(от звонка до звонка)
...
В пятницу около одиннадцати утра в камеру заселили еще двух. Один, Денис попался во второй раз. Это значит, что ему автоматом пятнадцать суток. Он в подземном переходе с мобильника снимал ОМОН. Шумный парень, небольшого роста и с непрерывной жестикуляцией. Очень разговорчивый. Спел свое, залез на верхнюю койку надо мной и отрубился. Второй был стройный амбал. Его взяли на дому - пришли, попросили открыть дверь и сообщили следовать с ними по месту отсидки. «Суд уже состоялся», - сообщили ему. Жене его дали тридцать базовых. Вот так - без суда и следствия. Закон что дышло. Мужик он был веселый, яростный сноубордист и путешественник. Ему шёл сорок первый год. Странно, что в камере один из них был явно лишним - седьмым на шесть коек. Система такая - вопреки логике, где отсутствие последней и есть логика.
В четыре после полудня дверь вызвала на выход меня и Серёгу. С вещами. Оставалось мне две ночи. Гонки только начинались. Не гонки - гон.
- [ ] На первом этаже вровень стояли человек двадцать. Все на одно лицо хмурые. Уж больно нехорошее напряжение в воздухе. Не страх, а гнёт. Это когда псов режима с поводков спускают, а в душе поселяется тяжёлое чувство бремени и оно не даёт тебе убежать или оторваться. В таких случаях единственная защита это отрешиться. Стать модулем. Не робот, а беспрекословно повинующиеся животное. Пусть рвут - в такой ситуации любое сопротивление есть приглашение к нарастающей агрессии и бессильные попытки жертвы лишь возбуждают насильника к применению еще более жестоких действий. Сказка в гостях у садистов.
- Шаг вправо, шаг влево, сразу в голову. Понятно!
Люди примолкли. Молчание как знак согласия.
Автозак стал заполняться с хвоста.
- Если кто пикнет во время перевозки, то мозги будет искать на асфальте
«Какие мозги? Их нет у меня», - подумал я. Внутри в «стакане» лавка на пять человек. Мы в очереди последние и нас семеро. Двух добавили - меня и Серёгу. В ширину полметра, темно. Все сели, двое так и остались стоять торчком по бокам. Автозак заурчал и тронулся с места. Спросил шепотом у соседа:
- Куда?
- Жодино
- Точно?
- Я слышал, как они говорили
- Долго ехать?
- Со светофорами часа два
Ребята внутри стали ориентироваться. Улицы узнают, перекрестки - у большинства машины есть и они вслепую все видят. Вдруг свернули и встали. «На расстрел», - пошутил я негромко, но никто не улыбнулся. А может просто в темноте не заметил ухмылок. Через некоторое время снова поехали. Машина перешла на ухабы. «Жодино», - сказал кто-то. Снова тихо. Одни ворота. Стоп. Опять ворота. Машина через что-то перелезает. Снова стоп. Собаки залаяли. В Жодино в одном комплексе и ИВС, и СИЗО (там содержится Мария Колесникова) и тюрьма строгого режима (там смертники и пожизненные). Собаки держат строгач на охране и как только очередной автозак прибывает, то начинают бесноваться, давая понять заключенным, что их полку прибыло.
Залязгали дверки.
- Руки за спину! По одному на выход! Не оглядываться!
- Принимаем. Кого привезли?
- Да опять это говно
Это они между собой о нас. Я, значит, говно и сижу в говне среди говна. Удобрением стал. Для их общества. Общественное удобрение. Так вот ты какая, логика системы.
- Руки на стену ладонями наружу. Не поворачиваться! Я сказал: «Не поворачиваться!»
Тычок в спину был довольно сильным. Блин, так это ты мне?
- Вперёд. Не отставать.
Нас погнали какими-то подземельями и казематами. Тусклый свет. Каждые пять-семь минут где-то впереди лязгает дверь и снова почти бегом. Руки за спиной, рядом мордоворот с дубиной. Военнопленные из чёрно-белого кино про победу над фашизмом. Но не немецкие пленные , а советские. Так наших гнали в фильмах про войну. А я все бегу за чьей-то спиной. Главное - держать дистанцию и не отставать. Это всё что есть в моей голове. Остальное сдохло. Ниче себе денёк с пробежкой выдался.
- Стой! К стене! Замерли!
Опять тычок сзади в плечо. Сильный и агрессивный. Это за что? Я же вроде уткнулся и вперился.
- Заходим
Небольшая каморка в виде кабинета. Стол. За ним мужик в форме. Перед ним журнал.
- Фамилия? Расписывайся
Перед столом на полу лежит большой бело-красный флаг. «Ага», - доходит до меня. «Вот в чем фишка. Типа я еще и сука позорная. И не наступить на символ не получится - не летаю я. Рожден, так сказать, ползать и целовать ваши ботинки. Уроды».
Подошел, расписался.
- Следующий! Быстрее!
Опять погнали. Ну и коридоров тут завинчено. Мордоворот слева прицелился. Во черт, отстал я немного. Убыстряемся с потоком.
- Стой. К стене! Руки за спину! Заходим по одному!
Тычок.
- Оглох? Заходим!
Заходим.
- Раздевайся. Вещи на стол
- Нет вещей
- Карманы наружу. Носки вывернуть
- Это что?
- Книжка
- Трусы снять. Присесть два раза. Вон! К стене! Следующий!
Так голышом и побежал, на ходу натягивая исподнее. Хорошо, что на океане я быстро научился с себя все сбрасывать и набрасывать. Другие, вон смотрю, всё ковыряются в застежках. На мне тельник, свитер, трусы да штаны с ботинками. Это я мигом. Господи, поскорей уж в камеру. Полтора дня и две ночи осталось. Если не продлят. Хотя за что? Да пофиг им за что. Зверьё полное. Очумевшее от власти. Про «очумевшее» я в мате русском подумал. Очень точное определение.
Камера номер тридцать шесть.
- Здрасте. С Окрестина пригнали. Полтора дня до выхода. Может курить что есть? Десять дней без курева. Мне куда? А эта занята? Ну тогда я тут. Спасибо. Ну и камера у вас. Тюрьма как есть.
- Политический?