Пещерный век
Удивительно- пастельный закат морозного уже зимнего дня. Мы катимся по просторному спуску, кажется, прямо вслед за солнцем.
Я посетил Отдел Росгвардии, обновил лицензию и резко затормозил возле поликлиники на площади Юности. «Да успею я протопиться,»- подумалось. И набрал родительский номер.
- Мы ждём такси.
- Такси подано.
Мы катимся куда- то вслед за солнцем. Шафранное марево будто выдавливает из себя контуры пересекающего вдали наш путь Шереметьевского лайнера. В машине тепло. Ехать нам минут десять- пятнадцать.
Мы ещё поживём! Нас снова отпускают на волю, не озадачив ничем критическим. Распрощавшись у подъезда и пообещав перезвонить, преодолеваю тот же путь в обратном направлении. Небесный шафран будто меняется следующим этапом «закалки» или переплавки, небо становится задумчивее.
Штыки, эти знаменитые Зеленоградские штыки, у подножия которых, согласно преданию, найдены останки Неизвестного Солдата, покоящиеся ныне в Александровском саду Кремля под Вечным огнём. Несколько лет назад этот запруженный вечно перекрёсток Панфиловского и Ленинградского заменили на тоннель и круг, в центре этого круга и располагается ныне известный монумент. Шафран заката, стекающий будто вниз по граням штыков, становящийся всё темнее и сгущаясь в лиловатые оттенки, привлекает внимание. Монумент кажется очень гармоничным. Это вам не трилистник в центре Алжира, напоминающий стоящую торчком кожуру банана. Хотя и тот- ни что иное, как символ незавсимости.
Мигаю, мигаю, разгоняюсь, встраиваюсь. Мне остаётся немногим более двадцати километров. Меня ждёт холодная печь и странные для кого- то хлопоты, когда вода отключена из- за возможной отрицательной температуры в доме, а аварийный запас в ведре покрыт, стиснут толстым слоем льда. Компьютер отказывается даже включаться. Но вот «погода в доме» начинает проходить закономерные сезоны. Становится теплее, просыпается от зимней спячки ноутбук, и я могу окунуться в свои ежедневные занятия. Я спотыкаюсь только в одном месте: прекрасное произведение, будто оскверняясь, проплывает, неся в своих строках очередное- «пещерный век». Забившись куда- то в самый низ своего цоколя, будто в пещеру, поближе к печам, потягиваю горячий напиток с лимоном и размышляю.
Как это всё- таки правильно- оставаться верным тому, чему тебя научили. «Учатся… один и только один раз»,- утверждает древняя этика. Она же учит и тому, как принимать или отвергать учителей. Она же, и не только она, заявляет, что первое рождение мы принимаем от родителей, второе- от учителя. Был даже такой термин- «дваждырождённые», двиджабандху. Это- старшее сословие в обществе, имевшее духовных наставников и посвящение в служение Высокому предмету. И ещё подумалось, что диалектика, как, наверное, любой предмет- понятие прежде всего нравственное, нравственного выбора. Кого- то этот «пещерный век» делает глубоко несчастным, а кому- то позволяет вознестись на вершину творения и быть судьёй самому себе и другим, являя бесспорный пример для подражания…
Мы проезжали мимо неприметного перекрёстка вблизи родительского дома и синхронно вспомнили, что вот на этом газоне, когда мы сюда переехали, стоял ещё бревенчатый дом, окружённый сохранившимся поныне прямоугольником из лип, в котором жила бабушка, я часто видел её, прогуливая своего пса… И почему- то взгрустнулось. Радио «Релакс», возникшее накануне в моей магнитоле, когда в пути я случайно сбил все настройки, понесло нас сейчас куда- то далеко, может всех вместе, а может, по отдельности… Меня благодарили. За что?! Разве я мог проехать мимо и не осведомиться о делах?
Лиловые сумерки притирают машины друг к другу, габаритные огни ищут лучшей доли, то правее, то левее. Не все переживут пандемию. «Пан»- это «все», а «эпи»- «над» с греческого, если не изменяет память. Вероятно, между пандемией и эпидемией существуют какие- то неоспоримые и таинственные отличия. Завтра окончится мой «пещерный век», и мне придётся возвращаться в город, на северо- западных подступах к которому замерли легендарные штыки, пронзающие память.
Оскорбления тормозят развитие, а иногда делают невозможным. Только сумасшедший может не замечать оскорблений. «Они не исчезают. Просто милость учителя- будто игла, пронзающая множество банановых шкурок, делая их почти незаметными»,- так утверждал Шридхар Махарадж из Гаудия-матха.
Никогда не занимался литературой и не займусь. Не моё это. Несколько важных символов- всё моё богатство.
Пещерный век.
08.12.20