До Милдуры осталось около 200 км пути, которые быстро пронеслись среди
многочисленных озёр. Дорога полупустынная, но очень живописная. На подступах к
городу встречный трафик резко усилился. Всей своей мощью и размерами на нас
надвигался бесконечный караван полноприводных тойотовских внедорожников с лодками
на прицепе. Как будто в Милдуре нет других машин. Лодки были разной величины, но ни
одна не повторилась по дизайну. Чтобы пропустить этот бесконечный караван, пришлось
вежливо притормаживать и прижиматься к обочине.
При появлении очередного прицепа с лодкой я вскрикивала, не в силах сдержать
восхищения. Чем пугала уставшего водителя.
– Посмотри, какая красотка! – дергала я командира. – Глаз не оторвать!
Длиннющая остроносая лодка была раскрашена в немыслимые цвета и проплывала
мимо на колесах, будто гостья из будущего.
– А вон настоящая пиратская!
Навстречу двигалось огромное стремительное судно чернее чёрной ночи с оскалом
акулы.
– Я не морячка, но от той – видишь? – не отказалась бы!– снова отвлекала
внимание при виде абсолютно футуристического создания.
Так продолжалось ни много ни мало с полчаса, пока мимо не прокатилось штук
двадцать тойот с лодочными прицепами.
– Почему они уезжают, когда мы приезжаем? – волновалась я, провожая взглядом
последнюю суперлодку.
– Клу бники едут на большую тусовку, – высказал предположение командир.
Кое-как доёрзав до отеля, первый вопрос администратору был не о ключике к
нашей комнате, а о космических лодках.
– Вчера здесь были гонки, – спокойно ответил мэн индусской наружности.
– Где? – глупо спросила я.
– На реке, где ещё! Ежегодный фестиваль в Милдуре, – ответил он с акцентом,
качая головой в такт каждому слову.
Кто-нибудь знает, почему у индусов при разговоре голова качается в стороны?
Вроде и говорит правильно, а голова не согласна: «не-а, не-а, не-а». С нашими понятней.
Если с вопросом попал человеку не в настроении, набычатся, будто им должен весь мир, и
так и меряют взглядом с ног до головы. И не дай бог, если футболка не бутиковая,
сумочка дешёвая и нет макияжа. Не снизойдут. Но стоит задобрить денежкой, чуть
смягчаются и нехотя, по-барски выдают односложный ответ. Кланяйся, плебей, кланяйся!
Культурный парадокс народов.
Я откровенно расстроилась из-за этого шарнирного «не-а», будто чернокожий
йогин предсказывал будущее. Мол, не видеть вам фестиваля, залётные бабу, ни сегодня,
ни завтра, никогда. Одним словом, давил на больное. «Как же так? – корил себя опытный
штурман. – Скрупулёзно планировать поездку и не проверить, какие чудеса есть в каждом
городе? Непростительно».
Частое применение слова «чудеса» неспроста. Оно заменяет длинное и сложное
«достопримечательности». Последнее, кроме трудности произношения, отталкивает
длиной и официозом, в то время как первое – это круглые от изумления глаза, открытый
рот и «ах!» на выдохе. Пушкин знал толк в восприятии человеком слова, поэтому у него
вместо сухого отчета «о достопримечательностях Лукоморья в виде Лешего, Русалки,
Учёного кота, Белки с изумрудами и т. п.» живёт настоящая сказка. «Там чудеса, там
Леший бродит, Русалка на ветвях сидит...» И перед читателем сразу выскакивает
колоритная картина всех лукоморских чудес.
На этом заколдованное «не-а» не закончилось. Забросив в отель вещи,
отправляемся рысью к причалу. Там с минуты на минуту должен отчалить старинный
корабль по великой и могучей Мари, который так и сделал перед самым носом, весело
гуднув на прощание. Попасть на него очень хотелось, ведь прокатит до самого озера с
выходом в океан. То самое озеро Александрина, где рыбина лихо обдурила вождя
племени, помните?
Возвращаемся в отель несолоно хлебавши. Там поджидает ещё одно «не-а».
Порывшись в рекламках, обнаружилось, что не судьба оказаться сегодня также в
Национальном парке Манго (Mungo National Park). Тут уж мы расстроились всерьёз и
надолго. Не потому, что не достанется свежего фрукта манго. Русское произношение
вводит неискушенного странника в заблуждение. Как, впрочем, и английское. А потому
что в этом парке не так давно (1974 г.) обнаружили останки предков, которым без малого
около пятьдесяти тысяч лет.
Как известно, самый древний человек был найден в Африке. Ему около трёх
миллионов лет, и его останки хранятся в музее недалеко от Йоханесбурга (Yohanesburg,
South Africa). Миру крупно повезло узнать о его существовании и возрасте, потому что
самому мужику не повезло. Спасаясь от троглодитов, которыми кишела земля в то время,
свалился в очень глубокую расщелину и застрял там, не сумев выбраться. Он
единственный homo, который оставил намёк на возраст человечества! Неужели
прожорливые гады, которыми кишела тогда земля, проглатывали людей целиком, не
оставляя никаких следов? Жуткое было время. А мы всё на наше жалуемся.
Удивительно, что второй случай приоткрыть завесу на происхождение мира
преподнёс австралийский континент. Он один из самых древних, где вулканические
страсти и террапреобразвания затихли давно. Аборигены населяли его довольно долго, но
как долго? И вот неожиданная находка, которая потрясла мир! В 1974 году, проезжая
через Манго-парк, один из учёных палеонтологов заметил сверкающую на солнце кость!
Кость принадлежала древнему человеку мужского рода. Спустя некоторое время нашли
останки молодой девушки. А затем и их нехитрые приспособления для жизни. Как когдато скромно жили люди! Под палящим солнцем, среди огромных хищных зверюг, без шляп
и очков, без кремов и мазей, без кастрюль-сковородок, врачей и дантистов. И ухитрялись
выживать!
Что сделали с нами эволюция и комфорт? Расслабили, забаловали, испортили,
«наградили» бесконечными стрессами, страхами, болячками, одиночеством, обжорством,
проблемами с головой и лишним весом. Хотя положа руку на сердце, жаловаться на
современное время грех и при наличии машины времени очутиться в пещерном времени
всё-таки не тянет. Ночку посидеть в пещере возле костра, отмахиваясь от летающих
злыдней, выдержать можно. Или, к примеру, недельку в палатке на просторе при любой
погоде. На большее не хватит. Как ни крути, цивилизация – огромное преимущество и
удобство.
Так вот, останки той парочки отдали университетам в вечное пользование на
изучение. Но тут аборигены заявили веское слово протеста. Они потребовали, чтобы
предки были похоронены там же, где были найдены, иначе боги разгневаются, и тогда
всему континенту конец. Кроме того, что чернокожие предки довольно суеверный народ,
это ещё и очень настойчивый народ.
Примером беспрецедентной настойчивости является их многолетняя борьба и
победа за статус знаменитого Улуру (Uluru). Улуру, которому без малого 550 млн лет,
одно из самых значимых священных мест для коренных жителей Австралии. Как предок
этой древней земли должен относиться к тем, кто ползёт бесконечной вереницей на его
вершину без осознания великого предназначения этого чуда Вселенной, без глубинного
его понимания, без знаний, без сердца? Эта вереница равнодушных людей напоминает
издалека членистоногого червяка, который озабочен одной-единственной целью –
добравшись до вершины, приблизиться к Богу или уподобиться ему, Властителю
Вселенной. И да, между делом удовлетворить своё эго или поставить «тик» в списке
жизненных достижений или просто сделать самовлюблённое сэлфи. На самом деле этот
червяк равнодушен к истории, традициям, знаниям древних просто потому, что он из рода
простейших.
Одно дело невинно ползти упрямым червяком вверх, но совсем другое – пакостить
по ходу дела. Как должен чувствовать себя исконный житель, если его святыня не только
безжалостно вытаптывается, но и оскверняется белыми колонизаторами? Те, кто кичится
своими демократическими подвижками и культурным статусом, не стесняются справлять
нужду на самой вершине. Что говорить, если накануне закрытия 26 октября 2019 года на
склоне Улуру возникла безобразная драка, которая закончилась увечьями? Гуманоиды
дрались за право покорения первыми священного Улуру. Теперь понятно, почему
изначально аборигены были против любого появления чужеземцев в священном для них
месте? Потому что продвинутые колонизаторы – всё ещё моральная недоросль.
Если героям-аборигенам удалось отбить Улуру, то похоронить своих древних
(сорокатысячного возраста) прадедов, что с Улуру скатиться.
Великая Джомолунгма испытывает сейчас нечто подобное. Людской муравейник
тянется к богам сплошной вереницей. Если на восхождении к её священным высотам
случится такая же потасовка, человечеству несдобровать. Боги нам многое прощают, но
тут можно всерьёз нарваться. Истребят гнилую расу тайфунами, пожарами,
землетрясениями, наводнениями.
Благодаря упорству предков – современников континента женщину преклонного
(сорокатысячного) возраста предали-таки земле, а мужчину не успели. Его косточки так и
остались в университете для дальнейшего изучения. Почему не успели? Дело в том, что со
временем в месте захоронения обнаружилось движение земной поверхности, которое
грозит Манго леди быть погребенным под глубокими песками. И снова забвение.
Манго Парк – это не тенистый парк с вековыми деревьями. Это песчаная пустыня с
высохшими на ней многочисленными озёрами. До начала ледникового периода
растительности и очень большой живности вокруг них было много. Племена аборигенов
жили с ними бок о бок. Озёра продолжали существовать и при жизни нашей манговой
парочки, постепенно высыхая и обрастая песчаными дюнами. А потом и вовсе исчезли. С
их осушением примерно 46 тысяч лет назад гигантская фауна исчезла, а людям пришлось
уйти в лучшие края.
Прародители современного животного мира пугали людей своими внушительными
размерами. А может быть, наоборот, привлекали? Поймал одного – еды на несколько
племён. Останки нижеперечисленных видов были найдены на территории, охватывающей
три штата: Новый Южный Уэльс, Квинсленд и Южная Австралия.
Прародительница страуса эму гениорнис (Genyornis) была двухметровой довольно
упитанной бескрылой птичкой. Её вес был в шесть раз (250 кг) больше веса
современницы. Внешностью птичка не блистала. Личико довольно неприятное. Таким его
делали узко посаженные глаза и массивный, будто обрезанный клюв. Внешнюю картину
невыгодно подчеркивали короткие мускулистые ноги и такая же короткая массивная шея.
Зато перья были отменные, густые и блестящие. Несмотря на солидные размеры, яйца
несла некрупные. Они были такого же размера, что и у современной симпатяшки эму
(emu). Наука до сих пор бьётся почему. Приёмы инкубации тоже передались по
наследству. Судьба страусиного потомства во все времена зависит от того, насколько
тщательно мать обеспечила внешний обогрев (ectothermic heat) яиц, забросав их листьями,
травой, тёплым песком.
У страуса есть очень мелкая младшая сестричка – красношееголовая летающая
индюшка (brush turkey), которая выводит птенцов подобным образом. Внешне вполне
симпатичная девица, но характером и опрятностью не вышла. Мало того что постоянно
сорит на пешеходных дорожках, ещё и зарвавшихся собак гоняет. Делает это так: даёт
себя догнать, потом резко тормозит и задними лапами с острыми когтями бедного бобика
наотмашь по морде. Не раз приходилось спасать собачью честь от позора.
Второй представитель мегафауны прокоптодон (Prokoptodon) – тяжеловесный (240
кг) кенгуру с приплюснутой мордой и короткими ушами. Прадедушку сегодняшних
кенгуру (kangaroo) прокоптодона, или просто Прокопа, назвать милахой тоже язык не
поворачивается.
Но самым большим травоядным зверем из всех обитавших в этих краях был
дипротодон (Diprotodon), или гигантский вомбат (wombat). Глядя на современного
вомбата, небольшого темнокожего поросёнка, трудно представить его прадедушку Дипро,
трёхметрового гиганта весом три тонны. Почти слон. На самом деле он был больше похож
на носорога и считался самым большим сумчатым животным планеты. По большому
счёту погубили его засуха и зубы. С засухой понятно: нет травы – голодная смерть. При
чём тут зубы? При том, что прикус у дипротодонов был только жевательный. Если нет
клыков, в случае опасности/надобности перегрызающих глотку любому существу в этом
мире конец. По себе знаем, правда?
С плоскими тупыми зубами огромный, но беспомощный поросёнок был обречён.
На него охотились все кому не лень, от людей до животных. Среди последних отличались
тайласолео (Thylacoleo), сумчатый лев, который похож на моську по сравнению со
слоном, гигантская ящерица с ласковым именем мегалания (Megalania) и квинкана
(Quinkana), крокодил, лучшее имя для которого «машина убийства» (killing machine). Их
всех объединяло одно – жажда крови и острые клыки. Жаль братца Дипро, но против
законов природы не попрёшь! Любой беззубый обречён. А ведь большой добродушный
безвредный вомбат Дипро для аборигенов Австралии был таким же священным
животным, как для первых хомо мохнатый мамонт. И остаётся таким же до сих пор,
несмотря на обмельчание внешности. Дело в том, что поросята шалят на фермах в поисках
еды, и фермеры их втихаря отстреливают. Аборигены расценивают это святотатством и
оскорблением чувств и подают петиции. Если фермера поймают на горячем, ему
несдобровать. Расплатится с государством сполна.
Однако вернёмся к истории засухи в милдурских местах. Пески наступали, и со
временем благодаря ветрам и перепаду температур превращались в причудливые
песчаные пирамиды, которые назвали люнетами (lunetts). Одно из значений люнета –
военное, которое представляет собой спецукрепление с тремя фасами. По-русски это
«стрелка», которую успешно использовали в оборонительных целях в Крымской и других
войнах (например, в Севастополе – люнет Белкина, в Керчи – Минский и Виленский
люнеты, www.ru.m.wikipedia.org/люнеты).
Австралия никогда не знала войн на своей территории, кроме войны с коренным
народом, поэтому люнеты это не военные укрепления, а созданные природой
спрессованные дюны песка. Они росли вокруг высохшего озера миллионы лет, и в конце
концов образовали настолько впечатляющее строение, что его окрестили «Китайской
стеной» (Mungo Walls of China). Блогеры пишут, что в Манго парке желательно провести
несколько дней, чтобы объехать все 111 гектаров площади и сполна прочувствовать дух
древнего места.
Когда-то обязательно сделаем это, а пока пользуемся существующими
источниками истории. Своим неожиданным появлением Манго Леди и Манго Мэн
наделали большого шороху в научных кругах. Почему? Потому что пришлось полностью
переписать историю этой древней земли. Никто не предполагал, что она была заселена
людьми так давно. В отличие от современного человечества древние люди воспринимали
землю как живой организм, который реагирует на любое изменение извне и внутри него,
словом, дышит, любит, болеет, страдает, как и мы. Из уст в уста аборигены передают
легенду о времени, упоминаемом ими как дримтайм (Dreamtime). Они считают, что в то
время на их земле жили боги. Эти богатыри-великаны учили и направляли людей и, когда
добились понимания ими нужд Земли, покинули её.
Современному человеку трудно понять, почему древние десятки тысяч лет не
стремились к прогрессу. Жили просто, питались, чем бог послал. Женщины собирали
ракушки (shellfish), раков (yabbies), семечки австралийской акации (wattle seeds),
страусиные яйца (emu eggs), мужчины ловили рыбу (fish) и иногда охотились на больших
животных. Ни одежды, ни обуви, ни каменных домов, никакой техники, вилок, ложек,
книг, театров, сладких булочек, вина, интернета и социальных сетей. О чём они говорили?
Что делали в свободное время? Как женщинам удавалось соблазнять мужчин без
кружевного белья, скинни-джинсов, каблуков, помады? Как растили детей без молочных
смесей и памперсов? Уму непостижимо!
Но тем не менее они умели любить. Исследуя останки Манго Леди, учёные пришли
к выводу, что она умерла юной восемнадцатилетней девушкой и семья долго скорбела.
Скорбеть по-аборигенски это не значит плакать – убиваться и предать земле, как это
делают христиане, и не плясать-веселиться на могилке, как предпочитают цыгане.
Скорбеть по-аборигенски это значит как можно быстрее кремировать тело. В этом случае
душа умершего быстрее достигает своего астрала, а само тело растворяется в земле в
пыль. Хорошая практика, особенно в тогдашних условиях отсутствия лопат и желания
что-либо копать на солнцепёке. «Если каждый конопат, где на всех набрать лопат?»
Согласно традиции тело Манго Леди было сожжено, оставшиеся косточки
раздроблены, снова сожжены, и только тогда прах захоронен в растущем люнете. Вот
такая любовь. Семья возвратила дочь свою земле, которая её и родила, освободив душу
гулять по белу свету.
С обзорной площадки, которая называется Место встречи (Meeting Place),
просматривается древнейшее захоронение аборигенов. Оно представляет собой
серповидную полукруглую возвышенность (Lunette-shaped viewpoint) с видом на
высохшее сейчас озеро Манго, восточные берега которого ограничены вдалеке песчаными
люнетами.
Место встречи с кем? Аборигены утверждают, что в этом месте они общаются с
душами умерших предков. Кстати, появление Манго Леди они рассматривают как важное
послание, которое предки пытаются передать потомкам. Спросить бы у самих аборигенов,
чтоб расшифровали его, но их там днём с огнём не найти. Скорей всего, призывают
следовать простым правилам: не собачиться и не уродовать землю, но пока это глас
вопиющего в манговой пустыне.
Кстати, само слово «mungo» означает невыделанную шерсть, дешёвый войлок.
Отсюда вытекают два предположения: если имя английское, значит, следы британцев,
если шерсть, значит, шерсть от овец. Тандем британцы-овцы означает только одно:
плоская травянистая равнина служила белым пришельцам пастбищем для овец. В самом
деле, на заре колонизации здесь разводили овец, что подтверждают полусгнившие загоны.
Они и не подозревали, что фактически пасли их на древнем кладбище аборигенов.
Поэтому с обнажением косточек Манго Леди в 1974 году территорию пастбищ закрыли
для научных изысканий. Впоследствии скопление высохших озер (Willandra Lakes
Region), включая озеро Манго, было объявлено зоной мирового наследия (World Heritage
Area).
Вряд ли здравомыслящего посетит мечта побывать в «зоне», но в древнюю зону так
тянуло! А вдруг древние духи нашептали бы что-то важное! Но сегодня явно не наш день,
хотя это последний в прекрасной Виктории. Не всё мед ложкой! Завтра нас ждёт
долгожданная встреча со штатом Южная Австралия (South Australia).
От нашей Милдуры, что оказалась «милой», но далеко не «глупенькой», скорее,
«старенькой», до границы рукой подать. Стремимся к встрече с новым штатом и его
столицей Аделаидой. Стремление подстёгнуто любопытством, у которого личные корни.
В период перестроечной эмиграции правительство Австралии заманивало именно сюда. В
Киеве по всем правилам маркетинга была организована «наживка»: конференц-зал с
бутербродами, бесплатное кино и тонна проспектов. Дорога за свой счёт. Но рыбка не
клюнула! И была права. Главная причина отказа кроется на отрезке Милдура – Аделаида
(см. ниже).
Однако Виктория не отпускала. Напоследок она решила побаловать памятным
сюрпризом. На выходе из комнаты столкнулись с соседями-шестидесятниками. Не
столкнуться было нельзя, поскольку на паркинге наша немаленькая «Хонда» – седан цвета
космической пыли (sattelite mist) стояла рядом с тойотовским белым танком «Клюгер»,
словно букашка со слоном. Или, если рассуждать в космическом измерении, мелкая
беззащитная звёздочка в бесконечном пространстве. Протиснуться между ними можно
было только одному человеку, и нам как мелким, незаметным и слабым снисходительно
уступили. В вежливой перекличке выяснилось, что они тормознули в Милдуре в
кругосветке по Австралии. Мы было гордо расправили плечи, что тоже могём, но их
взгляд был красноречивее слов. В нём чётко вырисовывалось пожелание не рыпаться,
пока не будет такого же вездеходного танка. Австралийский аутбэк – серьёзный парень и
требует к себе такого же отношения. Наша «коробчонка» в его вольную жизнь не
вписывается по разным причинам. Пустыни, бездорожье, неизвестность и безлюдье лучше
преодолевать на непробиваемом «танке».
Распрощавшись с «танкистами» и чистеньким, но безликим отелем, садимся в
надёжный седан золотистого цвета и отчаливаем. Рулим из города на автопилоте,
перемалывая откровения соседей и забыв выставить в навигаторе координаты Аделаиды.
Немудрено, что через пару десятков километров хитрый автопилот уводит от
основной трассы в тот самый аутбэк. На знаке непутёвых странников приветствует
пограничный городишко аутбэка Вентворс (Wentworth). От него дороги расходятся только
в двух направлениях: назад в Милдуру или прямо перпендикулярно к Брокен Хилу
(Broken Hill). Дороги к Аделаиде нет.
Вэйк ап (wake up), команда! Проснувшись от нирваны мечтаний, нисколько не
жалеем об искажении маршрута. Во-первых, городок примостился здесь не зря. Как раз в
этом месте наблюдается слияние двух очень крупных рек Австралии: могущественной
Марри (Murrey River) и очень Милой сердцу (Darling River). Их слияние представляет
поистине драматическую картину из-за разного цвета воды. Могущественная Марри,
преодолев глинистые берега возле Эчуки (Echuca), из мутной превращается в поистине
чистую и величественную, в то время как Милая сердцу меняться не желает и несёт свои
мутные воды терракотового цвета в прозрачность первой. Поистине впечатляющая
картина, которую можно наблюдать с высоты железной вышки с серпантином крутых
ступенек наверх.
Во-вторых, чуть дальше городок приготовил ещё один сюрприз. Дорога назад тем
не менее ведёт вперёд по кругу, а там неожиданно открываются настоящие песчаные
дюны. Табличка советует свернуть на грунтовку и полюбоваться песчаными
нагромождениями. Откуда они взялись посреди фермерских хозяйств с плодородными
землями? Впечатление такое, будто дюны – рукотворное человеческое строение
огромного масштаба.
Подъезжаем ближе. Рядом со свободным паркингом какой-то сарай. Его
назначение непонятно. Билетная касса? Всё забито-заколочено, значит, вход на
аттракцион свободный. Впереди на дюнах видны большие картонки, видимо,
самодельные сани песчаных гор.
Закрыв машину, командир поспешил на горки. Мальчики никогда не взрослеют. Я
тоже было поддалась движению, как вдруг взгляд выхватил что-то до боли знакомое и
родное.
Я заорала, не на шутку испугав спутника:
– Бахча! Настоящая! Скорей сюда!
Справа от машины прикрытое кустами красовалось море небольших тонкокорых
арбузов. Впереди валялись разбитые, сияя ярко-красной начинкой с тёмными крапинками
семечек.
Командир тоже опешил:
– Похожи на наш Огонёк, помнишь?
– Как не помнить, если на заре знакомства угощал бочковыми солёными!
– Мой дядя их здорово солил!
– Ага... до сих пор не понимаю этого извращения...
– А прикидывалась, что понимаешь...
– Так замуж надо было...
Похихикали, вспоминая золотое время, на смену которому пришла взрослая
практичность.
– Так, открывай багажник! Будем загружать. Мешки есть?
– Какие мешки? А если они чьи-то, не колхозные?
– Был бы забор или табличка...
– Там на дюнах люди, видишь?
На дюнах в самом деле мелькала молодёжь индусской наружности, бросаясь друг в
друга арбузами. Арбузы падали, разбивались, а они хохотали от счастья.
– Варвары... Такое добро уничтожают...
Я стала быстро обносить ничейную бахчу, торопливо складывая в багажник редкий
продукт.
– Странно, что их нет в продаже. Такая вкуснятина!
– Может быть, этот сорт только здесь и растёт?
– Скорей всего... Эх, не нашёлся ещё деловой человек поставить дело на
промышленные рельсы...
– Слушай, давай разрежем один! Слюнки текут!
Разбитые арбузы раздражали все чувства сочной красниной. Бросились было
искать нож среди сумок и набросанного в багажнике барахла, но он как сквозь землю
провалился. В сердцах ругнувшись, отказались от тестирования и отчалили несолоно
хлебавши на открытый песчаный аттракцион. Дюны, что начинались в сотне метров от
стоянки, были усыпаны не только арбузами, но и большими картонками из-под тары.
Толстые картонки служили здесь приспособлением для спуска на пятой точке.
Усевшись на одну из них, крикнула «поехали!», взмахнув рукой, однако что-то в
системе обеспечения полёта не сработало, и я так и осталась на прежнем месте. Поёрзав
на сиденье, подключила переднеприводное усилие с толчком ногами, но картонка не
сдвинулась с мёртвой точки.
– Физик! – в отчаянии крикнула я командиру. – Почему не еду? Что не так?
– Масса корабля, – коротко ответил он.
– Что она делает?
– Влияет на силу трения.
– Трение хорошее, – доложила я, поёрзав вместе с картонкой на вершине песчаной
дюны.
– Чересчур хорошее... поэтому тормозит, – хмыкнул командир.
Понятно. Полёт не состоится по причине большой инерции, которая напрямую
зависит от веса тела.
– Мог бы сразу сказать, что у корабля (бросила взгляд на картонку) низкая
мощность, – накинулась я было на учёного физика.
– Ага... попробуй скажи... мне жизнь дороже. Ты же видишь, что эти мощности для
деток, не для... девушек.
Вместо «девушек» в рифму «для деток» просилось «тёток», но на то он и учёный,
чтоб быстро проанализировать последствия. «Молодец. Уроки усвоены отлично», –
подумала про себя с удовлетворением. На обучение наших мужчин мастерству обращения
с женщиной уходят годы, иногда целая жизнь. Для них брякнуть что-то сгоряча или
глянуть красноречиво на якобы несовершенную часть женского тела, а то и не глянуть
вовсе, что с горы скатиться. А у дам настроение испорчено на неделю вперёд.
Побродив по диковинным дюнам, заросшим бахчой и одинокими кустами и
раскинувшимся далеко за горизонт, заторопились к машине. Нас наверняка заждался
южный штат. А до его столицы Аделаиды ещё ехать и ехать.
Возвращаясь к Милдуре, тормозим возле будки с фермерскими дарами и
затовариваемся картошкой, огурцами, помидорами, фруктами. Хочется попробовать, чем
викторианские натуральные дары отличаются от денатуратов, ой, ненатуратов (что в
принципе одно и то же) родного штата. Бросаем в «честный» ящичек монетки и,
довольные запасами, топим на газ. Постой в Аделаиде целых четыре дня, пригодятся.
Рассуждаем практично. Барбекюшница со столиками в отеле есть. Бассейн тоже. Как
нажарим всего с мясом, как настрогаем свежины, да на свежем воздухе, да под что-то
крепенько-релаксовое! Как попадаем потом пьяненькими в бассейн для полного кайфа!
Нет, последняя идея не очень. После неумеренных возлияний и пищевых
отягощений это может плохо кончиться. Ладно, режим расслабления придумаем по
дороге. Отрезок Милдура – Аделаида довольно длинный (400 км) и по всем признакам
тоскливо-безлюдный. Время хватит не только на раздумья об устройстве на ночлег, но и
об устройстве целой Вселенной.