Я люблю удобство и комфорт, а жена предпочитает сложности.
Поэтому я мою посуду губкой в раковине, а она использует посудомоечную...
И при этом мне ещё кричит: «Не смей! Не подходи! Не прикасайся!».
А как не прикасаться, когда вот она губка и вот раковина?
Когда – помыл, протёр, и снова наваливай.
А с машинкой той: полощи, расставляй, потом жди заполнения, омовения, остужения.
А пока жри руками и черпай ладонями! Поскольку: ни тарелки, ни ножа, ни кружки любимых!
- Где моя кружка?! - ору. - Где мой нож?!
- У нас миллион ножей и кружек.
- А мне не миллион, мне – мой, нормальный нужен! Который лук правильно режет! Который масло ровно намазывает! Мо-о-о-ой но-ож!!!
- Вот я и мою.
- А мой - не мой!!
- Да я тебе уже десять ножей купила одинаковых.
- Вот я ими себе десять пальцев и отрезал! Где – мой, я тебя спрашиваю, в меру затупленный?!
- Это ты, - слышу, - не в меру затупленный. А ножи все одинаковые!.. Отпусти тарелку! Брось, сказала! Не подходи к раковине!!! - орёт она, отбивая у меня предмет за предметом, и, как белочка, утаскивая их в пышущее паром помывочное дупло. В это преддверье ада, где трудятся посудные черти. Где все чашки скалываются, а бокалы трескаются.
- У нас, - ору, - уже две дюжины бокалов лопнули!
- А ты не пихай их вместе с кастрюлями.
- Да я их, вообще, не пихаю. Я протираю их аккуратненько.
- Да ты ж носками их протираешь. Трусами грязными!
- Да потому что они мягкие!
В общем, развращают нас технологии.
Носки ей, видите ли, не тряпки, а губка – не достаточно чиста!
А что ей сделается? Протёр пыль, пол, унитаз, всполоснул - и она, как новая!
Но этой разве объяснишь?!
«Я не стану пить с этого бокала! Он весь в пальцах!..».
А в чём ему ещё быть?! В непальцах, что ли?!
Но она, будто в Букингеме выросла. Раньше «шмурдяк» из горла трескала, а теперь ей - сомелье подавай! Пробки нюхает! Кувшины из-под воды в эту адову машинку суёт!
- Кувшин-то, - кричу, – куда?! Он же из-под воды только что!
- Отдай! - лягается. – Отдай, и не подходи к посудомоечной!
А как не подходить, когда она в неё чистые кувшины засовывает?!
- На нём же ничего! – бешусь. – Ни слюны, ни микроба, ни вируса! Пальчика не найдешь под ультрафиолетовой лампой! Им убивать можно - такой он чистый и не залапанный!
- Вот сейчас, – слышу, - и испробуем!
И я, разумеется, зажмуриваюсь, ибо знаю – может, не раз проверено.
Но она лишь пальчиком по кувшину ведёт и говорит назидательно:
- Слышишь?! Он не скрепит даже!
Всё, чему надлежит скрипеть: окна, там, двери, суставы мои измученные – ей не нравится. А посуда и бельё у неё скрипеть обязаны. Иначе - в машинку!
- Так кувшины же, – задыхаюсь, - не для скрипа, а для питья делают! Хочешь скрипа, так я тебе стулом пошатаю!
- Я тебя сейчас сама стулом ушатаю!
И действительно. Только я у неё кастрюлю выхватываю, как ею же и выхватываю.
- Но ведь она засохнет! – ору. - Закаменеет, как дерьмо мамонта! Мне потом снова ту кашу зубами выгрызать и ногтями сколупывать?!!
- А ты сперва замочи.
- Да я б с удовольствием! Но посадят же! Напиши, что не возражаешь, и я замочу с радостью!..
- Кастрюлю замочи.
- Так если мне замачивать, я уж и помою тогда её заодно. Нам же не в операционную её, а снова в кашу! В кашу, понимаешь?!
И я выхватываю, и тут же выхватываю...
Потому что технологии губят в нас всё человеческое.
- Виллари-и-иба!!! – ору я, отбиваясь поварёшкой. – Вилларибу хотя бы вспомни! Как там все давно празднуют, потому что у них губка и раковина, а в Виллабадже грустят потому, что - посудомоечные!..
И пока она лезет в интернет проверять, кто из селян грустил, а кто праздновал, я быстренько освобождаю из узилища томящихся там узников и закатываю им пенную вечеринку, напевая:
«Посудный бой – он трудный самый… Я в Вилларибу, домой, хочу, где мама мылом моет раму…»