Летнее Дальневосточное Солнце по-настоящему грело, а не просто светило. Согласно всем сонникам, чистая морская вода говорила о хорошем здоровье наблюдателя, что Лёха понимал даже во сне. На плече сидел черный щенок – Бушлат, и Леха ласкового поглаживал его, теребя за холку. В какую-то минуту радостных сновидений он вспомнил, что Бушлата смыло во время последнего шторма, и Леха тревожно проснулся. Сидящая на плече крыса, поняв, что ласки ей больше не светят, лихо юркнула под пайолы. Старшина водолазного катера слез со своей кровати в крошечной командирской каюте, с ясновидением удачного дня, но крупных неприятностей в будущем.
Этот катер, с экипажем из четырёх первогодков и одного второгодника, Лёха получил по третьему году службы, после африканских приключений с Бармалеями, заслужив, наконец, возможность осуществить свою мечту художника - расписать Ленинскую комнату дивизии. Однако, по окончанию геополитического экстаза, командование вспомнило, что срочный старшина имеет мореходное образование и вполне может заменить офицерскую должность командира катера, с которого сбежал последний мичман, разочаровавшись в своей военно-морской карьере. Катер выполнял обеспечение погружений водолазов, но чаще буксировал баржи с овоще продуктами для островной базы ВМФ, а в обременении, забирал загулявших в городе морских офицеров, опоздавших на паром – транспортное средство связывающее остров с городом.
Лёха поднялся на палубу очень вовремя, по сходне скользил в своих гражданских ботиночках старший лейтенант из знакомых - островных. Катер стоял на зимовке в Рыбном порту, продовольствие на плавсредство не поставлялось, и молодёжь ловила голубей, чтобы сварить их на крохотном камбузе. Моряки рыболовных плавбаз, сдавливающих своими гигантскими бортами крохотный катер, наблюдая за бытом военных моряков, иногда бросали на палубу коробку замороженной рыбы, что позволяло экипажу катера выживать в сложных экологических условиях владивостоксой зимы, когда при свежем ветре и высокой влажности, температура -5 по Цельсию, была сущим наказанием для сухопутных сибиряков, попавших на флот совершенно случайно.
Загулявший старлей, годами был ровня Лёхе, задержавшемуся в торговом флоте и выглядевшего стариком для срочной службы. Утренний гость, вспомнив с похмелья, что катер, это его единственное спасение от опоздания на утреннее построение, припёрся совсем не к месту, плавсредство не обладало ледовым классом, а потому до весны не смело выходить даже в акваторию порта. Споткнувшись на трапе, лейтенант покраснел, то ли от свежего порыва восточного ветра, то ли от замеченной старшиной неуклюжести. Как известно – нападение, это лучший способ защиты. «Почему до сих пор флаг не поднят!» сердито спросил пришелец. На что Лёха громко крикнул: «Экипаж, подъём! Построится на поднятие флага!» Молодняк охренел от неслыханной команды командира, а потому вырядился, одевшись по уставной форме, понимая, что вопреки уставу, регламентирующему утреннее построение и подъем военно-морского флага на клотике, у них на борту две спящие девицы, которых первогодки охмурили прямо в рыбном порту по соображениям военно-морского голодания вдали от родной бригады. Безусловно, склеивая юных рыбобработчиц, они наплели им о своих подвигах, во главе со своим славным глав старшиной, совершённых на Африканском Роге, и наверняка путались в показаниях об обезвреженных ими диверсантах, покушавшихся на борта наших замечательных советских кораблей. Но Лёхе предстояло совершить нечто более героическое. «Флаг, бля. Видел бы то, что у меня там внизу?» подумал обречённый Лёха. Старлей, не услышав оправданий странного мужика в альпаке неизвестного флотского звания и срока службы, воспрянул духом и полез своими ботиночками в тёплый трюм. Экипаж умело выстроился в кубрике, стыдливо прикрывая спящих в койках обнажённых дев. «А эти, почему не на построении?» Прорычал лейтенант, сдергивая одеяло со спящих. «Бля! Да тут у вас бордель!» В глазах инспектора промелькнула маслянистая зависть. «Немедленно доложу командованию!» «Медленно, очень медленно доложишь, лейтенант»- не выдержал старшина и послал птицу говоруна на хер. Поняв принципиальное непонимание личным составом плодов его воспитательной работы, и осознав, что такси на остров ему не светит, поверяющий лихо ретировался, приказав Лёхе сегодня же явиться на базу. «Караси» почувствовав свою вину перед командиром, живо достали из рундука его ненадёванную шинель, которой Лёха искренне удивился, слегка задумавшись, когда последний раз надевал этот военно-морской аксессуар, и пока старшина сочинял себе командировочные документы, почистили бляху и даже подшили белый подворотничок на его «сопливчик» (галстук). Закинув на плечи армейский вещмешок, в расчёте получить сухой паёк на экипаж, Лёха двинулся к паромной переправе.
Первым человеком в бригаде, которого встретил старшина, был штабной писарь Михалыч, который радостно сообщил, в надежде получить с депеши причитающийся, за благую весть, презент, что уже как месяц Лёху ждёт бандероль на почте. В полученном свёртке оказались: блок болгарских сигарет «Родопи», две больших шоколадки фабрики «Рот Фронт» и небольшой конверт, из которого выпал серебряный крестик.
С тех пор, как Лёха ушёл в моря, мама стала ходить в церковь, регулярно ставя свечку Николаю Угоднику – покровителю моряков. В те времена, это был смелый поступок, но мама демонстративно повесила над своим рабочим столом карту мира, на которой с гордостью отмечала походы сына, игнорируя общественное мнение. Этот крестик она пыталась навязать ребёнку в его последний приезд домой, который представился в виде отпуска со службы, но уже из ВМФ, Алексей решительно отказался. «Да помню я, вам ничего нельзя на себя надевать, ни на шею, ни на пальцы, но ведь ты сам сказал, что теперь ты художник, а художнику полагаются амулеты, а это твоя крёстная - тетя Вера передала. Лёха продемонстрировал надетый на шею крестик, который становился ключевым элементом привлекающий взгляд в прорезе матросской формы с гюйсом. «Ах, конечно, слишком вызывающе, но возьми с собой, и носи в кармашке…», но осмотрев белую полотняную рубаху и не найдя в ней кармана мама вновь вздохнула.
И вот, она добилась своего.
Сунув крестик в карман шинели, Лёха поспешил на «разборку полётов». Правосудие вылилось в партийное собрание дивизии, где последним «сладким» вопросом были слушания дела – немысленного поведения главного старшины водолазного катера №13. Обвинителем выступил тот самый старлей, оказавшийся комсоргом дивизии. Он гневно осудил экипаж катера во главе с его старшиной, описав произошедшее с явным преимуществом своей значимости, по раскрытию грязного притона на боевом корабле, тем самым заметая следы своего похмельного опоздания на утреннее построение. Поступило предложение – снять главного старшину Лёху с командования катером, тем более возникли новые мысли по оформлению платца «бигбордами» с изображениями членов политбюро. В защиту взял слово командир отряда. Капразу было не кем заменить штрафника, а на членов политбюро ему было глубоко плевать. «Товарищ старший лейтенант» обратился он к комсоргу. Вы можете найти в Корабельном Уставе строчку, что нельзя пускать женщин на боевой корабль?» Старлей смутился, а капраз продоложал «Предлагаю старшего лейтенанта Березкина (комсорга), назначить командиром водолазного катера, а главному старшине, за три месяца, до его демобилизации передать новому командиру дела!» В зале наступила тишина. Старлей потупил глазки. После оправдательного решения, командир подошёл к Лёхе, намекая на его сексуальные подвиги, но Лёха пытался убедить, что у него ничего не было с пришлыми женщинами. Командир заговорчески ухмыльнулся и Лёха полетел на камбуз, чтобы тряхнуть коков для усиленного питания своего экипажа, который находится в автономном плавании, уже месяц, без должного материального обеспечения и витаминов. Набрав в мешок сала, сыра, колбасы и других деликатесов не входящих в рацион надводных кораблей, Лёха кинулся к переправе. Последний паром отсигналил ему кормовыми огнями и натужено разгребая льдины, ушёл в город. Возвращаться решительно не хотелось, ночёвка в казарме не прельщала совсем, и Лёха надев на шею крестильный крест, ринулся пешком через морской пролив. Вначале пути лёд был крепкий. Поставленная задача: пройти по нему до ближайшей точки - мыса Эгершельд, потом подняться на береговые скалы, а уже там конечная остановка автобуса, который будет долго тащиться вокруг всей бухты Золотой Рог, на полуостров штабс-капитана Ивана Францевича Черкавского, где ждут и беспокоятся его моряки.
Когда огни острова уже исчезли, а город светился лишь шапкой - заревом уличных огней, Лёха почувствовал, что лёд стал зыбким. «Блин, ледокол недавно прошёл» подумал Лёха, и в душу влез холодный мерзавчик. «Ну и какого хера ты сюда попёрся? Сгинешь в водах морского пролива Босфор – Восточный, подумают, что дезертировал». «Какой дезертир, мне три месяца до дембеля, решат, что героически погиб». «А тебе-то, что от того?» «Надо идти осторожно, при проломе, откинуть мешок с сигаретами, мужики давно бычки скуляют, стыдно за них, а тут целый блок импортных сигарет. На лёд надо выползать медленно, не ломая кромку льда. Главное не терять рассудок, не паниковать» С этими мыслями лёд затрещал, и Лёха погрузился в ледяную воду. Спасла шинель, которую Лёха презирал всё время своей службы. Она сохранила под полами спасительный воздушный мешок, и не дало телу уйти под лёд. Все остальные действия были точны, как при всплытии с глубины, согласно инструкции за минуту до этого записанной в нейронах головного мозга. Мешок с сигаретами лежал вдали от полыньи, как и было задумано. Далее, страха уже не было, Лёха бежал стремительно, бежал по тонкому льду, который трескался уже следом. Марш бросок согрел тело, но в ботинках предательски хлюпала морская жижа. Выскочив на береговую полосу, марафонец бойко взлетел на скалу, как на бастион врага с криками УРА!
Ярко освещенная стоянка, теплый автобус, в котором Лёха тут же уснул. Никого не удивил вид промокшего моряка в позднем вагоне, Владивосток всякое повидал. Экипаж встретил, радостно разбирая подарки. Наконец, вспомнив про командира, моряки натёрли его тело спиртом (на катере всегда есть спирт для заботливого протирания внутренних органов локатора, в это раз ему не свезло) На голом теле старшины, мужики отметили нательный крест, ранее никем не замеченный, никто ничего не спросил, оставив удивление глубоко в себе.
Леха снял оберег: «Спасибо, мама!»
Шинель стала реликвией экипажа, оставшись на борту навсегда.
(Фото сослуживцев - дембелей не имеет к рассказу никакого отношения. Дальневосточное Солнце, Лёхе ещё светило полгода ; )