Вера спешит. Быстро перебирая стройными ножками, стучит каблучками по брусчатке перрона. За собой тянет громоздкий чемодан на колесиках.
Июльская жара безжалостна. Солнце в зените. Воздух плавится. В небе ни облачка. От проступившего пота у Веры взмокла спина, но она только прибавляет шаг. Она должна успеть. Посадка на поезд заканчивается через минуту.
День не задался с самого утра. Первая неприятность произошла, когда Вера еще даже не успела проснуться. Пребывая в постели бюджетного гостиничного номера, она сквозь сон почувствовала нарастающую боль внизу живота.
Составленный ею, казалось бы, точно выверенный календарь менструального цикла, как выяснилось, дал погрешность в два дня. За эти два дня она планировала вернуться из командировки домой, где выносить временный дискомфорт было бы куда удобнее. Но тело бескомпромиссно диктовало свои условия. Скорее всего, этому послужили стрессы, связанные с поездкой, навалившаяся неуклюжим сонным медведем усталость, жара, в конце концов.
Начальство срочно командировало Веру в Кременчуг на семинар по организации коммерческого учета водоснабжения, и она, рядовой экономист заурядного коммунального предприятия, хоть как сильно не хотела ехать – отказаться не могла.
Ну, почему именно в Кременчуг? Неужели нельзя провести семинар, к примеру, в столице? Вера недоумевала и немножечко злилась. Из ее родного Сонного добираться туда нужно было исключительно поездом, а она терпеть не могла поезда и уж тем более железнодорожные вокзалы, на одном из которых в детстве заблудилась.
Это произошло двадцать лет назад, в таком же жарком как сейчас июле. Пытаясь сохранить трещавший по швам союз, родители решились на небольшое путешествие всей семьей, в самом начале которого снова поссорились.
Поздним вечером в зале ожидания было невыносимо душно. Папа купил бутылку холодного пива. Поезд задерживался. Осушив бутылку пятью глотками, папа купил еще одну пенного, за что мама обозвала его алкашом. В ответ папа обозвал маму потаскухой. Разозлившись, потаскуха дала алкашу пощечину… и понеслось.
Не желая слышать брань родителей, к тому же, устав сидеть на неудобной скамейке, шестилетняя Вера тихо встала и вышла из зала ожидания. Оказавшись на перроне, она увидела красивый и невероятно длинный состав, стоявший на первом пути. Сколько интересно в нем вагонов? Вера решила их сосчитать.
Шаг, еще шаг, она начала счет, минуя вагон за вагоном, все дальше уходя от здания вокзала, от орущих друг на друга предков, которым, по-видимому, вовсе не было до нее дела. Она успела насчитать девятнадцать вагонов, прежде чем состав, возмущенно скрипнув, стал медленно набирать ход. В тусклом свете уличных фонарей Вере казалось, что локомотив совсем близко и если она поспешит, то, вероятно, сможет его догнать и увидеть машиниста и помахать ему вдогонку рукой. А еще занятней было бы перебежать рельсовый путь прямо перед поездом, тогда машинист наверняка обратил бы на нее внимание и возможно даже посигналил бы ей грозно и громко, протяжно или прерывисто.
Но все сложилось иначе. Конечно же, маленькая девочка не могла противостоять бесчисленным тоннам движущейся стали. Пробежав еще сотню метров, она остановилась, восстанавливая дыхание, в то время как поезд, разогнавшись, грохотал, мелькал вагонами, от которых почему-то веяло холодом.
Состав отдалялся. Очертания его быстро растворялись во мраке ночи. Когда он скрылся из виду, Вера еще какое-то время слушала, как затихал стук колес, уступая место тревожной тишине. Тишине совсем не свойственной железнодорожным вокзалам. Она вдруг осознала, что исчезли все привычные звуки. Молчал надоедливый громкоговоритель, умолкли даже сверчки. Вера слышала лишь собственное дыхание. Ей пришла странная мысль о том, что поезд увез все звуки с собой.
Она решила, что пора бы вернуться к родителям, которые должно быть уже помирились и теперь ее ищут. Обернувшись, она оторопела, чувствуя, как сердце застучало безудержно быстро. Серое двухэтажное здание старой постройки исчезло. Ее взору предстал пустой перрон, обрамленный вереницей тянущихся в бесконечную даль фонарей.
Неужели поезд каким-то непостижимым образом увез с собой не только звуки, но и здание вокзала, а вместе с ним и родителей? При мысли об этом Вере стало страшно. Она вдруг осознала, что воздух аномально остыл, как если бы июль сменился октябрем. Внезапный порыв студеного ветра вынес на перрон несколько пожухлых кленовых листьев откуда-то из парка, из тьмы.
Обнимая себя за плечи, будто кутаясь в несуществующий плед, Вера побрела в обратном направлении, надеясь, что стоит ей пройти немного и старое здание появится, возникнет из пустоты, пробьется сквозь пелену ночи светящимися квадратами окон. Но этого не произошло.
Вера замерзла. Ей срочно нужен был туалет, которого, разумеется, поблизости не было. Переполненный мочевой пузырь, казалось, вот-вот лопнет. Вера не могла больше терпеть. Она подошла к ближайшему фонарному столбу, спустила трусики и присела на корточки. Облегченно вздохнула, слушая журчание бьющейся о брусчатку струи, глядя в небо, на котором совсем не было видно звезд.
Едва напор стал слабеть, как к журчанию добавился другой звук, отдаленно схожий со стуком колес приближающегося поезда. Звук появился и тут же исчез.
Закончив создавать лужицу, Вера встала, подтянула трусики, прислушалась настороженно. Тишина. Несколько секунд тишины и стук повторился снова. Дюжина тихих глухих ударов, а затем опять тишина.
Вере пришла мысль о том, что поезд, должно быть, мчится сюда из какой-нибудь страшной сказки, поочередно пересекая реальности, стуча колесами то здесь, то там.
Но это был вовсе не поезд, как выяснилось минутой позже. Пройдя несколько метров до ближайшего фонарного столба, Вера нашла источник странного звука. Им оказался необычайно крупный мотылек, порхающий внутри круглого плафона и бьющийся, неистово бьющийся о стекло.
Вера подошла ближе. Подняв голову, она несколько секунд наблюдала за мотыльком, пытаясь понять, как его угораздило оказаться в замкнутом пространстве.
Его нужно освободить. Но как? Плафон слишком высоко, к нему не дотянутся. Можно попытаться разбить плафон, метко швырнув в него, к примеру, камушек. Вера осмотрелась, отыскивая поблизости небольшой увесистый предмет. Ее взору предстало лишь несколько желтых кленовых листьев. А что, если поискать в парке? Его темнота наверняка таит в себе что-нибудь подходящее: осколки битых кирпичей или пустые пивные бутылки, оставленные у скамеек. Нет, лучше туда не ходить.
Только сейчас Вера поняла, что парк следил за ней все это время, смотрел на нее множеством внимательных глаз, скрытых во тьме под кронами кленов. Парк наблюдал за ней, когда она бежала наперегонки с поездом. Нагло таращился, когда она справляла малую нужду под фонарным столбом, как иногда папа любовался ее неприкрытой наготой, похотливо ковыряя взглядом промежность.
Тем временем мотылек стал биться о стекло еще напористее, словно каждый новый удар добавлял ему силы. Удар, еще удар и плафон покрылся паутиной трещин, в центре которой возникла алая клякса. Тишина. Видно только, как мотылек трепещущими крылышками размазывает кляксу по стеклу. Удар, снова удар и осколки битого стекла посыпались на брусчатку перрона.
Высвободившись, мотылек влажно шлепнулся к ногам Веры израненной крысой. У крысы был вспорот живот. Тоненькие шнурки-внутренности вылезли наружу. Кровавая лужица под ней стремительно расползалась. Еще немного и кровь измазала бы Вере сандалии.
Брезгливо морщась, она отступила на шаг. Крыса судорожно вздрогнула и замерла. Черные бусинки глаз уставились куда-то вглубь парка, откуда едва уловимо послышались неспешные шаги.
Парк приблизился к Вере, приняв облик невысокого худощавого мужчины лет пятидесяти пяти в сером кашемировом пальто нараспашку. Его бледное невыразительное лицо отчего-то казалось знакомым. Черные с проседью волосы средней длины были аккуратно причесаны. В юрком взгляде читались нетерпеливость и торжество. Тонкие плотно сжатые губы походили на старый шрам. Шрам на левой щеке можно было легко не заметить.
Мужчина присел на корточки возле крысы, поднял ее за хвост, и легонько качнув маятником, уложил лапками вверх на ладонь. Несколько капель крови, сорвавшись, окропили его пальто.
- Что же тебе, дурочка, на месте-то не сиделось? - сухо сказал он, длинными пальцами заталкивая вылезшие внутренности крысе обратно в живот. – Ну, ничего, погоди немного, папочка тебя подлатает.
Затолкав внутренности, мужчина прильнул ртом к крысиному животу, стараясь охватить целиком рваную рану. Его тонкие губы, неестественно растянувшись, казалось, срослись с маленьким мертвым телом. Закатив глаза, мужчина стал издавать тихие клокочущие звуки.
Представив, как он все глубже проникает языком в крысиное нутро, Вера ощутила подкатывающую к горлу тошноту, испытав вместе с тем неуместное, необъяснимое и совершенно новое для нее чувство умиротворения, растекающееся теплом внизу живота.
Она пришла в себя через несколько секунд, когда крыса заерзала, размахивая хвостом. Оторвав ото рта вместе с тоненькими клочками губ, мужчина скороспешно сунул ее в карман брюк.
- Идем, что ли чаю попьем? Согреешься, - учтиво предложил он Вере, протягивая ей окровавленную руку, кривя в улыбке порванный рот.
Вера бросилась наутек. В сторону железнодорожных путей, за которыми неизвестная местность казалась ей куда приветливей, нежели тьма парка.
- Куда не беги – ты все равно у меня в кармане, - послышался за спиной тихий голос и смех похожий на шелест гонимых ветром по перрону листьев.
Свет фонарей распространяется странно. Находясь в десяти метрах от железнодорожных путей, их можно было легко разглядеть. Но стоило к ним приблизиться, как они растворились во тьме.
- Только бы не споткнуться о рельсы. Только бы не споткнуться о рельсы. Только бы не споткнуться, - шепчет, повторяет, словно заклинание Вера, бросаясь во тьму, как в иную реальность.
И сразу чувствует, что с воздухом что-то не так. С каждым шагом он становится более вязким. Подобно клею, льется в ноздри, липнет к гортани, заполняя легкие. Его уже не выдохнуть. Вера с ужасом осознает, что не может дышать. Только теперь она понимает, что совершила непоправимую ошибку. Прежде чем броситься во тьму, нужно было оглянуться и убедиться в том, что парк не попытался ее перехитрить. Убедиться в том, что он и железнодорожные пути не поменялись друг с другом местами. Но теперь уже слишком поздно. Судя по всему, она в парке, а железнодорожные пути где-то за спиной. От них здесь остался лишь запах гудрона с примесью запаха пролитой крови.
Воздух твердеет как цементный раствор. Он сковывает движения, становится непреодолимой преградой. Остановившись, Вера оглядывается. Застывший в грудной клетке воздух сжимает сердце. Вера видит, или ей кажется, что она видит, как фонари деформируются в квадраты мелькающих окон. Она слышит стук колес. Она знает – это мотыльки неистово бьются о стекла внутри плафонов. Воздух ломает ей ребра, дробит суставы, превращает голову в кровавое месиво. Ее живот лопается. Внутренности вываливаются наружу. Вера кричит, но вместо собственного крика она слышит женский голос, зовущий ее по имени.
Испуганная мать нашла ее, когда поезд проехал. Вера стояла на полоске из щебня между двух железнодорожных путей. Безразличным взглядом она смотрела на маму, но при этом сквозь нее, куда-то вглубь парка. Ее порванное ситцевое платьице было запятнано кровью. Вера держала за хвост растерзанную крысу, легонько раскачивая ее маятником.
В тот вечер они вернулись домой. Отсроченное путешествие уже никогда не состоялось. Через неделю мать выставила отца из дома и подала на развод. Спустя полгода, в морозную ночь, он пьяный уснул и не проснулся на скамейке в заснеженном парке. К тому времени мать уже успела обзавестись другим мужчиной, которого вскоре сменила на третьего, четвертого, пятого…
* * *
Семинар длился два дня. Обсуждаемые на нем вопросы скорее еще больше запутали, нежели внесли ясность. Выселение из гостиничного номера по обыкновению в полдень. До полудня Вера планировала, как следует выспаться, но обстоятельства сложились иначе.
Боль резко усилилась. Проснувшись, Вера посмотрела на старинные часы на стене. Часы остановились ночью. Стрелки замерли в восемнадцать минут четвертого.
Рядом на тумбочке лежал смартфон, аккумулятор которого готов был похвастаться почти стопроцентным зарядом. Вспыхнув синим светом, дисплей возвещает о том, что сейчас только шесть утра. К боли присоединяется надоедливый звон в ушах. В чемодане есть миниатюрная аптечка с болеутоляющими таблетками и еще, быть может, прокладки.
Две таблетки на ладонь. Глоток колы из пластиковой бутылки. В сумочке наверняка должен быть носовой платок. С ним в руке срочно в ванную комнату. Только бы не упасть в обморок, только бы не упасть… Взгляд в загаженное зеркало. Усталый вид. Смазливое личико портят круги под глазами. А это что? Первые морщинки?
- Нет, пожалуйста, только не сейчас, - всхлипывает Вера, услышав презрительное шипение из крана.
- Воды нет и не будет, - спустя два с лишним часа комментирует сложившуюся ситуацию администратор гостиницы – грузный мужчина с лоснящейся лысиной и маленькими бесстыжими глазками. – Всю воду выпили… ну, вы сами знаете.
Он сидит за столом в кабинете, пожимает плечами, смеется, невольно трясет вторым подбородком, вытирает пот с лица салфеткой. В восемь утра ему уже жарко. Короткими пухлыми пальцами он тянется к пульту кондиционера. Вере кажется, что все это какое-то наваждение, нелепый сон наяву, который закончится, стоит толстяку включить кондиционер. Но ничего подобного не происходит.
Средства личной гигиены можно купить в супермаркете, в квартале от гостиницы. Громоздкий чемодан на колесиках пересекает порог гостиничного номера ровно в полдень. Толстяку на память остается измазанный кровью платок под подушкой.
В час пик в маршрутке не протолкнуться. К Вере сзади прислонился молодой симпатичный блондин в стильных солнцезащитных очках. Она чувствует на себе его дыхание. Ощущает ненавязчивый, но при этом околдовывающий шлейф его туалетной воды. Что это? Ветивер? Мускус? Гудрон?
Неожиданно для себя самой Вера осознает, что хочет заняться с ним сексом. Прямо здесь, в маршрутке. Плевать на критические дни и на тесную компанию других пассажиров. Желание отдаться незнакомцу охватывает ее целиком, как иногда во сне. Не без иронии она предполагает, что видимо все-таки упала в обморок по пути в ванную комнату. Блондин скользит рукой по ее бедру, прислоняется к ягодицам так дерзко, что она чувствует его эрекцию.
Секундой позже маршрутка остановилась, пассажиры вышли, вместе с ними вышел блондин, оставив Веру наедине со своими фантазиями.
Мерзавец украл кошелек! Вытащил незаметно из сумочки. Повезло еще, что не взял ни паспорт, ни смартфон – без них уехать из Кременчуга было бы проблематично. Пришлось совершить несколько телефонных звонков, чтобы заблокировать лежавшие в кошельке кредитные карты. Процедура заняла время, которого и без того было мало.
Вера спешит. Стучит каблучками по брусчатке перрона. Корит себя в том, что надела неудобную обувь. И еще в том, что выбрала не тот переход между двумя платформами и теперь нужно бежать в другой конец поезда.
Посадка по сути уже закончилась. Перрон опустел. Проводницы зашли в вагоны и только одна из них, невероятно тучная и, по всей видимости, невероятно неторопливая женщина все еще стояла на месте, как будто, увидев издалека Веру, решила, что та спешит именно к ней.
Вера машет ей рукой, на бегу считает вагоны, удивляется удачному совпадению, ведь проводница стоит у ее вагона, удивляется, как женщина с такой комплекцией вообще может работать проводницей.
Спустя минуту дистанция преодолена. На расстоянии вытянутой руки проводница выглядит необъятной. Белая рубашка на ней буквально трещит по швам. Под мышками видны пятна пота. К нагрудному карману слева булавкой приколота бирка с именем Элла.
У Эллы суровый взгляд, ниспадающие на плечи густые черные волосы с перхотью, заплывший жиром массивный подбородок. Она тянет руку к паспорту Веры. Ее пухленькие пальцы похожи на сардельки. Лак на ногтях частично облез. Под ногтями чернеет грязь. Возможно, гудрон.
Вере кажется, что какая-то ее мнимая часть все еще находится в кабинете администратора гостиницы, как будто затерялась во времени. Вот сейчас толстяк коснется пульта кондиционера, одновременно с ним проводница возьмет ее паспорт и тогда пазл сложится, морок улетучится, а она очнется на кровати или на худой конец на полу ванной комнаты. Но ничего подобного не происходит.
Проводница недоверчиво сверяет лицо с фотографией, затем считывает QR-код электронного билета в смартфоне Веры.
- Вы опоздали, - заявляет она и гулко цокает языком. – Ваш поезд ушел.
- То есть, как ушел? Вы шутите? – Вера знает, она уверенна в том, что не могла перепутать платформы. Это однозначно ее поезд - она смотрит на окно за проводницей с приклеенным изнутри мятым листом бумаги, на котором красными жирными мазками коряво выведена цифра «3» - однозначно ее вагон.
- Шучу, – признается Элла и кривит рот в улыбке, демонстрируя прогрессирующий кариес. – Проходите-проходите скорее. Вас одну только ждем.
Потребовалось приложить еще немного усилий, чтобы затащить чемодан в тамбур. Следом за Верой, тяжело дыша, поднялась Элла. Поезд, скрипнув, тронулся с места, как только она убрала подножку.
В безлюдном узком коридоре вагона душно. Летают мухи. Одна из них только что пронеслась возле самого уха. Удивительно, что закрыты все окна. Здесь стоит странный запах.
Из купе в дальнем конце вагона выглянула девочка-подросток с длинными синими волосами, заплетенными в дреды. Она смерила Веру пытливым взглядом, лукаво улыбнулась и спряталась, закрыв за собой дверь.
Вот купе, где придется коротать ночь. На алюминиевой табличке слева от двери выгравирован нужный номер. Вера замерла на пару секунд. Замешкалась, слушая, как поезд неудержимо набирает ход. Затем отрыла дверь, невольно выпустив в коридор несколько крупных мух. Она успела затащить чемодан в купе и машинально поздороваться, прежде чем поняла, что ее попутчик мертв.
Он лежал на нижней полке слева. Голый худощавый мужчина лет пятидесяти пяти. Простынь на нем скрывала лишь бедра и нижнюю часть вздувшегося живота. Вытянутые вдоль туловища слегка согнутые в локтях руки походили на обтянутые дряблой кожей надломленные ветки. Бледное неприметное лицо отчего-то казалось знакомым. Эти тонкие пересохшие губы, эти контуры закрытых глаз. Из приоткрытого рта мертвеца выглядывал посиневший язык. По лицу шныряли мухи, изредка заползая в космы черных с проседью волос.
Ветхая грязная одежда, в том числе нижнее белье, была брошена под столиком. На столике стояла недопитая бутылка водки, лежало несколько слегка раскрошенных кусочков печенья.
Судя по сладковатому запаху гниения, труп находился в купе уже не первый день, что казалось Вере невозможным, ведь его непременно должна была обнаружить проводница, когда собирала постельное белье, предлагала чай или же предупреждала о скором прибытии поезда. Как бы там ни было, ее нужно немедленно поставить в известность. Вера вышла, нет, пожалуй, выскочила в коридор. За считанные секунды преодолела расстояние до купе проводницы, чувствуя тяжелые удары сердца.
- В моем купе мертвый мужчина, - заявляет она, открыв рывком дверь без стука.
За дверью проводница ест пиццу. Увидев Веру, она откусывает половину зажатого тремя пальцами слайса. Откусывает так жадно, словно опасается, что сейчас придется делиться. Соскользнувший с коржа маленький ломтик измазанной в томатном соусе колбасы незаметно падает на ее рубашку.
- Весьма правдоподобно изображаете панику. Меня аж пробрало, - отвечает Элла с набитым ртом. – Надо будет самой так над кем-нибудь подшутить.
- Я не шучу! – настаивает Вера.
- Да, ладно, - отмахивается проводница в ответ.
- Вы что не понимаете? В моем купе труп, который гниет там уже, по меньшей мере, пару дней! – срывается на крик Вера.
- А вот это уже перебор, гражданка. Хотите обвинить меня в невыполнении своих обязанностей? – Элла невозмутимо запихивает в рот оставшуюся половину слайса.
- Послушайте, - Вера понижает тон, стараясь говорить как можно учтивей, - я вовсе не пытаюсь обвинять вас в чем-либо. Просто идемте, и вы все сами увидите.
- Что ж, идемте, - соглашается Элла.
Оттесняя Веру к тамбуру, она выходит из купе. Целеустремленно движется вперед по узкому коридору. Со спины она выглядит массивнее, как будто только что набрала еще несколько килограмм.
- У меня восемнадцатое место, – тараторит Вера ей вслед.
- Мне ли не знать, - брякнув, Элла останавливается у нужного купе. Оценивающе заглядывает вовнутрь. - Ну, и кто здесь покойник? Этот гражданин просто пьян. Мертвецки пьян, я бы сказала.
- Вы издеваетесь? – недоумевает Вера. – Он мертв! МЕРТВ! Это же очевидно!
- Зайдите-ка в купе, - проводница берет Веру под руку.
- Я не хочу! – сопротивляется Вера.
- Зайдите-зайдите, – настаивает Элла. - Не нужно своими выдумками пугать других пассажиров.
Они в купе. Проводница заслонила задом дверной проем.
- Вы ошибаетесь, - она говорит заметно тише, разборчиво произнося каждое слово. – Этот гражданин сел в поезд сегодня утром в Харькове. Уже тогда был подшофе, при этом пытался со мной заигрывать. Я еще замечание ему сделала, что говорить девушке заплетающимся языком комплименты совсем не комильфо. Но ему, вижу, было мало. Он бутылку почти всю сам оприходовал. А из закуски только печенье. Неудивительно, что его на такой жаре развезло.
- Зачем вы пытаетесь меня одурачить? Не нужно быть патологоанатомом, чтобы понять, что он труп уже несколько дней. Его цвет кожи, вздувшийся живот, а еще этот зловонный запах, этот смрад гниющей плоти…
- Я настоятельно рекомендую вам взять себя в руки. – Элла гневно хмурит брови. – Темные пятна на нем это лишь игра света и тени. Проекция гротескного рисунка занавески. Отодвиньте занавеску и пятна исчезнут.
Послушавшись совета, Вера отодвигает занавеску. За окном странный пейзаж. Она видит сожженный лес. Множество обугленных стволов гигантских сосен. Некоторые из них все еще дымятся. Она видит, как на опушке несколько волков рвут заживо на части загнанного оленя. Один из волков бросается за поездом вдогонку, словно учуял в нем добычу сытнее. Он движется необычно, как будто рывками. Только что был вдалеке, а теперь совсем близко. Теперь Вера видит, что это не волк, а лишь его тень - черное пятно с окровавленной пастью. Вздрогнув, Вера задвигает занавеску.
- Убедились? Я же говорю, это просто игра света и тени, - настаивает проводница.
- А как же запах? Его тоже станете отрицать?
- Запах слышу. Надышал гражданин перегаром.
- Он не дышит!
- Конечно же, дышит. Но едва различимо.
- Я знаю, что вы неправы и сейчас вам это докажу, - Вера достает из сумочки небольшое круглое зеркальце. Преодолевая отвращение, подносит зеркальце ко рту мужчины, едва не касаясь им губ. Выжидает несколько секунд. Отводит руку. Смотрит на зеркальце, затем показывает его Элле. - Вот видите? Видите?
- И что я должна увидеть?
- Зеркальце не запотело. Стало быть, он не дышит.
- Дайте-ка его мне, - проводница берет из рук Веры зеркальце, прислоняет к губам, дышит надрывисто, затем смотрит в него и улыбается. – От моего дыхания тоже не запотело.
- Можно мне чаю? – слышится из коридора тоненький девичий голосок.
Элла делает шаг в сторону, освобождая дверной проем. Вере кажется, что за последние пять минут проводница еще потолстела. Рубашка под правым ее рукавом немного разошлась по шву. В проеме стоит и вопрошающе смотрит девочка-подросток с синими дредами до пояса.
- Сейчас принесу, - неохотно принимает заказ Элла. – В последнее купе, верно?
- Верно, а что здесь происходит? Я слышала крики.
- Ровным счетом ничего, - пожимает плечами Элла.
- Если не считать, что здесь лежит мертвый мужчина, - дополняет Вера, - который умер несколько дней назад.
- Этот алкаш? Нет, что вы, он просто крепко спит. Во всяком случае, еще час назад я видела, как он, шатаясь, выходил из туалета. Там, кстати, все заблевано печеньками.
- Ты очень наблюдательна, как для своего возраста. Могу я предложить тебе поучаствовать в одном небольшом эксперименте? – интересуется Элла.
- Это, смотря, что нужно делать.
- Подыши на зеркальце так, чтобы оно запотело, - предлагает Элла.
- Всего-то?
Девчонка берет зеркальце, активно пытается справиться с задачей, хмурится, улыбается, снова хмурится.
- Не получается, - констатирует она и заговорщически подмигивает своему отражению.
- Теперь вы, - проводница передает зеркальце Вере.
Вера смотрит в зеркальце. Всего мгновение она видит себя в отражении маленькой девочкой в ситцевом платьице, которое было на ней, в тот вечер, когда она заблудилась на железнодорожном вокзале, когда бежала наперегонки с начинающим движением поездом, когда перебегала рельсовый путь перед набирающим скорость локомотивом.
- Только бы не споткнуться о рельсы, только бы не споткнуться, - прислонив зеркальце к губам, шепчет Вера едва различимо.
- Что вы там бормочите? Дайте-ка взглянуть, - проводница выхватывает зеркальце, рубашка под ее рукавом продолжает рваться по шву. – Ну, надо же! Тоже не запотело! По-вашему, выходит, мы все здесь мертвы?
- Нет. Только он, - теперь уже не так уверенно отвечает Вера. - Но, если вы полагаете, что он спит, может, тогда попробуем его разбудить?
- Я в этом участвовать не собираюсь.
- А я попробую. Хотя бы для того, чтобы себе самой доказать, что не спятила. Как на счет эксперимента на восприимчивость к боли?
- Еще один эксперимент? Здорово! – восклицает девчонка, радостно хлопая в ладоши.
- Вы что же намереваетесь его ущипнуть? – осторожно интересуется Элла.
- Типа того.
Положив в сумочку зеркальце, Вера достает оттуда пилку для ногтей и без промедления вонзает ее мужчине в щеку. Копошащиеся на нем мухи дружно взлетают. Пилка проходит между зубами, погружаясь в ротовую полость на две трети длины.
- Вы точно спятили! Немедленно прекратите. Ему же больно! - верещит, краснея, проводница.
- Я, пожалуй, пойду, - пискнув, девчонка исчезает из виду. Вера успевает заметить, что ее дреды стали еще длиннее. Теперь они едва не волочатся по полу.
- Ему не больно! Он даже не вздрогнул! Почему вы не хотите признать, что он мертв? Погодите, я, кажется, начинаю понимать. Вам зачем-то нужно, чтобы я осталась в одном купе с мертвецом.
- Я все еще жду свой чай, - слышится из коридора тоненький девичий голосок.
- Все, что мне нужно - это порядок в моем вагоне, а вы всякий раз пытаетесь его нарушить, - говорит сквозь зубы проводница. – Прекратите безобразничать, иначе я буду вынуждена принять крайние меры.
- Я не собираюсь находиться с мертвецом! Уж лучше сойти с поезда. Где ближайшая остановка?
- В Чистилищеве.
- Что за название? Никогда о таком не слышала.
- Можете полюбоваться окрестностями. Стоим тридцать секунд. Учтите, там повсюду крысы.
- Крысы?
- Да, крысы - темные сущности мотыльков.
- Я не понимаю.
- Хотите чаю?
Из сумочки Веры слышится тихая тревожная вибрация смартфона, оповещающая о том, что аккумулятор полностью разражен. Вера помнит, что зарядила его сегодня утром на сто процентов. Она помнит, что у нее нет денег. У нее критические дни. Она близка к нервному срыву и совсем не хочет сходить в каком-то Чистилищеве, откуда неизвестно как потом добираться домой.
- Я хочу перейти в другое купе. Мне дурно от этого мерзкого запаха.
- Может быть, здесь просто следует немного проветрить? – проводница решительно движется в сторону окна, оттесняя Веру, вынуждая ее присесть на свободную полку. Опираясь на столик, она приоткрывает окно, рубашка под рукавом окончательно рвется, высвобождая жировые складки необъятного живота. – Вот так, теперь дышать станет легче.
- Вы не понимаете? Я прошу, нет, я требую, чтобы мне предоставили другое свободное место!
- Но, таких нет, если, конечно, не считать двух мест в вашем купе на верхних полках.
- Тогда найдите мне место в любом из соседних вагонов. Вы ведь можете связаться с другими проводниками и выяснить, где еще есть свободные места? – не сдается Вера.
Глядя на порвавшуюся рубашку, Элла, кажется, только теперь замечает прилипший к нагрудному карману ломтик измазанной в томатном соусе колбасы. Она берет колбасу пухленькими пальцами, роняет ее на ладонь, сжимает пальцы в кулак, затем меняет руки местами, разжимает кулак, перебрасывая ломтик из ладони в ладонь.
- В нашем маленьком составе всего один запоздалый вагон. Локомотив с остальными вагонами ушли раньше. Разве я вам об этом не говорила?
- Снова вы шутите? - спрашивает Вера, заворожено глядя, как ломтик колбасы, перетекает из ладони в ладонь.
- Шучу, конечно, шучу, моя дорогая, - ласково щебечет Элла. - Вы устали, вам лучше прилечь.
- Нет. Это исключено. Если я лягу, то сразу усну. А я не хочу спать в одном купе с мертвецом.
- Вы такая же мертвая как он, только разлагаетесь в других людях, а это совсем не комильфо.
- Я не понимаю…
Ломтик колбасы пересыпается из ладони в ладонь пурпурной пылью. Вера зевает, ложится на бок, прижимая к животу колени, смотрит на тень, нависшую над мертвым мужчиной и, закрывая глаза, убеждает себя в том, что это всего лишь тень от верхней полки, а не черное пятно с окровавленной пастью, забравшееся в купе, когда проводница открыла окно.
Открыв глаза, Вера сразу поняла, что находится в гостиничном номере. Первым, что она увидела в тусклом неоновом свете, были старинные часы на стене, стрелки которых остановились. Боль внизу живота исчезла, растворилась в другом, отчасти знакомом и совсем неуместном сейчас ощущении.
Вера лежит на кровати в небрежно задранном платье. Ее ноги согнуты в коленях. На ней нет нижнего белья. К ней прислонился оживший мертвец, прильнув ртом к промежности. Кончик воткнутой в его щеку пилки для ногтей легонько царапает внутреннюю поверхность ее бедра. Вера чувствует, как язык мертвеца набухает в ней, заполняя собой всецело, чувствует, как он трется, как дразнит, доводя до исступления. С ее уст срывается тихий протяжный стон. Она запускает пальцы в космы мертвеца, отгоняя назойливых мух, погружаясь сознанием в космос.
«Только бы не споткнуться о рельсы, только бы не споткнуться», - дрейфует в сознании Веры одинокая мысль, возникшая однажды за миг до того, как поезд размазал по железнодорожному полотну ее юное тело, и она об этом забыла, как забыла еще о чем-то более важном.
За верой наблюдает девочка-подросток. Выглядывает из стены так, словно вросла в нее наполовину. Ее дреды стали значительно длиннее. От них исходит неоновый свет. Они тянутся по стенам и по потолку, откуда врастают в спину ожившего мертвеца. Вере кажется, что мертвец, девчонка и проводница - это одно существо. Ведь, если присмотреться, то можно заметить, что стены схожи с пластами жира растолстевшей до неузнаваемости Эллы. Утратив человеческий облик, проводница заполнила собой гостиничный номер, сузив его пространство до размеров купе.
Схватив мертвеца за волосы, Вера оттаскивает его от себя. Его язык растягивается, истончается, но все еще остается в ней. Мертвец скалится, окровавленной пастью и, как по сигналу, старинные часы начинают ход. Стрелки движутся в обратном направлении, быстро набирая скорость, стучат подобно колесам мчащегося поезда. Их стук перекликается с голосом стен, с голосом проводницы, звучащим отовсюду:
- Прибытие через пять минут. Сдаем постельное белье. Не забываем личные вещи.
Неоновый свет пожелтел и вмиг переместился в узкий коридор вагона, прячась за спину проводницы. Элла стояла в дверном проеме. В опрятной униформе она выглядела даже стройнее, чем в первую их с Верой встречу на перроне.
- Кажется, я все-таки уснула, - сонно пролепетала Вера.
- В этом нет ничего удивительного, - прокомментировала Элла.
- А где? – Вера кивком указала на пустующее место.
- Ваш попутчик? Вышел в Николаеве.
- Я совсем не слышала, как он… собирался. Кажется, его одежда была разбросана на полу…
- Можете не сомневаться, он забрал с собой все, что ему было нужно, - заверила Элла и ушла оповещать других пассажиров о скором прибытии поезда.
Вера включила свет, быстро встала с полки, поправляя задранное платье, безуспешно попыталась отыскать взглядом свое нижнее белье. На соседних полках и на полу чисто. На столике стоит недопитая бутылка водки, лежит печенье и пилка для ногтей, измазанная, очевидно, кровью, которая в тусклом свете выглядит черной смолой.
В голове не укладывается мысль о том, что недавний сон мог оказаться реальностью. И еще мысль о том, что вся ее жизнь - не больше, чем зыбкий морок, который вот-вот улетучится.
Поезд остановился, стало быть, пора выходить. Глоток теплой водки из бутылки. Печенье забавно крошится во рту. Еще глоток водки. Пилку для ногтей непременно нужно положить в сумочку. Сумочка на плече. Чемодан в руке. В вагоне безлюдно. Собственно, а были вообще здесь люди? В тамбуре рассыпаны желтые кленовые листья. Коварные ступеньки подножки норовят опрокинуть чемодан. Знакомый перрон манит светом уличных фонарей. Невдалеке стоянка такси. Таксист, молодой симпатичный блондин, задает стандартный вопрос:
- Вам куда?
- В Сонный, - икнув, отвечает Вера.
- Далековато…
- Сколько?
- Шестьсот.
- Едем.
Чемодан в багажник оранжевого «Пежо». В салоне хорошо слышен запах туалетной воды таксиста. Что это? Ветивер? Может быть мускус?
Четверть часа в пути. Рассвет. По обе стороны трассы тянутся поля. Навстречу движется колонна грузовиков. Запах туалетной воды таксиста дурманит, сводит с ума, заставляет сердце биться быстрее.
Поначалу возникшая мысль кажется абсурдной, но с каждой последующей секундой Вера все больше убеждается в том, что таксист и незнакомец из Кременчуга это один человек.
Вспоминая, как вчера в маршрутке он прислонялся к ней сзади, Вера чувствует приятное тепло внизу живота. Она не в силах с собой совладать. Рука незаметно опускается под платье. Трепетные пальцы проникают в промежность. С уст срывается тихий стон. Еще немного усилий навстречу блаженству. Но что-то мешает ей. Что-то мешает…
Мерзавец украл кошелек! Причинил массу неудобств, заставил нервничать и за это теперь должен ответить! Рука из-под платья. На пальцах черная смолянистая жидкость. Пальцы закопошились в сумочке.
- Думал, я тебя не узнала? – восклицает Вера и, что есть силы, вонзает таксисту в шею пилку для ногтей.
- С ума сошла, сука? – хрипит он, рывком вытягивает пилку, как огромную занозу, и сразу понимает, что этого делать не следовало. Кровь брызжет пульсирующим фонтанчиком. Таксист прижимает ладонь к шее, теряет над собой контроль.
Вера больше не держит на него зла. Она крайне возбуждена. Теперь у нее все получится. Рука под платье. Пальцы в промежность. Визг тормозов, удар, кувырок, удар… и безмятежность, длящаяся ровно столько, сколько длится взмах крыльев мотылька.
Вера открывает глаза. Все вокруг искажено и размыто. Она не видит дальше вытянутой руки. Ладонь упирается в стекло. Его нужно разбить, иначе не выбраться. Вера осматривается. За спиной свет полыхающего пламени. Под руками нет ничего, что могло бы помочь. Пальцы в кулак. Несколько тихих глухих ударов по стеклу. В узком пространстве особо не размахнуться. Смена положения тела. Босые ноги выше туловища, колени к лицу. Удар ногами, еще удар. Стекло покрылось паутиной трещин. Мимолетное бездействие, глубокий вдох и еще дюжина ударов, каждый из которых, как всплеск адреналина. Короткая передышка. Ступни размазывают по стеклу кляксу пролитой крови. Нужно повторить. Стекло поддается, засыпая Веру мелкими осколками. Платье задрано. На животе и бедрах чернеет проступивший гудрон. Крупные осколки выталкиваются наружу. Только сейчас Вера осознает, что за стеклом тьма. Она протискивается во тьму неумело, вспарывая живот острой гранью. Боли нет. Есть только усталость. И память о заблудившейся маленькой девочке.