Мне посчастливилось однажды среди вокзальной суеты
Увидеть старую цыганку, со взором детской чистоты.
- Йохо, сиди здесь. От брата ни на шаг. Сейчас купим билеты и совсем скоро будем на море, - Мать указала девочке на серое пластиковое сиденье и отправилась к автобусной кассе железно-дорожного вокзала.
Грязный душный вокзал приморского городка шумел отправляющимися от перрона поездами, толпами прибывающих отпускников, местными, спешащими на работу, жителями и еще парой десятков криков, свистов и просто звуков. Йохо забралась на сиденье, попыталась сесть ровно, держать спину, как учила ее Мать. Но сиденье было огромное, твердое и бездонное. Не то что бы на нем отсутствовало дно, нет. Просто оно было глубоко. Маленькой Йохо пришлось нарушить все правила хорошего тона и удобно устроиться на сиденье вместе с ногами, грязными сандалиями и белым в кружевах сарафане.
Девочка огляделась. Казалось, что поезд, из которого они только что вышли, никуда не уехал, просто переместился в зал вокзала и уже здесь возил толпы народа от одного выхода к другому. Тут же между вагонами люди находили место, что бы переждать транзит и отправиться дальше по своим важным или совсем неважным делам.
- Приеду на море и заведу себе медузу. Прозрачную с розовой юбочкой. И если она согласится, то приглашу ее в гости. Бро, как думаешь она согласится? - Йохо огляделась по сторонам, БройхО ни где не было видно. Только плотные потоки мрачных людей, тяжелый воздух спертых в ожидании пассажиров и легкий сквозящий бриз между вагонов.
В это же время в зале ожидания вокзала располагался на стоянку табор. Йохо отчетливо слышала топот копыт, звон бубнов, протяжный цыганский романс. Казалось, что даже пыль полей повисла вокруг табора.
. "Ух, ты! Цыгане! Настоящие!" - У Йохо перехватило дыхание от всей этой ожившей перед ней картиной вольной жизни. Баулы, узлы, корзины цыгане свалили по центру зала. Сюда же уместили черномазых детей. Молодые цыганки в длинных с воланами юбках, белых неприлично распахнутых блузках и ярких с кистями платках пустились по залу. Йохо показалось, что они искали несчастных и предлагали им свою помощь. Но народ на вокзале по большей части сторонился и громко отказывался от их предложений.
Среди кучи баулов и детей Йохо заметила сидящую на огромном узле Старуху. Это была старая цыганка. Совсем старая. Ее изрытое глубокими морщинами лицо было нещадно высушено и обожжено солнцем. Свои лучи оно отпечатало на сморщенных губах Старухи. Ее руки, не знавшие земли, были похожи на корявые ветви древнего вяза. Длинные седые волосы выбились из-под платка и рассыпались высохшими ручьями по сгорбленной спине цыганки.
"Черепаха. Старая Тортилла!"- Йохо с ужасом изучала старую цыганку. Она была похожа на ведьму, Бабу Ягу, на соседку бабу Клашу, на все ее Йохо страхи. А цыганка была невозмутима. Она восседала посреди всего этого барахла, в центре вокзального зала и тихо созерцала по сторонам.
В какой-то момент молодухи насобирали у нуждающихся в помощи себе на пропитание и поспешили к табору кормить детей и Старуху. Йохо всматривалась в довольные лица цыганят, слушала их гам и усмотрела старую цыганку. Она поедала мороженое. Вафельный нежный стаканчик, наполненный белоснежным пломбиром, медленно исчезал в черепашьем беззубом рту. Было что-то несуразное в этом действе. Несуразное для нее, для Йохо.
- Завораживает?
- Бро, милый друг, как такое возможно? Мороженое, оно ведь красивое, белое, оно для... Ну не знаю, мама тоже любит мороженое, но мама ... красивая.
- А ты приглядись, - БройхО наклонился к девочке, обнял ее за плечи.
Йохо не моргая пялилась на цыганку. А та совершенно не обращая внимания ни на Йохо, ни на орущих цыганят, ни на бегущих на перрон пассажиров, ни на тяжелый воздух, ни на что, просто ела мороженое. Такое белоснежное в сухих обожженных солнцем руках. Такое холодное в обласканных ветрами степей пальцах. Такое наивное в умудренных жизнью ладонях. Такое пустое... Цыганка смотрела в даль. Туда, где синее Черное море. Где морская пена ласкает уставшие ноги. Где сыпучий песок щекочет нежную кожу пальцев. А в полях табун лошадей черным вороном улетает за горизонт. Туда, где ночной Костер бережет табор от волков. Где скрипка завораживает горожан. А выполосканное в студеной воде белье хрустит на морозе. Туда где... Может цыганка видела что-то свое, но Йохо увидела именно это. Это была Жизнь, это была Любовь, это была Свобода. Это было тихое глубокое наслаждение. Это говорили небесно-голубые глаза старой цыганки. Такие ясные, такие глубокие, такие чистые, как утренний сон младенца...