1973 год. Как-то вечером за ужином, даже поздним ужином, потому что отец всегда поздно приходил с работы, он посмотрел на меня и сказал:
- Ты скоро паспорт будешь получать.
- Ну да, - ответил я, - мне назначили дату, когда прийти в паспортный стол.
- Какую национальность себе запишешь?
- В смысле? – удивился я.
- Раньше просто было – по матери записывали. Так что твой старший брат русский. А сейчас можно выбрать и национальность отца.
- А это важно? – ещё больше удивился я.
В нашем доме жили семьи татар и евреев, в классе у меня был друг еврей и азербайджанец, и я не понимал, что в этом такого.
- Будешь на Украине, так лучше, если ты по паспорту будешь украинцем.
Тут вспомнил я его рассказы, как он партизанил во время войны на территории Украины, его скитания по деревням и городам. Отца я уважал и доверял ему, исключая те случаи, когда мой юношеский максимализм брал вверх.
- Я подумаю, - ответил я.
Все эти несколько дней до посещения паспортного стола я думал. Я любил мать, рано ушедшую из жизни, она была родом из Тамбовской губернии (мне больше нравится это слово, чем безликое «область»), и почти каждое лето я гостил в её селе у бабушки.
Какой я украинец? – думал я. Ну да, двоюродный брат отца, живший в Полтаве, постоянно присылал мне детские книжки на украинском языке, читал я их, но ни разу на Украине не был. Постоянно в мыслях я возвращался к рассказам отца о военных скитаниях. То, что он тогда выжил, была его, неизведанная мной, понятное дело, житейская мудрость.
Когда, получив паспорт, я сказал брату, что теперь я украинец, он усмехнулся и со свойственной ему иронией сказал:
- А нам, русским, всё равно, кто за столом сидит.
1983 год. Я приехал с группой на экскурсию в Минск. Разместили в гостинице нас как-то хаотически. После того, как я обосновался в двухместном номере, в него зашёл человек. Посмотрев на меня, он бросил свои вещи на вторую кровать и, повернувшись ко мне боком, сказал:
- Ну вот, кругом эти русские. Достали.
- А вы кто? – спросил я спокойно.
- Узбек, - сказал он сквозь зубы.
«Ладно, - подумал я, - всего-то три дня, и гостиница мне нужна только для ночёвки». Больше мы с ним не разговаривали.
Был я чрезвычайно удивлён, потому что, когда учился в институте, был у нас в группе узбек из Андижана, с которым не было у нас ничего, кроме дружеских отношений.
С трибун, с экрана телевизора и со страниц газет нам твердили про сформировавшуюся общность «советский народ». Какая-то, выражаясь математическим языком, кусочно-гладкая была эта общность, хотя уже не одно поколение выросло в этой стране.
Теперь думаю не о том, что это было, и не о том, что это есть, а о том, что это будет и никогда никуда не исчезнет.