Из книги-сборника "Покусы вояжера Егогыча".
Опус "На Сене". Часть 2 "Жаннет".
Глава 2.3 ВСЕЗНАЮЩИЙ АВТОР
Есть такая должность «всезнающий автор».
Так Кигьян Егогыч точно НЕ «всезнающий.
Отсюда делаем вывод, что Жаннеткину биографию рассказывает кто-то третий.
Может, Тараканус?
Но пока что мы голову не ломаем: она нам пригодится: для чёса её.
А если точнее, то для читки «ЧоЧоЧо». Целиком.
Еслиф, конечно, кто осмелится посягнуть: на дешифровку данного артефакта кунсткамерного назначения и динозавровой величины.
Но динозавр Егогыча не поместится в кунсткамеру.
Не от того, что плохо пахнет или слишком велик, а от того, что живее всех живых. Он бытие на перформанс в стеклотаре не променяет.
Представьте себе его зверушку в банке с формалином: ей богу – не вытерпете его взгляд – ненавистный, и зубы – три челюсти.
Вот такие они страшилища – книжные монстры. Ни одна циклопедия не сможет такого нарисовать.
А Егогыч не только смог, но и организовал. И позволил ему за вояжерами тащиться.
Только предупредил: особо не высовываться, а то мало ли что!
Никто из француських президентов из-за егогычевой выдумки не захочет войны.
Лучше уж просто блудить с жилетами, любого цвета, можно с жёлтыми, других в продаже не было: Сорос забыл оплатить счёт.
А он, крокодайл-зверужко Чек унд Хук, он любит бродить-вояжёрить по миру, пугать из-за угла невинных дамочек – с улыбкой хоть завязочки пришей, вот Мы какие, посмотрите нас внимательно. Пощупайте наши зубки и язычки, мы тако-о-е можем, такой групповичок состряпать, закачаетесь!
И Те, и те что рядом, тут же влюбяются и олевиафаниваются. А оттого, что не в Аленьком Цветочке живут, записываются в очередьь, и чего только волшебного не вытворяют с нашенским Казаново-Монструозом. Фантазёрки.
Нет, не такой уж Париж пропащий, как показалось Нашим поначалу.
Фанаткам и вольтижёркам подканатным (снизу ползают, чепляючись), а также Пляшущим На Столбе Особам С Юбками Задратыми А То И Без – они поцеломудренней (делают вид, дурочки малолетние) – Наш дарит цветы, а хоть и с клумб – у дворцов правосудия на Ситэ и в Угадайке, в Йокогаме, Байлинге, Йорке – без разницы.
Придёт время – будут сниматься с в селфи, с француженкими и из порта Росток: видели его там.
Видели в Хельсинках. Там так мокро, что оченно даже Нашу зашибон.
Придёт время другое – разрушат Холливуд, отзовут хеллоуин, индеек заменят курями колхозными русскими, и устроят там Мосфильм..
По шесть их – бдительных стражей: ушей с глазами у Наша Чек унд Хука. Зелёный плащ. Не летучий, нет. Непромокаемый просто. Можно под водой – как в подводной лодке.
Не мыши мы. Ни Том, ни Джерри – другие звери.
И три улыбки: Чек, Хук, третьего Егогыч постоянно забывает: пришит он неловко к Нашенскому телу, не особо любим другими.
Но в хирургию не торопятся и даже не затевают разговоров. Братьев и сестёр не выбирают: они, как только впервые высовывают головы, тут же не с мамой здоровкаются, не с акушеркой, а говорят «здрасьте, дорогие родственнички, как я вам? Не сильно ли перед вами молод? А что, школы нынче в моде, или ЕГЭ достаточно?»
А если кого и кушают Чек с Хуком, то только самых вредных: критиков из людей компрадорского направления.
До художественного всепрощения не опускаются, но и себя – таких –необыкновенных до безобразия, ну и просто ДРУГИХ как модно щас выражаться – обидеть не дадут.
Щёлк, и нету обидчика.
***
А Егогыч он патриот. Ему родина – вместе со всеми её закоулками и дерьмоватым жульём – не коврижка для еды. Она не продаётся, не обменивается по бартеру, не сдаётся в аренду.
Но пока что никто не попадает – ни в графоманский капкан, ни в кислотный утробус что на каждой странице и особенно между строк так и кишат.
Потому что не родился ещё тот Давид с дубиной комлеватой, кому под силу станет голиаф егогычев из ЧоЧоЧо!
А те, что есть, мелки и невкусны.
***
Раз только – так уж вышло – попёрся крокодайл их в хотель незнамого имени вслед за вояжерами, и шибко сильно там набедокурил.
Запомнят парижане тот случай надолго: думаю, что памяти хватит до 22-го века. Так обидно над ними ещё никто не надругивался.
Шарли Эбдо со своими восточными прибаутками против наичестнейшего и наисправедливейшего егогычева крокадайла – детки малые, тьфу и никто.