Жизнь без солнца

     Илья стоял у окна. Шёл снег. Двух-трёх этажные дома старого города, несмотря на полдень, кое-где светились окнами. Тёмное низкое небо давило на город. Давно не было солнца. Дни мелькали одинаково серые, тусклые, даже кактусы, стоящие на подоконниках, казалось, поникли и уменьшились в размерах.
     Последние три ночи он оставался в мастерской, просыпаясь, завтракал, включал джаз и начинал работать, писал на большом холсте подсолнухи, цветы эти напоминали лето, солнце, но и подсолнухи, как ни старался, выходили унылыми и безжизненными.
     Илья приложил ладонь к стеклу открытой форточки, наполовину покрытому ледяной намерзью, и держал, пока лёд не протаял, несколько капель воды стекли на запястье и упали на широкий лист опунции.
     По высокому железному забору, отгораживающему двор от служебной автостоянки, шёл кот. Дойдя до конца забора, кот запрыгнул на подоконник второго этажа и, пробежав по карнизу, идущему вдоль здания, прыгнул в форточку.
     – Лещ, – Илья погладил кота, шерсть его была холодной, крупицы снега и льда кололи ладонь. Кот спрыгнул на стул стоящий у окна, сбежал  с антресолей по лестнице на первый этаж и захрустел сухим кормом.
     Илья ждал жену. Он не любил, когда Даша приходила к нему в мастерскую, почти всегда она заходила бесцельно, её присутствие раздражало его, она это чувствовала.
     Услышав стук, он спустился вниз, открыл дверь, Даша, переступив порог, подставила ему щёку для поцелуя, он губами прикоснулся к её щеке, от неё пахло морозом, ветром и запахи эти, смешиваясь с запахом её кожи, лёгким ароматом духов, снега на воротнике пальто, были приятны, напоминали, что-то давно забытое.
     – Что ты обнюхиваешь меня как собака? Дай войти, – сказала она, разматывая шарф.
     Он, помог ей снять пальто, повесил его на вешалку. Она подошла к мольберту, и, казалось внимательно, смотрела на работу.
     – Три дня пишу подсолнухи, пытаюсь поднять себе настроение.
     – По-моему, тебе это не удалось, твои подсолнухи совсем не радуют.    
     – Знаю, знаю, пойдём наверх, – он шутливо подтолкнул её к лестнице. Поднялись на антресоли. Она сверху обвела взглядом мастерскую, ещё раз посмотрела на стоящую, на мольберте картину:
     – Всё же хорошо, что ты начал хоть что-то делать.
     Илья налил в кружки чай.
     – Сегодня опять останешься в мастерской?
     Он пожал плечами и не ответил, смотрел в окно на падающий снег.
     – Знаешь, я понимаю, что здесь ты чувствуешь себя лучше, чем дома, но и мне и тем более Ромке…
     – Если ты хочешь, я сегодня приеду, – перебил он её, оторвав взгляд от окна.
     – Конечно, хочу.
     Зазвонил телефон. Илья подошёл к телефону, лежащему на книжной полке – звонила Катя. Он сбросил вызов, выключил телефон, мысленно ругая себя; последнее время он отключал звук звонка всегда, когда они были вместе, боялся, что Даша почувствует, как ему неловко при ней разговаривать, губы её станут нервно сжиматься, изменится голос, и первые её слова, после того как он закончит говорить по телефону, скорее всего будут: «опять твои бабы?»
     – Не хочешь отвечать?
     – Не хочу. Есть люди, с которыми не хочется говорить.
     Он остановился у окна, и смотрел туда, где сквозь снег еле видны были купола Никольского собора.
     Какое-то время они пили чай, не разговаривая, несмотря друг на друга. Даша встала из-за стола:
     – Проводишь меня до остановки?
     – Провожу.
     Они вышли на улицу. Во дворе, на крышке люка теплотрассы, грелись кошки. У мусорного бака прыгали галки, склёвывая с поверхности снега кем-то разбросанные кусочки чёрного хлеба. Дворами прошли на Большую Московскую. На автобусной остановке никого не было.
     – Прогуляемся через мост? – предложила Даша.
     – Пойдём.
     Они перешли улицу, и пошли вдоль ограды Ярославова дворища. Поднялись на мост через Волхов. На середине моста Даша поскользнулась, Илья удержал её от падения, поправил ремешок сумки на её плече:
     – Аккуратней.
     Она взяла его под руку:
     – Как ты думаешь, Ромка верит в то, что мы любим друг друга?
     – Не знаю. А мы любим?
     – Ты меня терпишь, я мешаю тебе, не даю жить, как ты хочешь. Нет, зря я спросила тебя об этом. Не будем портить себе настроение, лучше идти и молчать.
     Они спустились с моста, вошли в кремль, прошли мимо памятника Тысячелетия России, вышли на Софийскую площадь. На площади устанавливали новогоднюю ёлку. Дошли до автобусной остановки.
     – Я сяду здесь в автобус, – она взяла его за руку. – Жду тебя вечером.
     – Хорошо.
     Возвращаясь в мастерскую, Илья думал о том, как время изменило его и Дашу. Уставшие друг от друга, апатичные, они были так не похожи на себя молодых, счастливых, с лёгкостью переносивших любые трудности ради того чтобы быть вместе.
     Кто-то окликнул его по имени. Илья обернулся. Его догонял Антон.
     – Привет! На ловца и зверь бежит.
     – Привет! – Илья пожал протянутую ему руку. – Приехал?
     – Вчера.
     – Как поездка?
     – Абсолютно бессмысленна. Но… приятно заблуждаться, думая, что наконец-то стал востребован. Слушай, сейчас мне до зарезу нужно встретиться с моим издателем, а вечером давай махнём ко мне? Водка в холодильнике, Людка котлет нажарила.
     – Сегодня никак не могу, обещал Дашке домой приехать.
     – С каких пор ты стал верен своим обещаниям?
     – И всё же… давай завтра? И лучше у меня в мастерской.
     – Завтра? Ну, хорошо, давай завтра.
     – Приеду в мастерскую и тебе позвоню.
     – Договорились.
     Они попрощались.
     Вернувшись в мастерскую, Илья несколько часов работал. Закончив подсолнухи, он почистил палитру, положил кисти в ванночку с маслом. Домой ехать не хотелось. Может зря отказался выпить с Антоном, подумал он. Сейчас бы пили водку, общались. Он подошёл к спящему на стуле коту, Лещ лежал на боку, прикрыв лапой нос. Погладив кота, он бесцельно походил из угла в угол, и стал собираться домой.
     Выйдя из автобуса, на предпоследней остановке Григоровского шоссе, Илья перешёл дорогу, и направился к блочной девятиэтажке, где жил уже почти двадцать лет. Подойдя к дому, посмотрел на светящееся окно в восьмом этаже, у подъезда остановился, зачерпнул рукой снег, слепил снежок, подержал в руке, бросил под ноги и вошёл в подъезд.
     В лифте пахло женскими духами, он прислонился к стене, прикрыл глаза, вспомнил, как когда-то любил возвращаться домой, как приятно было открыв входную дверь, почувствовать запах своего дома. Теперь дом казался чужим.
     Ромки не было. Ужинали вдвоём. После ужина Илья лёг на диван, открыл книгу, через несколько минут строчки поплыли перед глазами, он уснул.
     Почувствовав, как кто-то сел рядом, он открыл глаза, Даша провела ладонью ему по щеке:
     – Выспался?
     Он, отрицательно покачал головой. Она взяла книгу из его рук:
     – Давай разберём диван.
     Когда Илья проснулся, было уже светло. Сквозь морозный иней на окнах светило солнце. Наконец-то солнце! Он улыбнулся, прижался щекой к Дашиному плечу, лежал и смотрел, как переливаются в солнечных лучах морозные узоры на стёклах.
     Осторожно, чтобы не разбудить Дашу, встал, вышел на кухню, включил чайник, прошёл в ванную комнату, открыл кран, набрал воду в сомкнутые ладони и, закрыв глаза, с удовольствием плеснул в лицо. Открыв глаза, Илья увидел, как сверкают морозные узоры на окнах – он лежал в постели, прижимаясь щекой к Дашиному плечу. Сон? Некоторое время он лежал неподвижно. Не понимая, во сне это происходит или наяву – сел.
     – Даша, – тихо произнёс он. Она не ответила. – Дашка! – крикнул он. Она его не слышала. Стало не по себе. Он встал с дивана. Стоя перед мебельной стенкой, перед стеклянным шкафом с посудой смотрел на своё отражение. «Сейчас я ударю кулаком в стекло, и если оно не разобьётся, значит, я всё ещё сплю».
     Стекло лопнуло, и его осколки с грохотом посыпались на пол. Илья посмотрел на руку – крови не было. Он зажмурился, открыл глаза: морозные узоры на стёклах, всё также переливались в солнечных лучах. Он лежал рядом с Дашей. Все стекла серванта были целы. Он встал, ударил кулаком по стеклу, стекло, лопнув, рассыпалось. Он стал бить руками стеклянные полки, по пальцам потекла кровь, Илья почувствовал боль. «Боль, боль поможет мне проснуться» – подумал он и, подняв с пола большой похожий на нож осколок, стал бить им по руке.
     – Илья! Илья! – откуда-то издалека услышал он голос жены. – Слышишь?! Проснись же, проснись!
     Даша трясла его за плечо. Он открыл глаза, сел.
     – Что с тобой? – она испуганно смотрела на него.
     – Сон, – ответил он, растирая онемевшую руку.
     – Ты так кричал.
     – Мне снилось, что я режу себе руку стеклом.
     За окном было хмуро, шёл снег.
     – Ромка дома?
     – Нет, уехал в институт. Полежи минуту со мной. – Она взяла его за руку. Он лёг. – Обними меня.
     Он повернулся к ней, обнял. Она прижалась к нему горячим телом, обвила руками шею, прикоснулась губами к щеке. Илья отстранился:
     –  Даш… не то настроение. – Он откинул одеяло, сел, потянулся за джинсами.
     – Я знаю, от чего я умру, – сказала она.
     – От чего?
     – У меня остановится сердце. Моё сердце создано для любви, в тот момент, когда в нём не останется любви, оно остановится, и я умру.
     Он видел отражение её лица в зеркале стенки стоящей перед диваном.
     – Как нам жить дальше? – спросила она.
     – … Я не знаю.
     – Не знаешь?
     – Нет.
     – Твоим домом стала мастерская. Наш дом тебе не нужен. Ромка мне сказал, что ты не знаешь, на каком курсе он учится.
     – Теперь знаю.
     – Тебя интересуют только твои друзья, даже и не друзья – подруги. А я для тебя всего лишь жена, требующая внимания и потому тебя раздражающая. Ты же меня ненавидишь.
     – Это не так. И потом, Даш, я взрослый человек, и я могу себе позволить жить так, как мне хочется.
     – Но, я тебе в таком случае зачем?
     – Дашка, все наши разговоры в последние годы, так или иначе – выяснение отношений. А я… я не хочу ничего выяснять, для меня уже давно всё ясно.
     – Что тебе ясно?
     – Мы уже не нуждаемся друг в друге, как когда-то, вот что мне ясно.
     – А в ком ты нуждаешься?
     Он не ответил, знал, что она скажет через минуту, чем закончится разговор.  Её обычные выражения:
     «У тебя же почти нет друзей – только подруги. Достали твои бабы».
     «Ну, зачем тебе дом, семья, тебе же и без меня хорошо с подружками».
     – Ну, что ты молчишь, Илья?
     – Дашка, я устал. Когда мы вдвоём, я в любую минуту жду твоих упрёков. Когда мы в компании, я должен быть осторожен, чтобы не обидеть тебя своим невниманием, или, не дай бог, вниманием к кому-то другому. Я чувствую себя нормальным человеком, только когда тебя нет рядом. Ну, почему я должен  бояться твоих истерик, непредсказуемых выходок? Я…
     – Когда ты в первый раз хотел уйти, – перебила она его, – мне было очень обидно. Я думала, ну почему он бросает меня с маленьким сыном?
     – Это обидно в любом возрасте. Кстати, сын у нас уже взрослый.
     Илья вышел из комнаты, прошёл в ванную. «Ненавижу свою трусость, – подумал он. – Ну, почему я не могу сказать ей прямо, что единственный выход для нас – расстаться. Нам больше незачем быть вместе. Сын вырос, наш дом мне безразличен. Мне сорок один год, я хочу жить свободным».
     Дверь ванной комнаты открылась. Даша прислонилась плечом к дверному косяку, и смотрела на него. Холодный с чертовщинкой взгляд, губы усмехающиеся презрительно.
     – Знаешь… – уходи, уходи совсем. Я так больше не хочу, я не могу… ты причинил мне столько боли, столько… – она выдохнула воздух, силясь ещё что-то сказать, но ничего не сказав, ушла.
     Приехав в мастерскую, Илья позвонил Антону, договорились встретиться через час. Посмотрев на подсолнухи, он снял их с мольберта, отвернул к стене. Неудачная работа раздражала. Поставил на мольберт чистый холст. Зазвонил телефон – Катя. Отвечать не хотелось. Он поднялся наверх, стоял, смотря в окно. Катя жила в неподалёку стоящем доме, из окон её третьего этажа видно было угловое окно его мастерской. Телефон продолжал звонить.
     – Да.
     – Привет.
     – Привет.
     – Вижу, свет зажёгся у тебя в мастерской. Как ты?
     – Плохо, – не скрывая раздражения, ответил он.
     – Почему ты не отвечал на мои звонки?
     – Потому что, почти всегда, ты звонишь не вовремя.
     – И сейчас не вовремя?
     Он промолчал.    
     – Зайду?
     – Я работаю.
     – Сделаешь перерыв.
     – Я работаю.
     – Ну, не сердись, не сердись, я ненадолго.
     – Не сегодня.
     – Ну, пожалуйста, Илюша? Я действительно ненадолго?
     – Ну, хорошо, хорошо…
    Позапрошлым летом, проработав день в мастерской, вечером Илья зашёл в ближайшее кафе, заказал кружку пива, обратил внимание на двух девчонок сидевших за угловым столом.
     – Не помешаю? – спросил он, подойдя к их столу, и не дожидаясь ответа сел.
     – Помешаете, – сказала худая, симпатичная блондинка, смотря на него сквозь очки и часто мигая, – нам нужно поговорить наедине.
     – У женщин только две по-настоящему важных темы для разговоров, – сказал он, не обращая внимания на слова блондинки, – мужчины и дети, конечно, если дети у них есть.
     – Не важно, о чём мы говорим, – сказала блондинка, – но если вы не уйдёте, мы сами пересядем за другой столик.
     – Да ладно тебе, Люб, чего ты? – и сидевшая напротив блондинки девушка улыбнулась.   
    Он мельком, оглядел её – длинноволосая брюнетка с классическим профилем, плотная, крепкая фигура.
     – Илья. – Представился он.
     – Катя. – Сказала брюнетка и снова улыбнулась.
     Официантка принесла пиво, он отпил несколько глотков. Блондинка встала:
     – Пойдем, покурим на улицу? – спросила подругу.
     – Я не хочу на улицу, Люб.
     Блондинка, схватив со стола пачку сигарет, быстро пошла к выходу.
     – Наверное, давно знаете друг друга? Одноклассницы? – спросил Илья.
     – Нет, мы вместе работаем.
     – Мне кажется, вы от неё устали, – сказал он.
     – Почему?
     – Я почти уверен: она говорит только о своих проблемах и не интересуются никем кроме себя.
     – Нет, – она усмехнулась, – Люба совсем не такая.
     Зазвонил телефон. Катя с полминуты хмуро слушала. Положив телефон на стол, сказала:
     – Она просит вынести ей сумку, говорит, хочет уехать.
     – Я всё улажу, – Илья встал. – Могу я вам как-нибудь позвонить?
     – Ну... позвоните.
     Обменялись телефонами. Он подошёл к стойке, расплатился и вышел из кафе.
     Люба курила недалеко от входа. Он подошёл к ней, она демонстративно повернулась к нему спиной.
     – Возвращайтесь, я ухожу.
     Ничего не сказав, она бросила окурок на землю и пошла в кафе.
   – Симпатичная стерва, – он глубоко вдохнул вечерний, по-особенному пахнущий воздух, посмотрел на часы, и пошёл в сторону мастерской.
     В дверь постучали. Илья открыл. Катя, войдя, улыбнулась ему:
     – Привет.
     – Привет, привет…
     Она прошла в мастерскую, увидела на мольберте чистый холст:
     – А говоришь, что работаешь. Какой он красивый, чистый, – она провела по холсту рукой. – Илюш, я скучаю.
     – Разве мы не объяснились?
     – Объяснились. Но, я не могу, вот так взять и перестать, с тобой общаться.
     – Катька, я не хочу тебе врать, всё кончилось, понимаешь? Кончилось. Сколько раз мне нужно сказать тебе об этом? Ну сколько? 
     Она стояла, смотря под ноги. Подняла голову, две слезинки повисли на ресницах, моргнула, и слёзы медленно поползли по щекам. Он поднялся наверх, сел на диван. Она поднялась за ним, села рядом.
     – Илюш, почему ты так нервничаешь, когда я прихожу к тебе?
     – Да потому что я так не могу, – он посмотрел на неё умоляюще. – Пройдёт какое-то время, и возможно мы сможем общаться, но сейчас нам не нужно видеться. Ты понимаешь?
     Она молчала.
     – Зачем ты пришла? 
     – Я не могу тебя не видеть… – она попыталась его обнять. Он остановил её руку.
     – Так – всё, прекрати.
     – Ты чёрствый и злой.
     – Уходи!
     – Илья…
     – Уходи! – он встал и за руку поднял её с дивана. Подбородок её задрожал, она всхлипнула, и быстро спустилась по лестнице вниз. В это же время в дверь постучали.
     – Спустись, открой, – сказала Катя.
     Он спустился, открыл дверь. Вошёл Антон, протягивая ему руку.
     – Здорово. О! И Катюша тут. Как дела, Катенька? Давненько мы с тобой не виделись.
     – Давно, – сказала она и выбежала на улицу.
     – Что это с ней? Обидел?
     – Пошутил неудачно.
     – Моя Людка первые пятнадцать лет тоже плакала, когда я шутил, потом перестала, видимо научилась понимать мои шутки. – Антон пробежал взглядом по стенам. – Где же новые работы?
     – Я почти не работал.
     – Как так?
     – Апатия.
     – Да ну? Тогда ты не одинок. Я тут пожаловался знакомому врачу на апатию, а он мне говорит – либо алкоголь, либо антидепрессанты. Держи лекарство. – Антон достал из пакета бутылку водки, протянул Илье. – Лучше водки от апатии лекарства нет. Я давно понял: жить, общаться, хочется, когда выпиваешь, перестаёшь пить, и через месяц с трудом терпишь даже близких друзей. Ну, о чём, к примеру с тобой, Илюха, говорить без водки? Без водки ты не собеседник, без водки ты, как и я – зануда. Если я перестану пить, значит – сошёл с ума. На вот тут ещё котлетки. Уж лучше стать алкоголиком, но только не шибанутым на голову эстетом, ненавидящим людей и себя.
     – Юрий Олеша убивал себя коньяком, при этом говорил, что выбрал самый прекрасный способ самоубийства.
     – Да, да… А, что Катька?
     – Ничего.
     – Давно ничего?
     – Давно. 
     – Жизнь требует обновления?
     – Похоже на то. Начнём?
     Антон кивнул, Илья налил водку в рюмки:
     – За встречу.
     – Я свою Людку иногда ненавижу, убил бы суку, а иногда кажется, нет человека родней и дороже. Было, смотрю на неё с утра – растрёпанную, без косметики, и знаешь, думаю: какая же она беззащитная, ну что она без меня?
     Илья вспомнил: как-то утром, Даша сев на край дивана, потянулась за бельем, лежащим на кресле, он провёл рукой по её спине, она обернулась: «Ты чего?» «Ничего», – он помотал головой, а сам подумал почти тоже, что и Антон.
     – Старая истина: мужики – сволочи, бабы – суки, счастье в труде. Дай-ка я разолью. – Антон разлил водку по рюмкам. – Ну, за труд!
     – Знаешь, – сказал Илья, выпив, – самое худшее в жизни – несвобода. Всё достало, хочу жить в собственном пространстве, принадлежать только себе, по-другому уже не могу.
     – Не зря говорят, – Антон усмехнулся, – что самые убеждённые холостяки – это женатые. Я от Людки несколько раз уходить собирался, да кстати и она от меня. Но это тема грустная, а мне сегодня грустить не хочется. Поэтому, давай о чём-нибудь весёлом. Кстати, я рассказывал тебе, как я с Людкой познакомился?
     – Не припомню, – Илья отрицательно покачал головой.
     – Неужели не рассказывал? Странно… Девяносто четвёртый год, иду по парку, пью пиво. Белая ночь. Впереди идёт девчонка, видно, что нетрезвая. Догоняю её, говорю – привет. Посылает меня на хер. Я придерживаю её за руку, а эта стерва, разворачивается и бьёт мне в лицо кулаком – в переносицу, да так неожиданно и сильно, что я чуть не падаю. А она выхватывает из сумочки газовый баллон и поливает мне в лицо. Я успел отвернуться, но всё равно в глаза попало. Я ей говорю, ты, чего дура делаешь? Пытаюсь пивом глаза промыть, а эта сука стоит, смотрит. Потом говорит – блин, парень, извини, я тебя с одним козлом перепутала. Достаёт из сумочки платок, начинает вытирать кровь, текущую у меня из носа, помогает промыть глаза. Так и познакомились.
     – Да, забавно. Неужели хрупкая Людка на такое способна? Признайся, выдумал?
     – Вот те крест, – улыбаясь, перекрестился Антон.
     – Атеисты – мастера креститься. Кстати, как твоя книжка?
     – Пока никак. Умные стихи писать легко, хорошие трудно. Развлекаюсь пустяками. Вот как раз в тему. Об атеизме. Могу прочитать.
     – Прочитай.

     Потревожу небо свистом,
     и спрошу у бога:
     православным атеистам,
     им, куда дорога?

     Неужель и нам в эфир,
     истину выпытывать?
     Притяженье чёрных дыр
     на себе испытывать?

     Или в небо тем, кто мил?
     вовремя постился?
     по церквям поклоны бил,
     о себе молился?

     Да… у них жизнь хороша,
     а у нас – убогая!
     Ни прощенья, ни шиша,
     не прошу у бога я!

     А давай-ка насмешу?
     Ну? Накажи уродца!
     Хочешь, без штанов спляшу?
     Опца, опца, опца!

     Да иди ты с твоим раем!
     С розовой соплёю!
     Всю-то жизнь в тебя играем…
     Кончим-то… землёю.

     Что? Пока тебя кляня,
     баб ебу, пью водку,
     в преисподней для меня
     греют сковородку?

     Может, надо испугаться?
     Вымолить бессмертия?
     Нет… не мой удел спасаться,
     не хочу без смерти я.

     Нет опоры подо мной –
     в ад, и рай не верится;
     кроме суеты земной
     не на что надеяться.
 
     Знаю правило житья:
     устал – съезжай со свету!
     Господи! Нет… что же я?
     Бога то ведь… нету…

     – Да… неоптимистично.
     – Так жизнь нынче паскудная, если относится к ней без иронии, впадёшь в такую депрессию, никакая водка не спасёт. В телевизоре – гламур и патриотическая истерика, в кармане – пусто, дома – скука, таланта нет, молодость прошла, ну, что ещё?
     – Да чего уж тут ещё…
     – Ладно, – Антон поднял рюмку, – год обезьяны заканчивается. Следующий – год петуха. Вот стишок: «Я в этом мире пёстром и условном, в год петуха хочу остаться овном». Давай за овнов, ты ведь тоже овен.
     – Да, давай за овнов.
     Зазвонил телефон. Илья взял трубку. Голос в телефонной трубке был слабый:
     – Илья, мне очень плохо.
     – Катя, я ничем не смогу тебе помочь.
     – Пожалуйста, приди. Мне плохо.
     – Я не приду, – он хотел отключить телефон, но медлил.
     – Я, наверное, умру.
     – Когда-нибудь все мы умрём.
     – Посмотри на моё окно… Через несколько минут я выпорхну из него как мотылёк, и полечу на свет твоей мастерской, а ты посмотришь, идут мне крылышки или нет.
     – Ты пьяна?
     – Иди к чёрту, – сказала она и отключила трубку.
     – Ну, что опять? – спросил Антон.
     – Странная какая-то Катька, – он посмотрел в окно. Выпили.
     – Свежий анекдот, – сказал Антон. – Поэту снится, что он умер и стоит перед апостолом Петром.
     – Снится? – переспросил Илья.
     – Снится, снится.
     – Погоди, Антон. Сон… сон, – тихо сказал Илья, вспомнив утренний сон. – Сон.
     – Глючишь?
     Илья, взял телефон и стал звонить Кате. Она не ответила.
     – Хм… странный был у неё голос. Знаешь, сон мне сегодня приснился… Антон, ты посиди, я к ней сбегаю. Посиди, я быстро.
     Он спустился вниз, накинул куртку и выбежал из мастерской. Обогнув здание, где находилась его мастерская, Илья пересёк двор, добежал до подъезда дома, где жила Катя, набрал номер квартиры. Долго слушал звук домофона. Он достал телефон, стал ей звонить, она не отвечала. Дверь подъезда открылась изнутри, Илья шагнул в подъезд, толкнув кого-то плечом. Вбежав по лестнице на третий этаж, он толкнул дверь, она была не заперта. Катя сидела на стуле в кухне, вены на левой руке были перерезаны в двух местах. На полу лужа крови. Он схватил полотенце:
     – Руку!
     Она вырвала руку, не давая себя перевязать.
     – Руку, дай руку!
     – Не надо, не надо, не надо! Не хочу!
     – Дай руку!
     – Не хочу, не хочу, не хочу, – твердила она, вырывая руку.
     – Прекрати! – ладонью он ударил её по лицу. Она посмотрела на него удивлённо, как-то сразу перестала сопротивляться, склонила голову к коленям и тихо заплакала. Илья перевязал ей руку полотенцем и вызвал скорую помощь.
     Они сидели в травмпункте на обтянутой коричневым дерматином лавке. Пахло лекарствами. Илья разглядывал людей ждущих приёма у травматолога. Катя сидела, прислонясь к окрашенной зелёной краской стене, прикрыв глаза. Бледное лицо, спёкшиеся губы.
     – Илья, – она поморщилась, облизнула губы, провела по лицу ладонью, – помнишь, я как-то спросила тебя, что такое ум? И ты сказал, что ум – это способность делать максимум выводов из минимума информации в кратчайшее время – избитое определение. Я спросила тебя, что такое мудрость? И ты, подумав, ответил, что мудрость это, наверное: способность не делать максимум выводов из минимума информации в кратчайшее время.
     – И что?
     – Говорят, что мудрыми людей делают: возраст, неудачи, несчастья, – она помолчала. – Мне тридцать три года. Неудачный брак… Мне так часто не везло в жизни. Где моя мудрость?
     Такси остановилось у подъезда. Они поднялись на третий этаж. Илья взял у Кати ключ, открыл дверь.
     Она, сняла обувь, прошла в комнату и легла на диван. Он накрыл её пледом, сел в кресло и, не зная о чём говорить и что делать, бессмысленно разглядывал свою же, висевшую на стене картину. Хотелось уйти.
     – Сделать тебе кофе? – спросил он.
     – Не надо. Ляг рядом.
     Он молчал.
     – Пожалуйста, Илюш.
     – Я не хочу… Извини.
     Катя отвернулась к стене.
     – Когда-нибудь… – она сделала паузу, – когда-нибудь тебя тоже растопчут.
     – Не исключено.
     Он вышел в кухню, намочил под краном кухонное полотенце и стал отмывать с пола кровь. Закончив, бросил полотенце в мусорное ведро, вымыл руки и посмотрел на часы: скорее бы приехала Люба.
     Минут через двадцать зазвонил домофон.
     Люба вошла, отряхивая с одежды снег.
     – Где она?
     – Там, – он кивнул в сторону комнаты.
     – Спит, – сказала Люба, входя в кухню.
     – Ну, и хорошо.
     – А, где у неё Димка?
     – У бабушки. Переночуешь здесь?
     – Придётся. А ты?
     – Я? Я боюсь ночевать с тобой в одной квартире.
     Люба посмотрела на него с нескрываемой злостью:
     – Какой же ты мудак.
     – Я действительно мудак. Му-дак, – произнёс он по слогам. Прошёл в прихожую, оделся, зашёл в комнату, Катя спала. Он несколько секунд постоял, смотря на неё, потом резким движением застегнул молнию на куртке и вышел.
     Позапрошлым летом, когда роман с Катей только начался, в один из вечеров она позвонила ему:
     – Привет! Мы сидим у Любы, обмываем её новые туфли.
     – Привет, Катюш. Она же судя по всему шмоточница, если будете обмывать каждую, новую её шмотку – сопьётесь.
     Он услышал Катин смех, и тут же трубку взяла Люба.
     – Привет, приезжай к нам, Катьке скучно со мной.
     Было десять вечера, но поехать хотелось.
     – Хорошо, я приеду, диктуй адрес.
      Приглашение Любы показалось ему странным. После той первой встречи в кафе он видел её только раз, но и этого было достаточно, чтобы понять, как ревнует она к нему свою подругу.
     Через час он звонил в домофон.
     – Входи, – услышал он голос Любы, – седьмой этаж.
     Они сидели часа полтора. Он ещё не видел Катю такой весёлой. Она беспрерывно смеялась, пела, заставляя его подыгрывать себе на гитаре. Потащила его танцевать, и пьяным голосом шептала на ухо:
     – Илья, мне так хорошо, так весело, я так рада, что мы вместе. – При этом танцуя, она всё время наступала ему на ноги. Тогда же он почему-то подумал, что вот эта милая и добрая девушка, в жизни видимо будет очень несчастна.
     Ещё через полчаса Люба сказала:
     – Илья, я разобрала вам кровать, отведи её.
     – Пойдём деточка, – улыбаясь, сказал он. 
     Когда Катя уснула, он обнял её горячее тело и несколько минут лежал с закрытыми глазами, услышав, как дверь в комнату открылась, повернулся, в дверях стояла Люба. Она подошла к кровати и, приложив к губам указательный палец, взяла его за руку и потащила за собой.
     – Мне скучно, – сказала она, когда они прошли в другую комнату.
     – И ты хочешь, чтобы я тебя развеселил? – он стоял голый, закрываясь рукой.
     – Давай ещё немного выпьем? Мне, правда, очень скучно.
     Она взяла с дивана халат и протянула ему, он обмотал халат вокруг талии и завязал узлом рукава.
     Когда выпили, он посмотрел Любе в глаза, спросил:
    – Ты ведь с расчётом напоила Катьку? И меня пригласила не случайно?
     – Хочу танцевать, – сказала она. Встала, сделала звук громче.
     – Потанцуй со мной. Давай! Белый танец, – она взяла его за руку. – Ну, давай же. Ну!?
     – Сегодня я не танцую.
     – Тогда я буду танцевать одна.
     Танцевала она красиво. На пол упала блузка, потом юбка. Она продолжала танцевать.
     Какая у неё маленькая грудь, – подумал Илья. Он откинулся на спинку дивана, и продолжал смотреть. Люба села к нему на колени, обняла, и он почувствовал, как её губы целуют его шею. Она откинулась на диванную подушку, потянула его за руку:
     – Иди сюда.
     Он отрицательно покачал головой:
     – Спокойной ночи.
     Она напряглась, Илья даже в полумраке увидел, как покраснело её лицо.
     – Пойдёшь к ней?
     Он утвердительно кивнул головой.
     – Иди! – и она двумя руками столкнула его с дивана.
     С тех пор до сегодняшнего дня она избегала его видеть.
     Илья вернулся в мастерскую. Антон лежал на диване с книгой в руках.
     – Ну что?
     – Всё нормально.
     – Нормально? – он удивлённо поднял брови.
     – Руку зашили, спит.
     Сели за стол. Выпили.   
     – Ты веришь в вещие сны? – спросил Илья.
     – Не знаю. Почему ты спрашиваешь?
     – Мне сегодня приснился сон, будто я не могу проснуться. Чтобы проснуться я резал себе руку стеклом.
     Антон пожал плечами, ничего не ответил.
     Допили бутылку, Илья принёс из холодильника ещё одну.
     – Катька мне всегда казалась девочкой не слишком умной, а такие, как правило, легкомысленны, а тут… вены резать, – Антон посмотрел на Илью, – поступок.
     – Ты что всерьёз думаешь, что она хотела себя убить?
     – Не знаю… нет, скорее всего, нет.
     – Если бы хотела себя убить, не оставила бы дверь в квартиру открытой, и не стала бы мне звонить: «Посмотри на моё окно, сейчас я выпорхну из него, как мотылёк».
     – А ты циничнее, чем я думал.
     – Реалистичнее.
     – Знаешь, Илья, в последнее время я часто думаю: почему жизнь становится противна? Почему всё становится скучным?  Нет объективных причин для апатии, а апатия есть. И как уйти из жизни, если припрёт? Вешаться противно, стреляться не из чего, травиться таблетками?
     – Актуальный разговор.
     – Ну, раз уж так случилось. А давай гипотетически выберем лучший способ ухода из жизни и выпьем за него? Я бы, наверное, предпочёл застрелиться. Смерть мгновенна, стоит только нажать на курок.
     – Бюффе надел себе на голову полиэтиленовый пакет, обмотал его вокруг шеи скотчем, и задохнулся.
     – Бюффе? Это, если не путаю, художник?
     – Да, француз. Какой волей нужно обладать, чтобы задыхаясь не содрать пакет с головы?
     – Хм… Да. А давай выпьем за добровольно ушедших из жизни. У каждого из них была своя причина. Выпьем за их выбор.
     Они выпили.
     – В детстве я летние каникулы проводил на небольшой станции, – Илья нахмурился, опёрся о кулак подбородком, – как то мы с друзьями, рано утром после ночной рыбалки, по железной дороге возвращались домой. На переезде нам сказали, что рядом со станцией час назад под поезд бросился какой-то мужик. Представляешь? Солнце светит, птицы поют, а тут кто-то под поезд бросился. Немного не дойдя до станции, мы его увидели. Это был молодой парень. На нём были надеты только брюки. Кто-то оттащил  его от железнодорожного полотна, положил на спину, отрезанная голова была приставлена к туловищу. Лицо его ничего не выражало. Если бы не разрезанная, испачканная мазутом и кровью шея, можно было бы подумать, что парень прилёг отдохнуть и задумался. Рядом с ним лежала аккуратно сложенная рубашка, на ней пачка сигарет и коробок спичек. Я запомнил, что из-под рубашки, виднелся слегка примятый кустик земляники с полусозревшими ягодами. Помню, я смотрел на лицо парня, и не мог отвести от него глаз, отрезанная голова завораживала. Представил: вот он сидит, курит, слышит подходящий поезд, всё ближе, ближе. Он уже видит его и нужно встать, положить голову на рельсы… Что он почувствовал в последние секунды жизни? Наверное – тёплую волну воздуха, гонимую электровозом перед собой.
     Илья встал и прошёлся вдоль окон.
     – Потом уже узнали – поссорился с девчонкой. Тридцать лет прошло, а я вижу его лицо, как будто это было вчера. Солнечное утро, запах шпал, травы, созревающая земляника, начало жизни и… её конец.
     Антон посмотрел на ходящего вдоль окон Илью:
     – Я думаю, он хотел сделать ей больно. Представлял, как она будет мучиться, узнав о его смерти.
     – Ага, образно говоря – рвать на себе волосы.
     – А что, думаю, ей этой смерти действительно не забыть никогда. Сядь, не маячь.
     Илья подошёл к столу, сел.
     – Да, представляю себе иной вариант событий: в последнюю минуту он передумал и не бросился под поезд. Они помирились, поженились, и какое-то время жили душа в душу. Прошло время, появились дети, она изменилась, растолстела, хотя кто её знает, может она и была толстой, но не важно, в общем, изменилась не в лучшую сторону, и он стал потихоньку терять к ней интерес. Он всё больше времени проводит с друзьями, потом появляются другие женщины, с которыми беззаботно и легко. Не-лю-бовь. Почти ненависть. Он с ужасом вспоминает, как когда-то чуть не лишил себя жизни из-за этой… – Илья поднял рюмку. – Напрашивается тост за женщин.
     – Давай лучше выпьем за жизнь?
     – А действительно, давай за жизнь.
     Выпили.
     – А ведь жизнь, Антон, – это фарс. Желательно не относиться к ней слишком серьёзно. Как говорил Василий Аксёнов, нужно жить как бы легко танцуя джаз.
     – Он так говорил?
     – Кажется, говорил.
     – Да, терять интерес к женщине – это нормально, но к жизни…
     – Ага, женщину то всегда можно поменять. Я вообще не понимаю людей исповедующих постоянство. Мне кажется такие люди либо болваны, либо ханжи.
     – А представь, Илья, что всю жизнь ты любишь одну женщину.
     – Не получается у меня любить. Я бы с радостью, но, толи не встретил ту, которую мог бы полюбить, толи со мной что-то не так. Сколько бы ни длились отношения, всё всегда заканчивается одинаково. Если она тебе интересна, первые месяцы ты наслаждаешься, общением, сексом. Но только почувствуешь, что она стала тебе по-настоящему близка, а уже меньше хочешь её как женщину, потом она становится неинтересна и как собеседник, а ещё через какое-то время уже не хочешь её видеть. И так всегда. Что-то со мной не так.
     – Ты дефективный, – Антон засмеялся. – Но таких дефективных как ты – большинство. И я такой. Давай выпьем за дефективных мужиков исповедующих непостоянство?
     – Давай.
     – Они выпили, и Антон сразу налил ещё:
     – Когда Чехова спрашивали, почему он не хочет написать роман о любви, он отвечал, что писать такой роман бесполезно, всё его содержание можно свести к нескольким словам: они встретились, полюбили друг друга и жили несчастливо. Давай выпьем за всех живущих несчастливо.
     – Давай, но дальше не станем развивать тему, – Илья выпил, поставил пустую рюмку на стол. – Остановимся. Список нравственно неполноценных длинен, а водки осталось мало.
     – Нравственно полноценных людей не бывает. У каждого обязательно найдётся какой-нибудь изъян. Но нам не стоит об этом беспокоиться, мы – художники. Ты – буквально, я метафорически. А у художника нравственный закон один – искусство.
     – Тогда за искусство?
     – Поехали. Знаешь, и всё же, если бы у меня была возможность не совершить чего-то в жизни, я бы … – Антон замолчал.
     – Что ты бы?
     –  Был у меня кот Вакс, Ваксик, чёрный кот, без единого пятнышка, – Антон опять замолчал, видно было, как он быстро пьянел. – Как-то шёл по улице, на козырьке подъезда мяукает котёнок, я подставил руки – он прыгнул. Маленький, грязный, глаза гноятся. Жалко стало, думаю: подарю Людке. Подарил. Года через три после этого, Людка мне в первый раз изменила, во всяком случае, я впервые узнал об этом. Ссорились буйно. Мне её гадину, прибить хотелось, но я её не тронул. Вытолкал за дверь. Боялся с ней наедине остаться. Себя боялся. Прибить её боялся. Вакс лежал на подоконнике. Я взял его на руки, поднёс к лицу, смотрю ему в глаза и говорю: Вакс, какая сука твоя хозяйка. А он когтями мне по лицу. Я его бросил, подхожу к зеркалу, по губам кровь течёт. Тут меня взгребло – пнул его, он забился в угол и рычит как собака. Я его схватил за шею, он мне когтями в руки, я давлю, он извивается, моча потекла на пол, у меня по рукам – кровь. Замер Вакс. Хочу разжать пальцы и не могу, так сжал, не расцепить. Пятнадцать лет прошло, а забыть не могу, я ведь тогда не кота – её душил.
     Допили водку, Антон вызвал такси. У двери на улицу он остановился:
     – Вчерашний стишок на прощание, сырой, недоделанный:
    
     Больше часа иду быстрым шагом,
     хочу умереть здоровым, вот и топчу тротуар.
     Когда я сверну – за универмагом,
     выплывет красным сердцем воздушный шар.

     Я его уже видел – плывёт уверенно.
     Люди в корзине – тёмными точками.
     В восторги телячьи давно не верю я,
     унынье и скуку сплетаю строчками.

     Мозг, как письмо в конверте:
     обрывки мыслей, сумбур, сумятица.
     Иду, лицо приближая к смерти,
     а что мне к смерти, жопой что ль пятиться?

     Лишь встречные бабы немного радуют.
     Я адекватный – смотрю, не лапаю.
     Идут, из под ног выбивая радугу,
     Я – щетиной воздух царапаю.

     Привык писать несколько строчек в день.
     Пишу – как брежу, может быть крейзи я?
     А впрочем, всё это – рифмованная дребедень.
     Не любит меня госпожа поэзия…

     – Ну, бывай. – Он пожал Илье руку. – А, погоди, может, смотаемся куда-нибудь на недельку после нового года. Рванём в яркое, жаркое, пьяное. А? Надоела эта серая, унылая жизнь без солнца. Рванём, а?
     – Как ты точно сказал… жизнь без солнца. Надо подумать.
     – Подумай, Илюха. Ну, всё, бывай.
     Антон вышел. Илья закрыл за ним дверь. Бесцельно побродил по мастерской. Выпитый алкоголь будоражил. Он оделся, вышел на улицу, и дворами пошёл в сторону Знаменского собора. Шёл снег. Крупные хлопья медленно, наискосок летели к земле. Он подошёл к большому, освещённому желтоватым светом телу колокольни. Побродил вокруг подворья, и пошёл в сторону Ярославова дворища. Проходя мимо «Былины» – небольшого кафе, он остановился, несколько секунд постоял, размышляя, потом поднялся по ступенькам крыльца и вошёл внутрь.
     В кафе, кроме молодой пары, посетителей не было. Он сел за столик, приветственно кивнув стоявшей за стойкой барменше, поднял два пальца вверх. Через пару минут она принесла двойной кофе. Стараясь не думать о прошедшем дне, о Кате, Илья стал разглядывать хорошо знакомые, висевшие на стенах картины своего друга. Вспомнил, как пятнадцать лет назад Женька писал картины для этого кафе и как весело они здесь кутили.
     Казалось, время в этом кафе остановилось, интерьер почти не изменился, и кажется цвет стен остался тем же, а работы его друга с тех самых пор так и висят на стенах.   
     Выпив кофе, он вышел из кафе и пошёл в сторону пешеходного моста. Идя по мосту, услышал скрип снега за спиной, обернулся и увидел бегущую девушку в плотно облегающем тело спортивном костюме. Она обогнала его. Красивая фигура. «Вот любопытно, – подумал, – люди убегают от болезней, лишнего веса, пытаются восстановить утраченное здоровье, этой-то от чего бежать?»
     Он спустился с моста. Проваливаясь по колено в снег, дошёл до железного, пляжного зонтика и, смахнув со скамейки большой пушистый сугроб, сел. В полынье у моста отражались цветные огни. Он достал телефон, сфотографировал отражение. Зачерпнул ладонью снег. «Когда я в последний раз ел снег? – попытался вспомнить. – В детстве? Не помню. Видимо очень давно». Он взял губами с руки немного снега, холодный, колючий он быстро таял во рту.
     На обратном пути он снова увидел ту же девушку, теперь она бежала ему навстречу. «Как бы с ней заговорить?» Алкоголь действовал, хотелось общения. Он ничего не мог придумать. Когда она почти поравнялась с ним, он встал у неё на пути, достал телефон – вспышка осветила её фигуру. Она остановилась, почти натолкнувшись на него.
     – Зачем вы меня фотографируете? – спросила.
     – Не знаю, – пожал он плечами.
     – Что? – Она вытащила из ушей наушники, и Илья услышал Beatles – No Reply.
     – Неожиданно, – сказал он.
     – Что неожиданно?
     – Выбор музыки.
    Она шагнула в сторону, пытаясь его обойти.
     – Да подождите, – Илья придержал её за руку, – вам бывает так одиноко, что непременно нужно с кем-нибудь поговорить? – Он пошёл с ней рядом. Несколько секунд она, с усмешкой смотрела на него, но вот, взгляд её стал пристальным, она казалось, внимательно его рассматривала.
     – Не часто. Вы видимо выпили, поэтому вас и тянет на разговор.
     – Да, выпил немного, но… с другой стороны, будь я трезв, я бы не решился к вам подойти. Минут десять назад вы обогнали меня на мосту, и я тогда подумал: какая стройная красивая фигура у девушки, зачем ей бежать?
     – А вам, конечно, не пришло в голову, что фигура у меня стройная именно потому, что я бегаю?
     – Да, действительно, это мне не пришло… А знаете, у меня есть к вам предложение: вы любите живопись?
     – Иногда бываю на выставках.
     – Хотите, я напишу ваш портрет?
     – Где? На снегу?
     – Можно и на снегу.
     – А вы конечно художник?
     – Конечно.
     – И всех кого рисуете, ловите за руку на улице?
     – Нет, это впервые, клянусь.
     – Нет, не хочу.
     – И всё же, оставьте мне маленький шанс. Давайте сделаем так: вы посмотрите мои работы в интернете и, если они вам понравятся, я вас напишу?
     – Что ж, посмотреть я могу.
     – Я вам скажу фамилию, наберёте её в поисковике. И давайте обменяемся телефонами?
     – Нет, дайте мне свой телефон и скажите фамилию.
     Илья продиктовал номер телефона, имя и фамилию.
     – А как ваше имя? – спросил он.
     – Лера.
     – Позвоните мне, Лера.
     Она неуверенно пожала плечами, вставила в уши наушники и побежала дальше.
     Побродив минут сорок, он вернулся в мастерскую, разобрал диван, и лёг спать.
     Проснулся от прикосновения к лицу чего-то мягкого. Лещ сидел в изголовье и лапой легко прикасался к его щеке. Илья посмотрел на часы – девять утра. «Как там Катька? Нужно бы позвонить». Он взял телефон, подержал в руках и положил на стол. «А какой смысл в этом звонке?»
     Полдня он провалялся на диване, читал, спал. Днём его разбудил телефонный звонок. Звонила Лера.
     – Посмотрела все ваши картины.
     – Неужели все? Редкое терпение, Лера.
     – Не только мне, но и моей маме очень понравилась ваша живопись.
     – Спасибо.
     – Я рассказала маме историю нашего вчерашнего знакомства, она была удивлена.
     – Что ж, есть чему удивиться.
     – А вы как будто недовольны, что я вам звоню?
     – Нет, нет, как раз доволен. – Он встал с дивана, пытаясь прийти в себя.
     – Мама хотела бы посмотреть ваши картины, и возможно что-то приобрести, где их можно увидеть?
     – В данный момент, только у меня в мастерской.
     – Пригласите?
     – Конечно.
     – А где находится ваша мастерская?
     – В пяти минутах ходьбы от Ярославова дворища, я вам объясню…
     – Я перезвоню через пару минут, хорошо? – перебила она его.
     – Да. Буду ждать.
     «Хорошо когда мама красивой девушки интересуется живописью». Он спустился вниз, вышел в коридор, умылся холодной водой.
     Когда Лера позвонила, он объяснил, как найти его мастерскую. Договорились встретиться в восемь вечера.
     Вечером она пришла одна.
     – Мама не смогла пойти, подруги пришли в гости. Но она целиком полагается на мой вкус.
     Странно, – подумал он, предложил кофе, но она возразила:
     – Сначала посмотрим картины, а потом можно и кофе.
     Она долго ходила по мастерской, с интересом рассматривая работы, но по-настоящему её заинтересовал только один пейзаж.
     – Где это? – спросила она.
     – Одно из моих любимых мест на Шелони, этим летом написал там около тридцати этюдов.
     – На Шелони? Здорово! Моя мама родилась в Сольцах. А можно посмотреть что-то ещё из тех же мест?
     Илья прошёл в кладовку, снял со стеллажа этюды, написанные этим летом.
     – Я был там два раза. Впервые лет двенадцать назад и две недели прошлым летом.
     – А где вы жили?
     – В детском доме.
     – В детском доме? – переспросила она.
     – Да, за небольшую плату, можно остановиться в детском доме.
     – А с первой поездки работы остались?
     – Кажется, что-то осталось.
     Он нашёл старые работы. Из всех этюдов, написанных на Шелони, она выбрала два.
     – Я хочу их купить, думаю, маме они понравятся.
     Илья назвал цену, она не торгуясь, расплатилась.
     – Теперь угощайте кофе, – она подошла к лежащему на стуле коту, погладила его. – Красивый зверь.
     Кот недовольный её поглаживаниями, спрыгнул со стула и пошёл к миске с кормом.
     – Лещ – кот с характером.
     – Коты похожи на своих хозяев.
     – Когда меня гладит женщина, я не убегаю к тарелке с едой. Лера, всё же я хочу вернуться к разговору о портрете, согласитесь мне позировать? – Ему очень хотелось продолжить знакомство – красивая девушка.
     – Я ещё не решила. Обещаю подумать.
     Поднялись наверх. Илья принёс кофе. Сели за стол. Она стала расспрашивать о пленэре на Шелони, о детском доме в котором останавливался Илья. Он рассказывал.
     В окно с улицы кто-то бросил снежком. Во дворе под фонарём стоял мужчина, увидев Илью, он помахал рукой.
     – К вам гость?
     – Не совсем гость – местный бомж, изредка отдаю ему ненужные вещи. Я быстро. Он спустился вниз, открыл дверь.
     – Здрасьте, – усы и борода задвигались на лице бомжа, видимо он улыбался, – не завалялось у тебя какой-нибудь шапки? Потерял свою, мёрзну.
     – Шапки нет.
     – А… ну извини.
     – Подожди. – Илья достал несколько монет из карманов куртки, протянул бомжу. – Возьми.
     Бомж снял рукавицу, протянул за монетами грязную руку:
     – Благодарствую.
     Илья вернулся к Лере.
     – Оригинальный способ просить милостыню, – усмехнулась она.
     – Давно его знаю, лет десять он обитает в наших дворах. 
     – Ясно.
     – Раздражают бомжи?
     – Нет, не раздражают, просто не нравятся. Когда-то было по-другому: каждого бомжа хотелось отмыть, одеть, накормить, вылечить.
     – Теперь не хочется?
     – Не хочется.
     Илья отпил остывший кофе:
     – Давай не будем говорить о бомжах. Кстати, ничего, если я буду обращаться к тебе на ты?
     – Да, пожалуйста.
     – Возможно, нам стоит выпить что-нибудь покрепче кофе?
     – Спасибо, но мне пора уходить.
     – Уже? Жаль.
     Она достала из сумки телефон, вызвала такси.
     Илья вышел вместе с ней на улицу. Жёлтые фары подъехавшей машины осветили двор.
     Он открыл заднюю дверь такси, поставил картины на сиденье:
     – Ну, вот. Удачи, Лера.
     – Спасибо. До свидания, – она протянула ему руку. Он взял её в обе ладони:
     – Я всё ещё хочу тебя написать. Позвони.
     – Хорошо, – ответила она просто, – завтра я позвоню.
     Утром он проснулся в непривычно хорошем настроении. Сосульки, свисающие с крыши, как показалось, переливались на солнце. Он подошёл к окну, нет, солнца не было. Нужно было ехать домой.
     Дома Даша встретила его молчанием, лишь кивнула на его «привет» и вышла из прихожей.
     – Может, позавтракаем? – спросил он, войдя в комнату.
     – Я завтракала два часа назад. Еда в холодильнике, разогревай и ешь. – Она не смотрела на него.
     – Хорошо. Ты не посидишь со мной?
     – Нет.
     – Я не нарушил режим, приехал через два дня на третий, чего ты так неприветлива?   
     – Послушай, пошёл ты к чёрту! Можешь и вовсе не приезжать, мне уже совершенно наплевать.
     – Прямо-таки совершенно?
     Она встала с дивана, быстро вышла из комнаты.
     «Ну да… всё правильно. Всё правильно», – подумал он.
     К полудню он вернулся в мастерскую. В три часа позвонила Лера:
     – Привет! Обещала тебе позвонить (его порадовало, что она обратилась к нему на ты), – держу слово. – Её голос звучал весело.
     – Привет, Лера.
     – Как проводишь день?
     – Бездельничаю.
     – А настроение?
     – Непривычно хорошее.
     – Маме понравились твои картины.
     – Спасибо. Я рад, если это так.
     – Сегодня вечером я свободна, и готова позировать.
     – Замечательно. Слушай, а давай сегодня сходим куда-нибудь, а портрет отложим на завтра или послезавтра? Прежде чем писать портрет, мне бы хотелось лучше тебя узнать.
     – Профессиональный подход?
     – Можно и так сказать.
     – А я настроилась позировать. Но, если ты хочешь…
     – Посидим в кафе?
     – Можно. Только, я бы хотела пойти туда, где тихо и немного людей.
     – «Былина» подойдёт?
     – «Былина»? Напомни, где это?
     – Неподалёку от Ярославова дворища.
     – Не помню. Давай встретимся в семь в районе остановки на Ярославовом дворище, хорошо?
     – Хорошо.
     – Тогда до встречи.
     – До встречи. – Он положил трубку.
     Когда без пяти семь Илья подошёл к Ярославову дворищу, Лера уже стояла на остановке.
     – Вот это да! – сказал он, подойдя к ней. – Обычно женщины заставляют себя ждать.
     – И что, теперь ты потеряешь ко мне уважение?
     – Нет. Меня это радует. Приятно радует.
     – Чувствуется богатый опыт ожидания.
     – Не то что бы… но… кое-какой имеется. Я же человек не… – он замялся.
     – Не молодой?
     – Можно и так сказать, но говорить об этом не будем, разговор о возрасте подразумевает сетование на слишком быстро бегущее время, а это банально.
     – Это правильно, как говорили в одном хорошем фильме – гони её прочь тоску-печаль, – она рассмеялась. – Прости, у меня ироничное настроение сегодня.
     Когда подошли к кафе, Илья открыл дверь, пропустил Леру:
     – Мы можем сесть вон за тем столиком в углу у окна, не возражаешь?
     – Ты обещал мне, тихое, безлюдное кафе, а здесь достаточно многолюдно.
     – Извини, не ожидал, для этого кафе это нехарактерно. Правда, сегодня пятница. Остаёмся?
     – Остаёмся.
     Илья предложил выпить вина, но Лера пить отказалась:
     – Извини, но я лучше выпью кофе. Можешь заказать мне мороженое. Завтра утром у меня пробежка – десять километров. Режим.
     – Исключения быть не может?
     – Может, но я не вижу причины для исключения.
     Илью задела эта фраза.
     – Ну что ж…
     – Ты не любишь общаться без алкоголя?
     – Не то чтобы не люблю, честно говоря – не умею. Мне стыдно тебе в этом признаться, но это действительно так. Как недавно сказал мне мой друг – без алкоголя я скучен и неинтересен.
     – Ерунда. Я научу тебя общаться без вина. Нужно только правильно выбрать тему для разговора.
     – И на какую тему ты хочешь поговорить?
     Давай поговорим… – она как будто задумалась, – вот о чём: скажи мне, по какому принципу мужчина выбирает женщину?
     Он посмотрел на неё внимательно. Ему показалось странным, что разговор ведёт не он, а она. Он почувствовал себя неуютно.
     – Ты считаешь, что об этом можно говорить без алкоголя? – спросил он. Ему хотелось выпить.
     – Конечно можно.
     – Нет, без алкоголя эта тема печальна.
     – А вино растворяет печаль?
     – Вино напиток романтический, легкомысленный, говорить об этом лучше всего под крепкий алкоголь. Поэтому я закажу немного водки, и поверь, выпив, я буду более искренним и не стану врать, чтобы тебе понравиться.
     – Ну что ж, хорошо, пей, только помни: я не люблю пьяных мужчин.
     – Хорошо. Обещаю, что моё состояние не изменится.
     – Ладно. Я тебе верю.
     Илья сделал заказ.
     Когда принесли заказанное, он выпил немного:
     – Правда, Лера, извини меня, но алкоголь всегда вселяет в меня надежду на что-то лучшее.
     – На что же?
     – Время покажет. Так о чём мы хотели поговорить?
     – По какому принципу мужчина выбирает женщину.
     – Выбирает для чего, для серьёзных отношений?
     – Нет – для секса.
     Он усмехнулся про себя. Её манера вести разговор была ему непривычна. И он опять почувствовал себя неловко.
     – Хм… Ну что ж. Но я не могу говорить за всех мужчин, могу сказать только за себя.
     – Говори за себя. Представь: ты в кафе, где много свободных женщин, как ты сделаешь выбор?
     – Хорошо… Я в кафе. Пришёл с целью познакомиться. Сижу за столиком один. Наблюдаю за женщинами. Оцениваю внешность, поведение.
     – Подожди, сначала о внешности. Как ты оцениваешь женщин по внешности?
     – Если ищешь женщину для секса, внешность не так принципиальна, как фигура. Я буду смотреть в первую очередь на фигуру.
     – С какой фигурой женщину ты предпочтёшь?
     – Точно не худую. Но и не толстую. Я предпочту женщину с широкими бёдрами и узкой талией.
     – А грудь?
     – Совершенно не принципиально, пусть хоть совсем её не будет, хотя… наверное, я…
     – Соврал?
     – Нет, немного слукавил. Пожалуй, стоит ещё выпить.
     – Всё ещё не та доза для откровенного разговора?
     – Не в дозе дело. Для такого разговора необходим кураж.
     – Кураж? А ведь ты прав. Я меняю решение – закажи мне вина.
     – Вот это правильно. – Илья встал и пошёл к стойке.
     – И так, на чём мы остановились? – он налил себе водки, Лере вина.
     – На размере груди.
     – И всё-таки это непринципиально.
     – И всё же?
     – Небольшая грудь предпочтительнее. Выпьем?
     – За что?
     – За разность вкусов.
     – Хорошо, давай за разность. А если на примере здесь присутствующих, – она оглядела зал. – Посмотри на двух девушек сидящих за крайним столом, какую из них ты бы выбрал?
     – Точно не крашеную блондинку. Если из них двоих, я бы выбрал брюнетку.
     – Почему?
     – Блондинка красива, женственна, фигура у неё вероятно хорошая. Она в юбке, мне не видно, но думаю у неё красивые ноги. Скорее всего, у неё всё в порядке с мужским вниманием. А брюнетка некрасива, полновата, думаю у неё целлюлит, она, ну почти наверняка, обойдена мужским вниманием.
     Лера рассмеялась:
     – Так ты боишься привлекательных женщин? Ты бы выбрал несимпатичную, потому что боишься: вдруг симпатичная с тобой не пойдёт?
     – Подожди, не так просто. Взгляни на брюнетку внимательнее, посмотри, как она улыбается, у неё приятная улыбка.
     – А по-моему её улыбка фальшива.
     – Это не фальшь. Она комплексует, рядом со своей подругой ей неуютно. Но, обрати внимание, несмотря на полноватость, фигура у неё более женственная, чем у блондинки.
     – Да, брось, вообще она похожа на лесбиянку.
     – Ерунда, не все коротко стриженые женщины лесбиянки.
     Лера смотрела на него улыбаясь:
     – А ты прост, Илья. Правда, извини. Ну что это? Вместо того чтобы поставить перед собой сложную задачу – соблазнить красотку, ты выберешь простой путь: постараешься соблазнить дурнушку.
     – Чего же она дурнушка? Я так не считаю. Я знаю таких женщин. Думаю, блондинка в постели будет притворяться темпераментной, а брюнетка, готов биться об заклад, темпераментна на самом деле. Кстати, о темпераменте, говорит поведение.
     – Так, и как же оценить поведение?
     – В танце.
     – В танце?
     – Да, по прикосновению рук, тела, по дыханию, можно почти наверняка понять темперамент женщины, и заодно: возможно ли увести её с собой.
     – Любопытно.
     – Люблю это кафе за то, что здесь всегда играет джаз. – Илья налил Лере вина, себе водки. – Выпьем за хорошую музыку.
     Они выпили.
     – Ну, продолжай, – сказала она.
     – Людей, что пришли в кафе знакомиться, сразу видно. У таких мужчин и женщин, в глазах читается страх.
     – Страх?
     – Страх уйти одному.
     – Интересная теория.
     – Одинокие, да и не одинокие, мечтают о сексуальном приключении. Мы примитивны. Как поётся в песне: в жизни две беды – нужда и похоть.
     – Будто?
     – Ты так не считаешь?
     – Я так не считаю. Ты понимаешь, что я говорю не о нужде?
     – Понимаю.
     – Ладно, эту тему закрыли. Я тебя поняла. Поговорим о чём-нибудь другом.
     – Давай.
     – Я люблю путешествовать. А ты? Ты любишь уезжать далеко, надолго?
     – Я не люблю географически перемещаться. Чаще всего я путешествую в пределах мастерской.
     – Это как?
     – Для меня каждая новая работа – маленькое путешествие. Есть и ещё один способ путешествовать – в мир других людей. Это, пожалуй, наиболее интересно.
     – Интересно путешествовать в мир других людей? – она усмехнулась.
     – Чему ты усмехаешься? Это действительно интересно.
     – И что там, в мире людей?
     – Всё.
     – Всё?
     – Всё.
     – Не хотела бы я знать о людях всё. Я не могу с тобой согласиться, путешествовать в мир другого человека неприятно и опасно.
     – Ты так считаешь?
     – Мы ведь совсем не те за кого себя выдаём, я убеждалась в этом много раз.
     – Возможно. Наверное, бывает и так.
     – Я не хочу, чтобы ты путешествовал в моём мире, думаю, тебе это будет неприятно. 
     – Даже так?
     – Именно так.
     – Я тебе не верю, – он пристально посмотрел ей в глаза. 
     – Не веришь?
     – Нет.
     – Это легко доказать.
     – Как?
     – Давай сыграем в игру.
     – Что за игра?
     – Будем по очереди задавать друг другу вопросы.
     – Давай попробуем.
     – Только одно условие, – Лера подняла бокал с вином.
     – Какое?
     – Говорить правду.
     – Будем играть в правду?
     – Да.
     – Хорошо.
     – Кто спрашивает первым? – Лера выпила вино, поставила бокал на стол.
     – Мне всё равно.
     – Тогда спрашивай ты.
     – Хорошо. Ты готова отвечать откровенно?
     – Да.
     – Тебе…
     – Подожди, – перебила она его, – ты только что задал первый вопрос. Теперь моя очередь.
     – Да, действительно, – он растерянно улыбнулся, – спрашивай.
     – Ты трус?
     Вопрос был настолько неожиданным, что он какое-то время молчал, и смотрел на Леру удивлённо. Его раздражала её уверенность в себе.
     – Что такое? Тебе неприятно отвечать?
     – Лера, я…
     Она махнула рукой, сморщила губы, не дав ему договорить:
     – Илья, мы же договорились говорить правду. Ответь прямо, ты трус или нет?
     – Хорошо. Я отвечу… – он сделал паузу. – Я ненавижу свою трусость, поэтому веду себя как человек смелый.
     – Получается?
     – Мне кажется – да. 
     – Принимается. Твоя очередь.
     – Ты ценишь в людях откровенность?
     – Не всегда. Ты спрашиваешь меня о пустяках.
     – Я разминаюсь.
     – Ты жадный? – Она, увидев, что он нахмурился, развела руками. – Илья, я не обещала приятных вопросов. Не хочешь отвечать?
     – Я отвечу. Я не жадный, но я…
     – Скупой?
     – Пф…
     – Прижимистый?
     – Ну и разговор…
     – Хорошо, хорошо, не злись, спрашивай ты.
     – Лера… – он замолчал. Её вопросы были неприятны и совсем сбили его с толку.
     – Ну? Спрашивай.
     – Я даже не знаю, о чём тебя спросить. – Ему хотелось прекратить эту игру, но он не знал, как это сделать.
     – Тогда продолжу я?
     – Что ж… Продолжи.
     – Часто тебе приходилось совершать подлые поступки?
     – Нет… думаю, нет.
     – Думаешь? А на самом деле?
     – Лера, ты меня удивила. Скажу тебе честно, я в растерянности.
     – Я скорректирую вопрос. Илья, ведь ты женат, так?
     – Так.
     – И не смотря на это, постоянно изменяешь своей жене, так?
     – Лера, некорректный вопрос, да и что значит: постоянно?
     – Хорошо – время от времени. Но это так?
     – Допустим…
     – Ты не считаешь это подлостью?
     – Знаешь, когда много лет живёшь с одной женщиной, то какая бы она ни была…
     – Илья, я всё это знаю.
     – Да? Хорошо… Я изменяю жене не потому, что она плоха, она…
     – Послушай, – она опять перебила его, – советую тебе, никогда не рассказывай чужим женщинам о своей жене. Даже если тебя расспрашивают.
     – Ну, хорошо, по отношению к своей жене я поступаю подло. Что дальше?
     – Не злись, мы всего лишь путешествуем в мире друг друга. Твой вопрос.
     – Может достаточно?
     – Илья, это ты утверждал, что путешествовать в мире людей приятно, а я взялась доказать тебе, что это не так. Если тебе не о чем меня спрашивать – ради бога, не спрашивай. Но я хочу продолжить.
     – Да? Ты последовательна. Что ж, продолжай.    
     – Продолжаю. Мужчины часто говорят о женщине: она – ****ь. Но трахать таких женщин вовсе не считают зазорным. Скажи мне, разве мужчина трахающий ****ей, сам не *****?
     – Хорошо, хорошо, все мужчины трахающие ****ей – ****и. Но что с того?
     – А ты, Илья, можешь о себе сказать, что ты ****ь?
     Ему захотелось встать и уйти. Он почувствовал себя перед этой девчонкой слабым и уязвимым, хотелось сказать ей что-нибудь неприятное.
     – Скажу честно, видя красивую женщину, я почти всегда хочу её. И сегодня мы встретились только потому, что я хочу с тобой переспать.
     Она рассмеялась, выпила:    
     – На самом деле большинство мужчин именно так и относятся к женщинам, но они заблуждаются, когда думают, что мы этого не понимаем.
     – Лер, ты можешь мне отомстить. Скажи, а что для тебя мужчины?
     – Я не буду мстить, я скажу правду. Для меня  мужчины – теплокровные существа, предназначенные для избавления от проблем, да ещё и насыщающие меня пищей, коей они же и являются по воле неба. И так не только для меня а и для большинства женщин.
     – Интересно… Ну, хорошо, это можно допустить, пока женщина молода и красива. А если не молода? Или молода, но не красива? Старым, страшным, толстым, просто несимпатичным, им-то, чем питаться?
     – В старости мы получаем то, что заслужили в молодости. А ты как художник, много страшных видел? Вот чтобы именно страшных?
     – Как говорил Гоголь: коль стара баба – так и ведьма. – Он помолчал. – Может, сбавим градус, не будем разговаривать так агрессивно?
     Лера, поставила бокал на стол:
     – Хорошо. Но осталось ещё кое-что.
     – Что именно?
     – Одна история. Обо мне.
     – Хочешь рассказать?
     – Хочу.
     Илья пожал плечами:
     – Рассказывай.
     – Мне было девять лет. Мальчик десятиклассник позвал меня в комнату, в которой никого не было, и запер. Он показал мне красивую куклу, лежащую на кровати, сказал, что она разговаривает, обещал мне её подарить, если я буду послушной. И он меня трахнул.
     Илья удивлённо смотрел на Леру:
     – Ты сейчас говоришь серьёзно? Он тебя изнасиловал?
     – Почему изнасиловал? Трахнул, – она поправила волосы и откинулась на спинку стула.
     – Где это было?
     – Да какая разница? Допустим в детском лагере.
     – И что было дальше?
     – Ничего. Мне только было обидно, что кукла оказалась сломанной. Она провела пальцем по ободку бокала. – Хочешь знать, что я почувствовала?
     Илья пожал плечами:
     – Не уверен.
     – Мне понравилось. Я почувствовала себя взрослой.
     Илья потёр переносицу:
     – Уф… Лера, твои флюиды злые как летняя мошкара, летят роем, и каждый выкусывает кусок кожи до крови. Странный получился у нас разговор. Неожиданно странный.
     – Тебе не понравилось путешествие в мой мир? – она допила вино и, не мигая, смотрела ему в глаза. – Да, ладно, не принимай всерьёз, я пошутила.
     – Люблю юмор, – он постучал пальцами по столу, – но не чёрный.
     – Илья, хочешь знать о впечатлении, которое ты на меня произвёл?
     – Нет, не хочу, хватит и того, что уже было сказано.
     – Ну вот, а говоришь, что ты не трус. Ты ещё и лгун.
     – Да… Хороший вечерок… Ну, как знаешь, говори, мне уже всё равно.
     – Так вот, если ты хотел меня соблазнить, тебе стоило постараться понравиться мне, быть остроумным, весёлым, а ты действительно скучный и зануда. И алкоголь тебе совсем не помогает, выпивая, ты становишься ещё скучнее. – Она встала из-за стола. ¬– Я хочу уйти.
     Они вышли из кафе и несколько минут шли молча.
     – Куда тебя проводить, Лера?
     – К тебе.
     Было около двух часов ночи. Её голова лежала у него на груди. Указательным пальцем она гладила его губы:
     – Скажи, Илья, у тебя была безумная любовь?
     – Нет.
     – А несчастная?
     – Это как?
     – Так, чтобы ты любил, а тебя нет?
     – Нет.
     – Я тебе не верю. Меня ты обязательно полюбишь. Твоя любовь ко мне будет безумной и обязательно несчастной. – И она рассмеялась.
     Илья брился перед зеркалом. Щетина на скулах давно начала седеть. Мама тоже к сорока годам уже была седой. Он смыл остатки пены, вытерся.
     Семнадцатое декабря… Он подошёл к письменному столу, взял фотографию мамы. Сегодня было пять лет со дня её смерти. Она умерла от сердечного приступа, неожиданно для всех. В воспоминаниях те дни остались чёрно-белыми, память вычеркнула цвет. Он конечно знал, что гроб был обит красной материей, мама была одета в синее шерстяное платье, но когда пытался визуально себе это представить ничего не получалось, в воспоминаниях всё оставалось чёрно-белым.
     Он поставил фотографию на стол. Заварил чай.
     Лера… Такое странное знакомство… Что это было? Он не мог понять её. Мгновенная перемена, произошедшая с ней после того, как они пришли в мастерскую, совершенно сбила его с толку. Из злой, ироничной стервы, какой она ему казалась в кафе, она мгновенно преобразилась в нежную, пылкую, опытную любовницу. Ну что ж, посмотрим, что будет дальше. Посмотрим.
     В Софии, в малом пределе шла служба. Илья любил этот храм – сумрачный, строгий.
Он поставил поминальную свечу. Мама никогда не говорила о своём отношении к религии, но, наверное, каждому при жизни, приятно осознать, что когда тебя не станет, кто-то будет приходить в храм, вспоминать о тебе и ставить поминальную свечу.
     Несколько минут он походил по собору, любуясь иконами и произнеся: «Господи, прости мне плохие мысли, и пусть всё будет хорошо», вышел на улицу.
     Прошло десять дней. Всего десять дней, но как изменилась жизнь. Отношения с Лерой развивались стремительно. Каждый вечер она приезжала к нему и почти всякий раз оставалась до утра. И каждая ночь была особенной. Ни о чём и ни о ком кроме неё, он уже не мог думать. Когда друзья предлагали встретиться, он отказывался под разными предлогами.
     Отношения с Дашей накалились до предела. Общались мало и только сообщениями. Ничего кроме ненависти в её сообщениях не было. Даже упрёков не было. Он пытался звонить, но она не брала трубку. Вчера он впервые за неделю поехал домой, но Даша за вечер не обмолвилась ни словом, даже не смотрела в его сторону. Молчал и он. И их молчание было зловещим и одновременно обнадёживающим. Объясняться не имело смысла. Спали в разных комнатах. Он слышал, как утром Ромка собирался в институт. Даша ушла вместе с сыном.
     Он стоял под душем, и внезапно понял, что момент настал, и, хотя не был, как ему казалось, к этому готов, решил, что лучшего случая чтобы уйти навсегда, наверное не будет.
     Он собрал одежду, сложил в большую дорожную сумку. Всё не вошло. Он отобрал вещи, показавшиеся не нужными, и выкинул в мусоропровод. Положил в пакет альбом со своими детскими фотографиями, документы, и ушёл.
     И когда сел у подъезда в такси, почувствовал – свободен. Наконец-то свободен!
     Приехав в мастерскую, он позвонил Лере и попросил приехать пораньше, сказав, что ужин будет праздничный, есть повод.
     – Какой повод? – спросила она.
     – Для меня важный, – ответил он.
     – Секрет?
     – Скажу во время ужина.
     – Илюша, а ведь я не знаю когда у тебя день рождения. Если это он, я должна знать, я не могу приехать без подарка.
     – Это не день рождения, это гораздо важнее, но подарок будет неуместен.
     – Интриган, – рассмеялась она. – Приеду к пяти. Целую.
     Когда она приехала, стол был накрыт.
     – Ух ты, что действительно важный повод? – спросила она, оглядев стол.
     – Да.
     – Ну, не мучай меня, что за событие? Ты же знаешь, как я любопытна, – она обняла его со спины, целуя в шею.
     – Не торопи меня. Давай сначала выпьем. Что ты будешь?
     – Красное вино.
     Илья налил ей вина, себе, как обычно – водки. Они чокнулись. Выпили.
     – Ну? Что мы празднуем?
     Ему показалось, он слышит тревогу в её голосе.
     – Попробуй угадать.
     – Илюш, тебе нравится меня мучить?
     Его удивило, что она нервничает.
     – Нет, нисколько. Этот день я хочу запомнить. Я ушёл из семьи. – Он увидел, как помрачнело её лицо. Она опустила глаза.
     – Зачем ты это сделал?
     – Ничего другого не оставалось. Я старался не говорить тебе о моих семейных проблемах, да ты и сама не хотела ничего знать, но… это давно...
     – Илюша, – перебила она, – ответь мне честно: я послужила причиной твоего ухода?
     – Нет, нет, дело не в тебе, – сказал он и тут же осознал, что врёт. Не будь её, он вряд ли бы решился, по крайней мере не сейчас, уж точно не сейчас. – Дело не в тебе, – повторил он, – я готов был сделать это давно, но как-то всё… – он замялся, понимая, что начинает путаться.
     – Ясно, – она кивнула, – так и есть. Ты поступил неправильно. Скоро ты это поймёшь. Но…
     – Всё, – перебил уже он её, – хватит. Я же самостоятельный мальчик. Мне, слава богу, сорок один год. Возможно, ты и явилась катализатором, но и в этом случае, я ушёл не из-за тебя, а лишь благодаря тебе. Согласись это разные вещи? И у меня нет на тебя никаких серьёзных планов, можешь быть спокойна, – опять соврал он.
     – Взял и нахамил, – она посмотрела на него с усмешкой. – Ладно, не будем ссориться. Давай праздновать твою свободу, возможно, это действительно сделает тебя счастливее.
     Она уехала около двух часов ночи.
     Илья лежал на диване, думал о том, что его уход из семьи, о котором он столько лет думал, как о чём-то необходимом, но почти невозможном – случился. И он не чувствует ничего, кроме облегчения и радости.
     Он уснул.
     Лещ разбудил его, прыгнув с подоконника на диван. Он открыл глаза, свет из окон – слабый, газовый, смешиваясь с темнотой, превращал её в сиреневого цвета коктейль, обволакивал мягко столбы и перила антресоли, выгнутые спинки венских стульев, сухие цветы на столе светились по краям, темнота оживала, вибрировала, пятна висящих на стенах картин двигались, двухметровый молочай, казалось – покачивался, тянул ветви к окнам. Илья лежал, заворожено всматриваясь, удивлённый тем, что видел. А свет тёк в окна, цепляясь за колючки кактусов. Опунция, похожая на птицу, раскинула крылья-лопасти, вспомнились и сами собой зазвучали слова: «О чём поёт ночная птица…», и он, сначала шёпотом, потом про себя, стал напевать их, и с удивлением пропел до конца, казалось давно забытую песню. Свет фар проехавшей по улице машины пересёк потолок, упал на стену, на долю секунды выхватив из клубящейся темноты оранжево-жёлтый фрагмент «Осенней Троицы». Темнота жила. Тишина звучала. Пространство наполнилось запахами, не реальными – из памяти: бархатной скатерти когда-то, больше тридцати лет назад, залитой им канцелярским клеем, маминых духов, пыльной дороги, поливаемых из лейки огурцов. Спазм сжал горло, и вот он, уже не сорокаоднолетний мужчина, а маленький мальчик, повернулся на бок, поджал колени, уткнулся лицом в подушку, готовый заплакать от радости, нет – от счастья! Именно – счастья! Именно! Именно!
     – Спасибо, спасибо, – шептал он, сам не зная, кому адресована его благодарность…
     На следующий день, как только проснулся, Илья прочитал сообщение от Даши: «Ты поступил правильно. Умоляю об одном: не напоминай о себе, хотя бы ближайшие несколько месяцев. С Ромкой общайся так, чтобы я об этом не знала».
     Ну, вот, начинается новая жизнь. Будет ли она интересной, счастливой? Часто то, что в настоящем казалось значительным, со временем становилось тусклым воспоминанием, и наоборот: то, что хотелось быстрее пережить и забыть, время делало ярким и интересным событием.
     Хлопнув стеклом, распахнулась форточка, порыв ветра надул занавеску. Илья подошёл к окну, подставил лицо под поток воздуха, пахнущего снегом, постоял недолго, взял телефон и позвонил Лере.
     – Привет, Лера.
     – Привет, Илюш. Как проходит утро свободного человека?
     – Легко и приятно.
     – Да? Ты не разочарован своим поступком?
     – Нисколько.
     – Я удивлена.
     – Удивлена? А я действительно не разочарован. Я тут подумал, а почему бы сегодня мне не написать тебя обнажённой?
     – Зачем я тебе обнажённая? У тебя уже есть мой портрет.
     – Во-первых, это разные вещи, а во-вторых, эта работа могла бы быть моим подарком тебе на новый год. Что скажешь?
     – Не знаю… Ты же не успеешь до нового года.
     – Успею. Я пишу быстро. Максимум – два сеанса по два часа, сегодня и завтра, этого будет достаточно. Укладываемся до тридцать первого.
     – Я не замёрзну у тебя в мастерской?
     – Об этом не беспокойся, поставим дополнительный обогреватель, ну и вино и…
     – И ты?
     – И я.
     – Ну… хорошо. А ты можешь написать меня без портретного сходства?
     – Могу. Только зачем?
     – Я так хочу.
     – Хорошо. Жду тебя часам к трём-четырём. Хорошо?
     – Хорошо.
     Когда Лера приехала, он уже был готов её писать. Холст стоял на мольберте, краски выдавлены на палитру.
     – Сразу начнёшь? – спросила она после поцелуя, обнимая его за плечи, гладя по щеке.
     – Да. Пусть живопись будет, как бы, ну… предварительными ласками что ли…
     Она рассмеялась.
     – Позирование должно меня возбудить?
     – Один старый художник рассказывал мне о своей натурщице, он говорил о ней, как о девушке глуповатой, но… это не важно. Как-то она призналась ему, что когда он её пишет, она млеет. «Вы меня рисуете, а я млею».
     – Ты предлагаешь мне млеть?
     – Если получится.
     – Но я должна поглупеть для этого.
     – Раздевайся, а я принесу вино.
     – Для обогрева?
     – Для настроения.
     Когда Илья вернулся, Лера голая, стояла, разглядывая палитру. Крепкое стройное тело её – волновало.
     – Зачем у тебя на палитре столько зелёных красок? – спросила она.
     – Профессиональный секрет, тебе незачем это знать. Садись на табурет.
     – Как?
     – Вполоборота ко мне, нет в другую сторону. Левую ногу поставь на перекладину, правая пусть стоит на полу. Правой рукой обопрись об угол табурета, левую руку положи на колено и смотри на кисть левой руки. Отлично.
     – А как же вино?
     – Да, сейчас. – Он налили ей и себе вина.
     – Ну, что, за успешную работу? – она подняла бокал.
     Илья писал, срывая широким флейцем краски с палитры, перенося их на холст, вздрагивающий от ударов кисти. Иногда Лера о чём-то его спрашивала, но он не отвечал или прикладывал к губам палец, показывая, что сейчас нужно молчать. Через полтора часа она не выдержала:
     – Илюш, я могу отдохнуть?
     Он посмотрел на неё почти с раздражением.
     – Ну, хоть чуть-чуть?
     – Потерпи, пожалуйста, потерпи. Ещё немного и я закончу. И нам не понадобится второй сеанс.
     – Да ты садист. Ладно, пожертвую собой ради искусства. Хотя бы вина-то я могу выпить?
     – Да. Налей сама.
     Минут через тридцать Илья положил кисти на палитру:
     – Готово.
     Лера прогнула спину, потянулась, встала с табурета:
     – Могу посмотреть?
     – Подожди. – Он подошёл к ней, взял с тарелки дольку апельсина, поднёс к её губам и слегка сжал. Она открыла рот, капельки сока упали ей на губы, язык, подбородок, грудь. Илья посмотрел ей в глаза, нагнулся, поцеловал, опустился на колени...
     От мягкого света светильников в мастерской было уютно. Они лежали, обняв друг друга.
     – Я даже не успела рассмотреть, что ты написал.
     – Так рассмотри, – он сел, поднял с пола упавшее одеяло.
     – Включи свет.
     Он спустился вниз, включил свет. Она подошла к перилам антресоли и сверху стала рассматривать написанную им работу.
     – Ну как? – спросил он. Она молчала.
     Он поднялся наверх.
     – Не знаю, как это объяснить… – она вернулась к дивану, легла, – но я чувствую, что получилось что-то настоящее.
     – Впервые за долгое время я писал с удовольствием. – Он лёг рядом с ней.
     – Что-то подсказывает мне, что последнее время ты всё делаешь с удовольствием, – она прижалась к нему.
     – Это правда. И тому есть причина ¬– ты.
     – Но всё когда-нибудь кончается.
     – Что ты имеешь в виду?
     – Это я так, к слову. – Она отвернулась от него, провела ладонью по большому холсту, висящему над диваном: – Почему ты любишь писать цветы?
     – Не знаю… Ищу красоту в простых вещах.
     – Скажи… если бы я умерла, с какими цветами ты пришёл бы ко мне на похороны?
     – Неприятно об этом думать.
     – И всё же?
     – Спроси меня о чём-нибудь другом.
     – Нет. Мне интересно. Ответь.
     – Ну, если ты настаиваешь… Тебе, я думаю, пошли бы белые лилии.
     – Лилии?
     – Да.
     – Почему?
     – Представил визуально…
     – Расскажи, что ты представил?
     – Представил гроб, обитый тёмным сиреневым бархатом, светло-сиреневого цвета покрывало и много белых лилий. Ты была бы красива. Извини за фантазию.
     Илья увидел, что Лера лежит с закрытыми глазами.
     – Лер?
     Она открыла глаза:
     – Я пыталась представить, – она повернулась к нему, обняла. – А если бы умер ты, я бы принесла тебе тюльпаны. Красные тюльпаны.
     – Я даже готов умереть в мае, чтобы у тебя не возникло проблем с тюльпанами.
     – Сразу видно, что ты не любишь дарить цветы…
     – Да? Почему?
     ¬– Теперь тюльпаны продаются в любое время года. Уж точно не только в мае.
     Утром Илья проснулся от непонятных звуков. Писк и постукивание по стеклу. Синичка залетела в мастерскую в приоткрытую форточку. Он посмотрел на часы, было десять утра. Встал. Птичка сидела на стеллаже. Дальше произошло странное: будто поняв, что самой ей на волю не выбраться, синичка взлетела и опустилась на стол стоящий у окна. Он подошёл к столу, она не шелохнулась. Он медленно поднёс к ней руку, она не улетела. Он зажал крохотное тёплое тельце её в кулаке, почувствовав, как она дрожит, подошёл к окну широко открыл форточку, подкинул птичку в воздух, и маленькая гостья, будто на прощание – пискнув, улетела.
     «Синица побывала у меня в руках… а журавль? Неужели до сих пор летает в небе?» – подумал он, посмотрев на спящую Леру. Он лёг рядом с ней и лежал, разглядывая её лицо. Ему не хотелось её будить. Он задремал.
     Проснулся от телефонного звонка. Звонил Антон, и Илья, последние десять дней не отвечавший на звонки, взял трубку.
     – Привет, Антон.
     – Ну, надо же, – услышал он, – жив и здоров? Я звоню тебе чуть не каждый день – ни ответа, ни привета. Позвонил Дашке, но и та не берёт трубку. Что случилось?
     – Ничего не случилось.
     – Да? Ладно, хорошо. Послушай, сегодня тридцатое, мы же соберёмся, не станем нарушать традицию?
     – Я не против, но…
     – Давай без «но», в семь часов вечера, встречаемся в «Былине». Стол заказан. Сегодня там будет полно народу.
     – Антох, я постараюсь.
     – Постараешься? Ответ, как минимум невежлив. Женька с Ванькой придут. Нет, Илюха, если ты не придёшь – вызову на дуэль, готовь шпагу.
     – Хорошо. Я постараюсь. Тут… как бы тебе сказать… жизнь развернулась на сто восемьдесят градусов…
     – Слушать ничего не желаю, в семь жду в «Былине», там всё и расскажешь, – и Антон отключил трубку.
     Проснулась Лера.
     – Сколько времени, Илюш? – спросила, потягиваясь.
     – Половина двенадцатого.
     – Ух ты… Во сколько мы уснули?
     – В четвёртом часу.
     Она откинула одеяло, села. Он сел рядом:
     – Позвонил друг. Обычно тридцатого мы устраиваем мальчишник. Не знаю, как и быть.
     – Почему не знаешь? Встреться с друзьями.
     – А как же ты?
     – Проведу вечер с мамой, ведь новый год она будет встречать без меня. Во сколько вы собираетесь?
     – В семь.
     – Ну и отлично, тебе обязательно нужно пойти.
     Сели завтракать. После завтрака она вдруг помрачнела.
     – Что с тобой? – заметив перемену в её настроении, спросил он.
     – Так, пустяки. Думаю о том, что жизнь полна сюрпризов… Вот и встреча с тобой была сюрпризом.
     – Ты как будто с сожалением говоришь об этом.
     – Нет, это не сожаление… – Она немного помолчала, встала со стула, подошла к нему, обняла: – Знаешь, чего я хочу?
     – Нет. Чего?
     – Сегодняшний день до вечера я хочу провести с тобой, и несколько ближайших часов – в постели.
     – Правда? Так это же здорово.
     Она дремала. Он обнял её со спины, её волосы, рассыпавшиеся по подушке, щекотали ему лицо. Он погладил её по щеке, почувствовав её дыхание на своей руке.
     «Ещё недавно я не знал её, и если бы не случай, мы могли бы никогда не встретиться, – подумал он. – Женщины приходят в мою жизнь и уходят, от многих в памяти не остаётся следа, случайная встреча, близость… Да и те, что когда-то были интересны, забываются, становятся ненужными, даже как воспоминание… Те – редкие, что были дороги, живут в моём сознании, они всегда со мной… Как будет с Лерой? Мы знакомы две недели, но я чувствую, как становлюсь от неё зависим…» – Он поцеловал её в шею, почувствовав еле уловимый запах духов. Лера открыла глаза, повернулась к нему, обняла:
     – Я задремала.
     – Ты очень красива во сне, – он погладил её по лицу. Она улыбнулась:
     – Ты классический льстец. Спящий человек не может быть красив…
     – Человек – нет, а ты – да.
     – Обычно, от того кому льстят, чего-то хотят. Что ты от меня хочешь?
     – Сегодня мне уже не о чем тебя просить.
     – А у меня есть к тебе просьба.
     – Какая?
     – Налей вина.
     Он налил.
     – Я стала много пить, тебе не кажется?
     – И совсем перестала бегать, – он подал ей бокал.
     – Это твоя вина, после нашего знакомства секс заменил мне бег, – она взяла бокал. – Я хотела сказать, что ещё недавно и не знала, что в этом городе есть такое чудесное место – твоя мастерская. Есть ты, твои картины, твой кот. В общем… я рада нашей встрече, давай выпьем за твою мастерскую, за твои картины и конечно за тебя и… за нашу встречу.
     В седьмом часу вечера она стала собираться домой. Илья вызвал такси.
     Подъехала машина. У двери он обнял её:
     – Не хочу тебя отпускать.
     – Она пожала плечами, вздохнула, ничего не сказав.
     – До завтра, – он поправил ремешок сумки на её плече, – приходи пораньше.
     Она обняла его, поцеловала, вышла на улицу.
     Пора было идти в «Былину». Илья насыпал корм коту, оделся, выключил в мастерской свет и вышел на улицу.
     Было морозно. Ветер – колючий – дул в лицо. Но это только добавляло праздничного настроения. Илья подумал о том, что с появлением в его жизни Леры, его перестали раздражать и холод и надоевшая декабрьская темнота и казавшееся уже многомесячным отсутствие солнца.
     Липы растущие вдоль дороги были украшены светло-голубыми гирляндами, многие окна домов светились разноцветными мигающими огоньками. «Как здорово, – подумал он, – какой неожиданный подарок получил я на новый год…» Он давно не чувствовал себя таким счастливым. Хотелось обнимать замёрзшие стволы деревьев. Казалось, что если сейчас подойти к дереву и обнять его промёрзший ствол, то через секунду набухнут почки на ветках, а ещё через секунду пробьются зелёные листочки. И он действительно подошёл к дереву, погладил ствол. «Господи, как же хорошо, как хорошо…»
     Ровно в семь он подошёл к «Былине». Войдя, сразу увидел Антона, тот сидел за столом в дальнем углу.
     – Ну что, – пожав ему руку, начал Антон, – предлагаю начать с красненького. Как думаешь?
     – Разумно. Завтра нужно быть в форме.
     – Тогда выбирай закуску, вино я уже заказал.
     Все столики в кафе были заняты. Илья не стал ждать официантку, подошёл к барной стойке и сделал заказ.
     – Ну, рассказывай, куда, говоришь, развернулась твоя жизнь? – спросил Антон, когда Илья вернулся за стол.
     – Помнишь, как мы с тобой расстались в прошлый раз?
     – Помню, конечно. Кстати, как Катька?
     – Не знаю, я ей не звонил. Мой звонок она может интерпретировать, как возможность продолжить общение, а мне это совершенно не нужно.
     – Что ж, дело твоё.
     – Так вот, – продолжил Илья, – когда ты ушёл, я вышел пройтись, и на улице познакомился с девчонкой. Практически случайное знакомство, представляешь? Но всё это время мы провели вместе. И…
     – И ты ушёл от Дашки? – перебил его Антон.
     – Откуда ты знаешь?
     – Ты же не отвечал на мои звонки. Я попросил Людку позвонить Дашке и та ей всё рассказала. Ты хотя бы доволен?
     – Да, доволен.
     – Ну и ладно. Думаю, на одного довольного приходятся десятки недовольных, так что – радуйся своей исключительности. А вот и Женька, – Антон увидел вошедшего в кафе друга. Тот подошёл, пожал руки друзьям.
     – Мы решили размяться красненьким, – сказал Антон.
     – Зачем лицемерить? Я бы выпил водки. Хотя… – Женя огляделся. – Каждый раз, когда прихожу сюда, смотрю на свои картины и накатывает ностальгия, – он посмотрел на Илью: – Помнишь, как мы гуляли здесь лет пятнадцать назад?
     – Как такое забудешь.
     – Ты вспоминаешь это всякий раз, когда мы собираемся здесь, – сказал Антон.
     – Это было весело, как не вспоминать? Скучаю по тому времени, по хорошему настроению. Вспомни, – он обратился к Илье, – тогда, пятнадцать лет назад, у нас не было мастерских, но мы работали и каждой написанной картине были рады. А теперь? У нас огромные мастерские, и работы продаются и есть деньги, а радости от всего этого нет.
     – Ты не выглядишь унылым, – сказал Илья.
     – Я и не унылый, я – нерадостный.
     Принесли вино и закуски.
     – Для того чтобы быть радостным не так много и надо, – сказал Антон. – Собственно, достаточно молодой и любящей тебя бабы. Посмотри на Илью, две недели назад он жаловался на уныние и скуку, а сейчас от его апатии и следа не осталось. А почему?
     – Почему? – Женя посмотрел на Илью. – У тебя молодая баба?
     – Не это главное.
     – А что же?
     – Главное то, что я наконец-то ушёл от Дашки, – сказал Илья, про себя подумав, что главное сейчас в его жизни, не уход из семьи, а именно – Лера.
     – Да? Это новость.
     – Мечта сбылась! – сказал Антон. – Но ты не слушай его, Жека, он попросту врёт. Всё дело именно в бабе, меня не надуешь. Я не знаю, как долго будет длиться его эйфория, но я рад за него, хоть кому-то из нас должно быть хорошо.
     – А вот и Ванька, – кивнул в сторону двери Илья.
     – Привет всем, – подошёл к столу Иван. – Почему не пьёте?
     – Ждём тебя, – сказал Женя.
     – Десять минут не считается опозданием, тем более, что я прямо с репетиции. Завтра большой новогодний концерт, но всё же я с вами.
     – Садись, садись, – Антон подвинул ему стул. – Заказывай, что будешь есть. Мы решили пить вино.
     Иван подозвал официантку, сделал заказ.
     – Знаешь, что мы обсуждаем? – спросил Женя.   
     – Баб или искусство.
     – Почти в точку, – Женя улыбнулся, – мы обсуждаем Илюхин уход от Дашки и его новую подругу.
     – Да? Это правда?
     – Правда – ответил Илья. Ему вдруг стал неприятен этот разговор.
     – Я тебя поздравляю, это поступок.
     – Да ну вас к чёрту. Хватит! – Илья потянулся за бутылкой. – Я пришёл проводить с вами старый год. Давайте выпьем. – Он налил в бокалы вино.
     – Давайте, – Антон поднял бокал, – выпьем традиционно, за всё хорошее, что было в этом году.
     Они выпили.
     – И всё же, мне любопытно, кто твоя новая подруга, мы её знаем? – спросил Женя Илью.
     – Нет, не знаете. И хватит об этом. Ну, правда, я прошу.
     – Ну, хорошо, хорошо… – Женя пожал плечами.
     – Есть тост, – сказал Иван. – Давайте выпьем за холостяков. Я рад, что теперь я не один холостой в нашей компании. По крайней мере сегодня нас поровну.
     Выпили. Друзья говорили о чём-то, но Илья вдруг почувствовал, что сегодня ему совершенно не интересно общение с ними. Ему захотелось позвонить Лере, услышать её голос.
     – Пойду, позвоню, – сказал он, встал и вышел на улицу. Порыв ледяного ветра мгновенно сдул накопленное тепло, он повернулся к ветру спиной, поднял воротник рубашки, набрал номер, её телефон был занят.
     Он вошёл в кафе. Тёплая волна воздуха, пахнущего праздником обдала его, он немного постоял, рассматривая отдыхающих, и пошёл к своему столику.
     – Я же не гурман. Есть вкусно и для удовольствия – меня это оскорбляет, – говорил Женя. – Но вкусную закуску я могу себе простить. 
     – Твоя аскеза в еде – чистое лукавство, – улыбнулся Иван.
     – Никакого лукавства, без выпивки я могу неделями есть овсянку, квашеную капусту и отварную курицу. 
     – Что-то ты быстро поговорил, – сказал Антон Илье.
     – Телефон занят.
     Какое-то время Илья почти не участвовал в разговорах. Сидел задумчиво наблюдая за посетителями.
     В кафе вошла пара, прошла к забронированному столику. Девушка была знакома ему, увидев его она кивнула ему, он кивнул в ответ.
     – Это же Таня? – спросил Антон.
     – Она.
     – Я слышал она недавно замуж вышла?
     – Да, вышла, – ответил Илья равнодушно. Он ещё раз набрал Леру: «Телефон абонента выключен или находится в не зоны действия сети». «Странно, – подумал он, – никогда раньше она телефон не отключала». Появилось чувство тревоги. «Да ну – ерунда, – подумал он, – мало ли почему она могла выключить телефон.
     Минут через пятнадцать он позвонил ещё раз, но её телефон оставался выключен. Настроение испортилось. Неприятное чувство тревоги мешало расслабиться.
     – Вы как хотите, а я закажу водки, – сказал он друзьям, и пошёл к барной стойке.
     Когда принесли водку он выпил несколько стопок подряд. Но настроение не изменилось.
     Громче заиграла музыка, несколько пар вышли танцевать.
     У Ивана зазвонил телефон, он взял трубку.
     – Привет, Саш...
     – Александра, Александра… – пропел Антон.
     – Я с друзьями, я же тебе говорил, – Иван нахмурился. – Ну, послушай, у нас мальчишник, что ты будешь тут делать? – он посмотрел на друзей.
     – И не вздумай, – сказал Илья. Женя и Антон отрицательно покачали головами.
     – Всё! – Сашка, это исключено… Да какие бабы! Я же говорю, у нас мальчишник. Музыка? Мы же в кафе. Какая разница в каком… Нет… Сегодня мы не увидимся. Всё, пока! – Иван, отключил телефон.
     – Призрачная свобода холостяка, – улыбнулся Женя.
     – Как известно: свобода, это всего лишь возможность выбрать рабство себе по вкусу, – Иван усмехнулся. – Зря ты, Илюха, завёл молодую бабу. Поверь, разочарование наступит быстро, очень быстро.
     – Ты уже жалуешься? – Илья посмотрел на Ивана.
     – Жалуюсь, жалуюсь… Я с ней почти год, и с каждой встречей она мне надоедает всё больше. Вот вчера, звонит, говорит – я еду к тебе. Я спрашиваю: разве мы договаривались встретиться? Нет, но разве я не могу к тебе приехать? Я говорю: а если я не дома? А где ты? Ну, даже если и дома… Я только что с репетиции, я устал, хочу отдохнуть. Ну, Ванечка я уже машину вызвала. Я говорю: ты могла бы заранее предупредить меня, что хочешь приехать. Ванечка, у меня, между прочим, не прихоть… А что же, думаю? Спрашивает: ну, что ты молчишь? Мне, не ехать? Отменить вызов? Ладно, говорю, приезжай. Сам думаю: чёрт возьми, я весь день в оркестре, устал, так хотелось отдохнуть. Приезжает. Висит на шее. Говорю: проходи, сейчас сварю кофе. Сидим, пьём кофе. Хлопает коровьими глазами: Ванечка, а вина нет? Нет. Я тебя не ждал. Жаль… Может, ты сходишь за вином, а я пока в душ, а? Ну пожалуйста... И вот я собираюсь в магазин. Она: и сыр мой любимый с плесенью, не забудь, пожалуйста, хорошо? Сходил. Выпиваем. Я беру гитару, играю. Она ест – абсолютное равнодушие. Не стал играть до конца, она этого даже не заметила. Ещё выпили: Ванечка, включи, пожалуйста, музыку. Включаю джаз. Ну, только не джаз, я тебя очень прошу, включи что-нибудь бодренькое. Ложимся в постель. Секс… Идёт в душ, потом я. Прихожу – уже оделась. Ванечка, мне придётся уехать, мама позвонила. Конечно, раз надо, говорю... Вызвала машину. Провожаю. Приезжает такси. Смотрит на меня, ждёт пока дам денег. Даю. И вот я думаю: напросилась ко мне в гости. Зачем? Чтобы вот так тупо выпить вина и трахнуться, а потом придумать повод, чтобы уехать? Выходит, она считает, что я должен всё это для неё делать только потому, что её половой орган не такой как у меня, только потому, что у неё… – Иван замялся.
     – Не мучай себя, мы поняли, – сказал Илья.
     – Помимо секса мне нужно ещё что-то! Моя музыка ей неинтересна. О чём я вообще могу с ней говорить?! 
    Сидящие за соседним столом девчонки обернулись.
     – Тише, тише, ты только не горячись, – Антон приложил палец к губам. – Ванька, зато твоя Александра красива. Я никогда не встречал девчонок с такими огромными глазами. Она на двенадцать лет тебя моложе. А ноги? Какие у неё длинные ноги!
     – На хрена мне её ноги? – Иван вздохнул. – Как-то спорим, я ей говорю: Сашка, не спорь со мной я тебя на двенадцать лет старше. А она мне: нет, это ты со мной не спорь, я тебя на двенадцать сантиметров выше.
     – Да она не такая дура как ты думаешь, – сказал Антон.
     – А ты её брось, – сказал Илья.
     – Брось… легко сказать. Она хоть и дура, но дура эффектная.
     – Я к ней испытываю нежность, за ум её и за промежность – продекламировал Антон. –Умная баба тоже не всегда хорошо. Летом в Ручьях, на Хлебниковских чтениях познакомился с поэтессой из Питера. Лет тридцать. Лопочет только стихами, прозы – ноль. Загадочная. Красивая. Ямочки на щёчках. Зубы, как в рекламе. Но какая-то неопрятная. Космы густые, чёрные, нечёсаные. И всё время декламирует. Просит подвезти до Новгорода. Говорю – поехали. По дороге узнаю, что в Новгороде ей остановиться негде. Отвёз её в гостиницу. Выпили. И всё время: стихи, стихи, стихи… И тексты вроде бы хорошие, не глупые. Засобиралась в душ. Всё легко, просто. Раздевается, не стесняясь, а на колготках дырки… И вот я думаю: да лучше б ты была дура, но опрятная, чтоб без дырок на колготках…
     – И чем всё закончилось? – смеясь, спросил Женя.
     – Ничем особенным. Ещё выпили, трахнулись и уснули. Утром я её спрашиваю: что ты собираешься дальше делать? Мне говорит – всё равно. Но тебе, наверное, в Питер надо? Вероятно, говорит. Деньги у тебя есть? Нет. Дал ей денег, отвёз на вокзал. Ждём маршрутку. Ситуация странная. Где ты живёшь в Питере, спрашиваю. Говорит: обычно живу там, где меня любят.
     – Что тебя удивило? – спросил Женя. – Поэт и должен быть немного чокнутым, с лёгкой шизофренией. Вот ты нормальный и стихи у тебя нормальные. И это плохо. Тебе тоже нужно немного тронуться.
     – Тронуться мне нужно было лет двадцать назад. Теперь поздно.
     В зале танцевали. Женя всё чаще смотрел на дам за соседним столиком.
    – Слушай, – Антон наклонился ближе к Илье, – как думаешь, не пригласить ли мне Таню на танец?
     – Пригласи, – равнодушно ответил Илья. Он думал о Лере. Ему хотелось сейчас быть не с друзьями, а с ней. Он встал, прошёл в туалет. Там опять набрал её номер. Телефон был выключен. Выходя из туалета столкнулся со своей знакомой.
     – Таня, поздравляю тебя!
     – Привет. С чем?
     – Как с чем? С замужеством. Я слышал – ты замуж вышла.
     – А… А, то я недавно автомобиль купила, – равнодушно ответила та.
     – С автомобилем тоже поздравляю. Не знаю, что для тебя важнее. Кстати, Антон со мной в компании, ты видела?
     – Видела.
     – Хотел пригласить тебя на танец.
     – Ни в коем случае. Супруг мой ревнивец редкостный. Не советую.
     – Как скажешь. – Илья вернулся к столу.
     – Вот скажи мне, Антон, ты же у нас самый умный, почему так? – Женя подвинулся ближе к Антону. – Светка меня любит. Она красивая. Почему же я готов променять её на любую другую, лишь бы было что-то новое, непонятное, лишь бы что-то произошло впервые.
     – Женька, не парься – это нормально, жизнь непреклонно требует обновления, – сказал Антон. – Тем более, что ты готов променять её не навсегда, а лишь на время, ведь так? Это я хочу у тебя спросить, ведь я много лет завидую тебе чёрной завистью, почему Светка всё тебе прощает?
     – Не знаю… Видимо это особый род мазохизма. Мне кажется, если я перестану время от времени ей изменять, она скиснет, и я стану ей совершенно неинтересен. Ей необходимо страдать. Без страдания жизнь ей кажется пресной. Когда я успокаиваюсь, мы оба начинаем скучать. Правда, бывает Светка мне говорит: у тебя было столько женщин, ты уже всё испытал, всё попробовал, может пора остановиться? А я думаю… женщины, это же, как алкоголизм, если за свою жизнь я выпил много, это вовсе не значит, что больше мне не хочется пить. Как раз наоборот…
     – В точку! – Антон щёлкнул пальцами. – Женька, за то, что ты сказал, стоит выпить – немедленно.
     – Я действительно тебе завидую, – выпив продолжил Антон, – моя Людка, давно бы подсыпала мне яду в суп, я в этом не сомневаюсь. Наши измены обоюдны, но с некоторых пор мы стараемся не травмировать друг друга, и тщательно всё скрывать. Но я с тобой согласен, если бы этого не было, мы бы не смогли жить друг с другом, спокойной жизни нам не выдержать. Ревность – мощный стимул не потерять друг к другу интерес.
     – Нет, Антон, – Женя посмотрел на друга, – в отношениях я эгоист, обоюдная измена для меня невозможна. Давайте выпьем за наших терпеливых женщин.
     – Моя Людка говорит: секс – это общение, только на более высоком уровне. И она права. Мне не понять женщину, не переспав с ней. – Антон что-то открыл в телефоне. – Я прочитаю цитату из письма русского писателя, а вы мне скажите, кто он?
     «Здесь в раю я сделал больше ста вёрст по железной дороге и по самое горло насытился пальмовыми лесами и бронзовыми женщинами. Когда у меня будут дети, то я не без гордости скажу им: Сукины дети, я на своём веку имел сношение с черноглазой индуской... и где же? В кокосовом лесу в лунную ночь!»
     – Кокосовый лес?
     – Индуска?
     – Ладно, не стану вас мучить – это Чехов. Он возвращался с Сахалина через Цейлон. Но, я это к тому, что и Чехов искал удовольствий, а для меня он непререкаемый нравственный авторитет.
     – Довлатов сказал, – Иван сделал паузу… – существуют только две вещи, ради которых стоит жить – вино и женщины, всё остальное не имеет значения.
     – Тогда у меня ещё один тост, – сказал Илья, – поскольку за женщин мы уже выпили, предлагаю выпить за вино.
     – Зачёт! – Антон наполнил бокалы. – За вино.
     – Рассказывают, что академик Лихачёв, не садился, пока женщина стояла в его присутствии, – сказал Женя, – и вставал, когда в его присутствии женщина вставала.
     – Ну, это же однажды взятая на себя роль, – сказал Илья.
     – А может Лихачёва окружали женщины, в присутствии которых хотелось встать? – сказал Антон.
     – Да – бросьте, – Иван сделал неопределённый жест рукой. – Фальшивый архаичный этикет. Чем женщины отличаются от нас? У них меньше пороков что ли? Порой они такие же корыстные, эгоистичные, жадные, хитрые, как и мы. А то и хуже. Ну да – рожают детей. Может именно поэтому мы должны стоять, пока они не сядут? Тогда нужно стоять и в присутствии детей. Раз мы больше всего ценим в женщинах способность деторождения, то именно дети как результат должны вызывать в нас наибольшее уважение. Или физическая слабость женщин даёт им право требовать от нас уважения? Но и мужчины делятся на физически сильных и слабых. Может нам вставать при виде доходяг? А?
     – Вон смотри, как раз такой, – Антон показал рукой в сторону стоящего за барной стойкой тощего пацана. – Кто готов подать ему стул или угостить пивом?
     Илья почувствовал опьянение и усталость. Посидев ещё немного, он извинился перед друзьями и ушёл.
     Проснулся он в половине седьмого. Первым желанием было позвонить Лере. Но было слишком рано. От выпитого вчера немного мутило. Он долго смотрел телевизор. Выпил крепкий чай. Повесил на полутораметровый молочай гирлянду, несколько десятков ёлочных игрушек.
     С трудом дождавшись девяти утра, он позвонил Лере. «Телефон абонента выключен, или находится вне зоны действия сети».
     «Что могло случиться?» – думал он, стоя у окна, двумя пальцами нервно барабаня по стеклу. Стекло из-за намёрзшего на него инея издавало глухой звук. «Ладно, нужно готовиться к встрече нового года, вечером она придёт и всё объяснит».
     Без четверти двенадцать, когда все покупки были сделаны, Илья с тревогой взял телефон в руки и набрал номер Леры. Телефон был выключен.
     День прошёл в тревоге. Он старался отвлечься, готовил, накрывал на стол. До восьми часов вечера он не звонил, в восемь не выдержав набрал её номер… телефон Леры был выключен.
      Было около двенадцати часов вечера. Всё чаще небо над городом вспыхивало разрывами петард.
     «Вы думаете, это бредит малярия? Это было, было в Одессе. Приду в четыре, сказала Мария. Восемь. Девять. Десять», – в который раз повторял он про себя.
     Лещ, сидя на перилах антресолей, следил за ходящим вдоль окон Ильёй.
     «Ещё и ещё, уткнувшись дождю в его лицо рябое, жду обрызганный громом городского прибоя. Полночь, с ножом мечась,  догнала, зарезала, – вон его! Упал двенадцатый час, как с плахи голова казнённого».
     – Лещ, – Илья подошёл к коту, – Лещ, дружище, что могло случиться? Как ты думаешь, что могло случиться, а?
     Кот, казалось с пониманием, смотрел на него, чуть щурясь, словно глаза Ильи излучали яркий свет.
     – Ничего не понимаю. Ничего не понимаю. – Он посмотрел на часы – без восьми минут двенадцать, – подошёл к столу налил в стакан красного вина, поднял его, обратил внимание на то, что рука дрожит, посмотрел на кота:
     – Проводим этот год, Лещ, он мог закончиться замечательно. – Он сделал глоток, подержал стакан в руке и поставил на стол. Пить не хотелось.
     По телевизору началось новогоднее обращение президента, и сразу же зазвонил телефон. Это была она! Илья схватил трубку:
     – Лера! Что случилось? Что случилось? Ты где?
     – Илья, не кричи, у меня всё в порядке, послушай меня, пожалуйста, – услышал он её совершенно спокойный голос, – сейчас я тебе всё объясню. Я в Москве.
     – Что!? Как в Москве? Почему в Москве?
     –  Я в Москве, у себя дома.
     Илья, совершенно ошарашенный, слушал, плохо понимая, что она говорит.
     – Лера, я ничего не понимаю, какая Москва? Какой дом? О чём ты говоришь? Почему ты не пришла? Я ничего не понимаю!
     – Илья, успокойся, минут через пятнадцать я тебе перезвоню. Мне нужно идти к столу. Извини.
     – Лера! Лера! – Телефон молчал. – Что это? Чёрт возьми, что это? – Илья непонимающе смотрел на телефонную трубку. – Что за чушь? Как она могла оказаться в Москве?
     Ему показалось, в дверь постучали. Лерка! Она меня разыграла! Илья кинулся открывать дверь. С улицы ударило ледяным воздухом, обожгло лицо, за дверью никого не было. Били куранты. Илья вышел на улицу. Повсюду в небо, шипя и свистя, летели петарды. Новый год наступил. Илья зачерпнул ладонью снег, сжал кулак, через пару секунд кинул снежок принявший форму его ладони под ноги, протёр мокрой рукой лицо.
      Он сидел на диване. Телефон часто звонил, но звонка от Леры не было. Друзьям он не отвечал, было не до разговоров и поздравлений. Сердце билось так часто, что казалось ещё немного и между его ударами не будет пауз. Он делал глубокий вдох, сердце начинало биться немного медленнее, но снова разгонялось, дышать становилось трудно, и он опять набирал полные лёгкие воздуха.
     Нет, так нельзя, надо успокоиться, сейчас она позвонит, объяснится и всё станет понятно. Но был почти час ночи, Лера не звонила. Позвонила она в начале второго.
     – Илья, ты слышишь меня?
     – Да. – Тихо, с трудом справляясь с волнением, ответил он. В телефонной трубке слышна была музыка и шум голосов. Хлопнула дверь и всё стихло.
     – Илья, ты слышишь меня?
     – Слышу.
     – Я ещё вчера уехала в Москву, вчера же хотела тебе позвонить, но так и не смогла. Не решилась сказать тебе, что уехала. Извини. Я надеюсь, ты не очень расстроен?
     – Почему ты уехала, Лера?
     – Илья, я живу в Москве. Здесь у меня дом, муж.
     – Ты замужем?
     – Да, пятый год.
     – Зачем ты обманывала меня, Лерка? Что это было?
     – Илья, всё получилось очень глупо.
     – Глупо?
     – Послушай, пожалуйста. Сначала я думала, что только разыграю тебя, потом всё как-то пошло не так. Я растерялась.
     – Разыграешь меня? В каком смысле, я не понимаю?
     – Я в Новгород приезжала к подруге, мы с ней шестнадцать лет по детдомам вместе.
     – Где!? Каким детдомам?
     – Обыкновенным. Самым обыкновенным детским домам.
     – Ничего не понимаю. Ты и сейчас меня разыгрываешь?
     – Нет. Я говорю правду.
     – А мама?
     – Какая мама? Я же говорю, я приезжала к подруге. Свою маму я не помню. Картины я купила себе, очень хотелось иметь их как память о месте где я провела семь лет. Сейчас ты все поймешь. Ты же сам рассказывал, как двенадцать лет назад летом был на пленэре и жил в детском доме.
     – Двенадцать лет назад… Понятно. Тот самый детский дом. И всё же я не могу поверить Лерка. Ты действительно говоришь правду?
     – Правду, правду. Ты ничего не припоминаешь связанного со мной, тогда – двенадцать лет назад?
     – Что я должен вспомнить? Объясни.
     – Меня.
     – Тебя? Нет, тебя я не помню.
     – Я попробую тебе напомнить. Ты слушаешь?
     – Слушаю.
     – Вас было много – художников. Вы остановились в нашем детском доме. Ты тогда много времени проводил с рыжей девкой – художницей. Или ты и этого не помнишь?
     – Помню.
     – Так вот. Мы с подружкой, кстати – с этой самой, к которой я приезжала в Новгород, частенько за вами подглядывали. Мне, между прочим, было тринадцать лет, и я считала себя взрослой.
     – Подглядывали? Зачем?
     – Из любопытства.
     – Ну, хорошо. Но к чему ты говоришь всё это?
     – Иногда, когда ты работал, и рыжей не было рядом мы подходили к тебе и разговаривали с тобой. Не помнишь?
     – Лера, извини, но я действительно не помню, рядом всегда крутились дети.
     – Послушай дальше. Как-то ты писал этюд, я подошла к тебе, что-то спросила. Ты ответил, и мы долго, наверное, целый час, разговаривали с тобой. Ты меня расспрашивал о жизни в детдоме, я тебе рассказывала, и мне было приятно, что ты разговариваешь со мной как со взрослой. А потом пришла эта рыжая, и ты сказал мне: «Ну, всё, иди, гуляй». А мне стало так стыдно, что ты меня прогоняешь, не перед тобой конечно, а перед рыжей. Я стояла и не могла сойти с места. А ты: «Всё, всё. Я же тебе сказал: иди, гуляй». А я не могла вот так уйти, и стала говорить какую-то ерунду, даже не могу вспомнить что. Тогда ты рассердился и сказал: «Хочешь, я тебе на носу нарисую пейзаж»? – и мазнул меня по носу краской. Я ушла, и долго плакала. Мне было очень обидно. Очень. Не потому, что ты испачкал меня краской, а потому, что ты унизил меня перед рыжей.
     – Я этого не помню.
     – А я помню.
     – Понятно. Но подожди, Лера, когда ты меня узнала? Неужели ещё на улице, когда ты бежала, а я тебя сфотографировал?
    – Да. После того как ты предложил написать мой портрет. Сначала подумала: что за дебил, так бесхитростно пытается закадрить. Потом мне вдруг показалось знакомым твоё лицо. А когда ты предложил написать мой потрет, я сразу тебя вспомнила. Дома подумала и решила сделать тебе сюрприз.
     – Тебе это удалось.
     – Обожаю сюрпризы.
     – Подожди Лера, не хочешь ли ты сказать, что это месть за детскую обиду?
     – Ну, не совсем так. Мне всего лишь захотелось тебя разыграть. Но потом мне стало с тобой интересно, и я, как ни странно – увлеклась. Иногда ты умеешь быть интересным. – Она помолчала. – Илья, я надеюсь, ты на меня не в обиде? Ну, в конце концов, мы неплохо провели время, ведь так?
     – Неплохо провели время? Ты хочешь сказать, что мы всего лишь неплохо провели время?
     – А что ещё? Это же была игра.
     – Игра? И ты ничего ко мне не чувствовала?
     – Что я должна была чувствовать?
     – Чёрт возьми! Неужели ты так лжива, Лерка? Но я же видел! Я видел – тебе было хорошо со мной! Ты не могла, не могла так притворяться!
     – Я не притворялась. Мне действительно было хорошо. И что? Что из этого следует? Я не понимаю тебя.
     – Мне казалось, – Илья замолчал на несколько секунд, – понимаешь, мне казалось, ты была счастлива рядом со мной. Так это или не так?
     – А я последние пять лет вообще счастлива. Это моё обычное состояние. Что тебя удивляет?
     – Меня удивляет твоё равнодушие! Ты разговариваешь со мной так равнодушно, что я начинаю сомневаться, были эти две недели, что мы провели вместе или нет! Было ли всё то, что произошло с нами? Или мы действительно всего лишь приятно провели время!
     – Тебя интересует, что я об этом думаю?
     – Да! Да, чёрт возьми!
     – Хорошо, я отвечу тебе. Мы всего лишь приятно провели время. 
     Илья почувствовал, что не может дышать, будто кто-то ударил его в солнечное сплетение. Он услышал, как женский голос крикнул: «Маша! Ну, хватит болтать, мы ждём. Иди к нам!»
     – Иду, иду, – ответила Лера.
     – Маша? Так ты даже не Лера? Твоё имя Маша? – Илья улыбнулся, а потом стал нервно смеяться.
     – Какая разница, какое у меня имя, – сказала … она. – Всё Илья, с новым годом. Больше мы никогда не встретимся. Мне не звони, отвечать не стану.
     В трубке всё стихло. Илья продолжал смеяться. Потом сел и подавив спазм в горле, выдавил:
     – Сука. Какая сука.
     Всё, что так надёжно выстраивалось в ясную картину его дальнейшего существования, рухнуло одномоментно. 
     – Какой-то кошмарный сон, – он сжал ладонями голову. – Нет, так не бывает, так не может быть.
     Хотелось на воздух. Он спустился вниз, оделся, подошёл к двери, постоял, держась за ключ, вставленный в замок, вернулся наверх, открыл холодильник, достал бутылку водки, взял чайный стакан, налил его целиком, тяжело глотая, выпил, спустился вниз, постоял у двери, снова поднялся наверх, выпил ещё, вынул из холодильника неоткрытую бутылку, сунул во внутренний карман куртки, спустился вниз и вышел на улицу. 
     Он шёл, не замечая гула улицы. Вокруг было празднично, шумно. Но его это уже не касалось. Он вышел к Волхову. На противоположном берегу, на площади звучала музыка. Он прошёл по пешеходному мосту, свернул вправо и пошёл вдоль кремля. Время от времени он останавливался, доставал из кармана бутылку, пил из горлышка и шёл дальше. Обойдя кремль, он вышел к площади. Он обошёл площадь по парку. Обогнул кремль. У пляжа на том самом месте, где он три недели назад сфотографировал бегущую Леру, он допил водку, швырнул бутылку в снег: «Как же быть? Как быть?» – спрашивал он себя. Перешёл по мосту Волхов. По набережной прошёл вдоль Ярославова дворища, вышел на Никольскую улицу, поднялся вверх до Московской, и дворами пошёл к мастерской.
     «Если сейчас ничего не произойдёт, я сдохну». По тротуару, громко говоря, шла компания молодых людей. Илья сделал шаг в сторону, пропуская их.
     – С Новым годом! – какой-то парень хлопнул его по плечу, Илья тут же ударил его кулаком в лицо. Сделал шаг вперёд и ударил ещё раз. В следующую секунду удары посыпались на него один за другим. Он не защищался. Его сбили с ног, и продолжали бить ногами.
     – Ребята, не надо, не надо! – девчонки пытались оттащить парней.
     Его ударили ещё несколько раз, и компания ушла.
     Илья встал на колени, упёрся руками в снег. Из разбитого носа текла кровь. Он зачерпнул снег ладонью, приложил к переносице, поднялся на ноги, и хромая пошёл...
     Придя к мастерской, он долго не мог разбитой рукой достать из кармана ключ, не удавалось  расстегнуть змейку на кармане куртки. Пальцы не слушались. Он стянул зубами перчатку с левой руки, потянулся к правому карману, застонал от боли в боку, но всё же, расстегнул карман и вынул ключ. Голова закружилась, звуки улицы стихли. Илья развернулся, его шатнуло, он почувствовал сильную тошноту, прислонился спиной к двери, постоял недолго, опустился на корточки, обхватил голову руками и закрыл глаза. Стало легче. Тошнота, отступила. Тут же вернулись мысли о Лере. Он представил, как они сидят на берегу реки у костра, он хочет ей что-то сказать, но она встаёт и уходит. Он хочет пойти за ней, но не может встать. Он остался один. Смотрит на заходящее солнце, вот оно скрылось за горизонтом, стало темно и холодно. Костёр догорает. Он подвинул босые ноги ближе к огню. Темнота обволакивала как одеяло. Он забылся. Сквозь забытьё почувствовал, как Лера гладит его по руке. Но, прикосновения её почему-то неприятны. Опять стало холодно. Он услышал потрескивание костра. Лера продолжала гладить его руку, колени. Костёр трещал всё громче, но он чувствовал только холод. Боль в руке стала нестерпимой, Илья застонал и открыл глаза. Кот, тёрся об его ноги, лежащую на снегу руку, неистово при этом  мурлыча. «Лещ», – попытался произнести Илья, но только слабо пошевелил губами. Он попытался осознать, где он, но окружающее пространство показалось незнакомым. Попробовал встать, но повалился на бок. Ноги замёрзли, онемели. С трудом ему удалось встать на колени. Лещ стоял прямо пред лицом, Илья чувствовал запах его шерсти. Ещё раз попробовал встать, но окоченевшее тело не слушалось. Он узнал дверь своей мастерской, потянулся к дверной ручке, из сжатого кулака, торчал ключ. Он ухватился за ручку окоченевшими, негнущимися пальцами и медленно поднялся. Несколько минут стоял пошатываясь. Только теперь он понял, что уснул у двери мастерской. Он долго дышал на руку сжимающую ключ. Ему удалось вставить ключ в замок, он несколько раз повернул его в замке и потянул за ручку двери. Дверь открылась, скрипя замёрзшими петлями. Илья шагнул в дышащую теплом мастерскую, прикрыл дверь и опустился на пол.