Мы встречались так часто, как это только было возможно, - но нам всегда не хватало друг друга. О состоянии насыщения, пресыщения, хотя бы удовлетворения голода не могло быть и речи. Он выпускал меня из рук – и через полчаса я слышала его голос в телефонной трубке. Я закрывала за ним дверь, проходила десять метров по коридору и начинала писать ему письмо.
Наши встречи – всегда на острие ощущений, будто с нажимом по обнажённым нервам. Горячо, чувствительно – и бесподобно. От ласки и нежности до жёсткости и огня. От умиротворённой тишины до искрящейся бури. Сейчас я мурлыкаю, уткнувшись в его плечо, закрыв глаза и вдыхая его запах… Через пять минут я задыхаюсь от удовольствия, хочу прижаться крепче, сильнее, впитать его целиком, не отпускаю от себя ни на сантиметр и в иступлённом восторге шепчу его имя.
Он улыбается. Улыбается каждому из этих состояний и десятку промежуточных. Думаю, что он получает удовольствие и от этого непредсказуемого разнообразия, и от того, что все эти эмоции поднимаются во мне лишь для него и благодаря ему.
– Кира, ты такая… Мне с тобой хорошо-бурно и одновременно - хорошо-спокойно.
Я с улыбкой кладу голову ему на грудь, легко касаюсь губами его кожи и переспрашиваю с лукавой ноткой в голосе:
– А как лучше?
Его ладонь скользит по моим волосам, но если пять минут назад он бы крепко взял за них, намотав на руку, то сейчас лишь легко поглаживает, а затем я уже чувствую его пальцы на своём плече и слышу тихий голос:
– Лучше – когда ты рядом. Все оттенки ощущений хороши, если ты рядом.
Иногда, встречаясь, нам трудно даже находить слова для дежурного будничного обмена любезностями.
– Привет.
– Привет.
– Пойдём?
– Пойдем.
Мучительные полминуты в лифте, ещё две с половиной, чтобы пройти двадцать шагов по коридору, – мне жаль каждой минуты, потраченной на эти, совершенно неизбежные действия.
Я снимаю с себя платье одним движением, пока он отвернулся, чтобы закрыть дверь. Хотя прекрасно знаю, что он получает удовольствие, раздевая меня, но сейчас – не тот случай, хочется поскорее перейти к другим удовольствиям. Он видит это, понимает всё то, о чём думаю я, и с хищной улыбкой, в несколько движений, освобождает меня от прочих предметов одежды.
Едва остыв от удовольствия, я чувствую, как он снова начинает заводить меня. Вернее, как сказать, начинает: он только прикасается ко мне чуть более уверенно и требовательно, и я уже завожусь.
Я выгибаю спину навстречу его ласке, улыбаюсь, закрыв глаза, и поспешно убираю руки с его плеч.
– Забыла обрезать когти? Кошка моя...
Он произносит эти слова так, как может только он: почти шёпотом, вкрадчиво и сладко, а шипящая «ш» ласкает слух и делает меня совсем ручной.
Я довольно мурчу в ответ и вцепляюсь когтями в простыню, проваливаясь в бессознательное и восхитительное ощущение его внутри себя.
Но иногда бывает и иначе.
Он приходит на нашу встречу точно вовремя, минута в минуту, целует меня (сладко, крепко, ноги подкашиваются, пульс учащается). Затем отрывается от меня, и я вижу этот, такой узнаваемый, виноватый взгляд.
– Ну, говори. Ты сейчас уйдёшь? – спрашиваю я, чувствуя, как невольно начинаю закипать. Пришёл, потому что никогда не опаздывает, но думает не обо мне – это не может не выводить из себя.
– Мне всего лишь нужно сделать пару звонков, – отвечает он. – Подождёшь?
Я киваю. Как будто у меня есть выбор.
Ощущение самое дурацкое: я прекрасно понимаю, что так реагировать на то, что у него есть какие-то дела, кроме меня, нельзя. Но он так редко бывает со мной, тем более – наедине, не на бегу, когда можно не смотреть на время и просто наслаждаться друг другом… Не могу я смириться с тем, что есть что-то важнее меня.
За этими мыслями я закипаю ещё сильнее, буквально взрываюсь и заставляю себя дышать ровнее, а главное – не говорить о переполняющих меня чувствах вслух.
Он подходит ко мне, прячет телефон в карман, показательно выключая звук.
– Теперь я – весь твой.
Я поднимаю наконец на него глаза, чувствуя, что искры летят во все стороны, как бы я ни старалась сдерживаться. Молчу. Смотрю ему в глаза – они улыбаются мне со всей, такой привычной для меня, нежностью. Дурочка, ведь он никогда не смотрит на тебя так, как ты сейчас смотришь на него!
– Ну не обижайся. Я готов заглаживать свою вину любым способом, – говорит он, будто не замечая этих искр и ярости в моём взгляде.
Бесстрашно протягивает руку, гладит меня по щеке, затем его пальцы скользят по моей шее, он отбрасывает мою косу на другое плечо. Берёт меня за волосы...
Кто тут злился? Я закрываю глаза, но сдерживаюсь.
Чувствую, как он улыбается, наблюдая мою внутреннюю борьбу.
– Не сдерживайся, ты же хочешь мурлыкать.
Привлекает меня к себе. «Опять маловат каблучок» – думаю я и тянусь к нему, приподнимаясь на цыпочки.
А он, прежде чем крепко меня поцеловать, не отпуская волос, произносит у самого уха:
– Кош-ш-ка моя.
Я чувствую, как по коже бегут мурашки – и снова начинаю жалеть о том, что придётся потратить полминуты на лифт и две с половиной – на двадцать шагов по коридору.