У меня по утрам почти всегда бывает хорошее настроение. А сегодня сам Бог велел. Солнышко сквозь листву подмигивает, ничего не болит, ничего не раздражает, в машине ничего не стучит, не звякает, не поскрипывает. Совершенно никаких посторонних звуков, ко-торые обычно действуют на нервы, отвлекают, так сказать, лишают удовольствия от процесса езды, да и жизни в целом. И ничего вроде бы надо мной не висит, ничего никому не должен. Никаких шероховатостей в душе, сплошной благовест. Тем более что вчера был выходной, и прекрасная моя половина использовала меня по хозяйству с высоким коэффициентом полезного действия, то есть на всю катушку. Ещё и аппарат для взбивания крема велела на этой неделе присмотреть, хотя, на мой взгляд, это просто блажь, лишний предмет в доме. Она крем этот раз в год готовит, а стало быть, можно и вручную.
Так что сегодня я вырвался на свободу, душа поёт, и ничто не сможет поколебать моего убеждения, что жизнь прекрасна. Даже то, что с самого утра меня срочно вызвали в главный офис на совещание, что обычно ничего хорошего не предвещало. Ибо не было ещё случая, чтобы к начальству вызывали просто похлопать по плечу, да ещё и срочно. Как правило, получаешь накачку. Или задачку. А чаще и то, и другое. Так или иначе, я поехал. Раннее утро, не жарко ещё, ветерок через опущенное стекло. У светофора остановился, стою. Неподалёку, в витрине, изящная женская ножка в чёрном ажурном чулке. Что-то там рекламируют, то ли чулки, то ли ножки. Представил себе сразу вторую ножку рядом, в таком же чулке, кстати, люблю я, когда в чулках, жаль, нету их уже сейчас. Хотел представить себе всю мизансцену в деталях, но не успел: какой-то неврастеник сзади сигналить начал. Пришлось нажать на газ.
Вызвали меня, как оказалось, на совещание. Вернее, на указание, то есть указали, как дальше жить и какие деяния мне надлежит совершить в ближайшее время на благо общества, причем в самые сжатые сроки. И указание это дал Кортеев, который сам в этом деле разбирается как крот в живописи. Ещё и нашумел на меня, когда я выступил с возражениями. А ведь мы с ним не просто производственными отношениями связаны. Мы и учились вместе, и жили в одной комнате общежития, и даже храпели друг на друга. Он из тех руководителей, которые пламенными речами могут увлечь массы за собой, однако потом выясняется, что пошли вроде за Моисеем, а оказался Иван Сусанин.
Ладно, вернёмся к нашему барану. Он сказал, что поступило, видите ли, указание свер-ху, чтобы проект установки, который мне запланировали на следующий месяц, закончить в этом, и не просто в этом, а до конца недели. Я, конечно, не удержался, выступил против, сказал яркую речь, но никого, однако, не убедил, кроме Мотренко, начальника моего цеха, которому предписали изготовить эту установку чуть ли не на другой день после получения моих чертежей. Кортеев принялся всякую демагогию разводить. Мол, не понимаете вы нужды производства, живёте, дескать, только своими узкими интересами, что без этой установки предприятие не сможет в срок выполнить контракт и т.д. и т.п. Другие начальнички ещё говорили о себестоимости продукции, производительности труда, – словом, обычный джентльменский демагогический набор. Слушать противно. Если уж вы такие радетели за наше общее дело, так где же вы были раньше?
Однако указание получено, надо возвращаться к себе в офис, совершать какие-то телодвижения. Предложил Мотренко подвезти, не хочет, головой мотает. Ладно, поехал сам. Не скажу, что настроение упало, такие случаи при моей работе не редкость, привык, но вместо смакования счастливого момента бытия в голове уже подсознательно начали крутиться разные пошлые мысли насчёт того, как всё-таки установку эту злополучную ускорить. У меня вообще так: получу срочное указание руководства, понимаю, что это всё туфта, что выполнить это невозможно, даже и думать не стоит, а подсознание моё уже включается, и через час-другой, ну, в крайнем случае, на следующее утро приемлемое решение приходит.
Уже в дороге по мобильнику связался с Олей, это секретарша моя, велел через час собрать ведущих конструкторов у меня в кабинете. Оля, кстати, классическая секретарша, и ноги у неё, и все остальное, и новости заводские раньше меня узнает, и характер стервозный, и мордашка адекватная. Как-то раз даже удалось с ней вплотную потанцевать на корпоративной вечеринке. И должен вам сказать: нет слов. Один недостаток - муж. Причём каждый день за ней на работу приезжает. Не доверяет, что ли? Как это можно собственной жене не доверять? Мне эти мужья давно как кость в горле. Вечно они создают всяческие проблемы, так сказать, фоновые помехи в эфире жизни.
Ладно, еду. В мозгу всякие слова рождаются, в основном крепкие. Переехал через плотину на левый берег, подъезжаю к перекрёстку у проспекта Металлургов аккурат на красный свет. Остановился, жду, психую. Смотрю, через дорогу парень идёт, лет двадцати, то ли полиомиелит перенёс, то ли церебральный паралич, не разбираюсь в этом, а только ковыляет он на костылях, как полураздавленный таракан. Мне даже понехорошело. Вот, думаю, парню «подфартило». А ведь идёт, спешит даже куда-то, живёт. И проблемы у него, очевидно, свои наличествуют. И если разобраться, то проблемы его не моим чета. Я здоровый мужик, руки-ноги имеются, и не только они. Кажется, чего ещё надо? Остальное-то так – плюнуть и растереть. А я переживаю, расстраиваюсь из-за какой-то там дурацкой установки, которую всё равно к сроку не сделаем, а если и сделаем, она потом окажется никому не нужной или потребует бесконечных доработок, как будто я не знаю.
Сзади опять нервничают. Я с силой вдавил педаль газа в пол и рванул через перекрёсток. В кабинете моём Ситько, худенькая измождённая уборщица, мыла пол, воспользова-лась моим отсутствием, чтобы после работы не задерживаться. Я сию минуту закончу, говорит, вы уже можете проходить. Прошёл, сел за стол, начал бумаги перекладывать, то есть основной своей работой заниматься.
До того как наше подразделение запроторили на этот этаж, Ситько убирала только территорию размещавшегося здесь технического отдела. Теперь же обслуживаемые площади у неё увеличились, а зарплата осталась прежней. Она жаловалась моей Ольге, а та мне. Тарасова, начальница всех заводских уборщиц, просто наорала на неё, когда она пришла к ней с просьбой своей, и велела не морочить ей голову, а идти и убирать дальше. Да и мне с порога отрезала: вам надо, вы и занимайтесь. Пришлось мне ходить в отдел труда и зарплаты, писать бумаги, хлопотать перед генеральным директором. Это раздражало, своих же дел невпроворот, а тут из-за каких-то двадцати пяти денег горбатиться приходится. Однако, похоже, пробил этот вопрос. Ольга моя что-то там говорила, что был у этой Ситько муж алкаш, что ребёнок у неё то ли даун, то ли олигофрен, словом, дебил. Не помню уже всех подробностей. И вообще забыл об этой истории.
Уборщица, наконец, закончила свои дела, собрала вёдра-тряпки и, уже выходя из кабинета, вдруг говорит:
- Спасибо вам.
- За что? - не понял я.
- Дали мне всё-таки прибавку к жалованию. Теперь сыночку маслица на хлебушек купить смогу.
И вышла.
В кабинет начали протискиваться мои конструкторы и рассаживаться вокруг стола. Я молчал. Даже когда они все расселись, закончили галдеть и уставились вопросительно на меня, я молчал. Так не хотелось мне заниматься всей этой чепухой. Так далеко это всё было от меня. А как с утра было хорошо на душе!