Из гостиницы Аделаиды бодрым шагом направляемся в безлюдный парк, что через
дорогу, навстречу новому дню и новым впечатлениям. Солнце ещё прячется за
горизонтом, но светлая сфера неба уже освещает пространство, будто огромный
прожектор. Движение прокачивает наши лёгкие божественным дыханием, наполняя
энергией свежего, ещё не испорченного воздуха. Кто рано встаёт, тому Бог даёт.
Воистину! Кроме прекрасной свежести раннее утро может подкинуть неожиданные
картинки, которые исчезают с восходом солнца. Одной из них утро награждает сразу по
выходу из гостиницы. Это картинка быта местных аборигенов.
Впитав генетику предков, этих людей не исправят никакие достижения
цивилизации. Добрые пятьдесят тысяч лет люди жили на Земле в единстве с природой,
были её частью, и, когда их силой загоняют в «голубятни» бетонных джунглей, они
теряются. Поэтому насильное принуждение к цивилизации это всё равно, что заставить
обитателя бескрайнего буша кенгуру залаять собакой и жить в будке. Кроме того,
аборигены всегда жили цыганским табором, а их настойчиво разъединяют, расселяя
поодиночке. И наконец, испокон веков в их рационе живая пища, добытая или дарованная
природой, а их настойчиво подсаживают на мёртвую химию в красивых упаковках.
Поэтому процесс ассимиляции аборигенов в современное общество идёт крайне сложно,
хотя продолжается без малого двести лет.
Лишив коренной народ истоков, загнав его в неприемлемую среду обитания,
вызывает у него отторжение и протест. В ответ на принуждение аборигены бросают
«голубятни» и живут в парках, поближе к земле. Но все они кончают одинаково плохо,
подсев на алкоголь и наркотики. И те, кто остался на «этажах», и те, кто на вольном
поселении, просто первые быстрее.
Кроме протеста одной из причин ночёвы в парке является исконная привычка
засыпать на свежем воздухе, считая звёзды. И менять её чернокожие жители Земли не
желают. Но главной мотивацией является всё же тяга к общению с братьями по крови,
которых осталось не так много. С ними можно вдоволь наговориться за жизнь на родном
языке.
Аборигенский язык на слух похож на детские тары-бары. Речь представляет собой
набор странных звуков, которые не подчиняются никаким языковым правилам. В них нет
акцента на определённые повторяющиеся звуки, по которым легко распознать любой
иностранный язык. Аборигенский язык – это в каком-то смысле хаос звуков, в котором
преобладают твёрдые слоги с часто повторяющимися/двойными гласными и
неожиданным вкраплением мягких звуков и лёгкой шепелявинки. Стоит, не видя
человека, прислушаться к речи, возникает странное ощущение, что говорит не взрослый, а
ребёнок. Речь льётся мягкой скороговоркой и будто на одном дыхании. Когда разговор о
рутине, язык австралийских аборигенов чем-то смахивает на монгольский, где
многократно повторяются твёрдые гласные. Например, «она пишет» по-аборигенски
будет «nhulu gaban balgaalgal» (нулу габан балгаалгал). Когда же речь заходит об
удовольствии, он неожиданно смягчается. «Пойти купаться» это «djiba djobaliny» (джиба
джобалини). Если отнести первую фразу не к простой писанине чернилами, а к творчеству
(писательству), получается, что эта «нулу» только и знает, что болтает («бал-» от слова
«балачки») и врет («-лгал» от слова «ложь»). В чём-то коренные жители правы в
отношении писательства, правда? Хотя сам писатель может справедливо считать, что он
не болтает, а тяжело работает. Яка (yakka) c ударением на первом слоге в переводе с
аборигенского это «тяжёлый труд».
Помните известный английский сленг в отношении пищи – yummy (вкусный) и
yucky (противный)? Как странно, что аборигенское слово yakka – «работа» и английское
yucky – «противная» созвучны. Прозорливость древних жителей заслуживает особой
похвалы. Ведь любая работа противна до тех пор, пока не приносит удовольствия.
Но именно этот смысл вкладывают в слова аборигены центральной Австралии. Что
вкладывают аборигены других племён, неизвестно. Таких племён и наречий на
территории континента насчитывается от двухсот пятидесяти (250) до трёхсот
шестидесяти (360). Как они общаются между собой, тоже неизвестно. Потому что у одних
приветствие «hello» это «kaya» , у других – «palya», у третьих и вовсе «wallawani». У
одних девушка это «tidda», у других «koort» и соответственно секс с ней то ли «moony»,
то ли «duri» и т. п. Тут хотя бы разобраться, кто сказал «да» (nawa, kaya), а кто «нет»
(yimoong, noongka, yoowark). Короче, надо долго сидеть и говорить (yabba) у костра, чтоб
позже «boorda boordak» найти взаимопонимание.
В парке коренные жители собираются после заката, когда он пустеет и полиция
оттягивается к центру, поближе к злачным местам ночной жизни. В штате и его
окрестностях их называют «нунгами» (от аборигенского nunga – жители Аделаиды и
окрестностей). Мы вышли на прогулку на зорьке, поэтому их собраний не заметили. В
укромных местах среди кустов мелькали лишь самодельные шалаши, слеплённые бог
весть из чего. Их крыши – из старых одеял или замызганных полотенец. Рядом с шалашом
груда пивных бутылок. Одному человеку столько не выпить, значит, накануне была
тёплая компания. Если жить на свежем воздухе и не платить за рент, государственного
пособия хватает, чтоб обеспечить себя едой и пивом до очередного платежа.
Стараемся обойти шалаши бездомных аборигенов как можно дальше. И не потому,
что это рассадник криминала. Коренные жители континента, как правило, безобидные
попрошайки, если не обкурены-обколоты. Но всё равно страшно. Пугает не столько их
неряшливый вид, тёмная кожа или расплющенный нос, сколько блеск глаз. Он такой
неестественно яркий, будто темноту пронзает неоновый луч.
В отличие от жителей северного полушария со светлыми прозрачными глазами, в
которых отражаются пустынные просторы севера, холодное солнце и непостижимый
размах ума, в абсолютно чёрных глазах австралийских аборигенов отражается без малого
бездна Вселенной. Их взгляд трудно выдержать. Поначалу он гипнотизирует, но
постепенно затягивает в свою бездонную чёрную воронку. Ощущение не из приятных. А
если абориген ещё и заговорит на своём тарабарском языке, северному жителю
моральный капут.
А теперь представьте, шагаешь весь из себя такой расслабленный, бодрый,
наслаждаешься пением птиц и красотой природы и вдруг натыкаешься на два горящих
огонька, которые светят из тёмной глубины шалаша. Лица не видно, оно сливается с
темнотой жилища. А если из темноты вас сверлят две или даже и три пары таких точек?
Становится неловко от собственной трусости.
Хотя взять с нас практически нечего, кроме мобилки, но её жальче всего. Как
потом жить без контактов, постов, ФБ и в целом без виртуальной жизни? Правда,
аборигены редко зарятся на гаджеты. У них другой стиль жизни, где потребности сведены
к минимуму. Им бы немного мелочи, кэша (cash – наличка) на бутылку пива с чипсами, и
все дела. Чтоб с сотоварищами возле костра ночку скоротать, звёзды вместе посчитать. Но
это относится к одиноким. Семейные живут по-другому. Они получают от государства
бесплатное жилище, где заводят много детей. Большинство взрослых не работает.
Никогда. Но дети, как ни странно, вырастают неиспорченными. Они искренни,
дружелюбны, держатся вместе и носятся по улицам стайками. В отличие от своих
единоличных английских сверстников, которым свойственно доминировать, угрожать,
унижать, травить себе подобных. Проблема bullying захлёстывает современные школы, а
эффективное решение в виде «дать сдачи по морде» или хорошенько «выдрать» поганцев
чем придётся не проходит из-за распоясавшейся демократии.
Так вот аборигены вообще пристают редко, хотя близко пересечься до сих пор не
доводилось. Может быть, потому, что их доля в общей плотности населения слишком
мала? А может быть, потому, что за их жизнью бдительно следит полиция. И ещё потому,
что, по слухам, основная их масса сосредоточена не на побережье океана, а в глубине
материка. Когда-то обязательно съездим туда, чтоб воочию проверить эти слухи.
Только однажды довелось столкнуться с коренным жителем лицом к лицу. Как-то
зимой в сауне городского джима (gym) людей набилось много. Компанию развлекал
довольно общительный молодой человек. Это был темноволосый мускулистый парень со
смуглой гладкой кожей. В то время как с остальных ребят пот тёк ручьями, кожа балагура
была покрыта едва заметной плёнкой влаги. Место мне досталось как раз рядом с ним.
Правильные черты лица, прямой нос, глаза в обрамлении пушистых ресниц,
хорошо очерченные, не по-мужски полные губы. «Странный мулат, – подумала я про
себя, – и не испанец, и не индус, и на пакистанца не похож. Интересно, кто по
национальности?» Загадка разрешилась, когда он обратил внимание на мою шляпу. Зачем,
мол, в сауну ходить в шапке да ещё такой смешной?
Моя войлочная шляпа напоминала колокольчик с хвостиком. Точно как у
Незнайки. Помните, наши самые лучшие в мире мультики? На её лицевой стороне
красовалось вышитое красными буквами слово «барыня». Она в самом деле сильно
выделялась на фоне голых черепушек, которыми была полна сауна.
Благодаря разговорчивому «мулату» атмосфера сложилась приподнятая, что не
часто бывает в компании вечно озабоченных чем-то англиков. Я на полном серьёзе
ответила мулату, что, мол, шляпы такого покроя надевают в сауну только члены высших
сословий. Вышивка, особенно красным, как раз и отражает эту причастность. Голые
черепушки невольно притихли, пережёвывая громкое заявление. А мулат и вовсе
повернулся ко мне лицом. Видимо, чтобы оценить соответствие внешности статусу
шляпы, и мы встретились глазами. Я невольно вздрогнула. Это были не глаза, а две
бездонные пропасти, какие-то чёрные дыры на светлом небосклоне лица. Таких глаз я не
видела ни у индусов, ни у цыган, ни у блэк (сорри, слово «негр» запрещено самими блэк),
ни у других темнокожих национальностей.
Слово за слово, и он рассказал, что по профессии танцовщик. Работает в
сиднейской танцевальной группе Bangarra Dance Theatre, известной не только в
Австралии, но далеко за пределами острова. «Если на сцене танцуют такие мэны, зрелище
должно быть завораживающим», – невольно подумала я тогда. Только теперь дошло, что
передо мной настоящий абориген. А ведь поначалу смутил светлый цвет его кожи,
который больше похож на въевшийся в кожу солнечный загар, чем на подлинный цвет
нации. Зато цвет глаз сомнений в происхождении не оставил.
Прогулка в парке оказалась не только полезной, но и вдохновляющей. Полезной –
благодаря довольно обширному парку, ландшафт которого радовал природным
разнообразием и снарядам для подкачки мышц, разноцветье которых не оставляло шансов
пройти мимо. Ну а вдохновляющей потому, что высоченные деревья не давали
«любимому» солнышку добраться до головушки, и от этого радость удваивалась.
Жителям северного полушария сарказма не понять, поскольку в самом знойном
Египте солнышко нежное, как пушистый котёнок. Австралийское солнце – это
безжалостный крокодил, что впивается в кожу острыми зубами-лучами и оставляет на нём
жгуче-рваные раны. Выдержать его тяжело. И нужно ли? Лучше на рассвете шагать в
спасительной тени и наблюдать, как потихоньку сворачиваются сходки аборигенов и они
сами не торопясь рассасываются в пространстве: кто на «голубятни», кто в шалаши, а кто
на сбор бутылок с лёгкой сумкой в руках. Рисунок в клеточку. Не может быть! Да, это
она, до боли знакомая и даже родная подруга челнока.
Думали, ей конец? Ничего подобного! Их громкая слава, проверенная жизнью
целого постсоветского поколения, дошла даже до южного полушария. Со временем класс
челноков в его северной части солидно поредел, а кое-где даже исчез. Но на смену не
замедлил прийти класс беженцев. Как всё-таки удобно срываться с такими сумками с
насиженных мест! Крепкий, вместительный, легкий их пропилен – надежный помощник
вселенских миграций. С ним крепчают и люди.
Как сказал бы малоросс в этом случае, «гарна» (хорошая) идея «невмеруща» (вечно
живая). Поэтому сумка особенно прижилась в тех странах, где сильным мира нравится
резвиться. Она настолько серьёзно опутала своей клетчатой сетью мир, что стала
смахивать на мировую сеть «паутины»? Причём в одинаковых «весовых категориях».
Разница между ними в том, что рабочий инструмент челнока предназначен спасти его
благополучие и даже жизнь, а интернет это делает не всегда и иногда совсем наоборот
(хакерство, финансовое воровство, педофилия, моральная тирания и т. п). Недаром сумку
зовут «баул челнока», или нежно «благодарочка». Иногда в шутку называют «мечтой
оккупанта» с намёком на чаяния Поднебесной. И когда видишь аборигена с такой сумкой
в руке, понимаешь, что идеи интернационализма тоже «невмерущи».