Посвящается моей Кристине – единственной девушке за мои неполные 33, вдохновившей меня писать
Вторая часть http://proza.ru/2019/05/01/22
…Следом, лишь открутились за ведущим плотные рулеты спутного следа, взлетел ведомый противолодочник, а к предварительному старту подполз старый Ил. В его плотной дельфиньей туше нет никакой стремительности – ползает себе неспешно на недлинных опорах шасси, крылья – словно дубовые стволы, не шелохнутся, закруглённый киль навевает воспоминания о двадцать первой «Волге», и даже на разбеге лайнер умудряется держать марку. Вырулит себе на полосу, поведёт круглым носом по осевой, постоит-порычит своими четырьмя двигателями… Плавно, но уверенно рёв становится громче и резче, из выхлопных труб назад летят чёрные хлопья сажи, воздух вокруг слегка вибрирует, а машина лишь чуть потряхивает хвостом да плавно покачивается. Конечно, внутри всё иначе – кабина дребезжит от мощности шестнадцати тысяч лошадей, людей трясёт на креслах, звучат команды…
Но снаружи всё проще – корабль взял да спокойно поплыл над полосой, даже лапы шасси почему-то не воспринимаются, словно их и нет. Так бы и плыл по земле, рассекая плавником киля солёные приморские ветры, до самого конечного пункта маршрута, но нет – пилотирующий лётчик напряг дюралевые сухожилия проводки управления, руль высоты приподнялся вверх, Ил привычно взглянул в небо… И плавно – ох уж это словечко «плавно», описывающее всю жизнь Ил-18 и его потомков – отправился работать. Странно заломившись, убрались опоры шасси, теперь они несколько часов не понадобятся – машину держит неказистое, но сильное крыло, а направляет оперение, своей округлостью напоминающее три лепёшки расплавленного сыра. Вот и не слышно уже винтов, о работе двигателей говорят лишь четыре странно прогнувшихся чёрных следа.
Разные они, эти «медведи», и по бумагам, и по нутру. Ту-142МК несёт в себе то поисковые буи да ракеты-торпеды, то вообще одни сплошные буи – четыреста чутких ушей, которыми двое прапорщиков, сидящих за входным люком, слушают океан, выискивая самое опасное оружие планеты, подводные лодки. МР возит в небо исполинскую антенну подводной радиосвязи – восемь километров металлического каната, позволяющего связываться со своими подлодками. А Ту-95МС прячет в брюхе плотно надутый азотом барабан МКУ, на котором умещаются шесть ядерных ракет, и, если надо – ещё шесть балок на крыльях, ещё десять ракет. Поэтому и посадку самого быстрого в мире винтового самолёта можно посмотреть уже не у Сахалина, а в Забайкалье.
Рабочий день у нас начался с землетрясения – ушла подсевшая накануне на отдых и дозаправку группа Су-24. Этот небольшой по меркам Дальней авиации самолёт можно впопыхах, забыв про размер, даже спутать с не летающим уже Ту-22М2 – острый нос, двустволка двигателей сзади, один киль, косые воздухозаборники перед крылом и, конечно, само крыло изменяемой стреловидности… С Ту-22М3 его не дадут спутать хищные работающие воздухозаборники «тройки», хотя если даже пилоты порой путали синие огни рулежки с белыми огнями полосы да усаживались на ту рулёжку, то что говорить про граждан, снующих меж самолётов на празднике? Впрочем, речь не о гражданах, а о том, что стены домика от грохота форсажа «сушек» зримо ходили ходуном, едва ли не размашистей, чем при взлёте «Большого Брата», Ту-22М.
И почему воздухозаборники «тройки» работающие – что, на «двойке» были безработные? Да просто новая форма воздухозаборников дала возможность включить их в роли костей в скелет самолёта – на Ту-22М3 они уже вместе с другими деталями «плеч» машины работают, воспринимая нагрузку. Заборники Ту-22М2 в полёте были трубами для воздуха и ничем больше… Хотя речь снова не о том, «бэкфайры» в Серышеве такие же гости, как и «сушки», как и куда более тяжёлые, но и куда более культурные на взлёте Ту-160, а мы здесь для работы на Ту-95МС. Утром, почти в одно время с «сушками», на задачу ушла пара.
Вот пришла наша любимая подогревная машина, мы навесили вокруг опор шасси брезентовые чехлы в роли палаток, растащили воздушные рукава от машины – без этого много не наработаешь, колотун сегодня такой, что не только руки не работают – силоксановая лента не липнет! И тиоколовая тоже. А нам нужно восстановить сложную электропроводку шасси – от масляного жара двигателей, обтекающего основные ноги, дюритовые шланги электрожгутов дубеют и трескаются, надо подлечить… На передней ноге масштабы совсем не те, но и там работа есть. Из-за её огромной высоты проще оказалось поставить высокую стремянку и чехол зацепить за неё, чем подвешивать к самолёту. Техник, глядя на эту пирамиду Хеопса, усмехнулся – сейчас двадцатка придёт, она вас сдует… Не ошибся…
Пара, ноль вторая и двадцатка, пришла почти точно по расписанию. Одна машина встала в круг и проревела неподалёку, а вторая поплыла по глиссаде. Высота 400… 350… 300… Сейчас внешние двигатели стоят на режиме 32 градуса, на охлаждении, а из рычагов управления внутренними выпущены удобные «солдатики», скорость поддерживается ими. Высота уже 150, фары… Вспыхнули четыре глаза фар, рёв машины неизменен, положение тоже – всё так же идёт с гордо поднятым носом. Вот белое отражение заснеженной степи на брюхе выдавила чёрная тень полосы, нос чуть приподнялся… Хлопнули синие облачка дыма от колёс, вначале основных, следом носовых, заволновалось развесистое оперение, и аэродром огласил победный рык винтов – бортинженер щёлкнул планкой снятия с упоров, лопасти винтов сбились с привычного обтекания, начали рвать мёрзлый воздух. Вот рык тише, тише… А издалека доносится низкое урчание удаляющегося ведомого, его винты наводят на мир лёгкую осязаемую рябь.
В конце пробега ухо уловило конец двух партий – охлаждённые внешние двигатели выключаются, заруливает корабль на втором и третьем. Долго ему катиться по рулёжкам амурской степи… Минут через пять только появился в эскадрилье, величественно проплыл мимо нас, встал спиной к нам невдалеке, стоянки через две или три, и нагло заревел внутренними двигателями – я пришёл с работы, борща мне, стопку и диван! Режим 32 по УПРТ, охлаждается. Девятого вала наша палатка не дождалась – как и думал техник, упала от первого. Внутри, конечно, никто не пострадал, даже не разбили ничего, лишь на несколько минут прервалась весёлыми идиоматическими выражениями работа.
Двадцатка тем временем охладила двигатели и окончательно успокоилась. Сколь загадочна акустика соосных винтов, столь загадочна и механика – лопасти сперва крутятся как и положено, передние по часовой, задние влево, но спустя то ли полминуты, то ли минуту задний винт, поддавшись общему настроению, останавливается и увлекается передним вправо. Вальсируют уже вместе, сперва в разном ритме, но передний всё медленнее, а задний, пытаясь превзойти учителя, догоняет его. Белоснежные перья лопастей уже прекрасно ловятся глазом, минута – и совсем медленно плывут, вальяжно сходясь и расходясь…
Тем временем спереди подцепился тягач, бомбардировщик быстро затолкали на стоянку, вот уже и подкатили преобразователи. Поставив за носом стремянку, техник штурмует вершину, поднимаясь с тяжеленным кабелем на плече к разъёмам аэродромного питания. К борщу да стопарю, как оказалось, Ту-95 равнодушен, а вот постоянный ток 27 вольт да три фазы по 115 – это подай, иначе ни магнитофоны самописцев не перемотать, ни топливо по-людски не заправить, ни проверки по замечаниям экипажа не сделать.
А кислород? На самолётах поновее кислород для дыхания при разгерметизации запасён газообразный, под давлением где 30, где 150 атмосфер, на ещё более новых встречается химический – никаких бомб высокого давления есть, зато есть зажигательные бомбы химических генераторов, готовящие кислород лишь тогда, когда он нужен. А на старичках вроде Ту-95 ещё остались газификаторы жидкого кислорода – это уже что-то сродни маленькой ядерной бомбе, когда они взрывались на реактивном родственнике «мясорубки», Ту-16, то он носа не оставалось ничего – перед крылом лишь зиял раскрытый цветок обрубка фюзеляжа. На нашем турбовинтовом газификаторы стоят ближе к хвосту и при их взрыве экипаж может спастись. А заправлять это великолепие мёртво ледяной живой водой приезжает машина ТРЖК – транспортный резервуар жидкого кислорода. В любую жару весь лабиринт её трубок укрыт плотной снежной шубой.
А азот? Чтобы можно было загнать машину в какой-нибудь ангар, пожарные требуют выгнать из её мягких фюзеляжных баков пары керосина. И делают это негорючим газом – азотом. Нужно этого азота столько, что не хватит никаких баллонов, приезжает ещё одна машина с большим котлом и укутанными в снежную шубу внутренностями – в котле знаменитый жидкий азот. Машина его потихоньку испаряет и подаёт в самолёт, ноздри дренажа баков источают керосиновый смрад.
Несчётно слов сказано об этих непростых машинах, по сути – огромных автоматах с ядерными пулями. Почти семьдесят лет разносится над планетой их рёв, самым молодым чуть меньше тридцати. И, похоже, на покой «медведь» не собирается – по врагу он впервые ударил на 63-м году жизни, в 2015-м, оказавшись удивительно нужным в новом веке. Значит, несчётно слов ещё будет сказано. А наш рабочий день заканчивается. Завтра машину поставят на подъёмники, техники будут держать створки громадных гондол стропами словно дикого коня, а главные опоры шасси будут под тоненький аккомпанемент редукторов скрываться в гондолах и выпускаться обратно. Результат этих танцев – тёмные линии токов могучих трёхкиловаттных коллекторных двигателей, выведенные на бумажной ленте лучиками осциллографа. В носу поддакнет щелчками да шипением передняя опора, и инженер, убедившись, что ноги корабля в порядке, выпустит его после лечения в полёт. Это надёжность – пусть она рутинна, пусть она сложна. Но чем надёжнее наше оружие, тем дальше от нас беда войны.