Благодарю за поддержку и вдохновение моего любимого С.Д. Без тебя,
роднулькин, этот рассказ я бы не написала.
Это было в спортивном лагере в канун Дня физкультурника. Вроде то ли вторая суббота августа, то ли второе воскресенье — не помню и никогда не интересовало.
Подобные праздники у меня вызывают странные чувства. К ним готовились, чтоб показать картину маслом: вот мы какие смелые, ловкие, умелые.
Считается, что праздник у нас, но почему тогда в честь радостного события отмечающие должны себя чувствовать праздничной лошадью: морда в цветах, а жопа в мыле? Если хотели порадовать, то просто оставили бы людей в покое, дали отдохнуть. Но нет, праздник — мероприятие серьёзное, ответственное и заманать нужно всех, чтоб надолго запомнили. Как будто и без этого задолбаться нечем. Но счастье лёгким быть не может.
Поэтому мы начали готовиться к показательным выступлениям, а тренера рассвистелись на всю округу: приходите, заходите, только один день, только один раз бесплатно увидите дрессированных баб, которые могут начистить вам зады, но вместо этого по щелчку моих пальцев проделают много интересных кунштюков.
И вот посреди всего этого на косе, где мы жили, пропадает газ. Какая-то авария. Наш лагерь, несколько домов отдыха и частный сектор остались без газа.
Пока приедет аварийка. Пока разберутся. Пока сделают. И неизвестно, что случилось. Может, проблема плёвая, а, может, серьёзная. Как нам оптимистично сказали: в течение пяти дней должны сделать.
В столовой, где мы ели, газа, соответственно, не было тоже. Приготовить еду на нас и на дом отдыха, при котором была эта кормушка, не могли.
Мы вздрогнули.
Если взрослые пошли покупать продукты за свои деньги, то нам картины рисовались самые чёрные: из-за недостаточного питания мы и так воровством жили, обнося огороды частников, а если это всё на пять дней затянется…
Выдали сухпаёк, но чтобы тех, кто его рассчитал, так в аду кормили. Как-то сама собой поднялась тема выживания людей в концлагерях и блокадном Ленинграде.
Нам это всё категорически не понравилось и мы пошли к тренеру, чтобы объявить свой проест, что мы так жить не согласны и пусть он как хочет, так нас и кормит.
Он стал отнекиваться и я тогда сурово заявила, что своим отказом ставит нас в безвыходное положение и мы просто вынуждены будем заняться каннибализмом. И предложила угадать, кого мы сожрём первым. Сказала и вопрошающе на него посмотрела.
Тренер стал доказывать, что есть его не надо, можно же сожрать кого-то ещё.
— И кого Вы предлагаете? — спросила я.
Он начал рассказывать, что надо тянуть жребий, ткнул для примера в какую-то деваху.
Жребий я отбросила как явно мошенническую операцию, а ту девицу и вообще всех забраковала по причине худосочности.
Построила такую логическую цепочку: есть тощих нет смысла, они и так уже тощие, а надо есть упитанных. Они больше хавают и объедают окружающих, но из-за вынужденного поста всё равно похудеют. Так вот, пока не обожрал всех и не отощал, надо начинать с него.
— Прально! — зашумел народ. — Дело говорит!
И пятнадцать пар глаз с голодным блеском и гастрономическим интересом посмотрели на тренера.
Он даже вспотел от волнения:
— Не надо меня есть! Я вам ещё пригожусь!
— Да? — сказала я. — Так идите и пригождайтесь!
Тренер включил кумекалку и соображалку и поскакал в частный сектор.
Там ему рассказали, что можно наловить рыбы, выдали страдальцу сеть и сказали, где забрасывать. Жить хотелось, но было лень идти ловить туда, куда сказали: далеко. Поэтому решил закинуть в районе пляжа.
Я это видела, потому что специально пошла посмотреть. Не могла же я пропустить такой цирк.
Всё таки жизнь на ограниченном пространстве довольно однообразна и через неделю такого существования даже срушая в кустах собака вполне способна собрать вокруг себя любопытных зрителей.
Просто смотреть на забрасывание невода в синее море я бы не смогла, мне же есть что сказать и не вижу причин промолчать.
— Пошёл старик к синему морю, забросил в него невод, — стояла я рядом и комментировала происходящее.
Тренер потянул к себе сеть.
— Чё там у нас? — спросила я. — Ну, да, логично: пришёл невод с тиною морскою.
Тренер размахнулся и опять зашвырнул сеть. Потянул к себе.
— Снова забросил старик сеть в море…
— И чё у нас в этот раз попалось? — я заглянула в сеть. — Мда, пришёл невод с одною морскою травою.
— Решёткина! — прошипел тренер. — Вот иди, иди отсюда!
— А Вы не шипите, забрасывайте, забрасывайте, не отвлекайтесь, — сказала я. — Я-то уйду, но помните, помните! ЗАВТРА!
Я выразительно посмотрела и, чтобы усугубить впечатление, многозначительно поколупалась когтем мизинца в зубе.
Так ничего и не поймал старик, в смысле, тренер в тот вечер.
Смех смехом, а надо было что-то делать.
Было решено, что рано утром тренер опять пойдёт пытаться что-то поймать. Но чтобы не пролететь, то из каких-то фондов была выделена сумма и с утра в город отправили за продуктами второго тренера.
Закон подлости он такой и тут он сыграл в нашу пользу. Другой тренер уехал в город, а наш перестал изображать из себя мученика, пошёл в то место, которое ему указали местные жители и быстро наловил камбалы. Посланец вернулся из города с куриными потрошками.
В общем, жизнь стала налаживаться.
Наш тренер ходил с таким видом, как будто он лично изохотил, загрыз и притащил за хобот в пещеру зубатого леопёрда.
Рыбы было в избытке даже без учёта потрошков. Лишний улов отдали хозяину сети, а он, в свою очередь, выделил нам выварку и накопал в огороде картошки.
Встал вопрос: как приготовить уху? Как бы понятно, что это степь, коса. Нужно делать костёр и костёр хороший, на несколько часов, чтобы сварить в сорокалитровой выварке да чтоб угли для запекания картошки были.
А что мы имеем? С одной стороны лагерь граничит с частным сектором, с другой — пляж, отделённый от лагеря высаженными деревцами и выросшими среди них по недоразумению и попустительству природы жидкими кустами.
Деревья в частном секторе никто рубить не даст.
Были ещё тополя вдоль дороги, но за вырубку их будет большое а-та-та.
Нашли несколько отвалившихся от тополей веток и распиленных кусков стволов тех же тополей.
Начальница лагеря вошла в положение и решила закрыть глаза на то, что мы срубим пару-тройку загущающих посадку деревьев.
Это было уже неплохо, но всё равно маловато.
И тут кто-то из мальчиков группы вспомнил, что где-то по дороге из лагеря в столовую видел в кювете валяющийся там старый деревянный столб. Была создана поисковая группа, которой было поручено столб обнаружить и доставить в лагерь.
Я не чувствовала в себе потенциала кантователя столбов, поэтому отказалась от почётного звания поисковика-носильщика и передала эту привилегию молодым и борзым: им у нас, как известно, везде дорога. А вообще, в группе были мальчики, их и услали.
Можно было идти добровольцем, но кто же откажется не пойти?
Пока мальчики ходили на поиски, тренер ушёл искать топор. Ходил долго. Видимо, искал специально, потому что как иначе объяснить то, что он принёс? Почему из всех видов топоров принёс именно этот? Почему не пошёл в тот же частный сектор рядом, а поволокся в столовую? Почему в столовую, а не в аптеку, например?
Принёс топор для разрубывания мяса. Чем он думал и где глаза у него были — тайна, покрытая туманом и мраком.
Топор был тупой. Безнадёжно тупой.
Я, когда его увидела и потрогала лезвие, искренне пожелала, чтобы тренера на старости лет таким внуки прибили, чтоб подольше мучился. Дети, может, ещё пожалеют, а вот внуков он так задолбает, что они его укокошат с особым цинизмом, чтоб одним махом расквитаться за всё.
— Неужели Вы не видели, что за топор всучивают? И что теперь делать? Чем его здесь точить? Можно же было попросить наточить в той же столовой. Или они думают, что у нас здесь есть точильный круг? Откуда? Не песком же, ей богу.
Вернулись взмыленные мальчики. Они таки обнаружили тот столб, вытащили его из кювета и приволокли в лагерь.
Это был очень пожилой, поживший и многое повидавший столб. Возможно, он даже застал Сталина, а если и нет, то Хрущёва помнил точно.
К счастью, он не сгнил. К несчастью, он был абсолютно сухой, до звона. Сколько он валялся в том кювете, сколько лет его мочили дожди и сушило солнце — бог один знает. За эти годы он стал просто монолитным. По уму, его не топором надо было рубить, а пилить пилой и серьёзно.
Сейчас я просто отправила бы за пилой в частный сектор и не стала даже фантазировать на тему, как разрубить.
А тогда… Тогда я и сама не пошла, и других не послала. Потому что была уверена, что никто инструмент не даст. Хозяин рубить или пилить не станет, нафиг оно ему надо, а доверить инструмент кому-то не захочет.
А тот топор… Да…
Им с особой жестокостью были срублены деревца в посадке, на которые указала начальница лагеря.
С нами в лагерь поехали две родительницы, тётка-бухгалтер из нашего спортивного общества и жена с ребёнком того второго тренера.
Пока мы на пляже радовали физкультурным праздником отдыхающих, тётки чистили рыбу, картошку и доводили всё до ума перед тем, как всё забросить в выварку.
Закончили празднично выёживаться, вернулись и скорее поломали, чем разрубили деревца из посадки. Где лезвием, где обухом расколошматили куски стволов тополей.
Тётеньки разложили костёр, установили на кирпичах выварку.
Нужно нарубить тот столб. Взялся тренер. Он был сильный, но… На это было просто невозможно смотреть. Это было больно, очень больно. Совместными усилиями у него отобрали топор и пообещали, что если ещё раз их вместе увидим, то мы, короче, предупредили. Тренер с радостью предоставил нам разбираться со столбом самостоятельно, а сам ушёл компостировать мозги тёткам.
За многострадальный столб взялись мальчики. Тот столб многое перенёс в жизни, но даже не предполагал, как страшно он закончит свои дни.
Топор ушёл в саботаж и категорически отказался выполнять свои функции.
— Бздынь! — говорил топор, отскакивая без явных повреждений от столба.
— Бздынь! — радостно, в свою очередь, отзывался на это столб.
Мы были спортсменами, волевыми и упёртыми, а ещё нам очень хотелось есть. Этот столб в виде дров нам был просто необходим.
Если вначале рубили так, как надо, то потом от усталости и осознания если не тщетности усилий, то из-за обычной человеческой злости рубили, а, точнее, колошматили тот столб просто одной идеи ради.
Сначала решили, что столб разрубим на семь частей. Даже отметки поставили. Но отрубывание, отчекрыживание, отмусоливание одного фрагмента заняло столько сил, что количество прогнозируемых чурбаков было уменьшено до шести.
Люди матерились, менялись, уходили, возвращались, а столб держался. В итоге остались даже не самые сильные, а самые вредные. Те, про кого писалось: гвозди бы делать из этих людей… На одной силе воли отсоединили один фрагмент, потому что то, что, в итоге, получилось, было не поленом, а жёваным обломком. Полученный результат вогнал участников в меланхолию и они, махнув рукой, ушли.
А я осталась. Ну как же так? Я всё понимаю, но что делать-то?
Меня взяла такая злость, такая… Я схватила топор и просто стала колошматить по этому столбу. Мне повезло и столб в том месте, где я по нему лупила, треснул. Подумала-подумала и решила ещё уменьшить количество фрагментов и если мне повезёт, то, отбабахав два среза, я, в итоге, получу четыре чурки, пять в общей сложности.
Постояла, отдышалась и снова принялась рубить.
Техника рубки уже давно никого не интересовала, нужен был результат и как я собиралась его достигнуть, было уже не важно. Половину толщины я перерубила, точнее, просто перемолола, расплющивая древесину. Отдохнула, опять взялась.
Мне пришла в голову идея. Попросила подойти двух самых упитанных и взять ещё двоих в помощь. Когда оставалось пройти где-то треть, то под место отсоединения куска подложила топор, предложила встать тем крепышам сверху на столб с противоположных от разлома сторон и, опираясь на помощников, просто одновременно прыгать.
Моя идея вызвала скепсис, но я столько приложила усилий, что мне пошли навстречу, чтобы просто хоть чем-то поддержать.
Несколько прыжков и… Раздался треск и столб лопнул.
Осталось только тюкнуть топором и ещё один фрагмент отсоединился.
— А-а-а! Так на эту заразу таки можно найти управу?! — радостно взвыли участники.
Оставалось отрубить один кусок, только один.
Тут уж мы все за это взялись с удвоенными силами и азартом. Рубили, менялись и снова рубили. Дошли до середины. Решили попробовать опять влезть, но поскольку тот остаток столба был уже коротким, то для опоры прыгающим позвали ещё двоих человек.
В этот раз столб не треснул, но было слышно, что потрескивает и в нём что-то явно рвётся.
Так и домучили: немного порубили, подложили топор, залезли, попрыгали, слезли, опять порубили.
В конце опять залезли и столб таки треснул. Отрубили ошмётки древесины и, радостные, поволокли эти поленья к костру.
Видимо, нас уже особо и не ждали. Наверное надеялись, но просто на всякий случай.
А тут мы пришли, принесли и торжественно возложили рядом. Я ничего не несла, у меня всё дёргалось от усталости и напряжения. Просто приползла, спотыкаясь, на заплетающихся и дрожащих ногах.
— Что, прикорячили? — спросил тренер и его сытая харя светилась самодовольством и злорадством.
— Скажите спасибо Лене, — сказал кто-то из мальчиков.
— Решёткина! — сказал тренер (когда ему от меня ничего не надо было, то он часто обращался ко мне по фамилии). — А ещё длиннее нарубить не могла?
Он взял один из обрубков в руки:
— Ты его что, грызла? — сказал и гаденько засмеялся.
Мальчики буквально задохнулись от возмущения, тётки испуганно зашикали.
Наши взгляды встретились. Не знаю, как я посмотрела, но, думаю, это был такой взгляд, от которого перестаёт шуметь море и птицы падают замертво в радиусе десяти километров.
— А я чего? Я ничего! Молодец, говорю! — затараторил тренер.
Миску ухи я получила первой.