проводили детсадовские мероприятия. Рекламу инета послал куда подальше, желая исключительно личного контакта, а ещё лучше под видеозапись, чтобы потом знать где она начнёт раздваиваться.

В той компании, откуда, судя по бумагам, прибыли те весельчаки, ей сообщили, что сотрудник уволился и личного телефона не дали. Про горку и снег там вообще ничего не знали. Это было очень странно, но странностей теперь накопилось так много, что они её уже не особо выводили из себя.
Подумаешь там не помнят или не хотят признаваться. Зато
все остальные в её царстве государстве не только помнили, но и жаждали повтора.

Напрягало, как и страх, что кто-то наверху будет недоволен этим безобразием, которое она не только позволила, а и сама в нём участвовала.
— Эх, — подумала Татьяна Пална, и ведь правда позволила и участвовала. Если спросят-то, что скажу? Сошла с ума, извините? Ну сошла и что теперь?

Несколько дней назад, почувствовав себя и сумасшедшей, и страшно обиженной злым волшебником, загнанной в тупик, она вдруг поняла, что совсем зря повзрослела. Потому что спрятаться за саму себя ещё никому не удавалось.

Да и провалов таких до сих пор у неё не было — всё шло как по маслу.

И вот теперь грянуло, а рассказать нельзя, а думать не надо, а бояться боязно, а отвечать можно, но непонятно когда и за что.
Тяжкие думы ворошили извилины в мозгу, и опасаясь уже и раздвоения, и растроения всех своих личностей она поехала к родителям.

А если на чистоту — она поехала к маме. Ей, взрослой, твёрдо стоящей на ногах, солидной женщине, умеющей справиться с любыми трудностями и научившейся повелевать и требовать, потребовалась мама и больше никто.

Не была у стариков лет пять. Иногда звонила, пару раз даже по скайпу и считала этого достаточно.
Сейчас и скайп не мог заменить того, что она помнила с детства.

Татьяна Пална рыдала на плече худенькой старушки, и впервые за последние дни ощутила себя защищённым ребенком. Мама поймёт и может и не поможет, но ей всё равно было легче.
Выговорившись, наобнимавшись, наревевшись она с ужасом прошлась по маленькой квартирке. Ей стало стыдно. Старики жили по-стариковски. Чистенько, но как-то грустно, по-сиротски.

Почему они никогда не просили у неё денег? Помочь с ремонтом, купить новую мебель? Почему отец до сих пор всё мастерил, чинил сам? Вон, для цветов какую-то рогозюлину соорудил. Да всё можно купить готовое, что маяться-то? Ну почему они ничего ей не рассказывали? А ей не приходило в голову, что им чего-то не хватает, что они постарели и не так просто бегать в магазины, да ещё искать что-то тем, кто в интернете не очень-то и разбирается. Ведь они всё — по старинке, — поняла Татьяна Пална, — денег им не надо — хватает по их-то запросам, а вот ухода, тепла от меня задрыги — нет.

Теперь родители живут у неё — места в трёшке хватает. Конечно сопротивлялись, конечно захотели перевезти всё своё и светились нежностью, словно она не раз в пять лет заехала, а каждую неделю навещала.

Как ни странно, но и Татьяна Пална не дюже как расстроилась из-за предметов старины глубокой, лежащих повсюду. А что страшного — ещё не расставлены, не разобраны. Постепенно, а пока руки не дошли. Вот уж точно не повод раздражаться.

Зато она чувствовала, что сделала, что-то очень верное. Верное и для себя, и для них, и для чего-то ещё, что пока совсем не укладывалось в общую картинку этих сумасшедших дней. Родители стеснялись, а она неожиданно почувствовала себя так, как много лет назад. Семья. И у неё теперь есть не одна работа, не супер современная квартира, а дом с кастрюлями борща наваристого, мамиными пирожками и запахом детства.

Оставалась работа и этот чёртов Новый Год, будь он не ладен. Понятия не имела как его проводить. Мамочки задолбали. Татьяна Пална молча наблюдала, как родительский коллектив раскололся на два, почти враждующих лагеря. Один, страшно недовольный ни тем, что было, ни тем что возможно будет. Второй был горой за. И не только за праздник, а вообще за смену климата и обстановки в элитном саду на более душевную и детскую: по мотивам бабушкиных времён или по исконно русским. Вот мотивов Татьяна Пална не знала вообще, а помощников звать получалось не откуда.

— Здравствуйте.
Ещё бы несколько дней назад, вот так запросто без звонка и к ней в кабинет... Да кто посмел бы, но теперь всё изменилось, и Татьяна Пална плыла по реке перемен, полностью доверяя течению — другого не оставалось.

— Вакансий нет, — уныло обронила и тут же пожалела, ибо девушка была удивительно хороша и такую бы воспитательницу...
— Я не устраиваться к вам, — мило улыбнулась, — я организатор праздников. Объезжаю детские учреждения с предложением...
Татьяна Пална поняла, что сон продолжается и обрадовалась. И добрый волшебник из детства наколдовал то, что ей надо.
— Новогодние? С горками, снежинками и Морозами проводите?

Фея, посланная волшебником, кивнула и улыбнулась, отчего её сияющие голубые глаза показались солнечными и очень знакомыми.
— Снег можно из чего-то? Такой и сверху, и внизу сугробами?
— Можно, — я Ольга, — она протянула руку знакомиться. Слышала, что вы пробовали такой ретро праздник. Как раз со снежком, с костюмами, с играми, песенками. Наша фирма может провести подобный. Согласуем проект?

— Милая ты моя, — Татьяна Пална светилась от счастья, — не надо согласовывать. Делайте за любую цену.
— А родительский комитет возражать не будет?
— Пусть только попробует! В российском элитном детском саду отныне только те дети, которым нужны не подарки, а радость от праздника. Дебилы воспитываются не у меня.

"Что я такое сейчас сказала?", — Татьяна Пална обернулась на зеркало. Увидела как раскраснелась, но в зеркале было одно отражение — никаких раздвоенных личностей.
— Не переживайте. Всё будет так как надо: в лучших наших традициях.
— В лучших! С живой ёлкой и без подарков. Зайчики и медвежата со снежинками.
— Ну отчего же без подарков? — удивилась Ольга, — хотя бы символические, новогодние, от Дедушки Мороза.

— Решено, — Татьяна Пална была согласна на всё. Сейчас почему-то она чувствовала себя одной из. Только из кого именно — не понимала, но они ей нравились, как вот эта белокурая красавица. Она ещё раз взглянула на девушку и вздрогнула. — Началось! Нет! Я ничего не видела, всё хорошо.
Заведующая вновь убедилась, что в зеркале только она. Никакой Снегурочки, как две капли воды похожей на Ольгу, только не сидящей перед ней, а бегающей вокруг горки по снегу с ребятками.

"Нет — померещилась. Ну со мной теперь случается".

***

— Порядок, — Ольга вышла из детского сада довольная, — мы в деле. Готовы повторить?
— Это что опять снегопад в зале? И я твой дедушка? — Кирилл поднял бровь.
— Нет. Не надо снегопада в зале. Сначала на улице наиграемся, а потом в зале. Ещё есть время придумать.
— Не отказалась? — Алекс недоверчиво слушал друзей.
— Что ты! Обрадовалась, а ещё у неё такие проекты. Ты бы видел. Она мне и показала и, сбиваясь, жестикулируя, такое рассказала, что и верится, и нет.

— Я видел. Пока вы там болтали просмотрел все её файлы с заготовками. А ведь дама-то с характером. Обычная, но пробивная. — Кирилл закрыл глаза и замолк на несколько минут. — Вот это да! Уже в следующем году десять процентов детских садов будут работать по новой программе.
— Всего десять, — огорчилась Ольга.

— Был бы здесь Денис он бы тебе объяснил лучше, но я за него теперь, — Алекс стал сразу серьёзным и злым. — Не только та тварь получит по заслугам, а все твари обломаются. Это же дети, которые будут знать исконное, свои традиции, ремёсла. Смогут выбирать: наше в себе пестовать или чужое. Это не один удар по врагу. Это залп по пиратским кораблям чужих. Они же так уверены, что уже приготовили себе блюдо из легко управляемых детских мозгов, а не выйдет. Пусть и обычные все, да только не по зубам им наши дети и те парни, которые не прошли пробуждения, умерли, но остались в строю и воюют дальше.

— А если чужие прознают и как с Денисом...
— Ну уж нет! Кирилл, начинай подбирать воспитателей, педагогов и весь персонал из тех, кто духом не пал и наш. На страшном опыте не ломаются, а учатся. Смотрим и не выпускаем из-под контроля. Не только и хвост ящерицы сюда не пролезет, а и ни один из их прихвостней близко не подойдёт. А подойдёт случится необъяснимое наукой самовозгорание. Лично позабочусь о защите.
Хватит на этом — пора и своими делами заниматься

***
Ольга не пошла сразу за друзьями. Остановилась, взглянула на вечернее небо. Ни звёздочки. Серое, скучное. Или у неё так в душе с того дня? Вот и видится всё кругом грустным, да серым.

Она вздохнула, сунула руки в карманы и медленно пошла вперёд.

На перекрёстке их догнал снегопад. Завис над переходом и завертелся юлой. Словно играя, звал за собой. Ольга сделала шаг вперёд, подставила ладошку. Снежинки ложились на неё и таяли, а ей показалось, что прежде чем растаять они были не холодные, а теплые и нежные. Как будто, кто-то невидимый долго согревал их в руках, а потом отдал ей и остался сам каплями воды на ладони.

Снегопад облетел вокруг перекрёстка, осыпав их с ног до головы пушистым снегом, будто обнял каждого, и понёсся чудить дальше.



Глава 10

Это мой дом

Ночь была божественно хороша. Я стоял прямо под звёздным небом. Лёгкий морозец пощипывал щёки, вокруг лежал пушистый снег, и ни одна ветка не шевелилась. Мир, словно замер, затих пред красотой жизни.
Или так чувствовал я, глядя на мерцающие звёзды, дыша свежайшим воздухом, готовый взлететь и нестись ввысь.
— Сейчас бы крылья, — расправил плечи и пошёл веред, приглядываясь к тёмным окнам в домах.
Захотелось чайку. Горячего, с запахом ароматных трав...

"Стоп... Запах трав... Что со мной? Один, ночью посреди улицы? А зачем я вообще вышел, почему не помню ничего?".

Что-то взорвалось в голове. Сверкающая молния пробежала перед глазами, и калейдоскоп воспоминаний хлынул лавиной.
Я переживал немыслимое заново и не верил. Последнее воспоминание — полёт в сияющем нигде. А сейчас я здесь, под звёздным небом на родной улице.

Либо мне всё приснилось и, став лунатиком, я вышел прогуляться не просыпаясь. Либо меня убила та дрянь, и я сгинул. Потом нечто или некто меня воскресило.

Нет чтобы сразу бежать к друзьям, я наоборот сжался при мысли, что увижу их снова. Ведь либо я неизвестно что, либо я болен. А может вообще давно сошёл с ума, и всё пригрезилось. И друзей никаких нет в помине.
Меня бросала то в жар, то в холод, и было страшно.

А ещё я вспомнил снег на перекрёстке. И вот там меня не было. Был снегопад, летящие в ольгину ладошку снежинки, и ощущение, что этим самым снегопадом, как раз я-то и был.
Чертовщина какая-то.

Я ещё постоял на краю своих раздумий и не нашёл ни одного варианта, кроме попробовать связаться с друзьями. А там, будь, что будет.

Стучало в висках — это же дико во всех случаях. Если не получиться — я псих, и всё привиделось. О, как я затоскую и куда пойду с такими рассказами. Или молчать вечность? Но если всё правда, то я никогда не узнаю почему умер и как воскрес. А что подумают они? За кого примут и примут ли? Ведь тогда Кирилл говорил, что оружие чужих всегда убивает. А я жив?

Ворох мыслей, чувств, сомнений и страха тянулись за мной шлёйфом, но я заставлял себя идти, закрыв глаза, и звать тех, в кого и верил, и не верил.

***

Я ничего им не рассказал толком. В той лавине слов, которую я не мог остановить, вряд ли что-то можно было сразу уловить. Но сейчас это не было важным. Важнее, что я не сумасшедший, и всё продолжается.
Ольга взяла меня за руку и мне стало спокойнее. Не боятся меня, а вот я боюсь — я ничего не знаю, понятия не имею тот ли это я. Или кто я?
— Ты человек, Денис, а вселенная может вернуть того, кого надо возвращать. Понять бы зачем. Случай уникальный.
— Я помню, что там, среди сияния, меня перекраивали что ли, и мне было спокойно лететь, но я себя не видел — одно сознание и всё. Может меня в монстра перекроили и я вас сейчас всех убью.

— Не неси ахинею, — Алекс смахнул пару снежинок с рукава, — пошли домой там разберёмся.

***
— Как это не убить?
— Да так. Мы отбились от их замысла замкнуть время и не без твоей помощи, но чужие не живут среди нас. Если они здесь и появляются, то всегда с фокусами: аватары, похожие на людей; влезают в образы, то бишь мерещатся; голограммы, да много у них в запасе. Им сюда нельзя и не надо особливо, ибо действуют через людей.

Излюбленный метод: чужими руками, не пачкая своих и вроде не виноваты. Ищут жадных до денег, власти, славы, непотребства. Находят и готов вражеский агент. Ты их повсюду видишь. Избранные хорошо живут у всех на виду: не прячутся и работают на уничтожение всего живого. А потом, когда землян не станет, чужие выпотрошат окончательно планету и свалят.
— А те, кто агенты?
— Кто знает. Кто-то из них и сам не понимает, что творит. Кто-то понимает, да жадность велика и уверен, что хозяева его не позабудут: прихватят в космические просторы с собой, наградят ещё и бессмертием.
— Так и случиться?
— Вот уж гарантировать я бы не стал.

— Так надо рассказать людям. Всем людям. Рассказать, кто управляет миром, что сюда лезут твари из космоса, что есть кто продажен...
— Ага, передачу организуешь, блогером станешь?
— Ну вы же можете всё перекрыть. Весь интернет и показать.
— Во-первых, можем, но не на долго. Любые технологии контролируются чужими. Во-вторых, — мало показывали, мало рассказывали? Ты глянь хорошенько и сам припомни. Пока нас не знал сколько информации мимо пролетело? Ты верил? Нет. Ну чуть-чуть если только. Тебе же доказательства подавай. Вот ты их получил и заплатил жизнью.

Знаешь сколько каждый день платят жизнями? Миллионы землян, а уж про нашу страну и говорить страшно. Мы чужим — кость в горле миллиарды лет. Это древняя война. С таких времён, когда нашей расы здесь ещё и не было. Были Древние, чья кровь ещё в ком-то осталась, да с каждым кругом и её всё меньше.

Обычные люди не воспримут ничего, пойми. Должно что-то произойти.
— Например?
— Не знаю. Но знаю, что ещё могут те гады устроить. Запросто сделают несколько голограмм новых богов и явят людям. И люди, узрев, будут служить им снова, и снова, ибо воочую видели. Это для большинства единственный критерий, а вот традиции... Все традиции, все знания — это пшик, ибо не сохранились, ибо исказились и полный разброд. Никто и слышать не хочет, что просто так не могло всё не сохраниться или исказиться. Проще верить, что и не было. Выдумки убогих, полудиких.

— Так мы же вымрем так?
— Не заметил, что уже вымираем и деградируем?
— Алекс, — Кирилл тронул друга за плечо, — Не спеши. Закончим ликбез. Денис ещё не готов. Пройдёт пробуждение и тогда...
— Не готов! — Алекс вспылил, — а я тоже не готов к его воскрешению. Да, он наш, но он, ты посмотри, такой, как обычные. Ему подавай чудеса сразу, отключи инет и поведай. Он верит, что этого хватит, ему жалко людей, хотя уже много повидал.

— Алекс, остановись, — Ольга явно волновалась. — Радость у нас: наш Денис вернулся. Ещё несколько дней и объясним по порядку. Не совершай ошибку. — Не поймёт всех вариантов.
— Если не дурак, если кровь древних в нём сильна, — поймёт, — Ольга хотела ещё что-то сказать, но не успела.
— Получай расклад, недопробуждённый, жаждущий всех спасти сегодня. Есть несколько вариантов развития. Первый — это гибель всех людей и планеты, а потом...

Я не хотел слушать, что потом, а про этот вариант я уже знал. Про то, что обычные это стадо, которое и подлежит утилизации, потому что ну, не хочет просыпаться. Мутировать — это запросто. Вымирать тоже, а будить не надо — не проснутся. Спасать не надо — не это главное.
Я не хотел ничего этого слушать и пожалел, что вернулся. Лететь среди сияющей вселенной было хорошо. Жить на погибающей планете и ничего не делать — отвратительно.
— Денис, стой!

Но я уже бежал по лестнице вниз.

Ночная улица встретила меня снежным вихрем, словно и ей было так же тошно, как и мне. Снег летел огромными хлопьями, и ветер сбивал с ног.
Ольга догнала меня на перекрёстке
— Ты же моя половинка, — я смотрел сквозь снег и тонул в её небесно-голубых глазах, — ты ведь всегда отыщешь меня, а я тебя. Поверь, я не могу жить без тебя, но признать себя пробуждённым, особенным и пальцем не пошевелить для других, — я тоже не могу. За одну жизнь я хоть что-то успею сделать. Пусть очень мало, но успею. Это мой дом, как и всех тех, кто живёт здесь спящим и ничего не понимает, не ведает.

— Ты не понял, — она коснулась ладошкой моей щеки, — ты ничего не понял. Алекс наговорил всё сразу, а ты решил, что мы и Древние, и вселенная бессердечны. Ты не знаешь других вариантов...
— Вот, — я коснулся кончиками пальцев её губ, замкнул уста, — Вот именно. Я не знаю других вариантов, а остальные вообще ничего не знают. Иди, продолжай то, что должна, а я буду ждать. Буду жить и надеяться, что вы справитесь, и остальные варианты сработают, а не естественный отбор несостоявшегося человечества.

Я заставил себя развернуться и шёл наугад. Снег засыпал меня, я не видел пути, но я знал, что иначе не смогу. Я открою издательство, найду спонсоров, найду других, таких же как я, и мы хоть, что-то сделаем. А главное, я никогда не стану верить в первый вариант. Буду верить в те, которые я не знаю, потому что они есть. Так мне будет лучше. Может второй или третий — плоды дел людских во благо Матушки-земли и всех, живущих на ней.

***
— А ты герой, Алекс, — Кирилл взял с подоконника связку ключей, — пошли. Он не скоро сюда вернётся, если вообще вернётся. Вот так теряют своих.
— Не теряют, а сам ушёл. Горяч больно, тороплив. Слушать уметь надо. Я сказал, что обязательно всё и все погибнут? Это не нам вообще решать, может уже завтра помощь будет от...
— Вот ты бы это лучше и говорил. А ещё лучше дождался бы, когда он остыл бы, больше пробудился бы. Мальчишка же.

— Вот, что я вам скажу, — Ольга была удивительно спокойна, — Горевать тут больше всех мне бы надобно, да только не буду. Подзабыли, мальчики, что благодаря ему, мы не дали замкнуть время? Да, да. Память отшибло? Его детская выходка и энергия всех землян. Припоминайте. Это что каждый день вот так люди вместе радуются?
— Но делали-то мы.
— А начал он.

— И про участь обычных Денис ничего не знает. Вот только ты бы, Алекс и ты, Кирилл в детском саду не бились бы, а он бился и получилось.
— Это же мелочь, Оля, — люди порой остаются людьми. Добры и созидательны временами, но...
— Оставь свои "но" при себе. Уважай выбор друга, коли так получилось. Я верю в него и буду ждать, когда вновь встретимся. А пока работаем дальше. Не трогайте мою половинку, пусть в нашем лагере потеря, но для людей, для тех, кто ему дорог это приобретение. Может и капля в мировом океане. Да ведаю я, — у вселенной ни одной случайной капли нет. Всё — океан энергий, и у каждого своя задача.

Исправлять ошибку поздно, а будет ли она во благо, не нам знать, коли мы свои — нам верить.

В окно со всей силы ударил снежный вихрь и распахнул его настежь, засыпав пол свежим снегом.
— Вот так-то, Алекс, — Ольга кинула в него снежок, — Разозлил ты ветер своим недовольством. Лови!
— Не бросайся, холодно же. Закрывай окно и ладно, согласен. У каждого из нас свои задачи. Не спорить же с тобой, когда у тебя снежные вихри в друзьях ходят.

Кроны деревьев хохотнули и бросили ещё снега в распахнутое окно. Смеющийся, танцующий вихрь сразу превратился в лёгкий ветерок, летящий разбрасывать снежинки по улицам спящего города.