К рыбалке я пристрастился с самого раннего детства. Оно проходило в послевоенные годы. Разруха, сплошной дефицит. У нас, детей войны, даже футбольного мяча не было, мы иногда играли тряпочным мячом. Одним из развлечений у нас была рыбалка. Ловили уклейку, пескарей самодельными удочками. Удилище вырезали из орешника. Леской служила нитка, поплавком – кукурузная метелка. Проблема была с крючками. Они не продавались, мы их выменивали на медь у тряпочников, как мы называли людей цыганского вида, которые меняли всякие причиндалы, женские заколочки, иголочки, а также рыболовные крючки, на тряпки или на цветной металл.
По нашему городку война прошлась дважды, один раз когда немцы наступали, наши отступали, второй раз когда наши наступали, немцы отступали. В оставшихся окопах и в разрушенном здании немецкого склада боеприпасов мы находили и откапывали патроны, иногда целыми ящиками, разряжали их и гильзы сдавали этим тряпочникам в обмен на крючки. Из пуль выплавляли свинец, он шел на грузила. Вот так мы делали удочки и рыбачили на реке. Основным уловом были пескари и уклейка, но иногда хватался карась или другая немаленькая рыба, и досадно было, если она обрывала леску и уходила вместе с крючком.
Минула разруха. Стали появляться в магазинах рыболовные крючки и капроновая леска, а затем и настоящая леска: жилка, как мы ее называли. Теперь ловили не пескариков и уклеек, а сазанов, усачей. Я и студентом это занятие не бросал, а когда пошел работать, рыбалка стала моим хобби. Вступил в любительский клуб рыболовов, который собирался в кафе и состоял из таких же, как я, любителей, делившихся своими секретами рыбацкими. Приглашали и меня в компанию порыбачить. А в то время у меня уже машина была.
Однажды договорились ехать на рыбалку компанией, обговорили маршрут, кто что берет, кто палатку, кто паяльную лампу, но за день до выезда выяснилось, что мне надо срочно в командировку, а в командировку меня в любой момент могли послать, по специфике моей работы. Вот так я дважды подвел компанию, и меня перестали приглашать как ненадежного. И я превратился в рыбака-одиночку.
Звонил на турбазу, бронировал номер. Турбаз появилось много. Строили домики приличные на любой вкус от шестиместных до двухместных. Обычно я бронировал заранее место в двухместном домике «с подселением», как говорил управляющий одной турбазы. Обычный домик, но спальня отдельная одноместная для каждого, чтобы отдыхающие, по выражению управляющего, не будили друг друга своим храпом. Общая кухонка, туалетная комната и веранда.
На день рыбака и на день снятия нерестового запрета я заказывал бронь еще в январе месяце, но не всегда получалось ее использовать из-за непредвиденных командировок. Иногда приходилось отказываться от брони, на радость рыбаку, занимавшему освободившееся место.
В тот год я отправился рыбачить в день снятия нерестового запрета, а он снимается обычно пятнадцатого числа и может случиться посреди недели, в отличие от дня рыбака, который всегда в воскресенье. Выпала пятница, рабочий день, но я решил, что после работы успею добраться до базы и порыбачить. В четверг подготовил машину и всю необходимую амуницию, снасти, прикормку, приманку. В пятницу на час раньше закончил работу и отправился на рыбалку, успев выскочить из города до пробок.
На турбазе управляющий указал мне, где поставить машину, проводил к домику, выдал ключ от комнаты моей и сказал, что будет ждать на пирсе. Я переоделся в рыбацкое. Решил, поскольку на два дня приехал, сегодня просто со спиннингом порыбачить. Взял спиннинг и бокс с воблерами, блеснами. Пришел на пирс. Управляющий показал лодку, выдал на нее документы, попросив расписаться в журнале. В это время, смотрю, к пирсу причаливает лодка. Управляет женщина, а на передней скамеечке сидит мой давний знакомый, я сразу узнал его, это Роман. Мы с ним неоднократно встречались на турбазах, даже жили в одном домике. Он такой же любитель-одиночка, как и я.
Однажды он рассказал мне о себе. Рано женился. Влюбился на первом курсе, и любовь была взаимная. На втором курсе подали заявление. Поскольку оба иногородние, решили снять комнату. Зарегистрировались, перебрались из общежития в снятую комнату, и, как сказал поэт, «с первой ночи понесла». Это проблема. Жена не хотела бросать институт, а бабушек и дедушек у них в этом городе не было. В общем, как он выразился, с его молчаливого согласия жена сделала аборт.
После института направили их в волжский город Сызрань на завод тяжелого машиностроения. Он пошел в цех мастером, а она в конструкторский отдел. Встретили хорошо, сразу дали квартиру двухкомнатную, правда, хрущовку, но это собственное жилье. Оклада молодых специалистов хватало на все. Вскоре рухнул «железный занавес», появилась возможность ездить за границу. Они делили отпуск на две части: две недели зимой, две недели летом или осенью. Зимой отправлялись в Европу в познавательное турне, как он говорил, по музеям, по замкам. Посетили Египет, Испанию, Турцию, Канары. Наступило время подумать о детях, и выяснилось, что у них не может быть детей из-за аборта.
– До этого у нас, – рассказывал он, – было полное согласие. Я раньше вставал, готовил завтрак. Делал гренки, яичницу, пек оладьи, варил кофе, как любила жена. Приготовив завтрак, будил ее. Вместе завтракали, и я первым уходил на работу. Обедали обычно в столовой на заводе, а ужин, поскольку я частенько задерживался на работе, готовила она. После ужина, естественно, посуда на мне была. Другие обязанности тоже делили. Допустим, я загружал белье в машинку и разгружал, а она гладила. Никогда друг к другу никаких претензий не было. Мы любили друг друга. С первого курса были вместе, все у нас было нормально, жили душа в душу.
Все враз переменилось, как только выяснилось, что у нас не может быть детей. На другой день я, как обычно, приготовил завтрак, ушел на работу, а когда пришел домой, на столе так и стояли чашки из-под кофе, тарелки из-под яичницы, ужина не было. Она лежала на диване. Я подумал, заболела. Спросил:
– Тебе плохо?
– С чего ты взял?
– На столе посуда не убрана.
– А ты что, безрукий, не можешь сам убрать?
И началось. И то не так, и это не так: «Ты безрукий, не видишь, что полочка перекосилась, не можешь поставить! Чего ты расселся? Чего ты тапки свои разбросал? Чего туфли не поставил на место?» В общем, одни претензии. Я старался пораньше уйти на работу, попозже прийти, а в выходные уезжал на рыбалку. Спать стали в разных комнатах, потому что я то храпел, то вставал ночью, то еще что-то. В общем, все не так. Потом вдруг я заметил, что она исчезает, а один человек на работе мне в виде шутки сказал:
– Что, своих детей не можешь сделать, а жену в няньки отдал другому?
Я вначале не понял, о чем речь. Оказывается, в отделе, где работала жена, у ее коллеги во время родов умерла жена, а ребенка спасли. Этот коллега, такой же, как и мы, специалист иногородний, не имел здесь ни бабушек, ни тетушек. Женщины отдела взяли как бы шефство над отцом-одиночкой, и моя супруга стала там активничать, а через три месяца заявила мне, что нам надо развестись, она уходит к Виктору. Я не возражал.
Нас быстро развели, я рассчитался и уехал. Я любил ее. Вот уже больше пяти лет прошло, а никак не могу ее забыть. Некоторые незамужние проявляют ко мне интерес, но я начинаю сравнивать их со своей женой и вижу столько недостатков, что предпочитаю оставаться один.
– И ты что, не будешь жениться? – спросил я.
– Пока у меня нет никакого желания связать судьбу с другой женщиной после любимой жены. Мы и сейчас иногда перезваниваемся, мы в хороших отношениях. Мальчику, который называет ее мамой, исполнилось пять лет. Они счастливы.
Вот что рассказывал мне Роман, а сейчас, смотрю, рыбачит в компании с женщиной. Она заглушила мотор, села за весла, плавненько подвела к пирсу. Роман набросил конец на кнехт, закрепил, сошел на берег. Она подала ему корзину, очевидно, с остатками продуктов и ведро, видимо, с рыбой. Он подал руку. Она выпорхнула из лодки. Приятно было смотреть на такую пару.
– Ромочка, ты иди принимай душ и ложись отдыхай, а я рыбку почищу, приготовлю ужин и тебя позову.
Обняла, поцеловала, взяла ведро с рыбой и пошла в конец пирса, где было оборудовано место для чистки рыбы. Он направился ко мне. Мы поздоровались, я спросил, как рыбалка, Роман ответил, что отменная, и сказал, в каком месте ловил. Поскольку мы неоднократно с ним встречались на этом озере, у нас были условные названия: «у березы», «у мыса», «у залива».
– Женился?
– Не знаю. То ли женился, то ли замуж вышел, – улыбнулся и пошел.
В самом деле, в этот день была прекрасная рыбалка. Я ловил по принципу: поймал – отпусти. Несколько щучек вцепились, окуни. Я хотел жереха поймать. Не получилось. Взял с собой двух окуней, один грамм на шестьсот, другой – восемьсот. Решил их на ужин приготовить, как делал один мой сосед по домику. Окуни в основном идут на уху, потому что чистить их невозможно, а для ухи сойдут нечищеные, только жабры надо вынуть и внутренности. Тот сосед делал так: вынимал внутренности, не отсекая голову, разрезал вдоль, солил, перчил и на раскаленной сковородке прямо с чешуей жарил. Получался очень вкусный жареный окунь. Я решил тоже попробовать так.
Следующий мой поход на рыбалку выдался на день рыбака. Праздник отмечается в воскресенье, а народ в субботу съезжается, каждый облюбовывает свое место заранее. У меня бронь была с января, и оказалось, что в тот же домик заселился Роман.
– Ты же женатый, – удивился я.
– Да, но жена сказала, что негоже у мужчины под ногами болтаться, когда у него праздничный день.
– Так она же тоже рыбачит.
– Вот сказала, что день рыбака – мужской праздник, значит, мужчина должен отдыхать так, как ему нравится, не надо ему мешать.
Ого, думаю, какая забота!
В субботу объявили номинации и расписание завтрашних соревнований, не забыв предупредить, что рыба должна быть отпущена. Все как обычно. Я записывался на несколько номинаций всякий раз, когда мне удавалось попасть на день рыбака, ниже десятки никогда не спускался, призового места не занимал. На сей раз номинировался и на хищника, и на «травоядных».
В субботу вечером мы с Романом сидели на веранде, строили планы на завтра. Я не выдержал и спросил:
– Расскажи, как ты замуж выходил?
Он помялся, пошел поставил чайник, дождался, когда закипит, заварил, принес, разлил по кружкам.
– Я тебе рассказывал, что мы с женой на многих курортах были, ездили и в Египет, и в Испанию, и на Канары, и в Болгарию иногда, и в Турцию. Турция мне как-то больше нравилась. После того как жена ушла от меня, я не был на море, проводил время на турбазах, иногда летал с приятелями в Астрахань на Волге порыбачить, а то все здесь. И вот решил посетить Турцию в начале сентября. Почему Турцию? Во-первых, ближе лететь. Во-вторых, цена приемлемая. И еще кое-что мне там нравится. Вот в Испании или в Болгарии, когда мы с женой ездили туда и брали полный пансион, утром завтрак, чай-кофе – пожалуйста, а в обед и ужин за воду и тот же чай надо дополнительно платить. На пляж идешь – где-то покупай воду в магазине, с собой неси. Это не очень приятно и удобно, а в Турции чай-кофе с утра до позднего вечера, стоят автоматы, бери кофе какой хочешь, со сливками и без сливок, чай черный, не черный, с сахаром, без сахара, и местные напитки – пожалуйста, и вода прямо на пляже. Поэтому я выбрал Турцию.
Обратился в агентство, которое поближе. С тех пор, как с женой ездили, у меня сохранился проспектик одной гостиницы, а мы выбирали с ней гостиницы, что поменьше, не любили, когда много народу. В том рекламном проспекте была фраза, что гости, приезжающие неоднократно, получают лучшие номера с видом на море. В агентстве мне эту гостиницу забронировали.
В аэропорт приехал задолго до регистрации, боясь попасть в пробки. Сидел и рассматривал пассажиров. Проходит парочка, как я их назвал, молодых пенсионеров, явно люди уже пожилые, то ли сами накопили, то ли дети дали на поездку. Чистенькие, аккуратненькие, уважительные друг к другу. Очевидно, еще со школы или с института вместе, работники или НИИ, или какого-нибудь заводского КБ.
А вот совсем противоположное: он красавец, причесочка, костюмчик высший класс, рубашечка, а галстучек, наверно, дороже, чем костюм у молодого пенсионера. Туфельки сверкают. Все начищено, все блестит. Развернутые плечи. Лет 45-47. В руке чемодан на колесиках из кожи, вероятно, буйволиной с медными застежками. Все богатое, красивое. И при нем, конечно, не жена, любовница, тоже красавица, на полшага от него и с опущенными глазами идет, очевидно, еще стесняется своей роли.
Затем мое внимание привлекла женщина, вроде бы все при ней, но на голове, извините, я все-таки деревенский парень, черт-те что, настоящая копна. Когда сено высыхает, его складывают в такие копешки, как у нее на голове. Цвета непонятного волосы какими-то пучками торчат во все стороны, создавая отталкивающий вид, хотя и костюмчик на ней приличный, и чемоданчик такой аккуратненький, и прочее, но то, что на голове, трудно передать словами. Мы встретились взглядами, она, показалось, то ли улыбнулась, то ли даже подмигнула. Я поспешил отвести взгляд из-за неприятного ощущения и непонимания, как можно на голове этакую иметь неопрятность. В народе таких лахудрами зовут.
Объявили регистрацию моего рейса. Потянулся народ, и эта неопрятная тоже. Я не спешил, поскольку у меня электронная регистрация и место ближе к выходу у прохода, и чтоб люди не цеплялись за меня в проходе, я решил: позже сдашь чемодан – раньше получишь на конечном пункте. Дождался, когда объявили в третий раз, что заканчивается регистрация, и пошел сдавать чемодан. Я мало вещей беру с собой, шорты, плавки, майки, пляжные тапки, но из-за бритвенных принадлежностей, туалетной воды и прочего приходится таскать чемодан. Паспортный и таможенный контроль прошел быстро. Шла посадка. Садились через хобот. Я зашел, занял место.
Прилетели в Анталию. Мой чемодан, в самом деле, опередил всех на выдаче багажа. На выходе молодой человек, державший табличку с названием агентства, через которое я покупал путевку, отметил меня в своем списке и показал, где автобус маршрутом до гостиницы. Шофер стоял у открытого багажника и принимал вещи. Зная, что поедем южнее Анталии, солнце будет светить с правой стороны, я сел у окна слева в третьем ряду. Подтягивался народ. Смотрю, «лахудра» тоже заходит и садится справа в четвертом ряду.
Когда гид объявил остановку у моей гостиницы, несколько человек зашевелились и эта женщина лохматая тоже поднялась и направилась на выход. Я вышел последним, никуда не торопясь, взял чемодан, пошел на ресепшен. Там эта женщина, у которой на голове черт-те что, копна какая-то, на турецком языке разговаривала, причем довольно бойко, видимо, о чем-то интересном, потому что в ответ улыбались и живо отвечали. Неужели, думаю, она не знает, какое безобразие у нее на голове? Очевидно, то, что на голове, – и в голове. Ей с улыбкой дали ключ, служащий взял чемодан, и она отправилась за ним.
Подошла моя очередь. Я эту гостиницу помнил, знал, какие номера с видом на море, какие нет. Мне, естественно, предлагают номер, который, как выразилась однажды моя жена, с видом на мусорку. Я спокойно покачал головой, достал проспект и указал на фразу, что мне полагается лучший номер как постоянному клиенту. Одна девушка сказала по-русски, мол, это уже старое. Я покачал головой и сказал:
– Нет.
Зная, что сезон кончается и что многие разъехались, я был уверен, что есть свободные номера. Для чего они их держали, конечно, не мое дело, но я решил стоять на своем. Подошел человек, говорит по-русски:
– Вы понимаете, номера, что освободились, еще не убраны.
– Ничего, могу и подождать. Раз вы рекламируете, выполняйте свои обязательства.
Он извинился и распорядился выдать мне ключ от номера на четвертом этаже. Подбежал служащий, взял мой чемодан, и я поднялся в номер. Не стал переодеваться, просто умылся и спустился в столовую. На ресепшене предупредили, что успеваем на завтрак. Вполне приличный завтрак, в отличие от того, как я сам себе готовлю. Фрукты, овощи, мясное блюдо, чай-кофе, выпечка. Для завтрака слишком много. Решил не переедать и взял всего понемножку. Не спеша позавтракал, вернулся в номер, переоделся, надел плавки, взял полотенце и пошел в пляжных тапочках на пляж.
Конечно, все лежаки были заняты, но все-таки нашелся один свободный. Неподалеку росло дерево с мощной кроной, а под ним несколько лежаков, которые практически весь день под тенью, как я прикинул, примечая местечко получше на будущее. Позагорал, поплавал, наступило время обедать. Обед меня вполне устраивал: мясные, рыбные блюда, овощи. Салаты я никогда не беру, а беру просто овощи: помидоры, огурцы, перец, зелень, не люблю кинзу, а петрушку, укроп с удовольствием. Мне нравятся также кабачки и баклажаны жареные. А тут еще капуста тушеная с мясом. Хотел понемножку, а набралась большая тарелка полная. Опять приходится над собой издеваться. И ужин тоже был приличный.
На следующий день я решил полюбоваться восходом на берегу. Рано встал и занял лежак под деревом поближе к стволу, так что удобно было подходить как со стороны гостиницы, так и со стороны моря. Как говорится, кто первый встал, тот и тапочки достал. Положил на лежак полотенце и пошел к воде любоваться восходом. Здесь краски совсем другие, не такие, как у нас в Питере, когда встречаешь восход на заливе или на озере, сидя в лодке. У нас небо высоко, где облака, начинает красками светлеть, розоветь, иногда приобретает такой желто-оранжевый цвет, потом кучевые облака освещаются. Наблюдаешь, как плавно и красиво переходят краски от темных к светлым, и через какое-то время, когда первый луч выходит из-за горизонта, встречаешь солнце. А здесь на юге совсем по-другому. Здесь небо безоблачное совершенно. Не видишь красок вверху, они меняются только у горизонта и не такие яркие. Все происходит быстро и неожиданно – вдруг раз, появляется первый луч, и все становится обыденным. Нет той красоты восхода или заката, как у нас. Что ж, это юг.
Вода теплая. Я плаваю кролем, опустив голову и вдыхая из-под правой руки. Сделал пятьдесят взмахов – пятьдесят вдохов. Остановился, посмотрел на берег, проплыл вдоль берега, как мы в детстве называли, по-морскому и взял курс на берег, ориентируясь на дерево. Появлялся народ. Некоторые, как и я, купались, а некоторые вышли «забронировать», то есть занять, лежаки: клали на лежак полотенце и уходили.
Когда я подошел к своему лежаку, увидел, что рядом тоже «забронировано»: лежало полотенце и на полотенце пакет с чем-то. Значит, соседи.
Я присел на лежак, наблюдая за публикой. Перед завтраком еще раз проплыл немного, вернулся в номер, обмылся теплой водой, оделся и пошел завтракать. Завтрак ничем практически не отличался от вчерашнего. Опять набрал полную тарелку и арбуз. После завтрака вновь отправился на пляж, полежал на лежаке и пошел плавать. Когда вышел из моря, вижу, у соседнего лежака стоит женщина. Очень красивая фигура, круглое личико, большие голубые глаза, на голове шапочка, очевидно, приготовилась плавать. Я поздоровался, она тоже.
– Как вода?
– Мокрая.
– Что ж, – улыбнулась, – пойду подсушу воду.
Изящная походка, плечики развернуты, головка назад отброшена. Возраст где-то тридцать пять. Никаких складок на теле и отложений, вся такая спортивная, как говорится, кровь с молоком. Подошла к воде, попробовала воду ногой в тапочке, зашла чуть выше колен и поплыла настоящим кролем, получше, чем мой кроль, поскольку я ногами плохо работаю. Прошла кролем до буйка, развернулась и помахала рукой, не знаю, то ли мне, то ли еще кому-то, но я сделал ответный жест. И тут я вспомнил, что точно такой же взгляд был у той «лахудры» в аэропорту. Не может быть, подумал я, оценивая разницу, хотя копна могла быть спрятана под шапочкой.
Она вышла из воды, подошла и вступила со мной в разговор, как бы считая, что мы познакомились.
– Вы знаете, вода мокрая.
Она была совершенно беленькая, незагоревшая. Окинула меня взглядом:
– Вы, наверно, уже давно здесь? Так загорели. Как вам тут нравится?
– Да как вам сказать, давно, не давно, но прилетел я сюда вместе с вами в одном самолете.
– И так уже успели загореть?
– Нет, я загорел на нашем питерском солнышке в Ленинградской области, а здесь второй день, как и вы.
Посыпались вопросы:
– Где в Ленинградской? Какой район? Часто ли вы бываете в Павловском дворце? Как идет реставрация? Много ли картин вернулось с Эрмитажа туда?
Вопросы сыпались и сыпались. На некоторые мне не хотелось отвечать, и она тут же переменяла тему. Я никак не мог понять разницу между той отталкивающей лохматой и этой эрудированной красивой женщиной. Тут она сняла шапочку, и опять эти ее космы рассыпались на голове. У меня сразу как-то пропал интерес к ней. Неужели, думаю, она себя в зеркало не видела с такой безобразной прической цвета непонятного? А она продолжала задавать вопросы.
– На какие экскурсии вы здесь ходили? Были ли вы на Кипре?
– Был давно на греческой половине.
И тут она предлагает:
– Поедемте на Кипр. Я смотрела, тут самолет летает на Кипр, всего два дня с экскурсией.
– Да вы знаете, я как-то не планировал.
– Материальную и организационную часть я беру на себя. Ну поедемте, ну пожалуйста, вы же один здесь, ни от кого не зависите. Понимаете, это же мусульманская страна, одной женщине неприлично, ну составьте мне компанию сопровождающим.
Мне хотелось сказать: «Причешись вначале, приведи голову в порядок, а то мне стыдно с тобой». А вслух произнес:
– Не знаю, как и отказаться.
– Вот и хорошо, договорились, – открыла сумочку. – Вот номер телефона, перешлите мне, пожалуйста, паспортные данные, я организую поездку. До вечера!
Взяла полотенце и ушла. Так меня сосватали в поездку на Кипр, куда я не собирался.
В обед я ее не видел и после обеда купался и загорал в одиночестве. На ужин пришел пораньше, наполнил тарелку, приступил. Вдруг два повара на деревянном подносе внесли в зал барашка жареного. Один разрубал, второй отделял мясо от костей и раскладывал по тарелкам. Сразу же образовалась очередь из мужчин. Я пожалел, что поспешил прийти на ужин и уже набрал всего, так что баранины не попробую, потому что, показалось мне, это будет лишнее.
Появилась женщина в вечернем платье, в туфельках на высоком каблуке, с коротенькой прической под мальчишку. Рыжие волосы. Взяла тарелку, подошла к раздаче баранины, мужчины расступились. Заговорила на турецком языке с поварами.
Я уткнулся в тарелку, ощущая доходящие до меня запахи и досадуя на свою поспешность, из-за которой мне не попробовать жареной баранины.
– У вас свободно?
Я опешил: передо мной стояла стройная, красивая женщина с коротенькой прической, а в ушах бриллианты сверкают. Поднялся, отодвинул стул, приглашая ее сесть. Она поставила тарелку.
– А вы что, не любите баранину?
– Да я, понимаете, раньше пришел, до того, как…
– Поняла, я вам сейчас принесу баранину, а вы, если не сложно, возьмите мне бокал красного вина.
– Хорошо.
Мы разошлись в разные стороны, я к буфету за вином, она за бараниной, и вернулись одновременно, я с вином, она с тарелкой, полной баранины. Улыбнулась на мое выражение лица:
– Ничего-ничего, вы мужчина большой, так что осилите.
– Понимаете, я не приучен с детства в тарелках что-нибудь оставлять, а это много, может сказаться…
– Не смешите, постепенно все это съедите. Сейчас принесу приправу.
Ушла и принесла какие-то соусы, пучки травы. Мы приступили к ужину. Она подняла бокал:
– За знакомство и за поездку на Кипр! Я подала заявку, но еще не сказали точно, когда самолет. Пообещали сегодня вечером сообщить время и номер рейса, – и стала объяснять, какие тут соусы и как ими лучше пользоваться.
Конечно, это был слишком обильный ужин. Я пытался все поглотить, и это мне удалось. Баранина была очень вкусная, я даже не понял, с каких мест было отрезано мясо. После ужина пошли прогуляться. Тяжеловато мне было. Сели на скамейку, смотрели на море, она прижалась ко мне, попросила:
– Расскажите о себе.
– Да что рассказывать.
– Ну пожалуйста!
Я рассказал, что влюбился, женился, развелся. Расстались, любя друг друга. Она слушала внимательно, не перебивала, прижавшись ко мне. Я не знал, можно ли ее обнять или нужно. Ты понимаешь, первый раз после того, как жена ушла от меня, я сидел близко к женщине, которая прижалась ко мне, а я не знал, куда руку деть, то ли обнять, то ли оттолкнуть. В таком вот был замешательстве непонятном, да плюс еще так плотно поел, что не мог отдышаться. То ли она почувствовала, то ли у нее немножко изменилось настроение:
– Уже прохлада наступает, пора домой.
Я проводил ее до номера, ушел к себе, разделся, включил телевизор. Была одна программа, первая программа наша, стал смотреть. Минут через сорок ко мне постучали. Я, как был, в один трусах подошел, открыл, думал, что кто-то из служащих, а там стояла она в белых шортиках, в белой футболке, улыбалась, ее большие голубые глаза блестели. Я стоял растерянный.
– Можно войти?
– Да-да, пожалуйста.
Пропустил ее вперед, набросил на себя халат. Она подошла к столу, достала из пакета бутылку вина, фрукты.
– Если не возражаете, давайте отпразднуем наше знакомство.
Думаю: чего праздновать? Такое давление в течение нескольких часов на меня происходит, и я не сопротивляюсь, хотя в душе как-то настроен против, я не хотел никаких курортных знакомств. Она сказала:
– На завтра нет рейса на Кипр, будет послезавтра, не возражаете?
– Да как-то мне все равно.
– А вы сможете разлить вино?
Я открыл бутылку, посмотрел в ее блестящие громаднейшие глаза, на улыбчивое личико, и не пойму, что-то такое изменилось, ведь совсем же недавно, вчера в аэропорту и сегодня на пляже, вот эта ее копна на голове отталкивала, а сейчас коротенькая стрижка, такая укладочка, и вся она такая миленькая, нежная, я начал теряться, честное слово. Попросил:
– Расскажи о себе.
Она облокотилась на стол, глядя на меня, ее глаза погрустнели.
– Налей мне еще вина, – сделала глоточек. – Я тоже влюбилась рано, на втором курсе. Выросла в нормальной советской семье. Папа, мама работали на заводе. Бабушка часто хворала, просила меня в аптеку сбегать. Я с удовольствием бегала в аптеку, мне нравилось смотреть, как при мне готовили лекарства, это последняя аптека была, где их еще готовили при вас. И я решила быть аптекарем. Поступила в институт.
Однажды на вечер пригласили курсантов, и я встретила будущего мужа. Он выделялся как-то среди всех, не знаю чем, ростом вроде все одинаковые, форма у всех одинаковая, но что-то такое было в нем, что его выделяло. Он пригласил меня на танец, и больше мы с ним не расставались. Весь вечер провели вместе и потом все свободное время, которое было у него, проводили вместе. Я была на втором, а он на последнем курсе. За месяц до выпуска сделал мне предложение. Я с удовольствием согласилась и перевелась на заочное отделение. Он стал лейтенантом и получил назначение на север, а мне было безразлично куда, лишь бы только с ним. Я его полюбила, и он достоин был моей любви.
Прибыли в военный городок, устроились, и мне там даже нашлась работа на аптечном складе. Таких же, как мы, молодых было несколько пар, мы все подружились и жили дружно и весело. Через год мужу присвоили звание старшего лейтенанта и дали отпуск, проведенный нами на юге. Мы любили друг друга очень. Время летело, я не заметила, как муж дослужился до капитана, а майором быстрее станешь в другой части, так ему объяснили и перевели.
После переезда мы попали в совершенно другую атмосферу, какую-то напряженную, все офицерские жены замкнутые. Моему мужу Александру раньше нравилось служить, а здесь, вижу по нему, что-то не так. А мне там вообще работы не нашлось. Муж на службе, я дома, ни с кем подружиться не могу, потому что все замкнутые, кроме продавщицы в магазине. Она в курсе всех событий была и мне все рассказывала. Что-то, конечно, недоговаривала, что-то присочиняла.
Иногда случались общие банкеты, не поймешь что. Офицеры напивались на этих банкетах, а мой Александр вообще не брал в рот спиртного, ни пива, ни водки, ни вина, ничего. Над ним подшучивали по этому поводу, но его это не смущало, он категорически отказывался пить, даже когда командир говорил какие-то тосты, обязывающие всех подчиненных выпить. Отказ от выпивки стал вызывать раздражение у начальников мужа.
Однажды мужа срочно отправили в командировку. На другой день я зашла в магазин, а продавщица мне говорит:
– Привезли твоего муженька пьяного, побитого.
– Как пьяного, побитого?
– Да, говорят, поехал в командировку, на вокзале нажрался пьяный, устроил дебош, драку с милицией, патрулем, сидит сейчас на губе.
Я побежала к командиру:
– Что случилось?
– Что! Вот послал в командировку отвести секретные документы, а он на вокзале напился, потерял документы и оружие.
– Да не может этого быть, он вообще не пьет!
– Может быть, при вас он держался, а без вас напился и потерял оружие. Разжалованием тут уже не обойдешься, ему светит уголовная статья и очень строгая.
– Это невозможно, тут что-то не так.
– Что ж, послушайте очевидца, – он позвал какого-то прапорщика и велел рассказать, как все было. Тот стал говорить:
– Мы с товарищем капитаном прибыли на вокзал, а поезд еще через три часа только. Капитан оформил билеты и предложил пообедать. Я говорю: «У меня сухой паек, давайте в вагоне поедим». А он: «Зачем сухим пайком, если можно нормально пообедать в кафе». Мы зашли в кафе, товарищ капитан заказал водки по сто пятьдесят и закуски, а потом полный обед, первое, второе. Я сказал капитану, что нельзя водку пить, ведь мы же едем с документами, а он ответил, что это для бдительности и храбрости. Официантка принесла графин водки, два стакана и салат. Товарищ капитан налил в стаканы водки себе и мне. Я пить отказался, а он выпил, стал закусывать, потом мне говорит: «Почему не пьешь? Я приказываю тебе пить!» Я все равно не стал пить. «Ах, ты не будешь, тогда я сам выпью», – и он выпил из моего стакана. «Извините, – говорю, – товарищ капитан, схожу руки помою», – и ушел в туалет. Когда возвращался в зал, слышал, что там какой-то шум, драка, смотрю, товарищ капитан дерется с двумя милиционерами, те никак не могут его утихомирить. Появился патруль и забрал его. Документы и пистолет пропали. Милиция ничего не знает, а официантка говорит, что, когда я удалился, к капитану подошли двое гражданских, что-то сказали, началась драка, один схватил портфель, капитан вытащил пистолет, второй выбил у него пистолет, схватил, и убежали.
Я не могла поверить, что такое могло быть с Александром. Попросила, чтобы мне дали с ним свидание. Пришла на губу, смотрю, лицо разбитое, под глазом синяк.
– Что случилось?
– Ничего не помню.
– Говорят, что пьяный дрался.
– Не знаю. Зашли мы в кафе, я заказал обед и воды бутылку, пошел руки помыть. Вернулся, прапорщик налил воды из бутылки себе и мне. Я выпил стакан воды, а дальше ничего не помню. Следователь что-то спрашивает, а я ничего не помню. Говорят, дрался. Я не знаю, с кем дрался, чего дрался.
Я опять пришла к командиру, стала просить его, умолять.
– Что же я могу вам сказать? Вот показания милиционеров, написали рапорт, что дебоширил. Вот показания патруля. Что ему светит? Ну, во-первых, разжалование, это точно, за потерю секретных документов. В общем, суд определит меру пресечения. Зайдите послезавтра.
А послезавтра говорит:
– Все подтвердилось. Ничем не могу помочь. Будут судить.
Я разревелась.
– Я не верю! Что-то же можно сделать?
– Можно, конечно, но об этом особый разговор.
– Я на все согласна.
– Если согласна, тогда так. На три дня в охотничий домик со мной поедешь.
– И что тогда?
– Постараюсь это дело замять.
Я дала согласие, пришла домой, ревела и не знала, что делать, у кого просить помощи. Ни друзей, ни подруг, никого. Он сидит там взаперти, а я здесь одна. Вдруг пришли две женщины, жены офицеров, и сказали страшную вещь, что и они прошли через это.
– Не реви. Мы ему отомстим. Значит, так. Возьми вот, – дают мне таблетки. – Ты провизор, ты знаешь, что это такое, дозировку сама определи. Позвонишь нам оттуда.
Я поехала с этим мерзавцем. Охотничий домик был километрах в тридцати от городка, в лесу. Все было приготовлено для романтического вечера, стол накрыт, шампанское, сауна подогрета. И у меня все было приготовлено. Подсыпала вовремя, выпил и отключился. Позвонила, приехали эти женщины, раздели его догола и во всяких самых непристойных видах фотографировали и снимали на видео, и на унитазе, и мордой в унитаз, и голого на столе, вымазанного, выпачканного, а на его мужское хозяйство привесили замок и ключ забрали с собой.
Через день дежурный привел меня к нему в кабинет, он начал орать, а я дала ему конвертик.
– Посмотрите.
Он открыл конверт и видит фотографии и исковые заявления в прокуратуру. У него, конечно, глаза расширились. Пытался мне грозить с перекошенной мордой.
– Не надо грозить, – говорю. – Если вы хоть пальцем меня тронете и не выпустите моего мужа, а через месяц не присвоите ему майора, то это пойдет в генштаб и министру, а может, и в прессу, уже не говоря об интернете.
– Что ты хочешь?
– Хочу, чтобы муж был освобожден, оправдан и досрочно стал майором.
– Пошла вон отсюда!
Я вышла с видом победительницы, зашла в магазин, а продавщица мне говорит:
– Твоего мужа-то в психушку отправили.
– Что-что?
– Травить его там начали.
– Как травить?
– Да так, мол, если не признаешься, что пьяный был, дебоширил, ну и сиди здесь, будешь долго сидеть, а твоя женушка с командиром в сауне, спинку ему трет. Ну, он, видно, и свихнулся.
Я не поверила, бросилась на губу. Мне говорят, отвезли мужа в город в психбольницу. Я пыталась прорваться к нему, но там не прорвешься. А на следующий день мне сказали, что он выпрыгнул с седьмого этажа. Вот так я стала вдовой. Командир тот застрелился, но мне от этого было не легче, мне надо было как-то дальше жить. Я занялась бизнесом, сейчас у меня сеть аптек.
Вот что рассказала мне моя знакомая, сначала принятая мной за «лахудру», и осталась у меня. Мы не поехали на Кипр. Нам было хорошо вместе.
Немало лет прошло с тех пор, как ушла от меня жена, и вдруг как-то так получилось, что жизнь наладилась, пришло спокойствие. Ты представляешь, не знаю как, но она все предвидит, все угадывает и даже выполняет, казалось бы, чисто мужскую работу. Она вокруг меня: она окружила меня собой, и ты знаешь, так спокойно с ней. А что было у ней на голове тогда и меня шокировало, того уж нет, ты видел ее. Я сказал, чтоб больше никогда у ней на голове я ничего такого не видел, и она мне пообещала, что будет у нее короткая стрижка. Я полюбил ее…
А она его. Вот так Роман нашел вторую свою половину и сказал, что не женился, а замуж вышел. Она наполнила его жизнь, она его оберегает. Она его любит.