Мать Надежда прижалась лбом к холодному стеклу вагона. С обратной стороны по окну струились капли дождя. Ноябрьские голые деревья сплелись в чёрную сетку. Под ними стояла сухая рыжая трава. Монахиня вглядывалась в месиво осенних красок за окном. Капли дождя на стекле медленно скатывали небо на землю. Матушка ехала к своему духовному отцу, старенькому иеромонаху Павлу, чтобы задать ему всего один вопрос.
Поезд остановился на станции. Монахиня сошла на приземистый перрон, миновала его, и пошла по мокрой траве сквозь берёзовую рощу с облетевшими листьями. За рощей начинался старый город.
Она прошла по улицам со скромными, в основном, двухэтажными жёлтыми домами, и вошла в ограду мужского монастыря. Монастырь был по-осеннему грустный, но возвышенно-красивый. Монахиня открыла дверь одноэтажного дома, который, видимо, давно никто не реставрировал, прошла по безлюдному коридору, и постучалась в келью батюшки.
- Молитвами святых отец наших…
- Мать Надежда, ты, что ли? Заходи. Узнал тебя по голосу, - задребезжал родной старческий голос.
Мать Надежда распахнула дверь, и увидела батюшку. Он стоял у окна, седой, согбенный, в светлом подряснике. Сердце монахини замерло от радости.
- Батюшка, благословите! – сказала духовная дочь, и сделала перед старичком земной поклон.
Старенький иеромонах тут же, кряхтя, начал складываться в ответном поклоне, но монахиня подбежала, и подняла его за руку.
- Отче, не кладите передо мной поконов, я этого не достойна! И у Вас ведь радикулит.
- Хорошо, спаси тебя, Господи. А я сейчас в трапезную собирался за фруктами. Отец Родион разрешил мне взять. Возьму-ка нам с тобой хурму.
- Ой, как хорошо! Я её очень люблю, - сказала мать Надежда и смутилась.
- Ты пока посиди тут в келье, помолись, почитай что-нибудь. А лучше ложись на кровать и отдохни с дороги. Хочешь отдохнуть?
- Нет, не хочу. Я хочу Вам кое-что сказать. Возвращайтесь поскорее, пожалуйста! Мне очень надо Вам сказать.
- Хорошо, постараюсь.
Батюшка торопливо проковылял к двери и вышел из кельи. Из коридора донеслись его шаркающие шаги.
Мать Надежда стояла, прижав к сердцу руку, сжатую в кулак. Другой рукой она быстро перебирала чётки. Затем она оглядела келью, подошла к аналою, перекрестилась, и открыла Евангелие. Прочитала несколько строк и вдруг удивлённо произнесла: «Надо же!»
Тут в келью вошёл батюшка. В руках он держал пластмассовый таз с хурмой и яблоками, наклоняя из-за тяжести его край.
Мать Надежда обернулась к духовнику, и эмоционально сказала:
- Отче, я сейчас открыла Евангелие, и попала на то место, где как раз про меня, про то, что я хотела Вам сказать. Вот, слушайте, - и она стала читать:
«Евангелие от Матфея, глава шестая:
Итак не заботьтесь и не говорите: что нам есть? или что пить? или во что одеться?
Потому что всего этого ищут язычники, и потому что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом.
Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам».
Мать Надежда немножко помолчала, и торжественно сказала:
- Батюшка, я впала в прелесть.
- Так в чём же состоит твоя прелесть? В том, что ты не ищешь Царства Божия и правды его? – Немного грустно спросил иеромонах.
- Нет. Можно, я Вам всё расскажу?
- Конечно.
Старец сел в потёртое кресло, откинулся, и посмотрел на монашечку добрыми слезящимися глазами. Мать Надежда приземлилась рядом на краешек кровати, собралась с мыслями и чувствами, выпрямилась, и начала горячо говорить:
- Отче, когда я до монастыря была мирянкой, мои дни проходили так: я приходила в храм, шла на исповедь, и автоматически перечисляла свои грехи, потом открывала рот на Причастии, проглатывала, сама не осознавая то, что принимаю в себя Самого Христа, и радостно, с улыбкой, шла домой. Дома ела что-нибудь побольше и повкусней, например, курочку, или пирожков, и после этого ложилась на диван с книжкой. Потом шла гулять в парк, после прогулки и обильной трапезы разговаривала с православной подружкой по телефону. Разговоры были, в основном, о светской и Церковной политике, о разных рецептах блюд, и так далее. Потом сами собой они переходили на осуждение священников и монахов. И я даже не замечала, что только что впала в осуждение. Потом наконец-то приходило решение что-то сделать для Бога, и я шла, например, читать акафист. Читала быстро, мало что понимая. Зато после прочтения у меня появлялось чувство удовлетворённости собой. Чувство, что я благоугодила Богу. Ещё несколько раз покушав, и скороговоркой прочитав Вечерние молитвы, я принимала ванну, и ложилась спать. И я так жила изо дня в день. Это – прелесть. Полная духовная смерть. Я утонула в псевдохристианском благобыте. Потом я пришла в наш монастырь. Стала послушницей, погрузилась в монастырскую жизнь, и монастырь стал меня формировать как личность. Я видела, как почтительно относятся к монахиням и инокиням, как они везде занимают первые места. И начала мечтать о монашестве – но не ради того, чтобы духовно стать монахиней, а чтобы надеть клобук и мантию, чтобы сесть в трапезной впереди послушниц, и быть везде впереди. Чтобы меня почитали прихожане и паломники, и ради этого же я добивалась должностей. А о чём я обычно думала в течении дня? Я думала: «Скорее бы пост кончился, совсем я похудела, и сил совсем нету. А вот, будет праздник, и можно будет поесть рыбу и творог. Интересно, какую рыбу приготовят? Хорошо бы, красную, или карпа». Потом я думала: «Надо поскорее доделать послушание и пойти отдохнуть». А когда я поздно вечером приходила в келью – я думала: «Правило исполнять и поклоны делать сегодня не буду, надо пораньше лечь, иначе я не высплюсь, и не смогу рано встать и пойти на послушание». На следующий день я думала точно так же, и опять, как только приходила в келью, сразу ложилась, и так происходило каждый день, потому что всегда «надо завтра не проспать послушание», и я никогда не читала монашеское правило. А монахиня Бландина, жившая со мной в одной келье, возвращалась с послушания в двенадцать ночи, до трёх утра молилась, в пять утра вставала, шла на послушание и теряла сознание. Над ней некоторые сёстры смеялись, говорили, что она нарочно упала для того, чтоб её пожалели. Такая сила духа, и такой подвиг – это редкость. Это избранничество. А таких «подвижниц» в кавычках, как я, формируют современные трудовые монастыри. Это прелесть! Где тут Господь? Где Его Евангельские заповеди? Где здесь Православное Христианство?! А сейчас, уже в монастырском скиту, я стала думать о Господе, мысль почти всегда держится на Нём, душа тоскует по Нему, и жаждет быть всегда с Ним, и делать каждое дело моей жизни в духе Евангельской Истины. И я молюсь в течении дня Господу, чтобы Он помог мне жить в Евангельском духе. Хорошее начало… Но я сразу же снова впала в прелесть. Я сама эту прелесть не вижу, но чувствую, что что-то не так в моей душе. Господь дал мне стремление к Нему, а я, видимо, приписала это себе, своим собственным усилиям. Я стала гордиться тем, что стремлюсь к Истине. Может быть, это мнение, самоцен, я не разбираюсь в этом. Но мне очень горько. Как только я выхожу из одной прелести – впадаю в другую. Когда выхожу из другой – впадаю в третью. И так бесконечно. Я не знаю, что мне делать! – из её глаз потекли слёзы, - батюшка, скажите, что мне делать?!
Батюшка сосредоточенно и мягко смотрел на монахиню. В его руках двигались шерстяные чётки. Помолчав, он стал говорить:
- Господь искупил нас на Кресте. Он нас спас. Но у человека, спасённого человека, христианина, до смерти остаётся склонность ко греху. Это последствие грехопадения. Вина прощена, а склонность ко греху остаётся. И поэтому нам дано таинство покаяния, и в нём мы каемся в этих грехах, в которые мы опять всё время ниспадаем. Вот, ты рассказала мне о жизни в благобыте в миру. Но у тебя сначала, когда ты воцерковилась, был хороший духовный период. Более чистый период. Потом, когда ты в монастырь пришла – у тебя тоже был чистый период монастырской жизни. После этого стало скатываться всё больше и больше к рутине, к благобыту, к банальности вот этой. То есть, куда? Во грех. Во грех, в духовное болото, из-за склонности ко греху. А спас нас Спаситель. Поэтому только в Нём мы можем черпать и пример, и благодатные силы для того, чтобы противостоять нашей склонности ко греху. В Священном Писании Он нам говорит: «Приидите ко Мне, и научитеся от Мене, яко кроток есмь, и смирен сердцем. И обрящете покой душам вашим». То есть, чтобы нам обрести покой. А что такое покой? Это именно неволнуемость помыслов, неволнуемость вот этой суетой. Суетой, которая вызвана желанием жить в благобыте, да? Чтобы нам этот покой получить – надо научиться от Спасителя. Чему научиться? Он нам говорит: быть кроткими, и смиренными сердцем, как Он. Вот – путь! Вот - путь, указанный Господом. И не надо смущаться тому, что не получается сразу у нас. На то нам дано время земной жизни. Но и откладывать нельзя. Каждый день мы должны начинать сначала. И каждый раз, получая поражения, сокрушительнейшие поражения, когда мы, можно сказать, стёрты до асфальта, всё-таки вставать, и опять начинать всё сначала. Как говорил Макарий Египетский, что каждый день я полагаю начало своего подвига, своих трудов, своего делания. Вот так и мы. Поэтому – это нормально. Благодари Бога, что ты об этом задумываешься, и отсекай осуждение окружающих. Видеть грехи надо в себе только, и не унывать, а каяться, и учиться от Господа быть кроткой и смиренной сердцем. И уже сочетая с кротостью и смирением – конечно, что-то делать. Ну всё, что там нужно, то есть: и правило своё вычитывать стараться, и послушания делать, физические я имею ввиду, и распорядок исполнять – в сочетании с этой кротостью и смирением сердца. Потому что Господь может попускать впадение в эти грехи – в благобыт, ещё в какие-то. Именно потому Он попускает, что кротости и смирения сердца не хватает. Зачем Богу надо, чтоб человек погиб, даже если он будет исполнять устав, расписание, молитвенник, бьёт поклоны, а кротости и смирения нет? Он погибнет. Так пусть этот монах лучше курочку ест, и потом в конце концов схватится за голову, и покается, и заплачет. Ну, это, конечно, крайний случай, но так тоже бывает, поэтому не надо до этого доводить, а надо вот таким путём идти. Путём смирения.
Мать Надежда смотрела на синее небо в окне за светлым ореолом седых волос старца. Она перевела взгляд на батюшку, и, волнуясь, сказала:
- Я думаю, что если человек не ищет Христа, пусть даже тем единственным, или там, не единственным неправильным путём, которым он может его искать, то он… Ну он просто так живёт. Когда я не ищу Христа, когда я не думаю о Христе, действительно – не Им живу, когда не Он – Центр моей жизни, не мысли о Нём, и не стремление к Нему и поиск Его, тогда всё превращается в рутину, в быт. И всё превращается в детали и суету. А главного нет. Поэтому я хотела Вас спросить, когда человек не может искать Христа путём святых отцов, когда он идёт путём якобы правильным, - но забывает о Христе, когда он просто живёт как устав велит - но не думает о Христе… Что ему делать тогда вообще? Каким путём ему идти? Путём искания Христа? Или путём, которым идёт большинство формальных христиан, но при этом он не сможет думать о Господе и жить Им. А будет жить как живётся. Не знаю, батюшка, как мне быть, но когда я не живу Господом – то всё разрушается. Вообще всё. Это всё, что угодно, но только не истинное Православие, только не жизнь во Христе.
Мать Надежда стёрла с щёк слёзы и добавила:
- Отче, я боюсь ошибиться. Боюсь поставить всё остальное под сомнение. Но без Господа не может быть ни спасения, ни веры, ни жизни.
Старец наклонился вперёд, и уверенно ответил:
- Ты правильно всё сказала. Искать Живого Христа – это и есть путь Православия. Церковные Таинства – живой путь соединения с Ним. А молитва Иисусова – непрестанное общение с Ним. Так все святые – только этим и живут. Никакого другого пути нету. Ты не ставишь под сомнение всё остальное. Другая крайность – это обрядоверие без содержания. Это другой путь. Но путь, ведущий в погибель. А Наш Путь – Господь Иисус Христос.
Мать Надежда улыбнулась сквозь слёзы.
- Ну что ты всё плачешь? – По-доброму спросил старец.
- Да так, батюшка, ничего. Ничего… Утешили Вы меня просто, очень. От ада до Рая возвели.
30.11.2020