Написано по мотивам песен "Канцлера Ги": Ну, вот и все, конец игре… и Тень на стене
Бледный и чуть осунувшийся, после тяжелых выматывающих ночей, инквизитор посмотрел на закованную в ручные кандалы женщину у стены грязной камеры. Она не выглядела опасной, да и могло ли железо спасти от проклятья, если той вздумается наложить его?.. Смешно.
— Ваши соседи утверждают, что вы ведьма. Это правда? — задал он стандартный вопрос, сам себе признаваясь, что ответ знать не хочет. Фанатизм, с которым он начинал дело, вступив в сею должность, давно потух и осталась одно лишь раздражение да бесконечная усталость.
В подземелье его голос звучал глухо и как будто угрожающе, хотя на самом деле, инквизитору было жалко женщину. Но он ничего не мог поделать, только провести дознание и свести ущерб к минимуму, если его подозрения в невиновности подтвердятся.
— Я травница, — поправила та молодого еще, привлекательного мужчину. — В травах нет магии, лишь сила природы.
Инквизитор не спеша развернул свиток, точно сверяясь с показаниями, хотя и так все прекрасно помнил.
— Тогда почему они привели ребенка к смерти, а не к спасению?
Женщина покачала белокурой головой:
— Дело не в травах. Родители мальчика обратились ко мне слишком поздно, болезнь уже выела его изнутри.
— Вы лжете, — уверенно заявил инквизитор, снова «сверяясь» с показаниями обвинения. – Мальчик слег лишь за два дня до трагедии, и мать в тот же день обратилась к вам.
— Но кашлял он уже давно. Спросите соседей, они подтвердят.
Но собеседник покачал головой, показывая бумагу, хоть и прекрасно знал, что в полумраке помещения, без свечи, женщина вряд ли что-то прочтет.
— Мы их опросили и те утверждают, что мальчик был здоров и работал наравне со всеми.
— Именно потому он и сгорел так быстро, подорвав силы. Мать совсем не жалела его… — настаивала обвиняемая, прямо смотря на святого отца, облаченного в инквизиторскую мантию.
— Значит, вы отказываетесь признавать свою вину, я верно понимаю?
Тот обмакнул перо в чернила, приготовившись сделать запись в протоколе, но вдруг приложил ладонь к голове, прикрывая глаза.
— Заварите розмарин, — уходя от ответа, посоветовала женщина. – Головную боль как рукой снимет.
Инквизитор задумчиво и печально посмотрел на пленницу, даже сейчас заботящуюся о других, а не о себе. Ведьма? Бред! Только встретив настоящего колдуна, познаешь разницу между истинным служителем Дьявола и теми несчастными, которые были осуждены на основании свидетельских показаний горстки суеверных обывателей и собственного упрямства.
— Вы понимаете, что упорствуя, подписываете себе приговор? – поинтересовался он негромко.
— Тем, что не хочу брать на себя чужую вину? — фыркнула женщина.
— Почему нет, если это спасет от смерти? Вы же не хотите, чтобы вас утопили в озере или сожгли?..
Инквизитор снова на миг прикрыл глаза, и перед внутренним взором встала тошнотворная сцена: площадь, набитая жаждущими зрелищ и крови людьми, пылающий столб у которого корчится в агонии объятая пламенем и дымом фигура. Все прочие звуки тонут в ликующих воплях толпы… Вздрогнув, он вернулся в реальность. Признался:
— Я не хочу вести вас через ад… На сегодня мы закончим. Подумайте, обещаю: епитимья не будет слишком тяжелой.
С этими словами инквизитор свернул документ и быстро вышел, перед уходом затушив единственный источник света, оставляя несчастную в кромешной тьме.
Закончив с трудами праведными дневными, инквизитор удалился, чтобы молиться. Молиться, наверное, как никогда истово,
— Он не поможет тебе, — негромко, спокойно и в то же время насмешливо, заметил хрипловатый голос где-то над ухом, заставляя вздрогнуть. — Никто не поможет.
— Уходи.
От стен покоев отдался тихий и едкий смех.
— Нет, — все еще смеясь, заметил преследователь. — Моя тень будет преследовать тебя всегда, пока ты не сдохнешь и мы не встретимся лицом к лицу снова, отец Ловэль.
Чужое дыхание опалило скулу, и инквизитор резко обернулся, чтобы успеть обжечься о ядовитые, насмешливые зеленые глаза, прежде чем согнуться от боли — призрак умел не только колдовать...
— Нравится? — зло поинтересовался тот, нанося еще один удар, выбивая из легких воздух. — Разве не должен тот, кто причиняет боль другим, и сам любить ее?
Ловэль закашлялся, но нашел в себе силы ответить:
— Вы сами вынуждаете нас на подобные меры.
Чужая пятерня собрала в кулак слегка вьющиеся каштановые волосы, запрокинув голову, и инквизитор впервые со дня казни заглянул в лицо того, кто преследовал его во снах.
— Давайте будем честны друг с другом, отец мой, — сие обращение неизменно звучало в устах тени издевкой. — Никого в этих стенах не интересует истина. Попавшему в ваши лапы человеку нет пути назад, не очернив себя, а у колдунов выбор и подавно не богат: не признается — умрет под пытками, признается — сгорит на костре. Вы — убийцы, прикрывающие верой жажду власти и наживы.
— Это ложь, — возразил инквизитор, слизнув с губы кровь. — Мы по мере сил боремся с ересью и посланниками Дьявола вроде тебя. И если даже среди казненных попадаются невиновные, цель оправдывает сии жертвы. Которые обретут царствие небесное, ибо в отличие от верных слуг его, Господь читает в людских сердцах.
Тень с силой оттолкнула священника, роняя на каменный пол покоев:
— Ты сам-то веришь в то, что говоришь? — молодой голос снова дрожал, но на сей раз не от смеха.
— Разумеется.
Он должен был верить, иначе его место находилось не здесь. А все сомнения, что закрадывались в голову — от Лукавого. Ловэль тяжело поднялся на ноги, но лишь для того, чтобы вновь быть сбитым тенью, возникшей за спиной, и прижатым к полу.
— Лжешь! — заявил чернявый колдун. — И я заставлю тебя сознаться.
Инквизитор моргнул, и этого времени хватило преследователю, чтобы сменить декорации. Теперь они находились в одной из пыточных, вопреки обыкновению, точно вымершей. И Ловэль напомнил себе, что это просто сон, а призрак — плод его воображения, повторив это не хитрое заклинание несколько раз. Это не могло быть реальностью, ибо он своими глазами видел, как пламя охватило колдуна, его корчащееся в агонии тело...
— Думаю, мы начнем с дыбы. Сам пойдешь или помочь?
Тонких губ призрака коснулась жестокая усмешка, он сделал шаг навстречу, нарочито медленный, угрожая. Выдержав пристальный взгляд, инквизитор добровольно приблизился к орудию пытки. Он сделал даже больше, доказывая, что не боится преследователя, как не боится и пыток, ибо совесть его чиста, — без напоминаний скинув одежды, оставаясь в одной нижней рубахе. Вытянулся на жестком ложе, пряча поглубже страх.
Призрак колдуна рассмеялся:
— А ты смелый. Что ж, посмотрим, насколько тебя хватит, ведь у меня в запасе целая вечность…
От ужасного обещания Ловэль вздрогнул, а может от прикосновения к запястьям холодного железа браслетов, от которых тянулись к вращающемуся барабану цепи. Потом при помощи деревянных плашек фиксировали его ноги, окончательно лишая возможности двигаться.
Он решил для себя, что не закричит на радость колдуну, и держался, пока суставы не вывернуло и показалось, что тело его вот-вот разорвет на части. Дикая боль сорвала с губ громкий, отчаянный вскрик, встреченный злым, заливистым смехом.
— Нравится, отец Ловэль? — Ответом колдуну стали лишь задушенные стоны, но его это не остановило, наоборот. — Ну же, признайся, что служишь не богу, а церкви, которая ищет лишь власти и богатства, не считаясь с жертвами, что приносит на их алтарь.
— Нет. Я... служу Господу.
Слова давались с трудом, но Ловэль был готов утверждать это снова и снова, пока ворочается язык.
Колдун задумчиво посмотрел на жертву, чуть склонив голову на бок, и еще немного увеличил натяжение, насладившись ее криком. Сознание инквизитора покачнулось, норовя соскользнуть в беспамятство, но ему не позволили, отхлестав по щекам.
Колдун снова смеялся: над болью жертвы, над ее запрятанным поглубже страхом. С каким-то нездоровым упоением вспоминал, как пытали его самого, расписывая, что он думал и чувствовал, когда рвали его плоть, а инквизитор смотрел.
— Тебя это возбуждало? Мое обнаженное тело в железе пыточных орудий? — спросил он, словно невзначай касаясь пальцами корня мужской силы инквизитора. Пленник рванулся, протестуя, но лишь причинил себе боль в вывернутых суставах. — А может, ты представлял на моем месте себя?
Тонкие пальцы грубо сжали яички инквизитора, крутя их, чтобы сорвать с уст того крик боли. Смех мучителя эхом отдался от низкого свода пыточной.
— Хотел, чтобы тебя насиловали, жестко и бесконечно, чтобы ты впоследствии не мог свести ног? Унизили до отвращения к самому себе? — продолжал тот.
Инквизитор покачал головой, отказываясь от приписанных ему желаний, чувствуя, как пылают скулы.
— Тебя не насиловали, — посмел возразить он.
Глаза парня превратились в холодные камни с острыми гранями:
— В твоем присутствии — нет, — согласился он. Раненый неверием, отвернулся, сжав руку в кулак, и на пол упало несколько капель крови. — Какая жалость, не правда ли?
— Нет, — продолжала отрицать жертва.
Колдун повернулся, в глазах его мерцал недобрый огонь, рука сжимала вложенный в ножны кинжал. Молча приблизился, чтобы, облизав набалдашник рукояти, склониться, приставив его к сжавшемуся в предчувствии анусу святого отца. Надавив, безжалостно протолкнул внутрь, насилуя упругие мышцы, пульсируя, обхватившие инородный предмет. Вдохновленный криком жертвы, чуть подвытащил орудие пытки, чтобы вогнать рукоять целиком. Внутреннюю сторону бедра Ловэля защекотала капелька крови, прокладывая дорожку следующим.
— Нравится? — голос колдуна дрожал от ненависти. — Тебе должно нравиться!
Ловэль закусил губу, чтобы не кричать, когда инородный предмет яростно задвигался внутри, разрывая внутренности. Нет. Нет. Он не мог хотеть этого, ни себе, ни другим.
— Нет!
Разозленный его ответом, колдун достал кинжал из его тела и со всей силы вонзил клинок в грудь инквизитора...
Очнулся Ловэль лежащим у алтаря. Над ним в тревоге склонился конопатый брат Иосиф, водя перед носом тлеющей скруткой бумаги.
— Слава Господу, — выдохнул тот, — я уж было решил, что у вас сердечный приступ, брат мой.
Тяжело сев, инквизитор провел по лицу рукой, смывая очередной сон, не иначе порожденный чувством его собственной вины, выросшей из сомнений, что все чаще рождались в душе. Только знал, что все бесполезно, и она останется с ним до конца дней его, как и полный ненависти взгляд зеленых глаз и летящее из пламени костра проклятие. Проклятье... Бред! Его проявление лишь результат их собственных мыслей...
— Нет. Все хорошо, просто закружилась голова, — успокоил он собрата. — Я плохо сплю в последнее время.
— Принести снотворное средство? — заботливо предложил собеседник.
От мысли оказаться во сне с колдуном без возможности проснуться, инквизитора передернуло.
— Нет, — чтобы смягчить резкость и поспешность своего ответа, скрывая проблему, он слабо улыбнулся, добавив: — Полагаю, чай с розмарином был бы в моей ситуации уместнее, — приложил он пальцы к разламывающемуся виску.
Заодно проверит, так ли хороша травница, как она желает показать.
Травницей обвиняемая оказалась отменной, только упрямой как... ведьма.
— Господь мой, ну почему ты не дал этой женщине хоть бы толику разума? — вопросил он, подняв глаза к своду, получив очередной отказ.
Травница упрямо отрицала вину, подписывая себе смертный приговор. Хорошо хоть у нее не имелось родных и детей, с которыми он должен был бы устроить ей встречу, в надежде сломить упрямство. Он бы просто не вынес их плача и уговоров. С другой стороны, может она пожалела бы хоть их... если не было жалости к себе и инквизитору, вынужденному прибегнуть к пыткам.
Женщина гордо вскинула голову:
— Зато он даровал мне доброе имя и достоинство, — позволила она заметить себе.
— Да будет так.
Поставив в протоколе подпись, отец Ловэль отпустил всех и приблизился к решетке:
— Я не хочу вести вас через ад, — повторил он.
Неожиданно, женская рука скользнула сквозь прутья, чтобы коснуться кончиками пальцев темных мешочков под синими как утреннее небо глазами инквизитора.
— Сколько вы уже не спите? — спросила травница, словно они не находились в камере темницы, а он пришел за помощью в ее лачугу.
И вздохнув, мужчина доверился ей, просто потому, что больше никому не мог рассказать о том, что с ним происходит и что лишает его разума:
— Две недели. С тех пор, как казнил... колдуна.
Прикрыл глаза, чтобы вновь увидеть, как пламя пожирает плоть приговоренного. Его кривящиеся от боли губы шепчут: «Будь ты проклят, инквизитор», а пронзительные изумрудные глаза, кажется, впиваются в самую душу…
— Вас мучает совесть? — усомнилась травница.
И правильно. Ловэль ни минуты не сомневался, что поступил верно, без колебаний исполнив свой долг. Все собранные доказательства и свидетельские показания указывали на связь приговоренного с Дьяволом, дела его неправедные, свидетелем которых стал и сам Ловэль.
— Нет, меня мучает он. Каждую ночь…
Женщина отдернул руку, точно ее ужалили, и отвела взгляд. Говорящая реакция, которая подтверждала самые страшные догадки.
— Я обречен, да? — печально усмехнулся инквизитор.
Травница вздохнула:
— Возможно. Однако вы должны знать одну вещь. Дело даже не в вас и не в мести, вы портал, через который колдун может вернуться в наш мир и обрести физическую сущность. Поэтому он не оставит вас в покое.
— И с этим ничего нельзя поделать? — тая в душе надежду, спросил Ловэль.
— Ваше спасение: не верить в него и реальность происходящего с вами. Ни на миг не забывайте, что теперь колдун существует лишь в вашем воображении.
Инквизитор рассеянно кивнул, мысли его метались, попав в ловушку сомнений и страха.
— Но почему так случилось? — слишком жарко вскрикнул он, уже измотанный снами наяву. А если это будет продолжаться бесконечно… — Почему именно я?
Травница на мгновение задумалась, потерев пальцами подбородок:
— Вы ведь не смотрели ему в глаза во время казни? — строго поинтересовалась она.
И сердце инквизитора забилось пичугой и куда-то ухнуло, заставляя приложить к груди ладонь.
Все поняв без слов, женщина тяжко вздохнула.
— Вы сами оставили ему лазейку в реальный мир. Как можно смотреть в глаза колдуну?! — недоумевала она.
Инквизитор же, точно вдруг проснувшись, подозрительно прищурился, глядя на травницу.
— А откуда у вас такие знания? — поинтересовался он.
Женщина театрально закатила глаза, устало опустившись на жесткую лавку.
— Вот и помогай людям... — протянула она. — Что ж, похоже, вам все-таки придется отправить меня на костер, отец Ловэль?
Тот вздохнул, потерев лицо рукой:
— Отдыхайте, завтра мы пойдем знакомиться с камерой пыток, — предупредил он.
Разговоры, увы, закончились.
— О, это наверняка будет весьма познавательно... — усмехнулась травница, устало вытягиваясь на лавке, устраиваясь удобнее, насколько позволили кандалы. Прикрыла глаза, то ли уснув, то ли обозначив, что их беседа окончена.
За дверью поджидал брат Иосиф.
— Что-то вы долго, брат Ловэль, — позволил он себе заметить.
— Уговаривал обвиняемую раскаяться. А что, у вас есть другие версии, брат мой? — подозрительно поинтересовался инквизитор. Слова колдуна о совершенном над ним насилии не выходили из головы. И возмущали до глубины души. Колдун ли, еретик или ведьма, у них все же были права. Да и они сами служители церкви и закона, а не разбойники с большой дороги...
Тот примирительно поднял руки:
— Я подумал, может что-то случилось. В последнее время вы неважно выглядите, брат мой...
— Да, конечно, — согласился Ловэль, устыдившись собственных мыслей, и приложил ладонь ко лбу. — Я действительно неважно себя чувствую. Пойду, прилягу до вечерни.
— Может попросить к вам лекаря?
— Нет, благодарю, я просто устал.
Смертельно устал. Недостаток сна добивал его на физическом плане, противостояние колдуну и текущий процесс над травницей, на чьей стороне было его сердце, — выматывали последние силы душевные. Хотелось махнуть на все рукой, выпить сонной настойки и будь, что будет...
— Нет. Нет, я не должен, — прошептал он сам себе, устраиваясь на ложе и прижимая к груди молитвенник.
— Ты должен. Мне.
Послышался до боли знакомый, насмешливый голос, и Ловэль вздрогнул, распахивая глаза. Хотел провести рукой по лицу, смывая сон, но лишь зазвенели цепи, на которых он висел, распятый между двух столбов, к которым оказались прикованы и ноги, лишая его всякой возможности двигаться и... сопротивляться нарочито не спеша приближающемуся колдуну.
— Какой прекрасный вид, — заметил тот, скользнув прохладными пальцами по груди обнаженного инквизитора.
— Прекрати!
— У тебя нет здесь права голоса, отец мой.
Колдун переместился за спину и Ловэль задохнулся. Очередные слова застряли в глотке, когда его ладонь огладила ягодицы. Воспоминание о вторжении в девственное тело было еще слишком свежо в памяти. Если он вообще сможет когда-нибудь забыть…
— Что притих, святой отец, понравилось вчера? — смеясь, поинтересовался мучитель. — Исповедуйся мне, отче. Ты ведь поэтому посвятил себя церкви, чтобы смирить свою плоть и не пойти путем греха?
— Иди к Дьяволу!
Рука исчезла, а в следующий миг, неожиданно, со всей силой на спину обрушилась плеть, взрезая кожу, оставляя глубокий кровоточащий след. Ловэль закричал, прокусив губу, но одновременно, вместе с болью, по телу прокатилось нечто сродни удовольствию, напугав своей остротой. И с каждым новым ударом оно становилось только острее.
Смех колдуна еще звучал в голове, когда Ловэля разбудили, тряся за плечо, и он, открыв глаза, увидел послушника, склонившегося над ним в тревоге.
— Что-то случилось? — спросил он, трудом садясь на постели.
— Вы не присутствовали на вечерне и меня послали справиться о вашем здравии. Отец Ловэль... у вас кровь.
Почувствовав, как что-то щекочет подбородок, тот провел рукой, обнаруживая на пальцах кровь. Немея от ужаса, коснулся языком прокушенной губы, и сердце ухнуло вниз, разбившись, не достигнув пяток. Нет. Нет! Он не должен верить в эти проклятые сны. Это только сны! Но как же они реальны, Господи... Казалось, он все еще ощущал на себе ледяные ладони колдуна, а спина горела от боли. И... да его подризник был забрызган собственным семенем, за что и просил Ловэль истово у Господа прощения во время повечерни. И позднее, когда все братья отправились отдыхать от трудов праведных, простояв на коленях да самого утра, не сомкнув более глаз. А утром приказал приготовить все к испытанию травницы озером.
— Но брат Ловэль, к ней еще не применялись пытки.
Инквизитор посмотрел на собрата, чуть прищурившись, гадая: почудилось ли ему предвкушение в голосе от недосыпания или брату во Христе действительно нравилось наблюдать людские страдания?
— У травницы слабое сердце, она может не выдержать физического воздействия, а мы должны точно знать, виновна она или нет. Вы хотите оспорить мое решение?
Он испытывающе посмотрел на священника и тот улыбнулся напряженными губами:
— Нет. Конечно, нет, брат мой.
И поспешил откланяться, дабы выполнить приказ инквизитора, который спустился в подземелье, чтобы объявить свое решение обвиняемой. Впрочем, у него еще были вопросы. Много вопросов, которые он не постеснялся задать, ведь они оба осознавали всю серьезность происходящего. Ловэль понимал, что сдает позиции, реальность, созданная колдуном, чтобы пробраться назад в их мир, уже начала прорываться из его снов. Задал он и вопрос, что отчего-то не давал ему покоя:
— Как колдун сможет воскреснуть, если тело пожрало пламя?
Травница, а может, ведьма, нервно засмеялась:
— Он завладеет вашим телом, святой отец, а вы окажетесь на его месте, — зловеще пообещала она, стискивая пальцами прутья решетки, точно намеренная сломать их, вернув себе свободу.
— А где он находится сейчас?
— Тут. — Женщина приложила палец к голове. — И он никогда не оставит вас в покое...
И инквизитор невольно вздрогнул, хотя и допускал прежде подобную вероятность. Пытался найти приемлемый выход, но видел только один, и тот категорически его не устраивал.
— Значит, у меня нет никакого выхода, кроме...
Мысль о том, чтобы совершить последний и самый страшный грех, претила ему, и как истово верующему и как человеку, который ценил и любил жизнь. Однако, если это потребуется, чтобы не выпустить в мир зло, которое являл собой колдун, он готов был решиться.
Женщина пожала плечами:
— Возможно, вам мог бы помочь сильный экзорцист.
Инквизитор кивнул, принимая к сведению, и устало провел рукой по лицу, собираясь с духом. Он должен сказать…
— Я назначил на двенадцать испытание озером.
Травница засмеялась, нервно, с нотками отчаяния, и он протянул сквозь прутья тонкий сверток, что принес с собой, спрятав под одеждой.
— Это трубочка, спрячьте получше. Обыскивать вас не станут. И не всплывайте, слышите. Не всплывайте, кем бы вы ни были. Только так вы можете сохранить свое доброе имя.
Женщина недоверчиво посмотрела на него:
— Почему вы это делаете?
Ловэль качнул головой, у них совсем не осталось времени на излияние душ как, впрочем, не было и желания исповедоваться травнице.
— Считайте это благодарностью за ваши советы.
© Захарова И.Ю 2016