Предисловие.
Каждый год, во второй половине лета, я бываю у себя на родине в Раковке. И вот, года три тому назад, подарил там свою книгу местному атаману – Харланову Александру Павловичу. Через пару дней Александр Павлович принёс мне несколько рукописных листов.
- На вот, почитай.
- Что это?
- А это я тоже воспоминания пишу.
Прочитав рукопись, я решил, что вернувшись в Петербург, отредактирую текст, и размещу его на прозе ру. Но, как говорится – скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается – руки дошли только сейчас. И ещё возникла одна проблема: как только я начал править текст, то почти сразу понял, что этого делать не надо, так как утрачивается колорит повествования. Живой разговорный казачье-хуторской язык, показался мне важнее правильно согласованных предложений. Так что не судите строго, текст приводится практически без изменений.
***
Вспоминаю смешной случай из нашего детства. Зима для нас была большим праздником. Походы на лыжах, прыжки с трамплина, катание на санках и на коньках по замёрзшему пруду и игра в хоккей. И вот однажды мы катались с горки поблизости от нашего дома. Был зимний вечер, морозец слегка пощипывал за щёки. Детворы на горке было много (тогда на нашей улице почти в каждом дворе было по двое-трое детей). И вот мы обратили внимание, около двора Попова Ивана Акимовича, стоят конские сани. Иван Акимович работал учётчиком в колхозе и ему полагался конский транспорт. Летом он запрягал лошадь в телегу. Кому-то пришла в голову идея: взять эти сани и компанией прокатиться с большой горы у Казённого пруда. У Ивана Акимовича было трое детей: две дочери и сын, они тоже были в нашей компании и эту идею они тоже поддержали. Был уже поздний вечер и поэтому мы не опасались, что хозяин саней помешает нам осуществить задуманное. Ребята постарше впряглись в оглобли, и общими усилиями мы притащили сани на гору. Там мы отсоединили оглобли, и, усевшись в сани, большой ватагой помчались с горы. Так мы скатились несколько раз, но случилось непредвиденное: сани наскочили толи на камень, толи на пенёк, и развалились от удара. Быстро собрав, что осталось от саней, мы всё перенесли к дому Акимыча, и разбежались по дворам. На утро Иван Акимович, увидев, что осталось от саней, и, поняв, чья это работа, устроил девчатам порку. Хорошо, что в плотницкой колхоза стояли новые сани, изготовленные большим мастером Чумаковым Александром Ивановичем. На следующий вечер мы с братом с большой опаской проходили с салазками на горку мимо двора Ивана Акимовича, боясь получить от него оплеуху. Он ведь знал всю нашу компанию ребятишек.
Вспоминая своё беззаботное детство, вспоминаю и особо запомнившихся жителей нашего хутора. Напротив нашего дома, в крепком казачьем пятистенке под крышей из чакана, проживал бобылём старый казак Татаринов Илья Козьмич. Это был высокий и могучий старик с крупным лицом и большими навыкате глазами под густыми бровями. На лице выделялся крупный мясистый нос сизого цвета. Козьмич любил «принять за воротник» Ранее он работал бухгалтером, и поэтому вёл строго свою бухгалтерию. В доме все оконные рамы были исписаны цифрами химическим карандашом. Это отмечались приход – расход, долги и прочее. Дед Илья приходился моему деду Попову Фёдору Семёновичу, троюродным братом. Возможно поэтому он не гонял нас со своего двора, когда мы шумно играли тут в войну, лазили на дырявую крышу старого амбара, крытого чаканом. Рядом с Татариновым, проживала в своей саманной хатке-мазанке, крытой тоже чаканом, пожилая женщина Попова Агриппина Андреевна – тоже какая-то дальняя родня. По-уличному её звали бабка Грипешка. Это была грузная женщина с резким громким голосом. Ходила она переваливаясь с боку на бок. Иной раз мы, увлекшись игрой, забегали на её огород. И когда начинали громко шуметь, распугивая её курей, то она разгоняла нас подвернувшейся хворостиной, при этом громко ругая нас.
Когда поздней осенью начинались крепкие заморозки, она начинала рубить и щипать этих курей, затем опаливала их в русской печи и потрошила. После этого тушки вывешивала на колья плетня, чтобы заморозить для дальнейшего хранения. Мы, в то время малые ребятишки, не могли обходиться без проказ, за что получали от взрослых ремня. И вот раз мы умудрились, с помощью хворостины, незаметно сбросить тушку с плетня на землю. Тут как тут оказался серый полосатый кот соседа деда Козьмича. Кот чем-то походил на своего хозяина – тоже такой крупный и вальяжный с большой усатой мордой и глазищами навыкате. Кот очень обрадовался неожиданно свалившемуся сверху счастью. Но только он прилабунился с урчанием грызть куриную гузку, как тут же рядом оказалась бабка Грипешка с чапельником в руке. Взмахнув им, она огрела ничего не подозревавшего кота, громко браня его и его хозяина .Кот, взвизгнув, высоко подпрыгнул, и пулей исчез за соседским плетнём. Мы, спрятавшись, наблюдали эту сцену, еле сдерживаясь от смеха. Бабка так и не догадалась, чья это работа, она заподозрила в этом кота, и с тех пор зорко следила за вывешенными на плетне тушками.
Добрые воспоминания остались о светлом нашем детстве, о друзьях – товарищах с нашей улицы, с которыми участвовали в разных детских играх. Самым любимым временем года, конечно, была весна. Как только сходил снег, и подсыхала земля, мы собирались в конце улицы на полянке. Размечали площадку для игры в «клёк», или как мы тогда говорили в «коляка», готовили биты, и выпиливали ровную чурочку – клёк. Игра была похожа на игру в городки, только с другими правилами. Собиралась большая компания ребят: Толик Топилин. Валентин Родимин, Толик Рыбин, Гена Брагорчук, Леонид Воробьёв, Сергей Ковалёв, мы с братом Володей и ещё несколько ребят. Играли бывало до потёмков. Были и другие забавы. Выходили в степь за Казённый пруд, брали с собой вёдра, чтобы выливать из нор сусликов, которых в то время в степи водилось тьма тьмущая, а после хвалились своей добычей. Проводились соревнования по борьбе между сусликами. Выбирали самых крупных и, стравив их, собирались около в кружок, Наблюдали за тем, как похожие на маленьких медвежат, они барахтались на земле, обхватив друг друга лапками.
Иногда уходили в степь искать лазоревые цветы-тюльпаны, которых в степи было очень много всяких размеров и расцветок. Сейчас уже не встретишь в тех местах столько не только тюльпанов, но и других цветов. Степь почти вся распахана, и не осталось уже в тех краях заповедных уголков.
На память приходят воспоминания о жителях нашего хутора в то время. Их давно уже нет на белом свете, но добрая память о них осталась. Вспоминаю своих соседей – Василия Андреевича и Марию Ивановну Железниковых. Василий Андреевич считался на хуторе как «красный партизан» - участник гражданской войны. Как-то его пригласили в школу, рассказать ученикам о том суровом времени. И вот он начал свой рассказ про Гражданскую войну: «Сначала я был в белых, но потом вижу, красные побеждают, и я перешёл к красным. Но тут белые погнали красных, и я перешёл к белым. И вновь ситуация начинает меняться – красные окрепли, и гонят белых, и я, посмотрев на это, перешёл к красным.
Василий Андреевич был заядлым картёжником. И вот, с ранней весны, как только на улице становилось тепло, по вечерам, а в выходной день чуть ли не с утра, во дворе под старой грушиной, собиралась весёлая компания картёжников для игры в подкидного дурака. Игра частенько проходила шумно. Самыми заядлыми игроками были: Михалёв Прокофий Никитич (дядя Проня), Пивоваров Алексей Фролович, Железников Пётр Иванович. Михалёв Прокофий жил со своей женой тётей Шурой на нашей улице, почти в самом её конце на горе. У них было двое сыновей: старший Геннадий, и младший Виктор. Витя любил с нами младшими ребятами возиться. Как-то он смастерил из тонких реечек и папиросной бумаги змея с хвостом из мочала. И вот мы его запустили, побежав вдоль по улице и подняв на приличную высоту. В следующий раз мы запланировали поднять змея на рекордную высоту, но для этого потребовалось несколько катушек с толстой ниткой № 10. Для этих целей мы с братом Вовой утащили штуки две катушки у бабушки. Она долго их искала, и не могла понять, куда они запропастились. В следующий раз мы прознали, что на соседней улице Орджоникидзе, ребята смастерили модель планера и запускали его, и мы несколько раз бегали смотреть на этот запуск. А смастерили это чудо из реечек и тонкой бумаги братья Редкокашины. Помню, что одного звали Геннадий. Они разрешали нам подержать в руках это произведение технической мысли. А когда запускали его, и планер покачивая крыльями парил в небе, мы с восхищением наблюдали за его полётом. Братьев было трое. При помощи друзей вспомнили их имена: старший – Геннадий, средний – Виктор, и младший Александр. Жили они летом у своего деда – Лёвина Пантелея. Мастерили они и радиоприёмники разных типов.
Январь. У школьников наступили зимние каникулы – самое весёлое время. Катание с горок на санях и лыжах, на пруду по льду на коньках и игра в хоккей. А ещё на Рождество хождение по дворам христославить, в основном к родственникам и хорошим знакомым. У нас на улице проживали люди в основном пожилого возраста. Многие доводились нам дальними родственниками, и они заранее приглашали нас с братом Вовой, прийти к ним и прославить в Рождество. Обычно ребятишки начинали ходить по дворам ещё затемно с утра. На нашей улице, точнее за углом на соседней улице Папанина, в небольшой хате под крышей из чакана, проживал старый казак, родом с хутора Сухов 1й, Дербенцов Леон Васильевич со своей женой. Их дочь работала учительницей начальных классов. Леона Васильевича по-уличному звали дед Дербень. Ранее он работал в Раковском райисполкоме финансовым инспектором по сбору налогов. Он всегда заранее приглашал нас с братом прийти прославить. Леон Васильевич был крепок и кряжист и очень любил ловить рыбу бреднем, который имел в наличии и сдавал его в аренду за часть пойманной рыбы. Мы дружили с его двумя внуками, приезжавшими на летние каникулы. Так вот, на Рождество мы приходили к нему домой, и, войдя, приветствовали хозяев. Затем читали тропарь и славили Христа, после желали хозяевам добра и здоровья. Дед Леон оделял нас всегда пряниками и конфетами и вручал нам с братом по три рубля. А в год 1961, после того, как мы с братом прославили, то кроме пряников и конфет, получили по 15 копеек. Когда мы вышли со двора, брат, глядя на пятнадцатикопеечную монету, заревел, и ревел до самого дома. А дома бабушка объяснила ему, что эта монетка дороже той бумажки в три рубля. А было это после денежной реформы 1961 года.
В детские годы, особо запомнилось празднование Нового года в кругу своих многочисленных родственников из рода Харлановых. В нашем доме собралась большая компания «Харлашей», как мы называли друг друга. Из старейших присутствовала Ирина Григорьевна бабушка Ариша с дочерью и зятем, Василий Васильевич Харланов с женой и детьми: Наташей. Александром, Валей, Татьяной и внучкой Любой, Пётр Васильевич Харланов с женой и тремя детьми: Николаем, Сергеем и дочерью Клавой, Екатерина Васильевна с дочерью. Василий Васильевич с семьёй только в прошлом году переехал в наш хутор и поселился на нашей улице. До этого они проживали на хуторе Сухов1. Екатерина Васильевна поселилась на нашей улице ещё раньше.
Мои родители подготовились к празднику основательно. Во всю длину комнаты был накрыт стол, заставленный разной снедью, где преобладали разные соленья и моченья, достанные из погреба, а также отварная картошка и винегрет. В углу стояла наряженная ёлка. Блестели серебряные шары и разные фигурки зверушек, покрытые подкрашенной фольгой. В добавление к этим игрушкам, были подвешены на нитках причудливо скрученные древесные стружки, окрашенные в разные цвета цветными чернилами. Под ёлкой стояли сделанные из папье-маше и раскрашенные Дед Мороз и Снегурочка.
Вот собралось всё родствие за столом. Мой отец поздравил всех присутствующих с Новым Годом. Затем нам ребятишкам он стал вручать кульки с Новогодними гостинцами, сделанные из обёрточной бумаги и с нарисованным Дедом Морозом. Они содержали несколько мятных пряников и десятка два конфет карамелек в разноцветных обёртках. Нам ребятишкам был накрыт стол отдельно, где из напитков был душистый взвар из груш и яблок. Выпив по паре рюмочек, родня заиграла песни. Старинные казачьи перемежались с лирическими и застольными. В перерывах взрослые заставляли нас читать новогодние стишки. Было очень весело, и этот Новогодний вечер надолго запомнился мне. Когда уже поздно гости начали расходиться, и родители пошли их провожать, мы с братом Вовкой решили попробовать, что было налито в рюмочках. Отхлебнув по глотку, пришли к выводу, что вкус намного хуже, чем у грушевого взвара.
Летом мы пропадали на Казённом пруду, где как лягушата плескались в воде и загорали на глинистом берегу. У пруда стояла водокачка, которая подавала воду на железнодорожную станцию в резервуар для заправки паровозов. Пруд этот был запружен в давние времена, в одно время с постройкой железной дороги на Царицын. На плотине росли большие раскидистые вербы (их возраст был лет под сто) В кронах деревьев селились иволги, а в дуплах жили скворцы. Много разных птиц обитало там. Ранним утром просыпался птичий народ, и над прудом разносился весёлый гомон. В пруду водились крупные красные караси и приличного размера усатые раки. Ребятишки с удовольствием таскали карасей на удочку.
Водокачником на водокачке работал Иван Митрофанович Фомин. Здесь же в служебном здании, он и проживал с семьёй, женой и тремя детьми: сыновьями – Виктором и Алексеем, и дочерью Тамарой.
Территория водокачки была огорожена высоким дощатым забором с колючей проволокой. На берегу рядом с забором лежали толстые вербовые брёвна, а рядом – лодка плоскодонка. Долго мы думали, как её утащить и всё-таки решились. Переправили её ночью на противоположный берег со старшими ребятами, и там её притопили. Так же переправили и два бревна. Утром мы замазали все щели лодки глиной, чтобы не протекала, и собрались командой во главе с рулевым отправились в плаванье по пруду. Когда это занятие нам наскучило, мы подогнали лодку к берегу, перевернули днищем кверху, и положили носом на бревно, а кормою на берег. Получился хороший мостик для прыжков в воду. Несколько дней мы таким образом забавлялись, пока Иван Митрофанович в наше отсутствие не вернул лодку и брёвна на прежнее место. На водокачке имелось несколько сторожевых собак, привязанных в саду и около входа в здание, а сад был довольно большой. Ребята, в особенности старшие, считали особым успехом залезть в этот сад, и нарвать яблок. Самые вкусные яблоки были на яблоне, стоящей у входа в здание, но там была привязана очень злая собака. Но ребята умудрялись обтрясти и эту яблоню, а после удачно проведённой операции, угощали нас, младших товарищей яблоками, и со смехом рассказывали, как всё прошло. Поэтому Иван Митрофанович, завидев толпу ребят, идущих на пруд, шумел на нас из-за забора, и грозил разными карами. Так мы весело проводили летнее время.
Когда-то на реке Медведице стоял старинный казачий хутор Мироничев. Удобно расположенный под горой, одной большой улицей протягивался он по высокому левому берегу. Ещё с десяток домов расположились слева (в балочке), и с десяток домов по обе стороны дороги на спуске с горы при въезде в хутор. Мироничев утопал в зелени садов (ещё и сейчас сохранились яблони и груши, растущие на месте былых дворов). Когда подъезжаешь к хутору, и въезжаешь на гору перед спуском вниз, перед глазами открывается дивная картина, от которой захватывает дух. Река Медведица круто поворачивает влево, правый берег – прибрежная коса из ослепительно белого песка. Далее простирается зелёная даль леса, лишь несколько домиков виднеется Штабного (дачи Арчединско-Рахинского лесничества). Спускаясь с горы, справа и слева видишь белые казачьи хатки крытые чаканом. Затем поворачиваешь налево, Здесь у углового дома, сруб колодца с воротом под большим раскидистым клёном. В любое время из этого колодца можно было напиться холодной вкусной воды, утолить жажду. Справа на на углу, небольшой аккуратный домик Богачёва Фёдора Исаевича, а за ним, у оврага, небольшая хатка деда Маконина, заядлого рыбака. Налево за колодцем, двор бабушки Анисьи Богачёвой, нашей дальней родственницы. Каждый раз, приезжая на велосипеде в хутор, я оставлял его у бабушки Анисьи, и, закинув за спину рюкзак с рыболовными снастями и харчами, а на плечо удилища, шёл к реке рыбалить. Повернув у колодца, и двигаясь прямо по улице, вижу всё меньше жилых домов: хутор начинает разбегаться. Так, двигаясь по улице, выхожу к изгибу реки. С правой стороны открывается большая песчаная коса, а с левой, поворот реки, и небольшой омуток. От этого омутка, тянулась под водой небольшая промоина, по ней проходила рыбная тропа. Это было наше любимое место рыбалки. Над обрывистым берегом нависли ветви деревьев, здесь мы ловили шустрых серебристых голавлей на кузнеца, или зелёную кобылку. Далее небольшой заливчик, переходящий в тёмную глубину с глинистым обрывистым берегом, здесь на закидную удочку ловились круглые серебристые подлещики, излучающие лунный свет. Последним домом, стоящим в ряду домов этой улицы, ближе к реке, был крепкий казачий пятистенок. Это дом принадлежал старому, но ещё довольно крепкому казаку с большой седой бородой, не потерявшему военную выправку. Здесь проживал последний атаман хутора Мироничев Антон Семёнович Кузнецов. С первого взгляда дед Антон смахивал на знаменитого писателя – автора романа «Война и мир», Льва Николаевича Толстого. На берегу реки был небольшой огородик-овощник, огороженный плетнями. От калитки спускались вниз к реке порожки, вырубленные в крутом берегу. Огородик принадлежал деду Антону. Мы дружили с его внуком и внучкой, которые приезжали из Волгограда в гости к деду на летние каникулы. Помогая ребятам, с удовольствием мы таскали с реки в вёдрах воду для полива огорода. А после того, как управлялись с этим делом, они угощали нас ярко-розовыми крутобокими помидорами, и тёмно-зелёными, с сизым налётом, пупырчатыми огурцами. Их удивительный вкус я помню до сих пор. Хутор Мироничев стал для меня родным. Я исходил в этих местах реку Медведицу с удочкой и спиннингом, знал где какая рыба ловится, а любовь к этим местам мне привила своими рассказами моя бабушка – Попова Клавдия Дмитриевна ( в девичестве Рыжкина), ведь её детство и юность, прошли на берегах Медведицы именно в этом хуторе. Вспоминаю один из её рассказов:
- В девках у нас любимым занятием было летом ночью бродить с бреднем по косе. Собиралась большая компания девчат, и мы в два – три бредня бродили по ночной реке. Ночью крупная рыба выходила на мелководие охотиться на речную мелочь. Если большая рыба попадалась в мотню, то быстро смыкали холудцы, и вытаскивали добычу на берег. Мы бродили на пару с Марфушей Юровой. И вот однажды мы начали бродить по косе: вода тёплая как парное молоко, месяц ярко отражается на поверхности реки, а отражение тихо покачивается на воде. Мы не спеша тянули бредень, и вдруг что-то холодное и скользкое коснулось моей ноги. Я от неожиданности так громко завизжала, что эхо раскатилось по реке, повторяясь несколько раз. И тут я получила такой удар хвостом, что была сбита с ног и выпустила из рук холудец бредня. Хорошо, что моя напарница удержала свой. А это был оказывается большой сом, он в это время охотился на косе. Конечно же он миновал наш бредень. Мы с девчатами посмеялись над произошедшим, и продолжили дальше бродить. В тот раз у нас был большой улов всякой рыбы, но такой большой не было. Попались некрупные сомята, несколько крупных язей, щук, окуней.
Таким образом ещё в детстве бабушка Клава своими рассказами приобщила меня к племени любителей-рыболовов. Рассказывала она о своих друзьях детства, о природе родного края живым казачьим языком. Уже позже, в разговорах со своим другом (первым хуторским атаманом эпохи казачьего возрождения) Тазовым Николаем Яковлевичем, выяснилось, что его мама – Марфа Яковлевна, с хутора Мироничева, её девичья фамилия – Юрова. И она тоже часто рассказывала ему о своём детстве и юности, и часто вспоминала свою подругу Клаву. Так мы выяснили для себя много интересного о своих родных. Отец Марфы – Яков Панфилович Юров – казак с хутора Мироничева. Марфу Яковлевну выдали замуж за Тазова Якова Ивановича на хутор Еругин. У них родились дочь Нина и сын Николай. В 1951 году семья Тазовых переехала на хутор Сухов-2 (Раковка) и поселилась на улице Ленина. Ныне нет уже в живых ни Якова Ивановича ни Марфы Яковлевны, ушли в мир иной и Нина Яковлевна и Николай Яковлевич. Вечная им память! Не осталось следов и от хуторов Мироничева и Еругина. Ветер заметает следы когда-то существовавшей в этих местах жизни людей. Заросли ямки от стоявших там когда-то домов этих хуторов, но осталась у односельчан память о людях, которые там когда-то жили.