Глава 2.
Что-то не давало мне покоя, и я решила перейти на другую сторону крыши. Пытаясь разглядеть Тверскую улицу между величественными зданиями с красивой архитектурой, я увлеклась, и вздрогнула, когда неожиданно за спиной раздались дребезжание и лязг.
Резко обернувшись, я увидела, как из открывшегося лифта выбежали дети: белобрысый мальчишка лет десяти, в сером костюме в клетку с короткими штанишками, и маленькая темноволосая девочка в забавном чепчике и синем расклешенном пальтишке.
– Вон он! – Показывая пальцем в мою сторону, крикнул мальчик.
«Кого это они имеют в виду?», – только и успела подумать я, как дети окружили большого чёрного кота, гревшегося на солнце позади меня. Застигнутое врасплох, несчастное животное заметалось в углу ограждения и, не найдя другого выхода, с криком о помощи кинулось ко мне на грудь. Инстинктивно прижав кота обеими руками, тем самым защитив его от маленьких разбойников, я строго спросила:
– Ничего себе место для гонок и охоты на кошек! А родители знают, что вы на крыше?
Девочка изумлённо подняла на меня глаза-вишенки, а раскрасневшийся мальчик вытер кулаком свой нос, кивнул мне и спросил:
– Вы, наверное, новенькая?!
Я лишь пожала плечами. Мальчик улыбнулся, погладил успевшего замурчать кота, и представился:
– Меня Александром зовут! Это мой кот – Шварцманн, а это – подружка Танечка.
Свободной рукой Танечка взялась за подол пальто, отвела ножку назад и присела.
Подсознательно мне тоже захотелось присесть в реверансе, но я даже не знала, как выгляжу, и в чём одета. Невольно посмотрев вниз, обнаружила на себе длинную юбку в складку из английской шерсти (почему-то была уверена, что шерсть – именно английская) и коричневые полусапожки с застежкой пуговицами. Сверху короткий приталенный жакет с меховым воротником, руки в изящных перчатках из лайковой кожи. Букетика гиацинтов, как ни бывало! Вместо него на моём локте болтался лаковый коричневый ридикюль с плетёной ручкой.
Я не стала приседать (боялась упасть), а улыбнулась, кивнула детям и сказала, что ещё с утра меня звали Светланой. Дети почему-то рассмеялись. Поглаживая музыкального кота, я спросила:
– А почему вы гонялись за ним, за Шварцнеггером?
Дети прыснули.
– Да не Шварцнеггером, а Шварцманном! – Уверенно произнесла Танечка.
– К нему доктор пришёл, вете...верете...как его, коновал! Пора уколы делать!
– Бедный котик! Он заболел? – Осматривая со всех сторон чёрного пушистика, снова спросила я.
– Нет, отец сказал, или прививка, или кота вон! – Ответил Саша.
– Тогда держи! – Протянула я мальчику его питомца.
– Благодарю Вас! – Александр мотнул головой и аккуратно взял Шварцманна на руки. Кот не стал сопротивляться, продолжил мурчать, и я успокоилась.
Всё это время Танечка с интересом меня рассматривала, периодически оглядываясь. Отдав кота, я подмигнула девочке.
– Мадемуазель Светлана, Вы здесь одна? Вы случайно не потерялись? – Наконец, спросила она.
Я почему-то тоже оглянулась.
– Может быть, Вам помочь? Проводить куда-нибудь? – Сочувственно присоединился к подружке Саша.
– Да я хотела... выпить чашечку кофе. Не подскажите, где это можно сделать? – Нашлась я.
– Это просто! У нас здесь всё есть! Вон там ресторан «Крыша»! Видите? За ним скверик для прогулок. Зимой даже каток заливают. Летом мы тут в футбол играем и гоняем на самокатах. Мы не дворовые какие-нибудь, а крышовые!
Я почувствовала, как похолодело всё внутри. Эти слова я уже слышала! И точно с такой же интонацией. И, мне кажется, тогда я была не старше Танечки, и что-то в её глазах мне показалось родным и знакомым.
– У нас и подвал есть, там – театр «Летучая мышь»! – Вероятно, заметив, что я побледнела, Александр как-то по-отечески спросил, – Тебя...Вас проводить?
– Нет, нет. Спасибо! Я найду. А вам, наверно, уже пора лечить Шварцманна?
Дети попрощались и побежали к лифту. Мне захотелось себя ущипнуть, но вспомнив долго не проходящие синяки, передумала.
В ресторане на крыше я была только в Париже. Мне просто необходимо посмотреть, как всё устроено здесь. Здесь и сейчас. И интересно, какой «сейчас» год? Я решительно направилась в ресторан.
– Добро пожаловать, мадемуазель! – Склонив передо мной голову с прямым пробором в стиле а ля Капуль, поприветствовал меня официант. Он выпрямился, окинул, что называется, цепким взглядом, и перешёл на французский. Безупречный язык и манеры, потёртая красная косоворотка из дорогой шелковой ткани окончательно убедила в том, что революция уже свершилась. Человек боится за жизнь, боится потерять работу, но прошло достаточно лет, чтобы суметь приспособиться, и из управляющего заделаться в официанты. Возможно, он ещё совмещал обязанности повара и полотёра. Пожалев человека и избавив от моего шокирующего французского, я ответила по-русски.
– Будьте любезны, сегодняшнюю газету и чашечку кофе! У Вас есть газеты?
– Конечно! Вам «Правду» или «Известия»?
– Лучше «Известия»!
Официант улыбнулся, проводил меня к столику у окна, смахнул полотенцем невидимые крошки с застиранной скатерти, и отодвинул стул.
– Присаживайтесь, мадемуазель! Кофе с молоком?
– Нет, нет. Без молока, без сахара. Не беспокойтесь. – У него округлились глаза, вероятно, из-за моего сочувственного тона, и он поспешил ретироваться.
Оставшись одна, я осмотрелась. Интерьер ресторана, безусловно, в прошлом роскошный, но не помпезный, обладал налётом запущенности. Искусная разноцветная мозаика на стенах и потолке, узкие высокие арки с зеркалами, в которых должны были отражаться изящные подсвечники и живые цветы в красивых вазах на скатертях с бельгийским кружевом, а не потрескавшиеся солонки на пожелтевших бумажных салфетках.
Кроме меня, в зале было ещё трое. В дальнем углу, скорее всего, семейная пара средних лет, и практически в центре – мужчина лет тридцати-тридцати пяти. Он был худощав, светловолос, в чёрном костюме, и в галстуке-бабочке на белом накрахмаленном воротничке. Почему мне показалось, что воротничок накрахмален до хруста? Да потому, что даже на расстоянии он поражал своей белизной и стоял безупречно.
Тут мне захотелось понять, как выгляжу я, чтобы хотя бы вести себя соответствующе, и не попасть ни в полицию, ни в НКВД, ни в какой другой карающий орган. То, что и дети, и официант обращались ко мне «мадемуазель» радовало, значит, я не седовласая мадам с клюкой. С другой стороны, какой спрос со старушенции? Если что, она могла бы прикинуться маразматичкой, и прокатило бы.
В зеркалах я не отражалась, но это не то, что можно подумать. Просто мой столик располагался сбоку и далековато, чтобы что-нибудь разглядеть. Вспомнив про ридикюль, я открыла его, и с любопытством засунула туда свой нос. Могу заверить, что в дамских сумочках и при царизме, и в эпоху палеолита, умещалось, как минимум, полгардероба хозяйки и ещё что-нибудь сомнительно полезное и неподдающееся описанию.
Первым на глаза попался серебряный с бирюзой гребешок для волос. Затем я нащупала что-то мягкое, это оказался бархатный кошелёк, расшитый бисером. Весьма кстати, а то я уже раздумывала, как смотаться из ресторана, если будет нечем заплатить за кофе. Выложив его на стол, я продолжила свои исследования. Не буду перечислять всё, но зеркальце я нашла, оно, как и полагается нужному предмету, покоилось на самом дне. С опаской взяв его за изящную ручку, я сначала взглянула мельком. Серые глаза, светлые волосы, короче обычного, завитые и уложенные в форме каре, и маленькая шляпка. Со вздохом облегчения я узнала в отражении саму себя, только на двадцать лет моложе.
– Простите, мадемуазель! – Официант покашлял. – К сожалению, «Известия» на сегодня закончились. Могу предложить только «Правду». – Он протянул газету.
– Хорошо, давайте «Правду»! – Мой голос осип, а руки предательски задрожали.
«О, Боже! 20 апреля 1927 года! Ляпну что-нибудь, и меня арестуют, как шпионку. Надо подготовиться. Посмотрим, что тут у нас происходило, то есть происходит».
«Наш рост и наши перспективы»*... Не дай Бог пережить такие перспективы.
«Новый фашизм в Германии»... Новее не придумаешь. Знали ведь: хочешь мира – готовься к войне! Вместо того чтобы предотвратить всё на корню, расстреляли самых способных и смелых, полстраны отправили по лагерям, и закрыли глаза, словно соблюдая политес.
«Чан-Каи-Ши объявлен мятежником». «Вызов континенту». Ох, уж эти китайцы! Всё время норовят встряхнуть наш континент! Ничего не меняется.
Мне стало жарко. С трудом расстегнув пуговицы жакета, я обмахнулась газетой словно веером, и только тут заметила, что официант никуда не ушёл. Он составил с подноса кувшин с водой, хрустальный бокал, блюдце с чашечкой ароматного кофе, и удивленно наблюдал за мной. Ни слова не говоря, он заботливо налил воды в бокал и подвинул ко мне поближе. Я кивнула и сделала большой глоток.
– Благодарю Вас!
– Что-то ещё?
– Нет, нет. – Задумчиво произнесла я. Официант испарился.
* Все заголовки реальные, соответствуют заголовкам газеты "Правда" от 20 апреля 1927 года.
* На фото: Вид со Страстной площади на Дом Нирнзее. Спасибо автору!
Окончание: http://proza.ru/2020/12/15/1869