Откровенно говоря, Анна была существом совершенно примитивным. Не инфузория-туфелька, конечно, но уж и не выше зеленой мартышки, к сожалению.
Трудностей, милочка, с детства не знала – ребенок-мажор: папа партийный при должности, мама-курочка домашняя, дом – полная чаша, любящая бабушка, старшая сестра на посылках, кошечки-собачки по требованию, спецшкола, филфак университета с первого раза.
Хорошенькая была страсть, ну и папины гены, само собой: любила наряжаться, шумные вечеринки, вино и иные удовольствия, мужское обожание, легкие, необременительные для души связи.
Мужей меняла раз в пять лет. Алик, Павлик, Марик, Веник и Владик были настолько незначительны, что даже она сама их все время путала. Зачем меняла, спрашивается? – «Ну не вешать же все семейное счастье на один гвоздик?»
Трудолюбивая, правда, была, конечно, очень: все меха, брюлики и тачки японские сама себе спроворила, ни у кого не одалживаясь. Ну, справедливости ради, при ее безукоризненной памяти, обаянии, умении нравиться не только мужчинам, но и женщинам, и звонком пионерском голосе стать едва ли не лучшим переводчиком в городе большого труда не составило.
После тридцати вроде бы остепенилась чутка: «Мужчины приходят и уходят, а дети и недвижимость остаются». Обзавелась мальчиком, девочкой и домом в ближайшем пригороде.
Была у Анны и тайна. Раз, а то и два в месяц, сказавшись на работе больной, а дома – занятой на работе, она на целый день, а, иногда, и ночь уезжала к нему. Он был, конечно, старше ее и умнее; а еще он был удивительно хорош своей первобытной красотой, образован и внутренне совершенно свободен. На чем, спрашивается, держались на протяжении нескольких десятилетий их отношения? Анна, понятное дело, им восхищалась, но как-то с юности привыкла считать, что на что-то большее, чем есть, ей рассчитывать не приходится. А он? Анна становилась старше, красота ее блекла, но для него отчего-то она продолжала оставаться «сказочной, прелестной и обольстительной». Когда она долго не приезжала, он слегка ворчал: «все-то ты работаешь». Он никогда не интересовался ее мужьями, детьми и прочими глупостями.
Когда, отплакав по нем сорок дней, Анна осознала, что за браками, работами, шубками, машинками и колечками профукала единственно важное в своей жизни, она неожиданно для себя ощутила полную свободу и равнодушие ко всему: сгорел сарай – гори и хата. Бежать-то теперь некуда. И хотеть уже нечего.