Будильник суетился напрасно: Андрей не спал. Мучал изнурительный кашель, мучал всю ночь… Участковый врач, прибывший по вызову, начал издалека:
- Ничто не вечно под луной, мой друг…Я делаю всё возможное. И почему Вы решили, что это ковид? Придёт время - КТ сделаем. А пока таблеточки, обильное питьё, терпение, спокойствие, свежий воздух. Только масочку надевайте.
- Вот с последней рекомендации и начну, - решил больной.
Зеркало в прихожей давно украло его молодость, хотя он всё-таки недурён собой. А в профиль – так просто русский царь. Правда, маска уничтожила индивидуальность – усы, и теперь он, так себе, случайный сударь.
Мир привык менять одежду. Вчера сквер был прикрыт разноцветным лоскутным одеялом из листьев, сегодня на одеяле - грязные пятна. Вчера радовало солнце, а сегодня над головой - унылое серое небо. Вдоль центральной аллеи - почти обнажённые плачущие деревья, и ветер треплет афишу театра, где в программе «Траурный марш» Ф. Шопена. Невольно покорившись всеобщему увяданию, Андрей принял происходящее, как должное.
Скамейка услужливо предложила свои удобства. Можно вытянуть ноги и подумать о чём-нибудь земном. С обещанным светлым будущим неувязка вышла. Придётся вспомнить славное прошлое. Волны памяти понесли к истокам.
«Я сижу у постели умирающей бабушки. Морщины на её сером лице не разгладить. Цветным полушалком молодость не вернуть. Согнулась, высохла Прасковья, спрятала под лоскутным одеялом своё тщедушное тело. Когда-то в её умелых руках сшитые вместе красные, белые, в цветочек, треугольники, квадраты превратились в одеяло, способное согреть, объединить, сблизить всех, кто ищет человеческого тепла. Я и сам нередко, прижавшись к бабушке, засыпал под этим одеялом.
Старые вещи здесь в почёте: деревянная скрипучая кровать, табуретка, подушка, чайная чашка с трещинкой, привычные тапочки у кровати, фартук…Величие живёт в малых деталях быта, потому что каждая вещь излучает тепло и уют. Я подумал, что счастье бабушки Прасковьи в умении наслаждаться обычными вещами.
Бабушка бережно касается одеяла. Теперь её палец – указка, одеяло – карта, лоскуты – история:
- Вот этот лоскуток от платья Фроськи Матвеевой. Шила когда-то к свадьбе. Нет, не белое… Где было взять подвенечное? Ткань неказистая – ситчик. Но платье сидело на ней, как влитое. Она уж благодарила меня, благодарила. Да не пожилось им с Петей: убили парня на войне…
- А вот память о бабке Таньке, - бабушка разглаживает рукой чёрный квадратик. - Ох, и чертовка она была! А знахаркой в деревне числилась. Со всего края к ней люди лечиться ездили. А толку?! Для заговора хотя бы чистой воды в бутылку наливала, а не из бочки, что под навесом. Ой, грешница… - бабушка закрывает глаза – силы на исходе, но, отхлебнув воды из чашки, которую я протянул, находит в себе силы продолжать.
- Время было такое: работали за трудодни – палочки… Их потом зерном отоваривали. Удалось на мануфактуру обменять – счастье. Да не всегда удавалось. Обносился народ – надеть нечего стало. Вот и пришлось мне за швейную машинку сесть: шила, перешивала, заплатки ставила. Платили, кто, чем мог. Идут ко мне люди, а мне - радость! Счастье, внучок, одиноких не любит.
Неожиданно она оживляется:
- Смотри, этот лоскут от других отличается. Из дорогущей ткани он, крепдешин называется. А шила из него платье соседке Савельевне. Приезжие они были. Она в экономках у золотопромышленника работала. Муж Иван золото мыл. А рассчиталась с ней хозяйка чистым золотом. Целую миску насыпала. Савельевна мне как-то показывала – за шитьё хотела расплатиться. Да к чему оно мне, золото? Что с ним делать? Отказалась я…
- Святая, - подумал я.
- Этот лоскуток от гимнастёрки твоего деда. С войны пришёл, но недолго прожил – умер, - бабушка всхлипнула. – Вот так всю жизнь и плачу…
- Вчерась Манька Козлиха приходила. «Сшей, - говорит, - мне рубаху на смерть. Устала жить. На покой пора».
- Так болею я, шить не могу, при всём моём к тебе уважении, Мань…
Как не слышит:
- А ты, Параска, валеночки надень, да по снежку побегай – вот и поправишься. - Совсем баба глупой стала.
Помолчала, вздохнула, взволнованно заговорила:
- Андрюшка, спрячь-ка валенки. Не унёс бы кто…
Бабушку я не узнавал: суетливые движения, в глазах страх.
- Не бойся, - как мог, успокоил я, - теперь у тебя никто ничего не отберёт.
- Не отберёт… Как же?! Помню, всю скотину со двора увели, хозяина на Соловки угнали. Посмотри в комоде, родимый, целы ли мои тапки, полотенце, платочек? На смерть приготовила.
Сколько всего надо было вытерпеть в прошлом, чтобы так в настоящем бояться! Не жаловалась она, а воспринимала, как должное. Притерпелась, горемычная…
На следующий день бабушки не стало. Ушла в мир иной так же тихо, как и жила. Она знала, зачем жила…
У меня пока нет лоскутного одеяла. Лоскутница осень одарила меня только увядающими листьями. Если захотеть, можно мысленно их соединить, превратив в одеяло. Но оно не согреет, не спасёт, не защитит…. А вот о настоящем напомнит.
Рядом со мной на скамейке - кленовый листок.
Недавно я лишился работы. Сначала был сокращён с должности менеджера. Пришлось работать на стройке. Тяжеловато… С нетерпением ждал зарплаты. Наконец получил жалкие гроши. «Бог терпел, и нам велел». Залезли в карман, вывернули его наизнанку, а я совсем недавно рассуждал о милосердии, справедливости. Теперь мне казалось, что мир не изменить.
Другой листок моего одеяла, берёзовый, покружил в воздухе и опустился на скамейку, где сидели погружённая в телефон молодая особа и маленькая девочка в розовом комбинезоне. Часть лица ребёнка прикрыта маской, на коленях – детская сумочка. Украдкой взглянув на мать, девочка достала из сумки пустышку и приподняла маску. Пустышка мгновенно оказалась во рту. Несколько сосательных движений, и соска снова в сумочке. Девочка хитро посмотрела на меня и рассмеялась. Цена временной свободы – радость! Одна маленькая радость способна прогнать тысячу печалей.
Мне тоже этого захотелось! Я тоже почувствовал себя ребёнком: приподнял маску и сделал несколько глубоких вдохов! Это сладкое слово - «свобода»! Сердце перешло на новые обороты.
Жизнь – это то, что происходит! Теперь в моей жизни одним эпизодом больше».
Шагами измеряя тишину, Андрей топтал увядшие лоскуты своего одеяла. Женщина, появившаяся из-за поворота, была красива, он решителен и смел. Хотелось догнать, спросить, признаться. О такой женщине он мечтал. Теперь всё изменится. Забьётся в угол пустота, в которой он жил после смерти жены. Всё встанет на свои места. Пропустив женщину вперёд, Андрей шёл за ней по пятам, чувствуя напряжённость её тела. Они поравнялись.
- Здравствуйте! – шутливо раскланялся Андрей, снимая маску.- Царь!
- А я – твой подарок, - женщина тоже открыла лицо.- Дарину помнишь?
Ах, эти школьные годы! Прогулки под луной… Первый поцелуй…
Он любовался ею, она рассматривала его. В тепле автобуса, в толпе, встреча дозрела: да, ей туда, где будет он…
Не заметили, как несколько раз повторили маршрут и снова оказались в сквере.
Дворники завершили работу, оставив на газонах горы листьев.
- Теперь листья сожгут. А в них ещё живёт былое величие, - вернулся к настоящему Андрей.
- Не грусти, - успокоила его Дарина. - Ничто не вечно, не совершенно, не закончено. Через год осень укроет землю новым лоскутным одеялом…
- И это будет наше одеяло, наша история, - добавил Андрей. – и мы наполним её своим смыслом.