Из книги «Великие Посвящённые» Эдуарда Шюре:
(стр.309) «… существует первоначальное учение, которое синтезирует все религии и философии. Оно развивается и углубляется в течение веков, но основа и центр его остаются те же самые. Мы восстановили его в общих линиях. Но достаточно ли этого? Нет. Необходимо ещё указать причину разнообразия его форм в зависимости от человеческих рас и различных веков. Необходимо восстановить цепь великих Посвящённых, которые были инициаторами человечества. И тогда сила каждого из них умножится силою остальных, и единство истины проявится в самом разнообразии её выражения.
Платон родился в Афинах, в городе Красоты и Человечности. … Он рос во времена безпощадных Пелопонесских войн, в период братоубийственной войны между Спартой и Афинами, которая предшествовала распадению Греции. … Год рождения Платона (429 до Р.Х.) совпадает с годом смерти Перикла, величайшего государственного человека Греции …
Но после смерти Перикла, что осталось от древней Греции, которая всегда жила своими великими людьми? Внутри Афин – мятежи и ссоры разнузданной демагогии; извне – вторжение Лакедемонское, война на суше и на море и золото персидского царя, разливавшееся, подобно смертному яду, по рукам трибунов и городских властей.
Алкивиад заместитель Перикла в сердце толпы. Этот представитель афинской золотой молодёжи сделался героем дня. Политический авантюрист, интриган полный обаятельности, он смеясь, вёл свою родину к погибели.
Платон хорошо понял его и впоследствии набросал чрезвычайно удачную психологию этого характера. Он сравнивал ненасытную страсть к власти, которая владела душой Алкивиада, с крылатым шершнем, вокруг которого эгоистические страсти, увенчанные цветами, надушенные благовониями и опьяненные вином и плотскими наслаждениями, жужжат и увиваются, питая, охраняя и вооружая его жалом честолюбия.
Небеса Афин были покрыты тёмными тучами в период юности Платона. Ему было двадцать пять лет, когда были взяты Афины после злополучной морской битвы при Эгосе –Потамосе , а затем он видел вступление Лизандра в свой родной город, которое положило конец афинской независимости.
Эти зрелища наполнили грустью молодую душу Платона, но они не сломили её. Его душа была столь же кротка, прозрачна и чиста, как небесный свод над Акрополем. Платон был высокого роста и широкоплеч, почти всегда серьёзный, сосредоточенный и молчаливый, но когда он начинал говорить, изумительная чуткость, кротость и гармония исходила из его речей. В нём не было ничего бурного, никаких крайностей. Его разнообразные дарования сливались в общей гармонии его существа, редкая скромность скрывала силы его ума и почти женская нежность служила покровом, за которым скрывалась твёрдость его характера. Добродетель облекалась в нём в приветливую улыбку, а радость в целомудренную чистоту.
Позади видимых форм, изменчивых и несовершенных, он видел совершенные формы, доступные одному лишь духу, которые и служат вечными образцами для видимого. Благодаря этому, молодой Платон ещё ранее, чем возникло его учение, не зная, что он сделается со временем философом, обладал уже сознанием реальности божественного Идеала и его вездесущности.
Любовь и гармония: вот основа души Платона. Но какова эта гармония и какова эта любовь? Любовь к вечной красоте и гармония, обнимающая всю вселенную. Чем глубже и выше душа, тем более ей надо времени, чтобы познать себя. Первый энтузиазм Платона был вызван искусством. Платон принадлежал к родовитой семье, отец его происходил из рода царя Кадруса, а мать имела в числе своих предков Солона. Таким образом, его юность протекала в обстановке богатого афинского дома, наполненного роскошью и всеми соблазнами эпохи упадка.
Он отдавался жизни без излишеств, но и без суровости, окружённый молодыми людьми своего класса, любимый многочисленными своими друзьями.
Разыскивая идеальную красоту во всех видах прекрасного, он изучил последовательно живопись, музыку и поэзию. Последняя отвечала более всего его душевным потребностям, и он кончил тем, что сосредоточил на ней все свои силы. … В двадцать семь лет он написал несколько трагедий и собирался представить одну из них на конкурс.
Как раз в это время Платон встретил Сократа, беседовавшего с молодыми людьми в садах Академии. Речь его касалась справедливого и несправедливого, он говорил об истинном, добром и прекрасном. Поэт подошёл к философу, выслушал и с этого дня стал приходить и слушать его ежедневно. В конце нескольких недель полный переворот произошёл в его уме. Счастливый молодой человек, поэт, полный иллюзий, стал совершенно неузнаваем. Всё течение его жизни и вся её цель сразу изменились. Другой человек родился в нём под влиянием речей Сократа.
(стр.315) «Почему Платон был так непреодолимо очарован и так подчинялся этому человеку? Он через него понял превосходство добра над красотой. Ибо красота осуществляет истину в искусстве, тогда как добро осуществляет её в глубине души. Редкое могучее очарование, ибо оно действует помимо физических чувств. Впечатление от истинно-справедливого человека заставило побледнеть в душе Платона всё ослепительное великолепие видимой красоты и вынудило заменить её более божественной мечтой.
Это человек показал ему, настолько красота и слава, как он их понимал до тех пор, уступают красоте и славе деятельной души, привлекающей другие души к истине. Эта сияющая вечная красота, которая и есть «Сияние Истины», убила изменчивую и обманчивую красоту в душе Платона. Вот почему Платон, забывая всё, что любил до тех пор, отдался Сократу во цвете лет со всем огнём и поэзией своей души. Эта была большая победа Истины над Красотой, которая имела неисчислимые последствия для истории человеческого духа.
Между тем, друзья Платона ожидали его выступления на театральной сцене. Он пригласил их в свой дом на торжественный пир, чему все удивились, так как в обычае было пировать после завоевания приза, когда трагедия уже прошла на сцене и заслужила победные лавры. Но никто не отказался от приглашения в его богатый дом, где музы и Грация встречались в сообществе с Эросом. Его дом служил местом свидания для элегантной молодежи Афин. Платон истратил целое состояние на этот пир. Столы были раскинуты в саду и молодые люди с факелами освещали пирующих.
Под конец пирующие стали просить Платона, чтобы он продекламировал один их своих дифирамбов. Он поднялся и, улыбаясь, сказал: «Этот пир последний, в котором я участвую с вами. С этого часа я отказываюсь от радостей жизни, чтобы посвятит себя Мудрости и последовать учению Сократа. Знайте, что я отрекаюсь даже от поэзии, ибо я познал её безсилие выразить истину, как я понимаю истину отныне. Я не напишу более ни одного стиха и сейчас, в вашем присутствии, сожгу всё, что написал до сих пор».
Крики изумления и протестов понеслись со всех сторон стола, вокруг которого возлежали пирующие на роскошных ложах, в венках из роз. На всех лицах, возбуждённых вином и весельем, виднелось изумление или насмешка. Раздавался даже смех недоверия и презрительного недоумения.
Намерение Платона оценили как безумие, и даже святотатство; требовали, чтобы он отказался от своих слов. Но Платон подтвердил своё решение со спокойствием и решимостью, не допускавшими возражений. Он закончил свою речь такими словами: «Благодарю всех тех, кто захотел разделить со мной этот прощальный пир, но я могу оставить у себя только тех, которые захотят разделить мою новую жизнь. Отныне друзья Сократа будут единственными моими друзьями.
Только два молодых гостя остались около него. … Платон удалился с ними во внутренний двор своего дома. Там, на небольшом жертвеннике возвышалась целая пирамида свитков из папируса. В этих свитках были все поэтические произведения Платона. Поэт, взяв у слуги факел, поджёг их со спокойной улыбкой и произнёс: «Вулкан! Иди сюда, Платон нуждается в тебе»».
Почему он так сделал? Чем были плохи эти стихи? Чтобы познать новое, нужно пожертвовать старым.
«Когда пламя погасло, и от свитков остался один пепел, на глазах у обоих друзей блестели слёзы, и они, молча, простились со своим будущим учителем. Но Платон, оставшись один, не плакал. Мир и чудный свет наполняли его существо. Он думал о Сократе, которого скоро увидит. Занимающаяся заря уже скользила по террасам домов, по фронтонам и колоннадам храмов, и вскоре первый луч солнца заиграл на каске Минервы, стоящей на вершине Акрополя».