«Кость, брошенная собаке, – не есть милосердие.
Милосердие – это кость, поделенная с собакой,
когда ты голоден не меньше её».
(Дж. Лондон «Джон-ячменное зерно»)
– Жизнь наша – три копейки, ногами растоптанная, на обочину выброшенная, – как-то сказали они, – но Богом данная и за это любимая. Только вот пришла к нам нужда беспросветная. Верно говорят – от сумы и тюрьмы…
Немного беззвучно всплакнув, вытерли морщинистыми ладошками подслеповатые глаза и виновато улыбнулись, благодаря Бога за всё: «Милостив он к нам и добр, могло быть и хуже».
Могло, да куда уж хуже.
К больным и старым давно никто не приходит. Тоскливо, скучно и даже страшно, но они понимают и не копят в душе обид: «Что хорошего сидеть рядом с нами? Каждому своего горя хватает».
Изнурённые болезнями, нелепо и смешно закутанные в жилетки и платки поверх застиранных халатов, они представляли собой унылую картину печальной немощи.
Немощи физической, но истерзанная хворью душа оставалась чиста и доверчива, и к людям милостива и благодарна. Даша удивлялась – одни на белом свете – измученные, много горя пережившие, а рядом с ними невероятно тепло и покойно. Они взглядом умели согреть, улыбкой обласкать.
Даша – социальный работник. Переживая временные трудности, пришла ненадолго, но незаметно втянулась и полюбила эту нелёгкую работу. Верно подмечено, что в социальной службе остаются лишь те, кто к ней сердцем прикипел. Сердцем люботрудным и отзывчивым, душой человечной и беспокойной. Не каждому, бывает, дано любить даже своих родных – здоровых и успешных, а здесь чужие: старые и больные, капризные и упрямые, подозрительные и сварливые, забывчивые и неопрятные.
Есть рекомендации не привязываться к подопечным, дабы не было больно их терять, но этих беспомощных и добродушных женщин Даша полюбила всем сердцем и потянулась к ним, словно к родным.
Мать и дочь. Из переселенцев. Слово какое-то обезличенное казённое – переселенцы, но за каждой судьбой стоит свой тяжёлый крест!
Давно ещё, когда не было границ и все мы дружно жили, направили Валентину Фёдоровну по распределению на Кавказ завод поднимать. Работала, замуж вышла, дочку Марию родила. Квартиру получили, дом построили, внук родился – живи да радуйся, но пришли силы тёмные, недобрые и стали рвать страну на части. Полетели судьбы людские, как камни с обрыва в пропасть. Разъярённая орда под националистическими лозунгами изживала прочь со своей земли чужих, отбирая нажитое. Муж дочки из местных был и тоже, потеряв разум, забрал сына, прогнав её вон из семьи – не нужны стали русские – даже матери своих детей. Нет страшнее силы, чем обезумевшая толпа. Спасая жизнь свою, с тем, что успели собрать в один чемодан на всех, бежали на родину. Выехали трое, доехали двое. Муж Валентины не перенёс унижения.
Стали переселенцами. Вначале, пока приживались, держались дружной стайкой, помогая и выручая, а после жизнь наладилась, и не хватило в сердцах мигрантов сострадания. Как слегла Валентина, быстро заросла к ней тропка: забыли и бросили вовсе… Кому нужны убогие…, а после и соседи сменились.
– Государству, некоторые говорят, мы не нужны, – как-то грустно вздохнула она, – а нам и квартиру дали, и пенсии, и пособия, соцслужба бесплатно помогает. Государство-то худо-бедно нас не бросило, а вот люди… ежели взять с нас нечего, так мы даже и родственникам стали не нужны, что уж обижаться на чужих, да на власть кивать. У нас с Машей по стране много родни раскидано, что ездили к нам в гости на фрукты и тепло…, а как возвратились мы нищими да больными – все затаились, попрятались… Вот это горько. Сами зло сеем, а виноватых вокруг ищем.
К Валентине Фёдоровне и дочери её – Марии Сергеевне – Даша заходила чаще, чем положено.
Их порадовать, да самой душой отдохнуть – восторженно встречали, радушно. Никогда не жаловались, за всё благодарили. Мир у них маленький замкнутый, но обо всём расспросят – ничего не забудут и любой мелочи радуются, удивляются, словно дети – сердцем незлобивым.
Вот и сегодня она решила проведать их просто так. Женщины открыли дверь крайне возбуждённые: «Радость-то у нас большая! Дашенька, счастье-то какое! Сонечка нас нашла, в гостях сегодня была! Оказывается, недалеко живёт – за городом в посёлке каком-то. Обещала ещё приехать!»
Раскраснелись, разгорячённые встречей, рассказывают, перебивая друг друга, глаза блестят, морщинки разгладились, спинки распрямились. Даже, передвигаясь, меньше стали шаркать стоптанными тапками.
Сонечка у них и умница, и красавица. «Даша, вы обязательно должны с ней познакомиться!» – суетилась Валентина Фёдоровна, заваривая чай. От помощи отказалась: «Сегодня мы вас угощаем». И говорят-говорят, ни на минуту не замолкая. «Как бы давление не подскочило», – заволновалась Даша, но от души порадовалась за них.
До чего же человеку мало в жизни надо: пришёл гость в дом и весёлыми улыбками засияли лица, колокольчиками заливаются, вспоминая, счастливые.
Стол накрыт, взглянула Даша и за сердце схватилась: высоченный торт с кремом, шоколадные конфеты, колбаса "салями" и палтус копчёный. Сыры – «донаблю» и «рокфор», плесенью подкрашенные. Яркие цветные соки, соления в квадратных банках и много другого необычного. «Это же сколько денег выкинула Соня, не зная, что ничего из принесённого подопечным нельзя», – пожалела Даша гостью.
– Мы всё понимаем, – перехватили её взгляд хозяйки, – это для вас, Дашенька, угощение. Ну а мы… самую капелюшечку, можно? Просительно подняли белёсые бровки. «Ну чисто дети», - улыбнулась про себя Даша, напомнив им про диабет и другие напасти.
Родители Сони, рассказывали, работали на том же заводе, но давно уже умерли. «Совсем молодыми», – жалели, вздыхая, и плакали, вспоминая.
Сонечка немного моложе Маши, но, слава Богу, здорова! «А красавица какая, – восторгались, добрая щедрая – даже неудобно!» Опускали глаза, стыдясь, и показывали на огромные упаковки одежды в углу комнаты.
– А вдруг там бабуши есть, – мечтательно подняла вверх глаза Валентина Фёдоровна…
Как фокусники, вынимали они из больших бумажных пакетов разноцветную яркую одежду: джинсы с дырками на коленях – нет, не пострадавшие от старости, а художественно рваные в угоду моде. Длинные добротные кардиганы, связанные сеточкой кофточки со спущенными плечами. Пышные юбки в пол и узкие короткие, роскошные коктейльные платья, футболки с блёстками и стразами, а ещё красный атласный пеньюар, да домашние тапочки на невысокой шпильке – в них белоснежный мех на помпоне был слегка испачкан. Джинсовая куртка, ветровка, длинный плащ с широким поясом и вязанные шапочки, одна даже с ушками, как у кошечки.
Чем выше становилась куча одежды на полу, тем труднее было милым женщинам сохранить радость на лице.
– Что это? – Мария Сергеевна растерянно смотрела на ворох одежды. – Зачем?
– Возможно, – бросилась в защиту Сонечки Валентина Фёдоровна, – она не знала, что мы больны и… так старомодны…
Мария Сергеевна грустно покачала головой: «Даша, может вы знаете кому подойдёт всё это тряпичное богатство?»
Вещи действительно были дорогие и красивые. Если и поношенные, то самую малость, но старые одежды надо уметь предложить так, чтобы не унизить, не обидеть человека обносками, даже, если он нуждается.
Кинуть бедному то, что тебе не надо – это не жест доброты и не милосердие, это – бездушно брошенные под стол объедки. Порой лучше вообще пройти мимо, не заметив, чем вот так безжалостно опустить больного и несчастного человека.
- Как жаль, что нет халата, – Валентина Фёдоровна развела руки в стороны, показывая аккуратные штопки на линялой изношенной одежде и… заплакала.
Даше стало мучительно больно и стыдно за разумницу и красавицу Сонечку. Эти женщины, в силу полного нездоровья, давно не выходят из дома. Прошлым летом Даша несколько раз выводила их на улицу, но зимой спуститься по узкой лестнице с пятого этажа старому человеку, с шаткой походкой после инсульта, невероятно сложно, да и Марии Сергеевне с рассеянным склерозом это тоже было не по силам. Какие уж тут ветровки и шапки… даже с ушками... как у кошечки… И уж совсем некстати джинсы и модные ажурные пуловеры.
Им бы халатов несколько – да потеплее, сорочки байковые длинные, да тапочки бабуши, которые стали их вожделенной мечтой. Больные ноги постоянно мёрзли, а ещё… прокладок от недержания и побольше.
Не зная, что сказать, обняла их Даша и ласково погладила по реденьким седым волосам. Что ботинки для безногого были эти тряпки в пакетах для Валентины Фёдоровны и Марии Сергеевны.
Да, до чего же сытому трудно понять голодного. Как мы все очерствели сердцем, если умудряемся нанести душевную рану, даже пытаясь сделать добро.
Соня ещё два раза приезжала и вновь привозила стопки поношенной ненужной ей одежды и хозяйки аккуратно складывали за ненадобностью эти подношения в диван.
Спустя некоторое время Даша наконец-то с ней познакомилась. И правда: красива, ухожена – невероятно роскошна! Таких на улице не встретишь. Даша хоть и намного моложе её, стушевалась растерялась как-то, застеснявшись себя, но Соня в общении оказалась лёгкой и поговорить очень любила.
– Я, когда к ним ехала, даже представить не могла насколько всё плохо. Мне говорили, но чтобы так, – она помолчала, подыскивая слово, – так... опуститься! Рассказали бы – не поверила, а ведь знаете, Дашенька, они прежде очень хорошо жили. Муж Валентины Фёдоровны доходную должность занимал и было нам до них, как неба. Да-да. Вы не смотрите на меня сейчас, я всё это своим горбом заработала, потом и кровью каждую копейку. Думаете мне легко в жизни было? Но как всё переменчиво – Валентина раньше все двери ногой открывала, не поверите, какой важной была! На служебной машине ездила и вот, пожалуйста, в драном халате… Да уж лучше умереть… я бы собой покончила…, но никогда и ни за что не стала бы так жить. Не подумайте, мне их очень жаль, очень, но... нельзя так опускаться…
Она долго что-то вспоминала, а ещё больше, упиваясь собственной успешностью, рассказывала о своей жизни, не обмолвившись, правда, про два удачных замужества. Впрочем, выгодный расчётливый брак – это тоже работа.
Даша молчала, неприятно было недоброе осуждение.
Вдруг Соня внимательно посмотрела на неё: «Вы молоды, а так неухожены! Хотите я поговорю с хозяйкой салона – она моя подруга – и вам почистят лицо, проведут сеансы мезотерапии или плазмотерапии? Хорошую скидку обещаю, я ведь там на ресепшене сижу. Работы, скажу, море – бывает и кофе некогда выпить».
Гордо выпрямив безупречную спинку, добавила: «Двадцать пять процентов, может и больше, ведь друзья моих друзей – мои друзья и я всё, что в моих силах для них сделаю. Кстати, могу и вам подогнать неплохие вещицы».
– Спасибо, не надо. Купите лучше Валентине Фёдоровне и Марии тёплые халаты да тапочки бабуши, – рассержено перебила Даша.
– Тапочки… чего? – Соня, не понимая, подняла красиво уложенные брови.
– Бабуши – чуни такие домашние из овчины. Ноги у них всегда мёрзнут. Носки шерстяные нам спонсоры подогнали, но в бабушах теплее.
Даша давно порывалась их купить, но выкроить три тысячи из бюджета у неё никак не получалось.
– Ну…, – неуверенно протянула Соня, пожимая плечами, – не знаю… где такое искать? Вы уж лучше сами с этим разберитесь и рассмеялась: «Бабуши! Это же надо такое ужасное название придумать!»
– А ещё, им бы нормальный телевизор, – не обращая внимания на веселье, мечтательно сказала Даша, – аудиоплеер с дисками книг, бельё постельное.
– Вот скажите, – красавица, перебив, вдруг схватила соцработника за руку, – ну я понимаю – Валентина Фёдоровна давно старуха, но Маша, Маша-то немногим старше меня, почему так запустила себя? В халате, платке… седая вся. Что, нельзя волосы покрасить? Стрижку сделать?
– А ещё, она спит в памперсах, недержание у неё, – не поднимая глаз, тихо ответила Даша, – сына ищет долгие годы, не до красоты ей как-то, хотя топчутся они весь день, сопротивляясь болезням, поддерживая и себя и дом в порядке. Зачем вы так...
Каждая говорила о своём и казалось, что они абсолютно не слышат и не понимают друг друга, словно разговаривали на разных языках.
Возникла неловкая пауза. Даша торопилась, но попрощаться не получилось. «А знаете, – вновь оживилась Соня, – я рассказала своим соседкам в посёлке, подружкам и клиентам нашим, что занимаюсь благотворительностью и они тоже пожелали помочь нуждающимся и пообещали пересмотреть свои гардеробы. Уверена – мало не покажется!
Даша остановилась, опешив от щедрости дамочек из посёлка и не знала, как реагировать – ей вдруг стало смешно – эта глупая болтовня сейчас смахивала на низкопробное комедийное шоу, но происходило оно на самом деле. Разные перегибы в понятии милосердия и благотворительности за долгие годы работы в социальной службе она встречала, но чтобы за благотворительность выдавали очищение от хлама своих гардеробных комнат – столкнулась впервые.
Не выбросил на помойку ненужное, а торжественно вручил бедному, не спрашивая надо или нет, и стал милосердным, а ещё раструбил об этом по всему свету: «Я занимаюсь благотворительностью!»
«Пресытились, объевшись, и отрыжкой благодетельствуют мир, – горестно подумала Даша, – но неужели не приходит в голову хотя бы поинтересоваться в чём нуждается человек».
А Соня, воодушевившись, весело защебетала: «У нас в посёлке я уже старуха – вокруг меня одна молодёжь и у них такие вещи – закачаешься! Хотя я тоже вчера отложила Валентине Фёдоровне ну просто шикарный кардиганчик – лучше любого байкового халата будет. Да-да. Я трикотаж беру исключительно у Макухина. Кстати, отдала за него семьдесят три тысячи правда, наших деревянных, но ошиблась с цветом, как говорится – эксперимент не удался. Девочки посоветовали в инете продать, но заморачиваться лень. Мог бы кто-то и купить его, но наши соседские ведьмы лучше переплатят, нежели приятное кому-либо сделают. Уверена – подарок к Новому Году будет отменный! Уж тётя Валя толк в вещах понимает – поверьте мне, ну и Маше что-нибудь поищу.
- На тобі, небоже, що мені негоже,* – пробурчала Даша, вспомнив свою бабушку украиночку.
– Что? – насторожилась Соня.
– Ничего, – ответила. – "Узелцы три злата таяся подал еси..."* – не читали?
– Нет.
– А это слышали: "У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая".*
Гордая Соня поняла наконец-то и, вспылив, вмиг перешла на "ты": «Да кто тебе позволил разговаривать со мной в таком тоне? Ты – замарашка, социальный работник, подтирала за бабками! Не много ли на себя берёшь? Не ожидала, хотя…»
Поджав накаченные губы, смерила Дашу уничтожающим взглядом, взмахнув наращенными ресницами и, не прощаясь, нервно застучала острыми каблучками по тротуару. Зашла в ближайшее кафе.
– До свидания, – облегчённо бросила вслед Даша и поспешила на автобус. На другом конце города, нетерпеливо выглядывая в окно, её поджидала другая подопечная – одинокая старенькая бабушка.
Вскоре за Соней приехал красивый дорогой автомобиль и она, кокетливо улыбнувшись водителю, изящно села на широкое заднее сиденье: «Боже мой, до чего же у нас опустившийся и неблагодарный народ».
К своим землякам она больше не пришла. Обиделась на Дашу, а значит и на них, и долго рассказывала подругам и соседским ведьмам, до какой же степени её незаслуженно оскорбили. Она от чистого сердца, от всей души оказывала благотворительную помощь, снизойдя до них, а её безжалостно высмеяли, и кто? Какое-то ничтожество – социальный работник. При этом она вытирала слёзы, заламывала руки, тайно, но честно, думая про себя, что всё это ей абсолютно не надо – памперсы, халаты и какие-то жуткие тапки. Кошмар! Она вздрогнула, представив свои красивые ножки в чунях из овчины.
А Даша всё-таки выкроила своим любимым бабушкам деньги на тапочки бабуши и даже выпросила материальную помощь к Новому году на два роскошных тёплых халата.
Вот и пойми этот опустившийся неблагодарный народ, но ей это зачем-то было надо.
* * *
Рассказ написан на основе реальных событий.
* * *
Жизнь наша – Богом данная - многоцветная, многогранная:
сегодня радостная, завтра – скорбная.
Сегодня сытая, завтра – голодная.
Сегодня ты с одной стороны, а завтра – с другой…
* На тобі, небоже, що мені негоже, - На тебе, убогий, что мне не надо.*
*"Узелцы три злата таяся подал еси..." – из акафиста святителю Николаю Угоднику.
* "У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая"*- Евангелие от Матфея 6:3
15.12.2020