Только дважды за всю свою жизнь я видел, как плачет отец. Первый раз это было на мой день рождения, когда я учился в десятом классе. Мама очень старалась организовать этот январский день, чтобы всё было, как надо: стол с угощениями, гости, праздничная обстановка. В гостях у меня были мои одноклассники – Серёга, Таня, Галя, Вера, Лена. Из нас состоял костяк класса. Мы были организаторами всех праздников, конкурсов, соревнований, КВН-ов, проводившихся в школе. Как правило, класс всегда лидировал в подобных мероприятиях. Кроме всего прочего, с Таней, Галей и Леной я учился в музыкальной школе по классу фортепиано. На нас всегда опиралась наша классная руководительница Серафима Васильевна. Наше ядро держалось из-за внутренних симпатий. Серёга ухаживал за Татьяной, я – за Верой. У Гали и Лены тоже были почитатели, которые подключались в нужный момент к организации школьных вечеров.
Но в этот вечер что-то пошло не так. Судя по всему, Сергей нашёл себе новую пассию, а Татьяне дал отбой. В результате вечер был скомкан. Не помогли ни магнитофон с модной музыкой, ни стол, ни наше уединение в комнате отдельно от родителей. Когда ребята разошлись, я, из-за юношеского эгоизма, тоже повёл себя неправильно. Не то чтобы грубил, но и не выразил соответствующей благодарности матери за организованный вечер. Результат оказался трагичным – маму увезли в больницу с инфарктом. Поздно вечером из больницы вернулся отец, упал на диван и… зарыдал. Для меня это был шок. Я клял себя последними словами, не находил места, не знал, что делать.
Я уже не помню, сколько дней матери не было дома. Но, слава Богу, всё окончилось благополучно.
Мама всю жизнь проработала детским врачом. 53 года стажа! И почти всё время в одной и той же больнице. Моя комната выходила окнами на улицу. Именно в эти окна почти каждую ночь стучал водитель скорой помощи, когда приезжал за мамой на очередной вызов. Матери приходилось дежурить через день, и в эти дни она спала, не раздеваясь, чтобы не терять времени на сборы. Стук в окно – две минуты на то, чтобы накинуть пальто или плащ – и звук отъезжающей машины. Такой напряжённый график не мог не сказаться на здоровье. Мать регулярно принимала лекарства от стенокардии. И тот вечер, судя по всему, явился решающим - сердце матери настиг инфаркт. И в этом виноват был я.
Отец для меня всегда был примером настоящего мужчины. Он брался за любую работу: с дедом они построили новый дом на месте старого, разнообразные сараи и пристройки вплоть до бани на берегу ручья – это тоже его рук дело. Как-то у нас во дворе была сооружена настоящая верфь ( я, правда, тогда ещё не знал этого слова) – отец начал строить лодку-казанку. Все чертежи он взял в каком-то популярном журнале. А поскольку его должность звучала как «инженер охраны леса», то и со стройматериалами проблем не было. Великолепные сосновые доски гладко остругивались, подгонялись друг к другу и прибивались к шпангоутам и форштевню. Корма была срезана – для крепления мотора. Потом отец конопатил корпус и покрывал смолою – и снаружи, и внутри. Называлась лодка – «Инфузория». Какое это было удовольствие, когда мы с отцом ранней весной, в половодье путешествовали по разлившемуся Хопру! Тогда половодье было невероятным, не то что теперь. Вся пойма реки, с лесом и полями покрывалась водой. Плавать можно было даже между деревьями. Иногда на маленьких островках можно было увидеть лису или зайца, застигнутого врасплох наводнением. Часто подобные походы были вызваны тем, что отец боролся с браконьерством. Во время разлива на берега выходили рыбаки с крыгами. А это приспособление было официально запрещено для рыболовства, не говоря уже о сетях. Наша лодка подходила к берегу. Кто-то из браконьеров быстро сматывал снасти и убирался восвояси. Те же, кто не успел, вынуждены были смотреть, как отец ножом разрезал смотанную снасть и выбрасывал в воду, чтобы никому не досталась. Как-то таким «счастливчиком» оказался наш сосед. Но отец на службе не разделял браконьеров на своих и чужих. Мол, ты же видел, что я подплываю на лодке – сматывай снасти и убегай, я же дал тебе время. А ты остался. Значит, получи причитающееся. Долгое время после этого обиженный сосед с нами не здоровался.
Отцу были под силу и такие подвиги, как собрать мотоцикл из запчастей или смастерить для него коляску из дюраля и трубок, первому на всей улице купить телевизор и установить антенну высотой чуть ли не в 20 метров. Наша улица находится в зоне неуверенного приёма – в низине, окружённой высокими горами. Поэтому никто из наших соседей не рисковал с приобретением телевизора. А батя рискнул! И у него получилось! Пол улицы ходило к нам удостовериться, что телевизор действительно показывает. Это был 1965 год. Потом отец чуть ли не всем соседям мастерил и паял телевизионные антенны из раскладушек.
Главной задачей отца в летний период была борьба с лесными пожарами. А лес горел очень часто. Что такое сосна в летнюю жару – порох! Достаточно одной спички или окурка, брошенного в хвою – и всё! Лавина огня охватывает огромные территории, особенно при сильном ветре, который в нашем черноземье – далеко не редкость. Иногда бывали случаи одновременных пожаров в разных местах. И тогда и мне приходилось подключаться к процессу пожаротушения. Благо, с мотоциклом я познакомился в раннем детстве, а уж в 7-8 классах свободно разъезжал на нашем ИЖ-49 по полям и лесам. Пожарных машин не хватало, поэтому тушить приходилось подручными средствами – лопатами, ветками, ногами. Со временем отцу удалось объединить городскую пожарную команду и собственную, организованную им при лесхозе, оснастив своих пожарников радиостанциями. Эту работу оценили даже областные власти. Наш район одно время был в лидерах по охране лесных угодий от пожаров. А как же? У нас ведь и знаменитый Хопёрский заповедник с бобрами и выхухолями. А когда-то здесь даже зубры были. Но для них оказалось слишком мало места.
Шли годы. Я окончил институт, женился, отработал пять лет директором школы в одном из сёл, а потом мы с женой решили уехать в Крым, где когда-то познакомились во Всесоюзном пионерском лагере Артек, работая вожатыми. Родились дети, которых я регулярно привозил к родителям на летний период, а потом в конце августа забирал обратно. Отец вышел на пенсию, стал выбираться с удочкой на рыбалку. По субботам соседские мужики собирались у отца в бане, парились, пили сидр, который отец делал из яблок. Жизнь шла своим чередом. Но однажды ветер оборвал провод радио на столбе. А как же без радио? Отец взял дюралевую лестницу – секцию от пожарной машины – и полез на столб. Сама по себе секция очень узкая и неустойчивая. А тут ещё ураганный ветер. Сильный порыв ветра ударил по лестнице, и отец упал. В результате перелом шейки бедра.
Мать предлагала ему операцию. Деньги были. Но он почему-то отказался. Он вообще побаивался врачей, особенно стоматологов. В итоге начался процесс медленного угасания, длившийся девять лет. Могучий мужик, поднимавший огромные брёвна в одиночку, руками гнувший стальные прутья, постепенно превращался в беспомощного старика, с огромным трудом передвигавшегося по комнате, опираясь на самодельный костыль.
Как-то в начале лета я приехал к родителям повидаться. Дети уже выросли, отучились, перестали навещать бабушку с дедом. Несколько дней пролетели незаметно. Днём я бегал на речку, вспоминал те места, где когда-то гулял с друзьями, вечером проводил время с родителями. В моей комнате стоял уже цветной телевизор и показывал несколько программ. Отец выбирался из своей комнатушки, садился на диван и смотрел какой-нибудь сериал или новости. Но надолго его не хватало. Через полчаса он уходил в свою нору. Перед отъездом я зашёл к нему попрощаться. О чём можно говорить в этот момент? Мы оба почувствовали, что видимся в последний раз. Для того, чтобы оттянуть время расставания, отец пробормотал: «Давай покурим!» Я достал из пачки отца сигарету (он последнее время курил «Приму») и помог ему прикурить. Сам я бросил курить во втором классе. О том, что мы пытались курить, на нас с моим приятелем донёс сосед. Батя тогда применил очень веский аргумент в виде своего кожаного ремня. За что я ему до сих пор благодарен. Потом я и сам понял, что это - дурная привычка, и вреда от неё гораздо больше, чем удовольствия.
Отец слегка затянулся сигаретой и вдруг… заплакал. У меня перехватило дыхание. Я прижал голову отца к груди и начал бормотать какие-то бессмысленные слова. По щекам что-то потекло. Перед глазами промелькнули все мои пятьдесят лет, из которых большую часть я провёл вне родного дома. Сейчас я понимаю, как отцу хотелось сходить со мной на рыбалку или за грибами, попариться в баньке, выпить виноградного вина, которое он сам делал из гроздьев Изабеллы, накрывшей своими ветвями пол двора. Но я был далеко. Единственный сын. Как мне было разорваться между семьёй и родителями? Да ещё живя в другой стране, соорудившей границы, таможни, паспорта. За год до этого я умудрился получить гражданство России, вопреки запретам украинской власти. Мы видели, как национализм оголяет свои клыки на всей Украине. И только Крым продолжает упорно сопротивляться русофобам, подкармливаемым западными партнёрами.
Поезд медленно тронулся от станции. В окно я увидел маму, провожавшую меня уже в который раз. Сердце защемило. Сколько раз мне осталось увидеть подобную картину? И осталось ли?
В конце августа раздался звонок по телефону. Голос матери был чёток, как у врача, констатирующего диагноз: «Приезжай! Отец плох. Я постараюсь, чтобы он тебя дождался!»
Я успел. Не буду говорить, чего мне стоило достать билеты на поезд в конце августа. Но, слава Богу, среди наших зрителей есть и работники ЖД. Отец был неподвижен. Какая-то жизнь теплилась в нём только благодаря сильным лекарствам, заставляющим биться сердце. Иногда он постанывал. Мы с матерью о чём-то переговаривались. И в этот момент отец замолчал. Мне показалось, что он узнал мой голос.
Сердце отца остановилось 1 сентября. За 9 дней до его дня рождения. Ему бы исполнилось 74 года.