На работе для всех он был Павел Петрович – зрелый мужчина далеко за пятьдесят, но еще и до шестидесяти не скоро. Жена Вера звала его Пашка, и в деревне, где они купили небольшой домик и с апреля по ноябрь, а то прихватывая и декабрь проводили там все выходные и все отпуска, его тоже привыкли называть Пашкой. И только сосед Антуан Модестович, признанный тамада всех деревенских застолий, предоставляя ему слово, называл его, впрочем, как и всех, по имени-отчеству.
– Ну, Пашка так Пашка, – Павел Петрович был достаточно равнодушен к этим, как он их называл, китайским церемониям. Хотя за это равнодушие ему частенько доставалось от Веры – то пальто ей не так подаст, то ступеньку не поможет преодолеть или сумку опоздает подхватить.
– Вон, смотри, как Лева, – Вера кивала на соседа по лестничной площадке, – за женой ухаживает. Прямо на руках носит.
– Ну, так он скоро надорвется, такую тяжесть долго не поносишь, – хохотнул Пашка, представив себе габариты Левиной женушки.
– При чем тут это! Вечно ты все извратишь, – махнула рукой Вера. – И потом, разве я на нее похожа?
И правда, Вера выглядела все еще весьма привлекательно. Она не была худышкой, но имевшийся жирок очень аккуратно был распределен по всей ее фигуре, так что мужики, увидев ее, не торопились отвести от нее взгляд.
Вообще Пашка считал, что ему с женой повезло. После окончания института он по распределению приехал в подмосковный город на работу в крупную оборонную фирму, поселили его в общежитие в комнату, где уже проживал приехавший чуть раньше Женя Трифонов. Пашка по уши погрузился в работу, и маршрут у него был почти стабильным: общежитие – предприятие – столовая на предприятии – снова общежитие. Правда, иногда вечером он выбирался на ужин в ресторан с чудным в обиходе названием «200 метров» из-за плаката с этой надписью, висевшего на центральной улице, сам же ресторан располагался в соседнем переулке, и его настоящее название никто и не знал.
Хотя было и еще одно место, которое Пашка посещал очень часто, – заводская библиотека художественной литературы, в которую Пашка записался буквально на следующий день после приезда в город. Он стал, наверное, самым постоянным посетителем библиотеки, да еще и очень частым, так как книги он не прочитывал, а проглатывал, иногда возвращая в библиотеку довольно увесистый том уже на следующий день. Две работавшие в библиотеке молоденькие девушки – Инна и Элина – сначала не могли поверить в столь быстрое чтение и даже аккуратно пытались проверять его, расспрашивая о впечатлении от прочитанной книги. А что проверять – память у Пашки была блестящая. Вскоре он стал у них уважаемым гостем, иногда они приглашали его даже на чаепитие. А когда через два года он уезжал из города, они подарили ему на прощанье уже зачитанный том Ильфа и Петрова – «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок», чрезвычайно редкую по тем временам книгу. Девчонки знали, чем порадовать Пашку.
В отличие от Пашки, Женя был довольно частым посетителем вечеров во всех трех Дворцах культуры города и время от времени появлялся в общежитии с очередной знакомой. Представлял ее Пашке, они вместе выпивали по чашке чая, а потом Пашка отправлялся на пару-тройку часов погулять. Женя и Пашку пытался привлечь к своему образу жизни:
– Слушай, Паша, пойдем на вечер, там девчонки – закачаешься. Правда, у многих из них зубы с желтым налетом – это влияние местной воды. Ну, закроешь глаза, подумаешь!
Но Пашка на эти уговоры не поддавался. Ему уже понравилась красивая девушка в строгих очках, которую он через год после своего трудоустройства увидел сначала в столовой предприятия, затем на комсомольском собрании, но познакомиться не получалось. Все же взгляды, которые он на нее бросал, по-видимому, не остались незамеченными, и как-то Женя ему сказал:
– Паша, девчонки приглашают нас завтра на вечер в заводском клубе. Там, кстати, будет и девочка, на которую ты засматриваешься. Зовут ее Вера.
Пашка не стал отпираться, и на следующий день состоялось их знакомство с Верой. Девчонок была целая компания, но Пашка танцевал только с Верой, и она не возражала. Пашку поразило, насколько легко и точно она следовала в танце всем тем выкрутасам, которые он предпринимал сначала случайно, а потом специально, чтобы проверить эту ее способность. Вера абсолютно безошибочно следовала всем его действиям, ни разу не сбившись. Казалось, она заранее знала, что предпримет ее партнер, хотя Пашка иногда и сам не представлял, в какую сторону повернет в следующее мгновение.
Пашка проводил Веру домой, и они простояли в подъезде ее дома часов до двух ночи. Оказалось, что Вера не только классно танцует, но и говорить с ней о всякой всячине было очень интересно. А после того, как он осмелился ее поцеловать, ему уже казалось просто невозможным отклеиться от нее. С того вечера он появлялся у Веры почти каждый день.
Спустя почти год Пашка поступил в аспирантуру крупной московской фирмы, поселился в общежитии в Москве и понял, что жить без Веры не сможет. Свадьбу сыграли в квартире Вериных родителей, где для молодоженов выделили отдельную комнатку, в которой помещались двуспальная кровать и столик в углу. Когда уже за полночь загулявшие гости разошлись, Пашка с Верой отправились теперь уже в свою комнату, улеглись в постель, и Пашка приготовился впервые исполнить свой супружеский долг. До этого Вера категорически пресекала все робкие Пашкины попытки более близкого общения, чем поцелуи. Ну, ласкают они друг друга, кровь закипает, и Пашка уже перешел к решительным действиям, как вдруг Вера решила рассказать какой-то смешной анекдот. Надо сказать, что она умела это делать, у нее неплохо получалось. Анекдот действительно оказался смешной, так что Пашка поневоле, забыв про свои намерения, от души засмеялся. И тут же спохватился:
– Ну вот! Смех все разрушил.
Вера с любопытством заглянула под одеяло и искренне огорчилась:
– Ой, как жалко, что же теперь делать?
– Надо подождать, – Пашка хоть и был смущен, но старался держаться уверенно.
Впрочем, через несколько минут все наладилось.
В первый год совместной жизни Пашка жил в общежитии в Москве, готовился к сдаче кандидатского минимума и, как только позволяла учеба, летел к Вере. Вера продолжала работать на прежнем месте, но у нее вскоре начал расти животик и, как и положено, через девять месяцев она родила сына. Пашка скорее не понял, а почувствовал, что раздельная жизнь с Верой его не устраивает, перешел из аспирантуры в подмосковный филиал предприятия, где вскоре получил комнату в трехкомнатной квартире, а примерно через полгода и Вера приехала к нему, поступив на работу в тот же филиал. И дальше у них потекла более-менее размеренная жизнь. Сына вскоре устроили в садик, куда он каждое утро шел с горьким плачем. Через три года Пашка защитил кандидатскую диссертацию, немного выросла зарплата, а потом получил сначала однокомнатную квартиру, а через несколько лет и двухкомнатную. Появился второй сын, – почему-то в их роду рождались одни мальчики. Дети росли быстро, по очереди окончили школу, а потом и институт, а вскоре Пашка и Вера и серебряную свадьбу отметили. Подошло время – и появились внуки, сначала у младшего сына, потом и у старшего. И Пашка с Верой ре¬шили, что теперь без дачи им никак нельзя, и купили, хоть и далеко от дома, но зато на Волге в деревне небольшой деревянный домик, где и проводили время почти от снега до снега. Конечно, Пашке пришлось сесть за руль, благо права он получил еще в институте. Машину им удалось купить с громадным трудом. Это были «жигули»-копейка, но она их вполне устраивала.
И здесь непостижимым образом стала меняться Вера. Сначала у нее появились претензии к стилю Пашкиного вождения.
– Ну что ты так близко едешь?
– Почему близко? Я еду по правилам – расстояние численно равно половине скорости, – пытался объяснить Пашка. – Но я же хочу эту машину обогнать – очень уж медленно он тащится, здесь можно ехать девяносто километров в час, а у него и пятидесяти нет. И как же я обгоню, если буду за километр от него?
Вера на некоторое время успокаивалась, но потом все начиналось сначала. Хуже всего было, когда она оказывалась права. Как и большинство водителей, Пашка считал, что если это не угрожает безопасности, то правила можно и нарушить, особенно в части ограничения скорости или пере¬сечения сплошной линии. Он любил приводить примеры из своей практики:
– Едем мы по Тульской области. Дорога отвратная, сплошные колдобины. И вот в начале этой дороги висят сразу несколько знаков: плохая дорога, скорость не выше сорока километров в час и обгон запрещен, а под ним зона действия знака – двадцать километров. А через двадцать километров снова все повторяется. Мы там ездили несколько лет, и все оставалось неизменным, только дорога с каждым годом все хуже и хуже. Но даже там некоторые участки дороги были вполне сносными, так что восемьдесят-девяносто там можно было ехать, но знаки действовали и на этих участках. Именно там и сидели, как правило, гаишники.
В лапы к гаишникам Пашка тоже попадал, правда, довольно редко. Надо отдать должное, в этом случае Вера никогда его не упрекала ни за нарушения, ни за невнимательность. Но бывали иногда случаи грубых нарушений, и тут уже Вера давала волю эмоциям.
– Ты что, не видел, что впереди подъем, из-за которого встречная машина и выскочила?
Пашка, только что с трудом увернувшийся от лобового столкновения, пытался оправдаться:
– Да я за этим грузовиком уже полтора десятка киломе¬тров еду, все сплошная и сплошная, нигде не обогнать. А на горку он, как назло, еле ползет, пешком обогнать можно. Нервы и не выдержали. Хотя, конечно, я неправ.
Но во всем остальном у них по-прежнему все было хорошо. Оба души не чаяли во внуках и баловали их, как могли, а невестки рады были использовать бабушку и дедушку, чтобы хоть немного отойти от домашней рутины.
На этот раз Пашка и Вера добрались в деревню без происшествий, за стандартные два с половиной часа. На следующий день, в субботу, отмечали очередной день рождения соседа, собралась почти вся деревня, – благо было в ней все¬го полтора десятка домов, местных жителей три человека, остальные, в том числе и сосед, москвичи. Уже было тепло, и поэтому собрались во дворе соседского дома, за длинным узким столом под навесом, прикрепленным к стене дома. Было все как обычно: хлебосольные соседи приготовили разнообразные закуски, вино, водку и даже виски, но пили мало, да и то, в основном, минеральную воду. Но тосты про¬износили, как положено, за здоровье хозяина, его родителей, его близких. Потом жена соседа, Антонина, принесла большую кастрюлю:
– Кому щей? Очень вкусные.
Пашку тоже уговорили, и он согласился:
– Ну хорошо, половиночку.
А когда поел, то, вспомнив Верины наставления, поблагодарил:
– Тоня, спасибо, щи очень вкусные.
Антонина обрадовалась:
– Правда? Паша, давайте я вам еще положу.
Пашка закрутил головой:
– Спасибо, спасибо, Тоня, щи действительно очень вкусные, но мне достаточно.
Завершилось все, как всегда, длительным концертом: очень хорошо пел сосед, да и Пашкины невестки не отставали. Пашка тоже, как всегда, посидел, послушал с удовольствием пение, но не дождался окончания концерта и ушел спать. Уезжали они с Верой на следующий день, вскоре после обеда. Пока ехали по своим колдобинам, отвлекаться было некогда, да и машину мотало из стороны в сторону, но, когда пошла сносная дорога, Вера вдруг обратилась к Пашке с неожиданным вопросом:
– Чем же это тебе так понравились Тонины щи, что ты даже добавки попросил?
Пашка за рулем чуть не подпрыгнул:
– Какой добавки, что ты придумываешь?
– Ну чем они лучше, чем мой борщ? – было видно, что Вера на Пашку глубоко обиделась, а Пашка никак не мог понять, за что.
Какое-то время он молчал, не отвечая на обидные выпады Веры, потом опять у них пошла перепалка, пока Пашка не услышал пронзительный звук автомобильно¬го клаксона и скрежет тормозов. Оказалось, их тихая дорога свернула на главное шоссе, и Пашка, занятый скандальным диспутом, врезался в поток машин, которые обязан был пропустить. Мысленно обругав себя за невнимательность, он свернул на обочину и, остановив машину, повернулся к Вере:
– Вера, ты хочешь, чтобы мы доехали домой живыми? Что ж ты водителя доводишь до белого каления? Я уже вокруг ничего не вижу.
Вера совсем обиделась и отвернулась к окну. Едва они тронулись с места, как пошел дождь, вскоре превратившийся в ливень. Ямы на дорогах, и маленькие и большие, вскоре скрылись под водой. Пашка немного снизил скорость, но объезжать все лужи не удавалось, и он уже несколько раз почувствовал сильный удар, когда колесо проваливалось в яму. В голове у него продолжали прокручиваться обрывки спора с Верой, и хотя они оба молчали, немой разговор между ними продолжался. Какое-то время они ехали, не произнося ни слова, потом Пашка почувствовал, что с машиной что-то неладно. Судя по тому, что машину немного перекосило, скорее всего, спустило колесо. Остановив машину и выскочив под дождь, он быстро обежал вокруг автомобиля и увидел, что действительно одно колесо спустило. Сел на свое место и, как бы ни к кому не обращаясь, сообщил:
– Ну все, спустило колесо. Надо ставить запаску. Но сна¬чала надо найти безопасное место.
Проехав немного вперед, он вскоре увидел подходящее расширение дороги и остановил на обочине машину. Дождь продолжался, не утихая. Пашка снял рубашку и брюки, поеживаясь, вышел из машины. Прохладные струи дождя тут же забарабанили по телу. Открыв багажник, Пашка вытащил запасное колесо и домкрат, но баллонного ключа на привычном месте не увидел. Проклиная себя за то, что не удосужился все проверить после того, как недавно отдавал машину в ремонт, он продолжил поиски, но безрезультатно. Хорошо, что у него всегда был запасной набор ключей, который он возил в багажнике. Хотя баллонного среди них не было, Пашка надеялся, что с их помощью с заменой колеса справится. Так и получилось, вот только времени ушло намного больше, да и пальцы себе Пашка поранил, пока приспосабливался к нестандартным приборам. Вера за это время пару раз выскакивала из машины, пытаясь накинуть на него какую-то тряпку:
– Паш, холодно же, простудишься.
Но Пашка отказывался:
– Лучше я потом вытрусь, чтобы мокрым за рулем не сидеть.
Прошло почти полчаса, пока новое колесо, накачанное до нормального давления, заняло свое место, а старое Пашка просто положил в багажник вместе с ключами. Залез в машину, вытерся, снял совершенно мокрые трусы, надел сухие брюки и рубашку, немного посидел, откинувшись на сиденье, чтобы отдышаться. Вскоре тронулись в путь. Когда примерно через час они подъехали к своему дому, дождь почти прекратился. Дома Пашка тут же вытащил из шкафа две рюмки и бутылку водки.
– Чтоб не заболеть, мне надо выпить сто граммов водки, а поскольку я один никогда не пью, то придется и тебе, Ве¬рунь, промочить горло.
– А я, Паша, и не отказываюсь.
Действительно, Павел Петрович один никогда не пил. За всю его жизнь не было ни одного случая, когда бы он нарушил это свое добровольно установленное правило. И вообще, отношения с алкоголем у него были довольно сдержанные. Сто – сто пятьдесят грамм любого крепкого напитка он выпивал с удовольствием, предпочитая всему алкоголь¬ному разнообразию коньяк, если не удавалось ограничиться красным сухим вином.
В компании приходилось выпивать и больше, правда, это уже не доставляло Павлу Петровичу удовольствия, тем более, что вскоре его начинало клонить в сон. Сначала приятели пытались заставить его пить наравне со всеми, потом смирились. Но даже, когда рюмка его оставалась почти нетронутой, ему регулярно подливали две – три капли спиртного, приговаривая:
– Надо обновить!
У себя дома любил принимать друзей, угощая их разными видами напитков, которых у него был большой выбор. В последние годы такие встречи стали реже, и у него в баре и на разных полках, отвоеванных у Веры, скопилась масса бутылок. Большая их часть оставалась годами нераспечатанными. Когда он время от времени приносил очередную посудину для пополнения своих запасов и искал место, куда бы ее приткнуть, Вера мягко упрекала его:
– Паша, ну, уже ставить некуда!
Тем не менее, место всегда, в конце концов, находилось.
Если же Павел Петрович попадал в дом, в котором не было ни капли спиртного, кроме только что принесенного с собой, он удивленно говорил хозяину:
– Ну, ты и алкоголик!
И искренне полагал, что тот просто не может удержаться от соблазна.
Простуда обошла Пашку стороной, может быть, и впрямь помогла водка. А соседские щи они с Верой никогда больше не обсуждали, молча согласившись забыть это происшествие.