Роль предков азербайджанцев в развитии металлургии.
Знаменитый российский ученый А.А.Иессен рассматривал Южный Кавказ как один из самостоятельных очагов металлургии и металлообработки. По этому поводу он писал следующее: «Наиболее раннее горное дело прослеживается в Закавказье (вся полоса от Борчалинского района до Тертера, Зангезур)». По его мнению, соседние народы получали отсюда меднорудное сырье и заимствовали технологические приёмы его плавки.
Российский археолог К.Х.Кушнарева в книге «Древние общества Кавказа в эпоху палеометалла» пишет: «Если в финале энеолита металлические изделия представлены единичными находками, то местное металлопроизводство в эпоху ранней бронзы начинает обслуживать все сферы жизнедеятельности. На многих поселениях открыты металлообрабатывающие мастерские. В различных же памятниках куро-аракской культуры обнаружены сотни металлических изделий, изготовленных преимущественно из мышьяковистой бронзы. Начинается эксплуатация местных, а позднее и более удаленных месторождений. С этого момента Кавказ идет по пути превращения в мощный очаг металлургии, оказывавший на протяжении тысячелетий влияние на окружавшие его страны».
А в статье «К вопросу о развитии ремесла на Южном Кавказе в древности» К.Х.Кушнарева пишет: «Наличие горно-металлургического дела в III тысячелетии доказывается находкой горнодобывающих орудий, остатками литейного дела почти на всех ключевых поселениях в виде мастерских, металлургических горнов, сопел, тиглей, литейных форм, медных брусков, кусков; шлака и, наконец, разнообразной продукцией металлообработки (известно свыше 250 предметов этого времени), обслуживающей различные сферы хозяйственной и духовной жизни древнего человека. То была ступень «сознательной» металлургии, для которой уже хорошо известны сложные сплавы (медь+мышьяк, медь+овинец,. а к самому концу III—началу II тысячелетий медь+олово, медь-{мышьяк+сурьма, олово+свинец), регулируемые в отдельных случаях в зависимости от назначения изготовляемой вещи; в этот период оказываются освоенными отливка изделий в формах и по восковой модели, холодная и горячая ковка, -кузнечная сварка, техника волочения. Удаленность ряда поселений со следами литейного дела от металлоносных районов наводит на мысль, что в среде металлургов, занятых в этом процессе, наметилось уже первое деление на рудокопов или горняков, добывавших руду на месте, и металлургов-литейщиков. Пройдя -первичную обработку, руда в виде металлургического сырья доставлялась (в порядке налаженного обмена) на поселения, где в маленьких мастерских работали литейщики и кузнецы. Одна из таких мастерских с плавильной печью, тиглями, кусками шлака и литейными формами обнаружена на поселении Гарни. Другая — с тремя плавильными печами — на поселении Баба-дервиш II. Наконец, третья — с металлургическим горном и кучей технического угля—раскопана на поселении Амиранис-гора. Остатки литейного дела зафиксированы почти на всех ключевых поселениях III тысячелетия. Южнокавказские мастера изготовляли в этот период ведущие типы орудий и оружия (серпы, кинжалы, топоры, копья, «штыки»), а также разнообразные украшения (диадемы, булавки, кольца, браслеты)… Возникновение специализированных металлообрабатывающих мастерских должно было предопределить зарождение межобщинного обмена, который в какой-то мере теперь фиксируется и археологическими данными. Показателем этого может служить проникновение упомянутых топоров за пределы узколокального района Сачхере и находки их на территории южных районов России, а позднее—Восточной Европы. В это же время изделия из руд Кафанских, Белоканских, Кадабекских месторождений начинают поступать на север, к племенам Предкавказья.».
В монографии «Ранняя и средняя бронза Кавказа» К.Х.Кушнарева пишет: «Особенно благотворным оказалось влияние Кавказа на степные европейские культуры в эпоху металла: как известно, Кавказ в древности являлся мощным очагом металлургии».
В книге «Степной пояс Евразии: Феномен кочевых культур» Черных Е.И. пишет: «Старт реальной эры металлов совпал с V тыс. до н. э. и длился непрерывно в течение примерно сорока столетий, – то есть до конца П тыс. до н. э., после чего в ряде евразийских регионов начался переход к новой эпохе, к раннему железному веку…Важнейшим событием IV тысячелетия, безусловно, стало зарождение и формирование Циркумпонтийской металлургической провинции (ЦМП). Свое название эта – ставшая вскоре центральной в Евразии – система взаимосвязанных горнометаллургических и металлообрабатывающих центров получила от древнегреческого наименования Черного моря – Понт Эвксинский. Иначе говоря – «окружающая Понт» провинция… Основные металлургические очаги ЦМП перешли на производство искусственных бронз — сплава меди с мышьяком…В данном отношении металлурги провинции явились «пионерами» новой технологии в производстве мышьяковых бронз… В это тысячелетие (IV тыс. до н.э.-Г.Г), зона металлоносных оседло-земледельческих культур расширилась за счет Южного Кавказа. Сырьевой базой для горнометаллургического производства в этой обширной зоне послужили богатейшие и разнообразные месторождения меди и иных полезных ископаемых (мышьяка, сурьмы, серебра, золота), рассеянные по горным областям Передней Азии и Южного Кавказа».
Черных Е.И. считает, что в развитии евразийской металлургии основная роль принадлежит кочевым скотоводам. Вот что пишет он об этом в книге «Степной пояс Евразии: Феномен кочевых культур»:
«Степной пояс Евразии протянулся от Черного моря на западе вплоть до Желтого моря на Дальнем Востоке. Его тотальная протяженность с запада на восток близка к восьми тысячам километров, а общий территориальный охват достигает также восьми, но уже миллионов квадратных километров…
Лишь у побережья Каспийского моря «стена» гор как бы отступает на запад: здесь намечается знаменитый Дербентский проход, который и служил долгие тысячелетия наиболее удобным путем для мирных или немирных контактов различных народов севера и юга…Степной пояс являлся истинным и едва ли не «вечным» доменом скотоводческих культур Евразии. Эти бескрайние просторы служили им не только колыбелью, но и тем родным домом, который мог надежно укрывать их от врагов, где можно было скрыться от противников, запутать их своими неверными и непривычными для них следами… Народы Степного пояса обрели свою истинную мощь лишь с того времени, когда им удалось не только одомашнить дикую степную лошадь, но и оседлать ее, приспособить под верховую езду… Наконец, еще одно обстоятельство позволило степным народам резко усилить мощь своих воинских отрядов. Оно было напрямую связано с открытием металла и начавшимся изготовлением больших серий металлического оружия…История кочевых воинственных скотоводов Степного пояса восходит к V тысячелетию до н. э.». Далее Е.И.Черных пишет: «В глухой западносибирской тайге в древности (да и не только в древности) оказывались практически нереальными занятия скотоводством или же земледелием. Природа здесь по преимуществу предоставляла человеку условия лишь для охоты и рыболовства. И наоборот, засушливая степь с ее резко континентальным климатом весьма мало пригодна для вызревания злаков и получения сколько-нибудь устойчивых урожаев. Эти регионы не только считались, но считаются и поныне – когда технологический уровень современных культур совершенно несопоставим с древним – зоной рискованного земледелия. В «степном поясе» успехов можно было добиться лишь с помощью животноводства. Крупный и мелкий рогатый скот у степняков был в состоянии сам добывать себе пищу, даже зимой. На долю человека, в основном, приходилась задача регулирования повседневной жизни стада, его численности, ухода за ним, перегонки стад на более обильные пастбища и т. п. При таких условиях животноводческая культура могла вполне успешно существовать и существовала за счет тесного симбиоза человека и одомашненных животных. На всей гигантской восьмитысячекилометровой протяженности границ пастушеские культуры Степного пояса весьма жестко изолировали более северные лесные культуры с архаичными моделями «добычи пищи» от развитых земледельческих культур или же цивилизаций южной зоны континента. Население лесной и даже тундровой зон являло собой едва ли не вечный и зависимый от степняков тыл. Сравнительно ощутимые контакты между оседлыми земледельческими народами и лесными популяциями становились возможными, кажется, лишь на крайних – восточном и западном – флангах Степного пояса. На западе то был ареал Балтики и Фенно-Скандии; на востоке – Маньчжурии и Приморья».
В книге «Степной пояс Евразии: Феномен кочевых культур» Е.И.Черных пишет о древнекитайской металлургии следующее: «Начало древнекитайской металлургии, и металлообработки многие ученые справедливо связывают с периодами Шан, т.е. не ранее XVII—XVI вв. до н.э., и уже более поздней, по сути венчающей бронзовый век, эпохи Западного Чжоу. Изделия древнейших мастеров Поднебесной можно разделить на два направления, которые не только отличаются друг от друга по стилю и формам, но в чем-то диаметрально противоположны. Первый и наиболее яркий комплекс древнекитайских бронзовых предметов включает многочисленные сосуды квадратной или округлой форм, сосуды-триподы, крупные котлы, своеобразные шкатулки и т.д. Произведения искусства украшались фантастическим орнаментом: причудливыми растительными узорами, диковинными существами древней мифологии, сказочными творцами вселенной. Второй комплекс бронзовых изделий шанской и западно-чжоусской эпох представляет собой главным образом оружие и орудия. Это, в частности, плоские выгнутые или прямые кинжалы с рукоятями; чеканы с бронзовыми или каменными (нефритовыми) лезвиями; относительно сложные по технике изготовления втульчатые наконечники копий, стрелы, кельты-лопатки. Вполне очевидно, что все эти предметы и в морфологическом, и в технологическом планах кардинально отличались от основной массы древнекитайской бронзы. Близкое по формам оружие было в ходу среди степных народов Евразии… Правы те исследователи, кто усматривает истоки технологии и морфологии «второго» — оружейно - орудийного комплекса — в западных и северных скотоводческих «варварских» культурах, за пределами собственно китайского мира. Во всяком случае, они являли в бассейне Хуанхэ исключительно резкий контраст «ритуально-мифологическому» комплексу бронзовых изделий. В Китае не только появилось, но стало широко изготовляться оружие, напоминающее по форме то, которым пользовались степные скотоводы. Любопытно и другое: китайцы конца II тыс. до н. э. воспринимают чуждые им типы металлического оружия, а у степняков китайских форм мы не видим. Во всех коллекциях, связанных с карасукской общностью, мы не смогли заметить сколько-нибудь явных свидетельств подражания китайским южным формам металла.
И наконец, последнее. Равно как и культуры Евразийской провинции, чьи ареалы размещались на западной половине Степного пояса, Степная Восточноазиатская провинция блокирует выход технологически развитых сообществ на север Азии. Металл там редок, а неолитический облик лесных культур Сибири и Дальнего Востока безоговорочно господствует здесь вплоть до XVII–XVIII столетий».
Так откуда же появились в Степи воинственные скотоводы? Где они освоили основы металлургии? Прежде чем найти ответы на эти вопросы Е. И. Черных пишет о роли письменных и археологических источников в деле изучения древней истории. В частности о письменных источниках он пишет следующее: «Письменные источники по ряду аспектов могут быть весьма лживыми. Если изложение касается внутренней жизни того общества, где и создаются источники такого рода, то это очень нередко напоминает истинный панегирик самим себе. При оценках культур смежных, тем более враждебных, нота критическая, весьма часто презрительная и даже ненавистная, явно доминирует: деяния соседей неразумны и вредоносны; их верования и обряды смешны, нелепы, а для истинной веры оскорбительны; и вообще – лучше бы подобных соседей вообще не существовало. Лишь в случаях полной, кабальной зависимости от степняков ненависть в текстах замещалась раболепной лестью, но от этого степень их фальши не снижалась» Е.И.Черных считает, что в решении исторических проблем основная нагрузка ложится на данные археологии. Он пишет: «На долю археологической науки в отношении кочевых народов Степного пояса приходится не менее четырех или даже пяти тысячелетий».
Е.И. Черных в статье «Древняя металлургия в глубинах евразийских степей», написанной им совместно с М. Наваррете, пишет: «Самая незначительная по площади Кавказская металлургическая провинция оказывается наиболее насыщенной металлом. Уступая не менее чем двенадцатикратно (!) в пространственном отношении ЕАМП, она не менее чем двадцатикратно (!) превосходит ее по количеству сохранившихся бронзовых изделий. И в ЕАМП, и на Кавказе 4/5 бронзовых изделий извлечено из могил различных кладбищ (курганы -Г.Г.). В Европейской же провинции 80% изделий сосредоточено в кладах».
Российкий исследователь Рысин М. Б. в статье «Связи Кавказа с Волго-Уральским регионом в эпоху бронзы (проблемы хронологии и периодизации)» пишет: «Связи с Кавказом играли важную роль для степной зоны Юго-Восточной Европы, поскольку в эпоху ранней и средней бронзы (далее РБВ и СБВ) кавказский центр культурогенеза являлся лидирующим для всего региона. Влияние Кавказа было обусловлено в первую очередь богатством разнообразных природных ресурсов и тесными связями его обитателей с передовыми цивилизациями Переднего Востока. Уникальное расположение региона на скрещении древних путей сделало Кавказ транслятором достижений Древнего Востока и собственных новаций в степную зону и далее по всей Восточной Европе. На начальном этапе СБВ влияние кавказской металлообработки значительно расширилось, достигнув северных границ степной зоны и районов западного Приуралья. Изменение характера связей, выражается в расширении ассортимента изделий кавказских типов в степной зоне, в том числе амулетов-украшений кавказских типов. Распространение в начале СБВ от Поднепровья до Приуралья в погребальном инвентаре кавказских амулетов-украшений отражает существование некоего культурно-идеологического континуума в степной зоне, поскольку такие амулеты в составе погребального инвентаря, несомненно, были связаны с обрядами перехода, составляющими основу идеологических представлений традиционных обществ. В дальнейшем, на привольненском этапе СБВ продукция кавказских мастерских и подражания кавказским изделиям по-прежнему распространяются в Предкавказье и Нижнем Подонье».
Российский исследователь Водясов Е.В. в статье «Черная металлургия в Обь-Томском междуречье в эпоху средневековья» пишет: «Необходимо отметить, что наибольший расцвет железоделательного производства в Обь-Томском междуречье как раз совпадает со временем массового появления в регионе групп тюркоязычного населения. Именно с начала II тыс. происходит мощный всплеск металлургической деятельности, а также резко возрастает качество кузнечной продукции, изменяется и расширяется набор технологических операций по сравнению с предшествующим временем. Возможно, такое совпадение не случайно и указывает на то, что пришлые группы населения уже прекрасно владели технологиями производства и обработки железа, что ярко отразилось в материальных остатках хозяйственной деятельности на многих памятниках Обь-Томского междуречья первой половины II тыс. н.э.
…Ближайшие аналоги самому распространенному виду сыродутного горна в Обь-Томском междуречье археологи находят в материалах Горной Шории. Подобные небольшие горны для «домашнего» производства железа известны у шорцев по этнографическим описаниям ХУШ-ХХ вв».
Андро;новская степная курганная культу;ра— общее название группы близких археологических культур бронзового века, охватывавших в XVII—IX веках до н. э. Западную Сибирь, западную часть Средней Азии, Южный Урал. Андроновцы в генетическом плане были носителями гаплогруппы R1a. Захоронения производились в курганах и включали (полностью или частично) останки домашних животных (лошадь, собака).
Ряд учёных отрицает принадлежность андроновской культуры к индо-иранской общности. Приводятся следующие аргументы:
- В степи к югу от Амударьи полностью отсутствуют характерные для андроновской культуры захоронения с использованием деревянной облицовки.
- Ряд ученых (Л. С. Клейн (1974), Брентьес (1981)) отмечают, что андроновская культура является слишком поздней, чтобы дать начало распространению индоиранцев до Митанни к XV—XVI векам до н. э.
- Английский исследователь Дж. П. Мэллори указывает на сложность экспансии от Андроново до Северной Индии.
Российский антрополог А. А. Казарницкий в монографии «Население азово-каспийских степей в эпоху бронзы» (Санкт-Петербург. 2012) пишет: «Лептоморфный краниологический комплекс, доминировавший в азово-каспийских степях в течение средней и поздней бронзы, находит ближайшие морфологические аналогии среди краниологических серий Закавказья».
Российский антрополог Т.А.Чикишева в статье «Динамика антропологической дифференциации населения юга Западной Сибири в эпохи Неолита - раннего железного века» пишет: «Именно в этот историко-культурный период (энеолитический или период раннего металла) II тыс. до н.э. - 300 г. н.э.) констатируется первая трансматериковая миграция компактной группы населения (представителей Хвалынской или Полтавкинской культуры), отпочковавшейся от Ямной культурно-исторической общности и создавшей в Алтае-Саянском регионе новый очень жизнеспособный археологический феномен - Афанасьевскую культуру.
Очевидные миграционные импульсы на территорию Горного Алтая с юга из среды скотоводческого населения Передней или Средней Азии прослеживаются по антропологическим данным, начиная со II тыс. до н.э., и усиливаются в эпоху ранних кочевников (II тыс. до н.э. - 1-й в. до н.э.). В горных районах Алтая и Саян (в Центральной Туве) антропологическую основу Ранних Кочевников составила автохтонная протоморфная антропологическая общность, восходящая к Южной Евразийской Антропологической Формации. Изменения в антропологическом составе населения происходили в основном со второй половины VI в. до н.э. В антропологическом составе носителей Пазырыкской культуры Горного Алтая выявляется Европеоидный компонент, генетически восходящий к скотоводческому населению северных районов Передней Азии и южных районов Средней Азии».
Российский антрополог С.С.Тур в статье «Одонтологическая характеристика населения андроновской культуры Алтая» пишет: «население андроновской культуры Алтая было генетически связано с европеоидами южного происхождения»
Один из лучших российских лингвистов Е.А. Хелимский в статье «Южные соседи финно -угров: иранцы или исчезнувшая ветвь ариев?» писал: «С тех пор, как понятие андроновской археологической культуры приобрело (в 1950-х гг.) свою нынешнюю известность, стало принято считать, что язык(и) носителей этой культуры, живших в непосредственной близости от финно-угров и явно оказывавшие сильное культурное воздействие на северных соседей, составлял(и) промежуточное звено в данной цепочке трансформаций. В силу этого предполагается, что андроновцы в языковом отношении были праиранцами или ранними иранцами. Такая точка зрения с незначительными вариациями представлена практически во всех современных работах, посвященных индоевропейско-финно-угорской проблематике.
… Иранцы появляются на исторической сцене несколько позже, но все же в пределах того временного интервала, когда андроновская культурная общность еще продолжала существовать. Согласно данным антропологии, отдельные группы иранцев начинают проникать на территорию Персии в конце II тыс. до н. э., постепенно превращаясь здесь в доминирующую силу. К середине IХ в. до н. э. В клинописных документах упоминаются две группы иранцев: мидийцы и персы. Продвижению ариев в Южную и Юго-Западную Азию предшествовало их пребывание - скорее в течение достаточно длительного периода, чем в порядке одного из миграционных эпизодов- на территории Средней Азии.
Часть этой последней общей прародины ариев, район Хорезма (Мерв, Герат), признается также местом создания Авесты, древнейшие части которой датируются VII-VI вв. до н. э.
Таким образом, квалификация андроновского населения как праиндоиранского ведет к очевидному противоречию: по крайней мере начиная с середины II тыс. до н. э. андроновцы-предки оказываются моложе своих потомков в Митанни и Хорезме. Отождествление андроновцев с индоариями (и тем более с нуристанцами) выглядит заведомой бессмыслицей, поэтому их предпочитают объединять с иранцами - тем более, что присутствие иранских племен в былом андроновском поясе в более позднюю эпоху является несомненным фактом (согдийцы, предки памирских таджиков-Г.Г.) Признание андроновского населения в урало-сибирском регионе иранским или раннеиранским вызывает не меньшие коллизии. Если учесть общие воспоминания о согдийско-хорезмийско-бактрийской прародине, отделение иранцев от индоариев произошло в регионе, который не принадлежал к поясу андроновской культуры и заведомо не мог быть местом арийско-финноугорских контактов. Можно ли в таком случае предполагать, что после распада индоиранского единства - а он произошел ранее ХУ в. до н. э., т. е. до появления андроновской культуры - иранцы сдвинулись на север, на андроновские территории а спустя много столетий вернулись тем же путем обратно? И что в ходе всех этих передвижений они сохранили нетронутыми упомянутые общие с индоариями воспоминания?..Многие археологи подчеркивают сходства в материальной и духовной культуре между андроновцами и более поздними иранскими (скифо-сарматскими) племенами в том же регионе. Но, как показывает опыт, опора на археологическую ретроспекцию - довольно рискованный инструмент в решении вопросов этногенеза.
С учетом изложенного и прокомментированного выше распределения этимологического материала (на вопрос, поставленный в начале этого раздела, можно дать следующий ответ: Наиболее многочисленная и репрезентативная часть заимствований, обычно рассматриваемых как иранизмы в обско-угорских (угорских) и пермских языках, в действительности не имеет никаких специфически иранских или раннеиранских черт…Это, по-видимому, означает, что вероятный источник этих и подобных им заимствований, язык (и) арийского населения Восточной Европы, а также не следует этот язык квалифицировать как праиранский или раннеиранский».
Российские генетики Волков В.Г., Харьков В.Н., Степанов В.А в статье «Андроновская и тагарская культуры в свете генетических данных» пишут: «Извлекая ДНК из останков носителей древних археологических культур и сравнивая с ДНК современных людей, можно с достаточно большой точностью установить, какие народы являются потомками древней культуры, а также пути миграций древнего населения… Гаплотипы андроновцев, обозначенные как S10 и S16, идентичны и относятся к гаплогруппе R1a1a, определяемои; SNP-марке;рами M17 и М198. Уже общепризнанным является мнение, что данная гаплогруппа маркирует участие древних европеоидов в формировании генофонда населения Алтае-Саян. Данная гаплогруппа была выявлена у древнего населения Таримского бассеи;на (ок.1 900 лет назад), у носителеи; пазырыкскои; культуры на Алтае (450 лет до н.э.).и у хунну Монголии (300 - 100 лет до н.э.). Уже это показывает близость между древними популяциями данных регионов. Гаплотипы андроновцев имеют полное совпадение с гаплотипами представителеи; следующих популяции;: южные алтаи;цы (рода тодош, кергиль, тонжоан, чапты, мундус), киргизы, тувинцы. Наибольшее число совпадении; наблюдается с тяньшанскими киргизами и южными алтаи;цами. Полные совпадения гаплотипов у популяции;, которые территориально близки и имеют общую историю, возможно только в случае их генетического родства, случаи;ные совпадения маловероятны. Таким образом, южные алтаи;цы и тяньшанские киргизы являются потомками близких родственников енисеи;ских андроновцев, вероятнее всего, потомками алтаи;ских андроновцев.
Выводы: Гаплотипы носителей андроновской и тагарской культур имеют наибольшее близость к гаплотипам южных алтайцев и тяньшанских киргизов. Наблюдается близкая генетическая связь между представителями гаплогруппы R1a1a, населяющими территорию Средней, Центральной, Южной и Передней Азии».
Российский генетик Балаганская О. А. в статье «Полиформизм Y хромосомы у тюркоязычного населения Алтая, Саян, Тянь-шаня и Памира в контексте взаимодействия генофондов западной и восточной Азии» пишет: «Максимальные значения R1a1a выявлены у горных (61%) и абаканских (53%) шорцев, тубаларов (51%) и алтай-кижи (58%). Высоких частот R1a1aдостигает также у теленгитов (44%) и малых народов Хакассии (у сагайцев - 33%, у кызыльцев и койбалов - 38%)… Для наиболее частых гаплогрупп (N1b, N1c1, R1a1a, R1b1b1, Q, D) выявлены кластеры STR-гаплотипов, генетические датировки которых указывают на относительно молодой возраст генофондов народов Южной Сибири и Средней Азии (в среднем около 4000 лет) (4,0 тыс. лет - время появления древних тюрков на территории Средней Азии, Алтая и Таримской впадины-Г.Г.)».
Итальянский генетик Виола Гругни, исследовав азербайджанцев Ирана выявила, что доминирующим у них является гапплогруппа R1a1a (M-178)-19,0% (возраст 6,6 тыс. лет). Кроме того, она выявила у азербайджанцев родственные гаплогруппы: R1b1a2a(L23) – 12,7% (возраст-7,0 тыс. лет) и T ( M70) -7,9 %. T ( M70) древняя переднеазиатская гапплогруппа – 20,0 тыс. лет).
Известный английский ученый Стивен Оппенгеймер в книге «Изгнание из Эдема» пишет: «Европейцев, имеющих длинный узкий череп, круглые глаза и бледную кожу, иногда называют представителями кавказского типа… Линия U5 (материнская генетическая линия-Г.Г.) — одна из немногих уцелевших дочерних линий Европы, позволяющая проследить родословную предков первых европейцев вплоть до 50 тысяч лет назад… Эта линия является общей у европейцев с турками, азербайджанцами и курдами».
Необходимо отметить, что тюркская металлургическая терминология оформилась ещё до распада пратюркской общности и была довольно разветвлённой. Тюркские народы имели свои традиции горнорудного дела и металлургического производства и сами формировали терминологию в этой области исходя из своего словарного запаса.
Названия многих металлов зафиксированы в средневековых тюрко-язычных источниках, а также в памятниках древнетюркской рунической письменности. Так, например, в словаре М.Кашгари (X век) и в других памятниках древнетюркской письменности упоминаются такие металлы как altun (золото), k;m;; (серебро), baq;r (медь), tem;r (железо), qoru;j;n (свинец), tuc (бронза) и др. Профессия ремесленника, занимавшегося первичной обработкой металлов, как правило, обозначается в письменных источниках термином temir;i – кузнец. Особую группу составляют термины, применявшиеся для обозначения специального оборудования и различных приспособлений, использованных в процессе металлообработки в мастерских металлургов и ремесленников металлистов. Например, temurlik - место, где плавят железный камень (т.е. руду) и выделяют из него железо, k;r;k- кузнечный мех, горн, ocaq - печь, kojda - специальная посуда, предназначенная для плавки и очистки золота или серебра, т.е. плавильная печь, khuqubari - специальная посуда, используемая для плавки металлов, urdun - наковальня, и др., а также орудия труда: koragu - кочерга, qisghac - клещи, cekuk - молоток кузнеца, temraku - щипцы для железа, и др.
Специальными терминами обозначались различные производственные отходы, получаемые в результате металлообработки. Например, temur arqi - железные отходы, ekis - отходы от плавки металлов, kirsan - свинцовая пудра, qaraghu - железный купорос, применяемый в качестве красителя, и др. Среди описаний некоторых терминов встречаются также отдельные примеры, характеризующие процесс металлообработки металлов: Например, "расплавить свинец", "растянуть железо", "накалить железо", "расплавить железо", "расплавить золото", и т.д