КРАСНЫЕ БОСОНОЖКИ НА ВЫСОКОМ КАБЛУКЕ
(Из цикла «Рассказы попутчиков»)
Эту историю рассказал мой попутчик. Ехали в одном купе поезда. Как иногда бывает – выпили, разговорились. Зашёл разговор о снах: сбываются ли сны? Что такое сны вообще? И вот его рассказ.
***
– А давай съездим на набережную? Сегодня там будут чествовать спецназовцев, будет праздник. Сыновей возьмём, думаю им надо увидеть настоящих мужчин – защитников Родины. Ведь они наши будущие защитники.
Выходит, отца своих детей – то есть меня – она за настоящего мужчину не принимает?..
За окнами лето. Ясный день. Выходной. У меня были другие планы, но, видимо, жена уже твёрдо решила ехать на набережную и её не переубедить.
Ехать не хотелось. Зачем мне смотреть на мужиков в военной форме? Вообще, я военных уважаю, как защитников Отечества, но ехать не хотелось. Вот и старший сын – ему пятнадцать лет – наотрез отказался от поездки. Младшего, семилетнего сына, жена не спрашивала. Одевайся!
Сама, не дождавшись моего ответа, тоже стала собираться. Жена у меня красивая. И выглядит моложе своих лет – ей сорок, а выглядит на тридцать. Когда мы с ней идём рядом – больше смотрят на меня: да кто он такой? почему так повезло этому доходяге?
Жена принарядилась ярко и, я бы сказал, вызывающе: светлое полупрозрачное платье до колен, на груди глубокий вырез; красные босоножки на высоком тонком каблучке; на плече миниатюрная красная сумочка. И солнцезащитные очки-хамелеоны.
…Военные хаотично перемещались по большой асфальтовой площадке, она возвышалась над землей – была насыпной. Её сделали недавно: и трава на насыпи ещё хиленькая и лестница, чтобы подняться на площадку, деревянная временная. А так, вокруг, всё обычно для набережной: деревья в ряд, скамейки для отдыхающих, киоски и лотки с закусками и напитками.
Спецназовцы как на подбор: все выше среднего роста, но не сказать, чтобы высокие; крепко сбитые – форма полуприлегающая, угадывается мощная мускулатура тела, – коротко стриженные и без головных уборов. На груди у всех орденские планки. Все военные усатые. Усы не такие, как, допустим, у Сальвадора Дали или, хотя бы, как у Чапаева, нет, напротив – короткие аккуратные усы. Усики. Колющиеся, а не щекочущие.
Заметно, что спецназовцы пьяны. Старшие офицеры пьянЫ едва – младшие едва стоят на ногах. Я понимаю, дело тут не в количестве выпитого: старшие офицеры выполняют в данном случае официальную миссию и в руках себя держат, не дают себе расслабиться, тогда как младший офицерский состав и рядовые гуляют вволю – сегодня им дозволено всё.
Я держу сына за руку. Ни ему, ни мне здесь не интересно. Говорят, вечером будет концерт со «звёздами», вот и сцену начали сооружать…
Досадую на себя: почему не возразил жене? – постоянно выполняю её капризы. Кстати, где она? Оглядываю толпу. Нашёл – она в окружении нескольких военных. Видно – безмерно рада вниманию. На площадке много женщин, но таких красивых и ярких, как моя жена нет. Она отличается от остальных, пришедших сюда женщин, как отличается цветок, выращенный в оранжерее опытным садовником, от скромных полевых цветочков.
Мужчины в военной форме кружатся около неё, как шмели вокруг цветка, источающего сладкий аромат. Что-то говорят ей: наверное, рассказывают армейские анекдоты. Жена, запрокидывая голову, смеётся. Ей нравится внимание храбрецов и богатырей.
Я начинаю злиться и хочу увести её с этого «праздника». Иду к ней, но… её там уже нет.
И тут вижу на краю площадки такую картину: стоит жена, а напротив неё совершенно пьяный молодой спецназовец. Он среднего роста, черноволосый – в отличии от остальных военных, те поголовно светло-русые, – ну и, конечно, непременные усы. Форменной рубашки на нём нет: или потерял, или где-то оставил. На нём тёмно-зелёная нательная майка. Он до черна загорелый и кажется от этого грязным. Руки у него большие и сильные, шея неестественно толстая. Он похож на племенного быка. Такие быки пасутся на аргентинских лугах. В день они осеменяют до десятка коров. Солдат тупо, как бык, смотрит на жену. Широко расставив ноги медленно приближается к ней, тянет свои толстые грязные руки к изящному созданию в светлом воздушном полупрозрачном платье. Он смотрит жене в глаза, и я понимаю почему: они для него, как точка опоры, отведи он их в сторону – сразу потеряет равновесие и упадёт.
Но жена рада его «обществу», она смеётся, отбивается от его рук, что-то говорит ему. Что может говорить пьяному солдату интеллигентная женщина: кандидат искусствоведческих наук, заместитель директора областного художественного музея?
Я долго этот эпизод расписываю, на самом деле, как всё это увидел, сразу подошёл к жене, взял её за руку:
– Пошли отсюда!
Жена тут же изобразила из себя жертву:
– Он ко мне нагло пристаёт! – показала пальцем на солдата.
Я принял боксёрскую стойку. Жена схватила меня за руку: пошли отсюда. Я упираюсь: честь жены, честь семьи…
Пьяный солдат стал медленно подступать ко мне. Его руки, чёрные, огромные, как брёвна висят вдоль тела.
– Эй, мужик, уйди отсюда или я тебя ударю. И ты умрёшь.
Жена чуть ли не вопит: пошли к машине!
Подходит офицер. По виду большой начальник собравшихся на площадке спецназовцев.
– В чём дело? – спрашивает он и внимательно рассматривает жену. А рассматривать есть что: она в своём полупрозрачном платье, как голая: непременно привлекают внимание мужчин маленькие тёмно-бежевые трусики, они хорошо просматриваются через платье.
– А ни в чём! – улыбается ему жена и тащит меня к машине. Важный офицер провожает нас – видно он понял в чём дело. Я оборачиваюсь. Через толпу, разгребая её в разные стороны, за нами медленно, но уверенно, идёт пьяный солдат в зелёной майке.
Двери моего автомобиля уже открыты и жена, прежде чем сесть в авто, говорит важному офицеру:
– Занимайтесь воспитанием ваших солдат, вон тот, в майке, преследует меня и грязно пристаёт, – хотя минуту назад говорила, что «ничего не происходит».
– А вы снимите его приставания на видео. Это будет веским доказательством, и мы этого наглеца примерно накажем, – говорит важный офицер и уходит. Уходит слегка шатаясь, он, как и все люди в военной форме, сегодня пьян.
Жена, действительно, быстро достала смартфон и начала снимать солдата. Я гляжу на экран телефона: вижу тупое и пьяное лицо солдата, вижу, как своими огромными ручищами он хочет кого-то схватить. Но вижу только экран телефона – солдата рядом нет.
– Постойте! – кричит жена и, догнав офицера, даёт телефон ему в руки.
– Вот он, видите, он грязно приставал ко мне, накажите его хорошенько!
Самый главный офицер смотрит больше на мою жену, нежели на экран смартфона. Он берёт её за руку и, вроде бы успокаивая, гладит её по руке, гладит по спине, ниже спины… И, как бы спохватываясь, приказывает подчинённым:
– Задержите его! Ах, какой негодяй! – офицер мотает осуждающе головой, но всё ещё смотрит не на экран телефона, а на мою жену.
И она опять в центре всеобщего внимания. В это время я начинаю понимать, что эта «моя жена» на мою жену внешне не похожа, хотя какое-то отдалённое сходство всё же есть. Скорее она «жена во сне».
Солдата со всех сторон обступили сослуживцы, они пытаются связать его, задержать. И тут он посмотрел на меня. Трезво, внимательно и, словно что-то с ним произошло – он вырвался из рук военных и побежал. Но куда бежать? – всё равно изловят. И вот он что сделал: добежав до края площадки, он лёг на насыпь, быстро, словно фокусник, достал откуда-то небольшой автомат – типа израильского «Узи» – направил дуло в свой задний проход и выстрелил. Выстрел прозвучал странно, как будто в глубине леса дровосек ударил топором по дереву. Тело его дёрнулось, лицо уткнулось в траву газона.
– Он умер! Наш герой умер! – закричали все женщины, находившиеся на площадке. Они толпой (или стадом аргентинских коров?) подбежали к солдату, молча посмотрели на него и отступили на несколько шагов назад. Затем выстроились в большую колонну – все, как одна одетые во всё белое, – и стали оплакивать погибшего.
Противоречивые чувства испытывал я, глядя на происходящее. С одной стороны, я был рад, что умер человек грязно пристававший к моей жене. Но в то же время в сознание вклинивалась и другая мысль: а не жена ли спровоцировала солдата на эти приставания? Она выбрала на ритуальное заклание самого могучего быка.
Присутствующие на площадке, должны бы осуждать мою жену, но её, словно, не замечали.
И… праздник закончился. Все стали спешно покидать площадку. Мы пошли к своей машине. Я сел за руль. Жена с сыном на переднее сидение. А на заднем сидении тискались, стараясь занять места, десятка два женщин. Я вышел, чтобы навести порядок и в этот момент за руль сел какой-то мужчина. Я пытался вытащить его из машины, но он убедил меня, что должен развести этих женщин по домам. Сказал, что и мою жену с сыном отвезёт. Сунул мне в руку какой-то документ – вроде, как в залог – и со словами: «Через час буду на этом же месте, не волнуйтесь», – уехал.
(Почему я позволил незнакомому мужику уехать на моей машине? Утром жене уступил: поехал с ней на праздник. Я деликатный или слаб характером? А тот наглец в зелёной майке, с бычьей шеей. Видит: подошёл законный муж…)
Я оглянулся – вокруг ни души. Стало смеркаться, хотя только -что вовсю светило солнце. На набережной зажигались редкие фонари. Я посмотрел на документы – не должен обмануть мужик, за паспортом приедет. Прошёл час – машины не было.
Я вышел в город, к перекрёстку, через который проходит дорога к набережной. Подумал, что здесь «перехвачу» свою машину.
Уже и закат догорал, а машины нет. Пошёл снова на набережную. А вдруг водитель знает ещё один путь и стоит там на набережной, ждёт меня? Но, увы, машины на месте не было.
А что с трупом солдата? Убрали его? Я направился к площадке.
То, что я увидел, заставило меня остановиться. В центре площадки стояла большая массивная скамейка с изогнутой спинкой. Женщина в ярко-красных босоножках на высоком каблучке, одетая в светлое платье, стояла, опершись руками о спинку скамейки. Платье её было задрано. Она стояла согнувшись вперёд. Сзади к ней пристроился солдат. Брюки его были приспущены до колен, голый зад совершал мощные ритмические движения. Женщину прилично шатало.
«Это же моя жена! А это «убитый» солдат!»
Кажется, я что-то закричал и рванулся к ним. Тут же из кустов выбежало несколько военных:
– Ты куда?! Здесь очередь!
Не знаю, откуда у меня взялись силы – я отбросил венных в стороны и устремился к скамейке. Из моей глотки вырвался звериный хрип и… я проснулся. Жена лежала рядом. Было раннее утро, солнце только всходило. На это я потом обратил внимание. А сразу стал душить жену. Я лёг на неё, обхватил ногами её тело и вцепился в горло. Жена открыла глаза. В них ужас. Она начала хрипеть. Не сопротивлялась – была в шоке. Когда я её схватил за горло, я был ещё во сне. Но сон быстро кончился. Я резко убрал руки, словно держался за раскалённый металл. Что-то стал говорить жене, успокаивать…
– Неприятный вам сон привиделся, – сказал я рассказчику. А он продолжил рассказ.
…Жена стала настаивать, чтобы я сходил к психиатру. Я оправдывался как мог, говорил, что сон нехороший увидел. Что увидел во сне не говорил, так, какую-то ерунду придумал. Месяца три я спал в коридоре на раскладушке…
Я бы не стал этот сон рассказывать, если бы не события, которые произошли через десять лет после этого.
Старший сын окончил институт, женился и жил отдельно; младший заканчивал среднюю школу. Нам с женой было уже по пятьдесят. Но, надо сказать, она, вроде бы, и не старела. Так и выглядела стройной тридцатилетней молодкой.
В нашем доме купил квартиру отставной военный. Представительный мужик. Всегда в строгом тёмном костюме. Высокий, крепкий такой, тёмные волосы с проседью. Взгляд цепкий, жёсткий. Автомобиль под стать его – большой чёрный внедорожник. Слух прошёл, что он крупный городской бизнесмен. Жена у него невзрачная рыхлая женщина. Одевалась в дорогие одежды, но безвкусно. Переехали они в наш дом весной.
В конце августа подошёл ко мне дворовый пьяница пенсионер Петя.
– Слышь, Юричь, не хотел тебя расстраивать, но не сказать не могу. Над тобой уж весь квартал смеётся.
Я сразу не понял к чему он клонит.
– Жена твоя с военным снюхалась…
Петя дальше мог не продолжать. Я сразу вспомнил вдруг появившиеся сверхурочные работы жены, какие-то выставки в выходной понедельник и прочее, и прочее.
…Ушла она с военным. Старший сын с ней общаться вообще не желал, у младшего она вымолила обещание видеться раз в неделю. И с плачем ушла. Военный не то снял квартиру, не то купил. Его жена пока осталась жить в нашем доме. Перед Новым Годом с квартиры съехала.
Страдал я сильно. Вот, говорят, мужики полигамны. А мне кроме неё никто не нужен был. Были у неё капризы, а у какой красивой женщины их нет, но жили мы хорошо. И вдруг ей обладает чужой мужик. Я уж до того доходил, что планы убийства этого отставника придумывал.
Я размышлял: почему жена от меня ушла, что во мне её не устраивало? Я был нежен с ней и деликатен, потакал всем её капризам. А как я должен был вести себя в общении с хрупкой, изящной, красивой женщиной, похожей на Дюймовочку или Мальвину? В роли Карабаса-Барабаса я себя не представлял.
А если?.. Не хотелось в это верить, но если ей и нужен был грубый самец? К чему тогда тот, десятилетней давности, сон? Он же не просто так мне привиделся?..
Встречи с бывшей женой я избегал. К сыну она приходила в моё отсутствие. Я пытался забыть её и начать новую личную жизнь. И вроде что-то начало проклёвываться: я стал научным руководителем одной аспирантки. Очень красивая девушка. И вижу, что нравлюсь ей. Но аспирантке двадцать пять, а мне в два раза больше. Это меня останавливало…
Почти год прошёл с момента ухода моей жены. Прихожу как-то домой. Сын прямо у порога меня встречает.
– Мать пришла.
– Ну и что, – говорю, – она к тебе приходит, что тут такого.
– Она насовсем пришла. В моей комнате сидит. У неё лицо всё синее: или упала, или кто-то ударил её.
Вот те на! Сыну говорю: «иди погуляй немного».
Зашёл в комнату. Сидит жена на диване и ничего не видящими глазами в окно смотрит.
– Что случилось? – спрашиваю.
И тут она разрыдалась. Долго плакала. Я по комнате хожу: что делать? Обнять её, успокоить – не могу. Кое как всё же успокоилась?? (синоним)??, просит: можно я в комнате сына поживу или в гостиной? Живи, говорю, это и твоя квартира. Тут и спрашивать нечего.
Откровенно рассказала, что у неё произошло с сожителем. Было заметно, что её трясло.
Привёл он сегодня в гости важного донельзя человека. И говорит: от этого человека зависит наше благополучие, подпишем с ним контракт – за границей жить будем, дом хороший на берегу моря купим, яхту заведём. Но тебе надо приласкать его. А я на часок уйду. Он в нашей спальне. Смотри, все его желания выполни. Жена от возмущения только и выпалила: «Ты – грязная скотина! Никогда!» Он без лишних слов схватил её за руку и так швырнул в спальню, что она, не устояв на ногах, упала. «Хорошие ляжки!» – облизнулся важный человек. Жена стала кричать. Отставник ударил её несколько раз по лицу. «Брось ты её», – спокойно сказал важный человек, – «мы сейчас молоденьких девочек вызовем. Десять сучек, на выбор».
Жена выбежала из квартиры…
– Не знаю зачем я тебе всё это рассказываю? Тебе ведь всё равно.
Мне было не «всё равно». Но я стоял и молчал – просто, не знал, что сказать.
На следующий день какой-то мужик принёс два чемодана: её одежда, парфюмерия, книжки…
Стали мы с ней жить, что называется, параллельно. Не разговаривали.
Жена с младшим сыном быстро наладила отношения: помогала ему в учёбе, баловала его деньгами, подарками. Со старшим сыном непросто всё было – не хотел он прощать свою мать. Он был женат, недавно у него родилась дочка. И он понимал, как взрослый уже мужчина, что его отец был оскорблён и унижен.
Жена приходила к старшему сыну в его отсутствие, помогала снохе управляться с дочкой – а это была очень важная помощь. Сноха была благодарна ей. Прошло какое-то время, и старший сын стал терпимее относиться к матери.
Наверное, с полгода прошло такой странной семейной жизни. Как-то ночью слышу я: открылась дверь, и жена вошла в комнату где я спал. Легла со мной рядом, прижалась ко мне. Говорит: тебя одного люблю и не знаю человека порядочнее и благороднее тебя. И теснее прижимается. Я лежу, не двигаюсь. И хочу её тоже обнять и… не могу. «Извини, – говорю, – не могу я». – «У тебя кто-то есть»? – «Нет у меня никого».
Я не обманывал её. С молодой аспиранткой ничего не получилось. По моей инициативе всё окончилось ещё не начавшись.
Полгода прошло и связь её с отставным военным я, вроде бы, простил. Но всплывает и всплывает эпизод сна, когда молодой здоровенный солдат на набережной, по-скотски имел женщину похожую на мою жену. Я до того хорошо вспомнил тот сон, что сделал вывод: солдат сымитировал самоубийство. Почему так негромко и гулко прозвучал выстрел? Потому что дуло автомата он направил в землю…
Тогда, десять лет назад, мне тоже было непросто, но я убедил себя – это был сон. А теперь получилась такая накладка: жена не во сне – наяву изменяла мне с военным – пусть и отставным – и эпизод давнего сна совсем по-другому проявлялся у меня в голове.
Рассказчик замолчал. А я подумал: неспроста ему тот, десятилетней давности, сон привиделся. Думаю, что были у его жены любовники и до военного. Просто, не нашёлся какой-нибудь «Петя», чтобы сообщить ему об этом. А, впрочем, может я не прав. И ещё один вопрос: а как тот сон у него «по-другому проявился в голове»? Здесь много вариантов…
Рассказчик молчал. Но он о чём-то думал. Возможно, вот о чём. (Ведь он вспомнил про старый сон). «Почему я позволил незнакомому мужику уехать на моей машине? Я такой деликатный или слабохарактерный? Утром жене уступил с этим праздником – будь он неладен! А если это и не мужик, а бес какой? Он развёз всех по домам – и моего сына с женой отвёз, – но жену уговорил вернуться на набережную. Её и уговаривать не надо было – ту жену, которая во сне, – она сама стремилась к быку…» Это мои мысли. Рассказчик смотрел, как в сумерках мелькают деревья посадок за окнами поезда. Может, он думал совсем о другом.
Бил по стыкам поезд, он шёл на Восток, уходил в ночь. Пора и нам укладываться. Выпили уже прилично, а собеседник, вроде, как трезвый. Только немного руки дрожат. Разволновался человек, выговорился. Мужик очень приличный: подтянутый, аккуратный, в общении мягок, образован. Как же ему помочь? – жалко его стало. И влетела ко мне в пьяную голову сумасшедшая мысль.
– У вашей жены есть красные босоножки на высоком каблучке?
– Нет, – отвечает. И в глазах вопрос: к чему это вы?
– Попробуйте сделать вот что: купите жене красные или розовые босоножки на высоком каблучке, лёгкое прозрачное платье и…
Попутчик как-то странно на меня посмотрел. Я разлил остатки водки по стаканам.
– Давайте выпьем, что «зло» оставлять?
Он ничего не ответил. Мы выпили…
Оба молчали. Оттого, наверное, вагонные колёса на стыках стали стучать громче и яростнее.