Охота

Охота


Старый дом вздыхал, будто холерный больной. Скрипы половиц и треск ступенек, вой ветра в застенках и звонкое цоканье крысиных лапок, колышимые ветром кружевные паутинки и блеклые портреты бывших владельцев. Мрак, сырость, смрад. Этот дом походил на старого больного волка, истекающего кровью на ледяном зеркале реки. Он уже мёртв, но продолжает бороться. Под струпьями балок и перекрытий еще проглядывает железной крепости сердцевина. За слепыми,  заколоченными грубыми досками, провалами окон, скрываются некогда блиставшие роскошью комнаты. Жизнь еще теплится в этом старом прогнившем и опустевшем месте. Жизнь…её жалкое подобие. Как судороги у подопытной лягушки на аспирантском столе.
Он продвигался вперед сквозь наполненную стенаниями тьму. Слегка приволакивая правую ногу, ступал он, тем не менее, бесшумно. Эта походка представляла собой гротескную пародию на танец. Ноздри и горло забивал плотный запах пыли, вкупе с плесенью и разложением. Ориентируясь по слабым отблескам света и треску поленьев, он вышел в большое полукруглое помещение. У дальней стены располагался большой камин, ловкие огненные пальцы с треском перебирали поленья и щепки. Блики, непоседливыми птичками, порхали от стены к стене, пятнали причудливым узором потолок и мистическим светом отражались в стекле и зеркалах.
Притаившись в густой тени около двери, мужчина, осматривал комнату.
В центре, некогда прекрасно обставленного помещения, располагался грубо сколоченный стол. На деревянной столешнице, сплошь покрытой выбоинами и зазубринами, лежало едва стонущее нечто. Когда-то, и не очень давно, эти кровавые останки, были человеком. Или чем-то очень похожим на человека. Зорко озираясь, мужчина приблизился к столу. За свою жизнь,  наполненную жестокими битвами, кровью, ужасами и смертью, он повидал многое. Даже слишком. Большинству людей этого бы хватило на несколько жизней. То, что предстало его взору сейчас, заставило бы более чувствительную душу покинуть тело. Мужчина на секунду прикрыл глаза и скривил губы. Его взору предстали останки молодой, некогда красивой, девушки. По всей комнате были разбросаны клочья огненно-рыжих волос, на месте одного глаза зияла рваная дыра. На переломанных руках и ногах недоставало ногтей. Обломки зубов впились в кровавую корку губ. У неё в ногах лежал еще теплый кровавый комок, вырезанный из её чрева. Мужчина не понимал, как до сих пор эта женщина может оставаться в живых. Подойдя ближе к ее лицу, он склонился над ней. Предсмертные конвульсии уже сотрясали молодое тело. На последнем издыхании, из перебитого горла, с усилием вытолкнула она слова:
- Ненавижу…проклинаю…ююююююююю, - последний звук сменился тихим протяжным хрипом. Наполненный кровью глаз, замер, вглядываюсь в тухлый полумрак над головой.
- Я стану твоей карой и твоим проклятием, - прошептал мужчина.
Стянув зубами, с левой руки перчатку, незнакомец закрыл жертве оставшийся глаз. Подойдя к камину, взял кочергу и разметал по комнате догорающие поленья и угли. В этом месте, маленький рыжий зверек найдет, чем прокормиться. Бросив последний взгляд на изуродованное тело, мужчина направился к выходу. За его спиной набирало силу очищающее пламя.
Несколькими неделями ранее
Первое что он почувствовал, приблизившись к стоящей на отшибе кузнице, это запах. Тошнотно-сладковатый, с резкими металлическими нотками.  Толкнув тяжелую деревянную дверь, он оказался в просторном помещении. Из-за низких стропил приходилось периодически пригибаться. Его проводник, плотный деревенский приказчик, подобных проблем не испытывал. Постоянно тяжело дыша и безостановочно крестясь, он углублялся в душное полутемное помещение. Подойдя к маленькой двери, в задней части кузни, он повернулся к своему спутнику и не смог сдержать невольной дрожжи. И было от чего. Его спутник возвышался над ним на две головы, а шириной плеч мог поспорить с хозяином обиталища. Ниже локтя, правая рука представляла собой умело изготовленный протез черненого железа, в точности повторяющий сжатую в кулак потерянную конечность. Правая половина лица являла собой мешанину шрамов, будто смотришься в разбитое зеркало. Левая же, будто в насмешку, оставалось практически идеально гладкой, за исключением трех линий шрамов вокруг глаза. Чтобы хоть как-то скрыть эти повреждения, он отпустил бороду. Из-под кустистых бровей, мертвенным светом пылали ярко-зелёные глаза.
-Господин шериф, - благодаря связям и деньгам Жана, зеленоглазому удавалось доставать бумаги и документы государственных служащих и печати аристократов, что значительно облегчало ему работу. Например, сейчас все видели в нем окружного шерифа, который интересуется зверствами на вверенной ему территории. – Не стоит вам туда лезть, - голос проводника дрожал от не наигранного страха, не уступая впрочем, в этом второму подбородку. – Это место надо вычистить и осветить заново. Негоже людям ступать там, где прошёлся своими копытами сам…, - толстяк громко сглотнул, с опаской зыркнул по углам и шёпотом закончил – сам Нечистый.
Зеленоглазый даже не взглянул на него, направившись к дальней двери. Дверь скрывала небольшую тёмную каморку, бывшую одновременно и спальней и столовой. Под потолком висело грубо вырезанное распятие. На нем, маленький Христос с тоской и надеждой смотрел в невидимое небо, пока палачи терзали его тело. Под Ним, в прямом смысле находились останки кузнеца. На старом соломенном матрасе лежал он. Распятый, подобно божеству над ним, и со следами не менее болезненных пыток. Кисти рук были сожжены, на обломках костей чёрными узорами запеклись мышцы и сухожилия. Грудная клетка была вскрыта и в ней неровными блестящими волнами застыли металлические потеки.
Склонившись над телом, самозваный шериф, приступил к тщательному осмотру. Кузнец был настоящим гигантом, с грубым, будто выдолбленным из камня лицом. Сейчас на этом лице застыли нечеловеческая дикая боль вперемешку с глубочайшим неверием в происходящее. Наблюдая за действиями «представителя» власти, его проводник постепенно менял цвет с тыквенно-красного на пепельно-серый, а уж затем на болотно-зеленый. В конце концов, не выдержав подобного зрелища, он опрометью вылетел из кузни.
Закончив с телом, зеленоглазый, вышел в мастерскую. Еще по пути сюда, его внимание привлекла одна деталь. Все инструменты и заготовки были разложены по своим местам, с поистине маниакальной аккуратностью. Но одна ниша пустовала. Проведя быстрый осмотр помещения, шериф нашел искомый предмет. Им оказался большой молот, не меньше двух пудов. Его, искусно украшенный боек, скорее произведение искусства, нежели орудие труда, был покрыт засохшей кровавой массой, в которой виднелись осколки костей и волосы. Значит, кузнец успел расправиться с одним из своих убийц. Или, по крайней мере, смертельно ранил его. На земляном полу, еще виднелись еле различимые следы, оставленные чем-то тяжёлым, что волокли к выходу. Он пошел по следу…
Пять дней спустя
Заходя в этот вытянутый двухэтажный дом, что примостился на одной из центральных улочек, зеленоглазый испытал чувство дежавю. За многие и многие годы странствий и сражений с самыми разными исчадиям тьмы, он научился, как бы видеть их ауру. Он сам бы не смог объяснить что это. Это было похоже на разноцветные полосы и линии окружающие монстров и их жертв. Например, призраки были окружены серой шёлковой лентой, обвивающей их невесомые тела; оборотни оставляли красные и жёлтые рваные кляксы; одержимые - чёрную и прямую, будто булатный меч, полоску. Здесь же, как и в доме кузнеца, он не ощутил ничего. Ни вспышки дикой животной ярости, ни холодного, не проходящего голода; ни «чужой» и недоступной пониманию тёмной целеустремленности. Ничего…
В доме шастало много различного люда. И это было неудивительно. Дом являл собой элитный бордель, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Сюда не стесняясь, захаживали и богатые помещики, и знатные лорды, а порой и принцы крови. Коридоры, не говоря уже о комнатах и залах, были обставлены с богатством и яркой варварской безвкусицей. В воздухе, самым удивительным образом, сплетались ароматы благовоний, открытого огня каминов, мазей, притирок и запахи различной степени свежести человеческих тел. Шагая по коридорам, в шумном душном мареве, шериф не рассчитывал найти какие-либо следы или улики. Хозяева заведения постарались как можно быстрее скрыть все следы произошедшей чудовищной расправы. Статус обязывал.
Найдя нужную комнату, в разлапистом лабиринте коридоров, законник толкнул дверь. Его взгляду предстало длинное, хорошо освещенное и протапливаемое помещение. Вдоль украшенных дешевыми занавесями стен стояли несколько кроватей. С противоположной стороны, под потолком находились пучки трав, кореньев и менее привлекательных вещей. Несмотря на старания местных заправил, опытный взгляд находил и читал едва заметные «строки» написанной кровью трагедии. В дальнем углу помещения была отгороженная занавесью коморка, шериф направился туда. Едва слышный шум мягких сапог, полностью тонул в старом и полинявшем, но все еще густом ворсе ковра. Наверняка его перенесли, откуда то из многочисленных зал, когда его вид утратил свою привлекательность. Когда до клетушки оставалось не более двух шагов, занавесь, отгораживающая укромный уголок от остального помещения, сдвинулась, и оттуда вышел, сильно припадая на левую ногу, совершенно седой старик. Увидев перед собой угрюмого незнакомца, он остановился.
-Шериф Милдред, - представился незнакомец и провел перед носом старика свитком, украшенном массивной печатью. Читать старик вряд-ли умел, но символ правящего герцога узнал наверняка.  Неловко кланяясь, он отшаркал в сторону.
-Что будет угодно господину? – сиплый голос, красные блеклые глаза смотрели с подобающим,  для высокого ранга гостя,  уважением, но без подобострастия и страха.
Припомнив ранее слышимые детали, Милдред спроси у старика:
-Не вы ли обнаружили жертву? – при этих словах старик быстрым движением промокнул глаза рукавом и закусил длинный седой ус.
-Это был я, сэр, господин шериф, - протяжный вздох, - она этого не заслужила, никто не заслужил. Это не люди, хуже, чем звери. Шастали, выспрашивали, – говоря это старик начал кружить по комнате, подходя к кроватям, он поправлял покрывала, оглаживал занавеси и упорно отводил взгляд от зеленоглазого.
Шериф следовал за ним по пятам, задавая наводящие вопросы и подталкивая старика к откровенности.
В этом неуверенном и порой неразборчивом блеянии он сумел вычленить несколько фактов. Старуху знали давно, она никому не причиняла вреда. Помогала и лечила хворых да увечных, принимала роды у местных девок, или же наоборот, помогала избавиться от нежеланного потомства. 
Закончив разговор и собравшись уходить, шериф круто развернулся к двери. На металлическом протезе заиграл луч света и старик, ахнув, отшатнулся в сторону коморки. Его сиплый голос задрожал от страха:
-Ты с ними…один из них, - ярость и боль пересилили страх, и схватив тяжелый подсвечник, смотритель бросился к Милдреду.
Без труда разоружив нападавшего, шериф схватил его за шкирку и, подтянув поближе и спокойным голосом поинтересовался:
-Что насторожило тебя старик? С чего ты взял что я их знаю? Отвечай! – он слегка повысил голос.
Смотритель ткнул узловатым пальцем в знак, выгравированный на тыльной стороне металлического кулака, и бросил быстрый взгляд в холодные глаза законника. Отпустив старика, Милдред, выудил из под плаща металлический значок. Овал зеленого цвета, с вписанным внутрь треугольником. Нагнувшись к дрожавшему старику, спросил:
-У этих людей был такой знак?
Закрыв глаза, старик кивнул и зарыдал. Милдред сжал значок в руке. В глазах зажглись недобрые огоньки.
Их было пятеро. Пятеро битых жизнью и многое повидавших мужчин. Сильно отличаясь друг от друга, они являли собой целое. Крепко спаянное и скрепленное кровью братство.
Тоби, неформальный лидер группы. Жестокий и худющий как сама смерть. Последний сын не самого богатого фермера, не желая биться за крохи наследства записался добровольцем в армию.
Фрэнк, монах одного из бесчисленных орденов. Спокойный, уравновешенный. Посвятивший свою жизнь служению фундаментальным истинам Святого Писания.
Грегор, обедневший аристократ. Увалень и лентяй.
Безумный Лари, в своих землях был весьма зажиточным помещиком. Вскоре после начала войны попал в плен и, пройдя все круги ада в виде пыток и лишений сошел с ума.
Снег, молчаливый и загадочный. Альбинос, бледная тонкая кожа и белесые волосы. Водянистые, лишь слегка подкрашенные синим глаза.
Трудно было представить их вместе, но, тем не менее, это было так.
Тоби
Он проснулся от жуткого пронизывающего холода. Ветер потушил небольшой костерок и выдул все тепло из походного одеяла. Чтобы заново растопить костер, нужны дрова. А их в этой чертовой пустыне отыскать очень трудно. Зарываться в песок, как они делали в первые дни похода, теперь никто не рисковал. Скорпионы, пустынные змейки и иные твари, чувствуя источник тепла, устремлялись к людям. С начала похода он сильно похудел, успел переболеть малярией. Кожа приобрела нездоровый желтый оттенок, а кости выпирали из слишком свободной одежды, как скалы из проклятого песка.
Поднявшись на ноги, он потянулся и захрипел от боли, сковавшей его тело. Лежание на холодном песке до добра не доведет. В темноте вычерчивались силуэты стоявших в дозоре солдат. Направившись к ним, он прихватил мушкет. Приближаясь к редкой цепи солдат, он насторожился. Пахло кровью. Свежей кровью. Взведя оружие и перейдя на медленный шаг, он медленно приближался к ближайшему дозорному. Не доходя до него пары шагов, Тоби остановился и окликнул однополчанина. В этот момент, из-за призрачного тела облаков, выглянула луна. Волосы на загривке Тоби зашевелились, а плечи свело судорогой. Тело солдата поддерживала в вертикальном положении пара трехпалых конечностей, цвета киновари. Но вот, лапы отпустили безвольную жертву, и перед замершим солдатом предстало нечто. Существо с идеально круглой головой, без признака глаз и ушей. Лишь неровные щели носа, да торчащие изо рта два длинных тонких клыка.  Покатые узкие плечи и выгнутые в обратную сторону, словно у саранчи, ноги. Существо вытянулось во весь рост и подняло ладони, обратив их в сторону Тоби. В центре каждой располагалось по глазу. Совершенно человеческому, что пугало вдвойне. Айгамучаб. Он мгновенно вспомнил все слухи распространяемые местными жителями. О существах ночи, с глазами на ладонях. О пожирателях крови и душ… Чисто рефлекторно он потянул за крючок и темноту африканской ночи разорвал выстрел. Дальнейший ад он помнил смутно: резня, бегство, кровь, короткая передышка и снова лихорадочный бег, казалось тварей ничто не берет. Как он выбрался, Тоби не понимал до сих пор. Вернувшись в Европу, он потратил немало времени, чтобы выяснить хоть что-то о подобных существах. В конце концов, дорога привела его в Париж…
Фрэнк
Трудно было представить день более благостный. Солнце заливало неф и примыкающую к нему часть храма яркими и теплыми лучами. Народ, сверкая улыбками на лицах, шумной галдящей толпой вышагивал из храма. Нарушая свое обыкновение, чем несказанно удивил свою паству, святой отец провел бодрую и жизнеутверждающую проповедь. Видать еще не все умерло в груди старого аскета, подумал брат Фрэнк и улыбнулся. Сердце сладко щемило, душа рвалась ввысь, как бы это пафосно не звучало. Выйдя их портала дома Господа, молодой священник взглянул в голубое небо, по которому вечный пилигрим-ветер гонял девственно белые, словно библейские агнцы, облака. От разгула вчерашней стихии остались играющие солнечными зайчиками лужи и маркая липкая грязь. Смотря на это торжество тепла и света, Фрэнку было вдвойне лень спускаться в темный и вечно сырой подвал. Лишь только эти мысли промелькнули, он тут же упрекнул себя за призрак праздности, что посетил его разум и, читая про себя заученную молитву, направился к месту своего сегодняшнего послушания.
Идя, Фрэнк смирял свои шаги. Чтобы на несколько секунд продлить блаженное ощущение тепла на лице. Но все равно, дверь, оказалась перед ним слишком быстро. Пройдя за этого деревянного стража, он начал медленно спускаться в темноту. Скользкие ступени заставляли его с осторожностью всматриваться в холодную тьму. Наконец он достиг каменного пола, в углублениях и щелях между блоками, стояла вездесущая вода. Пахло плесенью, а на стенах, пушистым скользким гобеленом, разросся мох и грибок. Клирик устремился к отблескам света, теплыми волнами, колебавшими влажную темноту. Достигнув конца обширного помещения, монах подошел к столу, установленному здесь. На нем лежала открытая книга, по страницам которой ползли букашки символов. Слух Фрэнка уловил странные чавкающие звуки.
-Брат Эго? – молодой звонкий голос неуместно прозвучал в этом месте, - С вами все в порядке?
Вынув из держателя факел, осторожно ступая, Фрэнк, подбирался к источнику звука. Заметив на полу гору тряпья, монах удивился. Приблизившись, он сообразил, что тряпье представляет собой Эго. Кинувшись, на помощь брату, он замер. По лбу, маленькими прозрачными вестниками страха, ползли капельки пота. С трудом сдерживая дыхание, будущий святой отец уставился во тьму. А та смотрела на него. Длинными узкими щелками глаз, огненно-желтого цвета, без намека на зрачок. Через мгновение глаза поплыли в направлении оцепеневшего Фрэнка. Вскоре в кругу света, даваемого факелом, обозначилось маленькое, как полугодовалый младенец, черное тельце. Невероятно костлявое и тщедушное. Сверхъестественно мощным прыжком существо бросило себя на Фрэнка. Его спасло то, что факел по-прежнему был в его руках. Перехватив древко наподобие копья, монах сбил существо в воздухе, а после пригвоздил к земле, подобно Святому Георгию поражающему Змия. Существо бешено извивалось и орало, пока его тело насквозь прожигал огонь. Когда затихли последние звуки, Фрэнк выпустил из рук бесполезный теперь факел и наощупь побрел к выходу. Оказавшись под веселым ясным небом, он не мог осознать и поверить в то, свидетелем и участником чего только что стал. Сделав глубокий вдох, он затерялся в бессчётных улицах французской столицы.
Грегор


Прибыв в Париж, в этот центр мира, первое, что сделал Грегор, надрался до чёртиков! А как еще должен отмечать это грандиозное событие нищий провинциальный аристократ?!
Обнаружив себя поутру в весьма загаженном трактирчике, молодой человек, собравшись с силами, отправился к цели своего путешествия. А именно к богатой вдовствующей графине, которая приходилась непутевому лордику тётушкой. Найти огромный особняк не составило большого труда, а вот объяснить тугодому-стражу кто он такой и почему его непременно нужно сопроводить к богатой хозяюшке, отняло у Грегора прилично сил и времени. Лишь одно обстоятельство находил он приемлемым, за время препирательств алкогольный туман начал выпариваться из головы и умереть хотелось чуточку меньше.
Представ, наконец, перед тётушкой и выдержав многочисленные церемонии вкупе с ничего не значащими фразами и жестами, он, к великой радости,  был допущен к столу. Набив, как следует свое брюхо и, развалившись на высоком диване, Грегор покачивал в руках хрустальный бокал с плещущимся игристым. Заметив на себе суровый взгляд старой леди, молодой аристократ, спустил ноги с дивана и с видом набедокурившего ребенка, принялся изучать свои, порядком износившиеся, сапоги. Лет пятнадцать назад, эта поза вызывала у графини умиление, теперь же только раздражение и злость.
Первой нарушив молчание, графиня произнесла:
-Года не прошло со смерти моего дражайшего брата и его милой супруги, а ты мало того что промотал все состояние, так еще и вынужден был бежать из собственной провинции. Опозорил свое имя и втоптал в грязь светлую память предков.
-Тётушка, - Грегор вдруг обнаружил, что не испытывает ни капли уважения и тем более страха перед своей теткой, - оставьте этот тон. Я ощущаю себя будто в старом романе.
Выпучив глаза от неожиданности, графиня попыталась возмутиться, но у нее получилось лишь невнятное кудахатанье.
-Тем более что я пью не просто так, - продолжал племянник, - то что видел я…-запнувшись, он отхлебнул вина и его взор полыхнул неподдельным страхом, - будет преследовать меня до самой могильной плиты, - его голос понизился до еле слышного прерывистого шепота, графиня наклонилась поближе, - родители умерли не сами, - произнося это Грегор осматривался по сторонам, будто опасаясь того что их услышат, - существа, что бродят в ночи. Те, о ком в наш просвещённый век, - голос подпрыгнул до визга, - мы предпочитаем не помнить, - закончив он залпом осушил вино и загнанным взглядом вперился в расширившиеся глаза родственницы.
-Расскажи мне все, - потребовала она.
Буду по природе своей человеком религиозным и несмотря ни на что любившем своего племянника, графиня поверила словам юного лорда. Взяв со стола серебряный колокольчик и позвонив в него, пожилая леди обернулась к племяннику и скороговоркой произнесла:
- Я верю тебе. Я прожила долгую жизнь и много чего повидала. От своего имени я напишу просьбу одному человеку, его зовут Жан, он поможет.
В этот момент в комнату бесшумно вошел лакей, в богатой ливрее.
-Принесите принадлежности для письма, - велела графиня, в голове уже составляющая строки послания. Грегор откинувшись на спинку дивана, налил себе еще вина.

Лари

Он никогда не страдал излишней романтичностью. Но и циником законченным не был. Когда началась война, Лари понимал что будет непросто, но все же надеялся ухватить удачу за хвост и нахватать себе трофеев. Но судьба, как это часто и бывает, лишь ухмыльнулась в его сторону своей белоснежной улыбкой и пропала.
Очнувшись, он застонал от боли, вздернутые верх руки мало что не выворачивались из суставов. Рубцы горели, синяки ныли, а в глубине карих глаз рождались искорки грядущего безумия.
«Кто я? Где? И почему так больно?» порывом затхлого ветра пронеслось в воспаленном болью мозгу. Ответ пришел лишь с заметным опозданием:
«Лари, меня зовут Лари. И я в плену, умудрился попасться в первом же бою…И меня пытают…боль…боль».
Боль заполняет рассудок и мешает связно мыслить. Боль заставляет бояться и превращает тебя в животное, зависящее от инстинктов. Он готов на все лишь бы это прекратилось.
«Это» - из глотки рвется гортанный смех, прерываемый высокими нотами вскриков и растворяющийся в кровавом кашле. Сначала его били – н терпел; затем резали – он терпел; когда пришли с огнем, стало хуже, но он по-прежнему терпел; пыточные машины, иглы под ногти и вырванные с мясом зубы, он орал и корчился, но по-прежнему был собой. Был Лари. Был Человеком. Был человеком до тех пор, пока не пришли они…
Кто они? – он не мог ответить, да и знать не хотел. Он лишь жаждал, чтобы это закончилось. Или боль…или жизнь.
В ржавом и сыром мраке камеры, гулким эхом отдавались голоса тяжелых шагов. Через несколько мгновений, сквозь решетчатую дверь, Лари коснулись невесомые пальцы огонька, что выплясывал в железной корзинке факела. Полубезумный пленник задергался в своих кандалах, с потолка посыпались мелкие камешки и закапала тухлая вода. Сжав, порядком выщербленные челюсти, он еле сдерживал рвущийся из груди вой.
«Нет, только не снова, хахахахха, нет, НЕЕЕЕЕЕЕЕТ»
Несший факел остановился в нескольких футах от решетки. С его плеча на залитый кровью пол соскользнуло нечто. Легко миновав решетку, змееобразное создание, обвилось вокруг ноги Лари и начало подниматься по этой импровизированной лестнице. Овившись вокруг его горла, тварь медленно приблизило свои глаза к широко распахнутым зеркалам этой исстрадавшейся души. Лари заорал, не закричал, а именно заорал. Срывая голос и теряя последние остатки разума…

Снег
Он родился не в том месте и не в то время. И самое страшное, он выделялся. Очень сильно выделялся. Белесые, почти прозрачные волосы и кожа цвета алебастра. С самого детства он покрывал себя пеплом и грязью. Но глаза, глаза спрятать было сложнее. Водянистые, будто каплю чернил разбавили в слишком большом стакане воды. Едва заметный синеватый мазок. Вынужденный стать монстром, чтобы просто выжить. Не знавший любви матери, верности друзей и простого человеческого сострадания, благость которого эти «люди» распространяли на нищих, калек и убогих. Гонимый и мучимый, голодный и холодный, он скитался узкими грязными улочками. Где утонченная роскошь пререкалась с туберкулезной нищетой. И эти бесконечные дороги привели его к шикарному особняку под красной черепицей…
Их успокоили. Им объяснили. Их обучили. Им вручили деньги и оружие. Пообещали помощь. И отпустили в мир. Который и до этого был местом темным и неприятным, а уж теперь и вовсе наполнился Тьмой. Живой и осязаемой.
Еще во время учебы, эти пятеро сплотились. Может потому что были первыми и вначале единственными «учениками», может по какой-то иной причине. Но даже после «выпуска» они не разбежались и прокладывали свои тропы от победе к победе спаянной, крепкой командой.
С течением времени, ошалев от своих возможностей и безнаказанности, что им даровали деньги и связи их покровителя, приятели обнаружили в себе пробуждающиеся темные желания. И окунулись в них с головой. Несколько месяцев Фрэнк пытался вернуть им благоразумие и вновь отыскать ту тропу, по которой они шествовали в начале пути. Но, увы, человек остается человеком, и со времен он поддался тем  же порокам которыми грешили его товарищи. Как толпа раздавливает и сметает со своего пути тех, кто мыслит иными категориями, так и разум Фрэнка был разорван на части царившими в их группе настроениями. И они окунулись в океан вакха и насилия. Упиваться властью так сладко, и гораздо безопаснее чем сражаться с быстрыми как молния оборотнями или неузвимыми подобно воздуху элементалями. Вино, золото, женщины. Они покупали что хотели, а если не могли то брали силой. Отказать им, значило навлечь на себя смерть, медленную и ужасную. Тем не менее, после совершенных деяний, они покидали эти оскверненные места и мостили кровавыми кирпичами с мостами из костей в другие места, где и продолжали свою «борьбу»…
Их неприятности начались со встречи с кузнецом. Упрямый малый, мало того что не польстился бликами золотых монет, так и еще и не дрогнул при виде пяти вооруженных мужчин, с прямо таки  бандитской наружностью. Лари, почти полностью восстановивший душевное здоровье, увлекся опиумом, и теперь его состояние оставляло желать много лучшего, подвернулся под удар двухподовика. Его череп лопнул, подобный тонкой корке куриного яйца. Обратным движением тяжеленный боек угодил в ребра Грегору и тот, заматерившись, повалился на земляной пол. Пока Фрэнк пытался поддержать жизнь в уже остывающем теле, они разделались с кузнецом.
Оттащив Грегора к проживающей неподалеку старухе-лекарши, они с почестями сожгли тело Безумного Лари.
Бабка-травница, многим помочь им не смогла. Бродячая жизнь и сомнительные увлечения, уже давно поселили в теле увальня-аристократа, ростки пожирающей того болезни. Обозленные из-за произошедшего, вновь накачавшиеся вина и наркотиков, «люди», через несколько дней обвинили знахарку в колдовстве и разделались с ней.
Сейчас они сидели в нескольких милях от последнего «дела», в задней комнатушке придорожной забегаловке и предавались каждый своим мыслям.
Тоби вырезал на деревянной столешнице, угловатые, будто рубленые символы. Подобными оберегами было украшено его оружие и медальоны, в изобилии болтавшиеся по узкой костистой груди.
Грегор, тяжело привалившись к стене, потягивал синюшными губами вино. Его уже несколько дней не отпускал жар, и в этой полудреме полубдении он непрерывно что-то бормотал.
Стоя у единственного окна, затянутого непрозрачным рыбьим пузырем, Фрэнк что-то читал на маленьком клочке бумаги.
Снег сидел в дальнем углу и игрался с тремя клинками, с длинными тонкими лезвиями.
С тихим скрипом распахнулась маленькая щербатая дверь. В каморку, пригибаясь, вошел высокий широкоплечий мужчина в темно-зеленом шерстяном плаще с капюшоном.
Готовый сорваться с губ Тоби гневный вскрик, так и умер не рождённым. В тусклом свете масляных коптилок, на металлической руке новоприбывшего мелькнул хорошо знакомый сообщниками символ. Даже полуобморочный Грегор, привстал с широко разинутым ртом.
-Ты?! – прошипел из темного угла Снег.
Не произнося ни слова, зеленоглазый прошествовал к столу, за которым расположился Тоби. На потертую, изрезанную свежими символами столешницу, упал исписанный мелкими ровными строчками лист пожелтевшей бумаги.
-Фрэнк? – хрипло позвал Тоби. Тот, подошел к столу пятясь, не спуская глаз с неподвижной фигуры полумифического героя, о котором им рассказывали шесть лет назад.
Взяв бумагу, он медленно поднял его к глазам и хорошо поставленным музыкальным голосом начал читать:
«Ты создал монстров…»
Тело сработало само, без участия мозга и сознания, Тоби вскинул к плечу ружье и направил его в грудь стоявшему напротив него шерифу. Палец ветерана скользнул в дужку спускового крючка. Металлический кулак, коротко, без размаха, врезался в дуло короткоствольного ружья. Приклад, как бешеный бык, боднул Тоби в плечо и опрокинул вместе с лавкой. Левая рука появилась из-под плаща Милдреда с заряженным пистолетом. Хлопнул выстрел и вскочивший было на ноги Грегор, повалился со свинцовым горохом в горле. Крутанувшись влево, зеленоглазый ушел от выпада монаха и обратным движением вонзил изукрашенный протез тому в грудь. Тесное помещение поглотило тошнотворный хруст сломанной грудной клетки, одежду Фрэнка украсили красные бусинки крови, что истекали из его уст, подобно последней молитве. Инстинктивно шарахнувшись в сторону, шериф ощутил на лице тонкую полоску жжения. Кинжал альбиноса оставил еще одну метку на и так безобразном лице. Он был хорош, очень хорош. Быстр и ловок. Шесть лет назад, зеленоглазый бы еще мог с ним потягаться, но то чем являлось его тело сейчас, не выдержало бы и минуты подобного дикого танца. Они стояли друг против друга, на расстоянии чуть меньше полутора метро. Снег с двумя длинными кинжалами в опущенных руках, он держал их прямым хватом. Спокойный и самоуверенный. Он уже просчитал что сможет побить этого мифического калеку, что призраком укора явился из прошлого. Милдред выставил перед собой обе руки, подобно греческому бойцу кулачного стиля. Он тоже все понимал. Но у него был козырь в рукаве, точнее в протезе. Потянув руку на себя, он спровоцировал действие скрытого механизма. С металлической поверхности сорвалась маленькая изящная стрелка. Поздно поняв замысел шерифа, Снег так и умер. Расслабленный и самоуверенный.
Месяц спустя
Опираясь на изящную трость красного дерева, Жан спустился в свой кабинет и уселся за длинный широкий стол, что занимал большую часть помещения. Окинув взглядом кипы бумаг, он остановился на маленьком, буром конверте. Ловко вскрыв его, он извлек пять железных жетонов и лист пожелтевшей от времени бумаги и прочел несколько строк:
«Ты создал монстров
Я знаю, что ты хотел добра, но ты создал монстров
Если такое повторится еще раз, я приду за тобой
Не ищи меня
Цепь разорвана»
Подписи не было, да она и не была нужна.