Пожилая дама склонилась над столом. В который раз она перелистывала альбом с потускневшими фотографиями. Залетевшая откуда-то ночная бабочка, билась о плафон настольной лампы и в изнеможении упала на стол. Она отчаянно цеплялась за жизнь, пытаясь подняться.
– Ну что, глупенькая, не спеши умирать, поживи ещё – произнесла женщина и осторожно выпустила её в окно.
Октябрьский вечер был тёплым. Пахнуло морем, оно с ласковым шуршанием накатывало волны на берег. Витрины магазинов дарили свет улице. В кафе рядом звучала весёлая музыка. Там праздновалась свадьба. Раздавались хлопанья дверей подъезжающих автомобилей. Женщина разглаживала пальцами снимки, наиболее дорогие ей. Воспоминания болью сжимали душу. С одного из них глядела молодая девушка. Волосы её уложены венком вокруг головы. Голубые глаза светились добротой и доверчивостью. Вспомнился тот день, с которого всё началось.
Лето 1941 года было особенно жарким в их краях. На склоне оврага, заросшего орешником, бузиной и дикой маслиной, сидела девушка с вьющимися рыжеватыми волосами и глядела на, стремительно бежавший по дну оврага ручеек. Неподалёку паслась коза, за которой она присматривала. Девушка плела веночек из ромашек. Она, улыбаясь, заметила кузнечика, усевшегося на её колено. При рождении её нарекли библейским именем Ривка, жены брата Яакова, носившей такое-же имя, вполне соответствующее ей. Продолжая улыбаться, обращаясь к своим мыслям, она шептала:
– Счастливой ты будешь, Ривка, удача ждет тебя и успех. Так часто говорили ей односельчане.
Девушка проводила летние каникулы в немецкой деревне или, как её тогда называли, – немецкой колонии, у старого друга её отца Юргена. У него она должна была остаться до сентября. Отец Ривки, портной Гершл был призван в Русскую армию в начале Первой мировой войны. Он попал в германский плен, где провел четыре года. Там он познакомился с Юргеном, немцем из деревни Одесской губернии. В плену Гершл неплохо освоил немецкий язык. В этом ему помогло знание идиш, который несколько напоминал немецкий. С малых лет овладел ремеслом портного. Мастером он был отменным, обшивал местных жителей и ездил на заработки по всему району. Гершл кроил новые вещи, перелицовывал старые. Мог сшить пальто, костюмы, крестьяне охотно заказывали ватные фуфайки. Вернувшись из плена, Гершл женился и поселился во Врадиевском районе Одесской области. В семье родилось четверо детей. Ривка была средней. Порой, счастье улыбалось ей.
Ривка запомнила 1933 год. Ей исполнилось 6 лет. Как-то вечером к ним ворвались местные активисты продразвёрстки и при обыске нашли немного перца и горсть пшена. Конфисковав это, они увезли отца в тюрьму, объявив его «кулаком». Не знала Ривка, что донос на отца написал из зависти коллега по ремеслу . Не дождавшись мужа, умерла от голода Ривкина мать. Её тело погрузили на телегу и увезли неизвестно куда. Через несколько месяцев отца выпустили из за недостаточности улик.
– Счастливая, ты Ривка, отец вернулся – говорили все вокруг.
Отец отвез Ривку с младшей сестренкой в город Первомайск и определил их в патронат. Первую страшную ночь, проведенную в изоляторе, Ривка запомнила на всю жизнь. До самого утра, закутавшись в одеяло, поджав ноги, она просидела без сна, дрожа от страха. Огромные крысы шныряли по комнате, запрыгивая на кровати. Утром от истощения умерла сестра. Её не хоронили. Также завернули в простыню и увезли.
– Счастливая, ты Ривка, жить осталась. – говорили все.
Через год отец забрал Ривку из патроната и увёз в родное село. Оставив детей на попечение знакомой, он уехал на заработки в чешскую колонию. Как-то соседка попросила детей Гершла помочь ей набрать белой глины, которой покрывали стены домов. Предстояло ехать на арбе, запряжённой волами к месту добычи. Дети невероятно обрадовались путешествию, но Ривка была против, видимо предчувствуя надвигающуюся беду, она уговаривала брата и сестру остаться. Но старшая сестра была непреклонна. Назад она не вернулась. На крутом спуске девочка свалилась в отверстие на дне арбы и погибла под колёсами.
Счастливая ты Ривка, – говорили все. Будешь жить долго.
Ривка, беда пришла! – вырвал девушку из раздумий крик односельчанки, мчавшейся к ней. Переведя дыхание, утирая платком пот с лица, с тревогой в голосе произнесла – Война, война! Передали по радио. Гитлер напал на нас. Самолеты бомбят Киев. Что теперь будет?
Ривка понимала, что война – это горе, страдания, смерть, но не могла она знать, чем обернутся для неё эти годы. Не знала Ривка, что её область вскоре будет называться румынским губернаторством Транснистрия и её судьба будет в руках префекта Модеста Изопеску.* Что во многих селах по ночам люди будут жечь факелы, давая сигнал немецким летчикам не сбрасывать бомбы, а лететь дальше, так как войск Красной армии здесь нет. В конце августа Юрген велел Ривке бежать, так как в оккупированных районах всех евреев убивают или гонят на массовый расстрел. И если он оставит Ривку дома, то немцы расстреляют его семью
– Куда бежать? – недоумевала она.
– Только не в родное село. Там сейчас немцы и румыны. В чешской колонии твой отец. Наспех собравшись, Ривка направилась на поиски отца. Чешская деревня была в шести километрах от немецкой. Там она разыскала отца.
– Гершл, прости меня, я ничего не могу сделать, чтобы вас спасти. – предупредил его Карел. У нас оставаться вы не можете. Мою семью уничтожат за укрывательство евреев. Нам уже доставили приказ из районной жандармерии. Я отвезу вас до Ивантеевки. Там и схватили Ривку с отцом местные полицаи и погнали на расправу. Вначале колонну сопровождали румынские жандармы. Они не избивали и не грабили, но с охотой отбирали у евреев ценные вещи в обмен на хлеб.
Ривку взял за руку румынский солдат.
– Богдановка ну, там пах-пах! – сказал он ей. Среди евреев нашелся старик, знающий молдавский язык. Он перевел с румынского.
Солдата зовут Илие. Ему очень понравилась Ривка. Он может спасти её и увезти в родную деревню. Там у него родители и свой дом и Ривка станет его женой. В Богдановке их всех перестреляют.
– Если спасешь нас с отцом, я согласна. – сказала Ривка – Если нет, то тогда лучше нам погибнуть вместе.
– Двоих не могу. – ответил румын.
Через сутки румынские солдаты передали колонну местным украинским полицаям. На одном из перекрёстков в колонну влились евреи, которых гнали из Бессарабии и Одессы. Толпа была огромной и тянулась на три километра. Колонна напоминала длинную чёрную змею, ползущую по белому снегу и, словно сброшенную кожу, оставляя за собой, упавших от изнеможения людей, которых тут-же пристреливали. Трупы лежали на дороге и на обочинах. Их было много и к ним стали привыкать. Ривка просила, идущих с ней рядом, не оборачиваться, чтобы не видеть эту зловещую картину. Многие несли на руках детей и из последних сил старались дойти до ночлега. Внезапно людей остановили полицаи, подъехавшие на трёх возах. Они приказали посадить в них детей, чтобы облегчить путь. Детей вырывали из рук обезумевших родителей и набивали ими возы, как дровами. Подводы тронулись, обгоняя колонну. Минут через двадцать донеслись нечеловеческие крики. Когда узники поравнялись с этим местом, взору людей предстала страшная картина. Все дети были убиты. В них не стреляли, а просто убивали прикладами , палками и ножами. На снегу лежали истерзанные тела. Головы многих были размозжены и тут-же, в луже крови, виднелись вывалившееся внутренности. Людей загнали в коровники без крыши и они, падая от усталости на навозные кучи, несмотря на осенний холод тут-же засыпали. Не знала Ривка и не могла знать тогда, что судьба предложила ей всё преодолеть, выжить и стать свидетелем того, что должна была испытать.
Когда колонна остановилась возле родного села, отовсюду слышалась музыка и сотни неубранных трупов лежали на улицах.
– Мы гуляем свадьбы. 23 года ваша Советская власть не давала нам жить. Вот теперь наш праздник. Хана вам, жидовня. Попили нашей христианской кровушки! – орали пьяные полицаи.
В селе недавно «похозяйничали» части СС. Они не просто убивали евреев, но превращали это в развлечение. За молодым еврейским парнем они гнались на легковой машине и, когда тот свалился от усталости, переехали через него. Другого 12 -ти летнего мальчика привязали к возу и тянули по улицам пока он не упал замертво.
Ривка увидела среди полицаев знакомое лицо. Это был Павло, высокий темноволосый парень, друживший с её братом. Он часто захаживал к ним в дом, проводя время за шахматной доской. Ривка направилась к нему. Маленькая надежда затеплилась в ней. Она будет просить только об одном – оставить их с отцом в родном селе. Павло дал ей знак следовать за ним в степь. Они отдалились от толпы. На Ривке было мужское пальто, подаренное ей одной женщиной, чей муж погиб. Оно было большим и, хотя совсем новым, Ривка выглядела в нем очень неказистой.
– Павло, мне нечего тебе отдать. Вот возьми это пальто, больше у меня ничего нет. Ты же был нашим другом.
– Собаки ваши друзья. Вам жидкам всё равно смерть. А ты, Ривка мне давно приглянулась. Я возьму то, что мне принадлежит – твоё тело – ответил он. В его глазах вспыхнула жестокость. Он начал срывать одежду с девушки. Она собрала остатки сил для сопротивления, но внезапный удар в переносицу бросил её навзничь. От боли Ривка потеряла самообладание и способность к сопротивлению. Он перевернул её на живот и навалился сзади, вдавив её лицо в снег.
Она брела к толпе людей, превозмогая боль внизу живота. Лицо было безучастным. Ей хотелось только одного, чтобы кто-нибудь выстрелил ей в спину и пожил конец её жизни.
Внезапно в колонну ворвались местные полицаи. Они отбирали у людей кольца, часы и одежду. Гершл услышал голос старосты Ивана Шпака.
А откуда ты тут, Гершко, взялся?
– Оттуда, откуда берутся все евреи. – ответил он.
Староста окинул взглядом, стоявшую рядом женщину.
– О, хорошие сапоги, хромовые. Еще совсем новые. А ну сбрасывай их, сука. Они тебе больше не нужны. – заорал он.
– Ты же не оставишь её на морозе босиком? – вступился за нее Гершл.
Староста ушел и через несколько минут появился вновь, держа в руках пару рваных галош.
Иван, мне дать тебе нечего. – сказал Гершл – Я об одном прошу. Ты же знаешь меня давно. Я никому никогда не причинял зла. Оставь нас с дочкой в родном селе. Убей нас обоих и закопай. Пусть наши тела будут лежать неподалёку от могил наших предков, а не гнить в степи, как собаки.
Никто тебя Гершко убивать не собирается. Ты мне еще понадобишься. У меня есть настоящая работа для тебя. Ты же хороший портной. Вот и сошьешь мне новое пальто. Его рябое лицо побагровело от самодовольной улыбки.
Староста забрал Гершла с Ривкой к себе домой и поселил их в комнатушке, половина которой была завалена награбленной одеждой и чемоданами с вещами. Появился ещё один шанс отодвинуть смерть. Гершл шил целыми днями. На улицу выходить было опасно. Улучив момент, когда старосты не было дома, к Ривке забегала школьная подруга и приносила тайком поесть.
Внезапно отца увели в комендатуру. Немецкий офицер через переводчика спросил у Гершла – не может ли он посоветовать у кого можно заказать брюки-галифе.
– А кто кроме меня, господин офицер, – ответил Гершл на хорошем немецком – может эту работу сделать лучше меня? Меня знают тут все, как самого лучшего портного.
Комендант очень удивился знанием немецкого языка, которым владел этот еврей. Гершлу пришлось рассказать о годах, проведенных в плену. Офицер остался очень доволен работой портного и выдал ему «охранную грамоту» за собственной подписью и печатью. Через месяц коменданта перевели в другой район. За Ривку с отцом снова взялись жандармы. Их пригнали к довоенному складу, перед входом в который лежали груды раздетых трупов. Внутри, на полу лежали люди, похожие на мертвецов, но они ещё шевелились и их глаза блестели в темноте. Ривка села на подоконник у решётчатого окна. Она с тоской глядела в вечернее небо и чувствовала, что шансов выжить у нее больше нет. Вдруг она увидела чей-то силуэт. Местная женщина, воспользовавшись отсутствием охраны, просунула Ривке свёрток. В нем были несколько вареных картофелин, кусок сала, несколько луковиц и буханка хлеба. Десятки рук потянулись к Ривке. Ей стали предлагать какие-то ценные вещи, оставшиеся у них.
– Мне ничего не нужно, я поделюсь, здесь для меня этого много. – сказала Ривка, раздавая еду маленькими порциями.
В декабре 1941 года в районном центре устроили гетто. В него согнали около 80-ти евреев. Их разместили в здании аптеки. Всем велели нашить на грудь и на спину жёлтые шестиконечные звезды. Среди узников были Ривка и отец. Гетто находилось под румынским протекторатом. Здесь пока не убивали, а готовили к предстоящей смерти. Людям разрешали ходить на базар за продуктами в сопровождении жандармов. Заставляли мести улицы, стирать бельё офицерам, за что платили немецкими марками. Портные и сапожники кое-что зарабатывали. Стали привозить евреев из Бессарабии. В лагере появилась молодая красавица Софья из Бухареста. Она была беременна. Вначале войны она оказалась в Бессарабии. Там её арестовали и пригнали в гетто. Здесь она родила. Ребенка нашли задушенным в зарослях кукурузы. Все догадались, кто это совершил. Женщины хотели растерзать её за это. Cофья рассказала, что один румынский офицер обещал спасти её, но изнасиловал и бросил. Теперь она не хочет, чтобы ребенок этого ублюдка жил. К ней стали относиться с пониманием.
В начале 1943 года что-то пошло на спад в румынской жандармерии. Стали доходить слухи, что не хотят румыны больше воевать за Германию. Претор решил даже устроить проверку в гетто. Изъявил желание посетить узников сам префект Изопеску и даже поинтересовался, в каких условиях живут евреи. Всем велели навести порядок в помещении и при встрече с префектом стать навытяжку и, вскинув правую руку в приветствии, сказать: «хайль Гитлер!» Во время посещения одна, вышедшая из ума женщина, вместо приветствия приложила ладонь к виску и, щелкнув каблуком, прокричала: «здравия желаю!» Все ожидали немедленного наказания, но на сей раз пронесло. Префект рассмеялся, грязно выругался по румынски, и вся свита покинула здание. Через месяц всем вернули паспорта, велели спороть нашивки с магендовидами и расходиться по домам, стараясь не попадаться на глаза полицейским и отступающим войскам.
Приближаясь к родному селу, Ривка с отцом снова встретились со смертью. Их заметил полицай и, узнав в беглецах евреев, вскинул винтовку и направил ствол на них. Раздался сухой щелчок затвора и Ривка, прижавшись к отцу, закрыла глаза. Обидно было за несколько мгновений от избавления получить пулю. Выстрела не прозвучало. Когда она вновь открыла глаза, то увидела винтовку в руках женщины, которая неизвестно как, вырвала её из рук полицая.
– Ирод проклятый! – кричала она – Что тебе сделали эти люди? Пусть идут, куда им нужно!
28 марта в село вошли войска Красной армии и с ними долгожданное избавление. Бойцы были ошеломлены рассказами о зверствах фашистов и их пособников.
– Возьми Ривка винтовку, я дам тебе несколько солдат и по закону военного времени перестреляй эту сволочь – сказал ей молодой лейтенант.
– Нет, – ответила Ривка – мы же не палачи. Пусть их судят по справедливости.
– Нет, – сказал Гершл – нам еще жить с этими людьми.
Вскоре пришла радостная весть от старшего брата. Он жив и получил направление на ускоренные офицерские курсы в Одессу. Отец и сын рыдали, обнимая друг друга. В начале 1945 года после окончания курсов он снова отправился на фронт.
– Счастливая ты, Ривка, у тебя брат жив остался. – говорили все вокруг.
Брат писал, что идут тяжелые бои за Будапешт и ни один мадьярский солдат живым не уйдет. Затем пришла похоронка. В боях за Будапешт пал смертью храбрых гвардии младший лейтенант Иосиф Гольдберг. Ему было всего 23 года. Ривка не пошла в школу, а стала ученицей парикмахера. Отец продолжал шить. И не было у Ривки простого человеческого счастья. У неё развилось стойкое неприятие интимной близости с мужчиной, хотя многие предлагали ей руку и сердце.
«Может быть, я и в самом деле счастливая?» – думала Ривка, стоя у окна своей маленькой, но уютной квартире в израильском городе Нетаньи. А по ночам ей часто снились овраги, поросшие лещиной, зелёные и высокие тополя вдоль дорог, тёмные, звёздные ночи и слышались украинские песни, порой, безудержно весёлые, порой грустные, задушевные и очень сентиментальные.
* Голта - часть города Первомайска, сейчас Николаевской области.