Шейх поапплодировал закончившейся истории. Он даже единожды усмехнулся, чего не случалось в прошлые годы, и друзья его приняли сие в качестве хорошего предзнаменования. Также это не укрылось ни от старика, ни от юношей. Они также радовались тому, что шейх по меньшей мере на полчаса смог развеяться; ибо чтили они его горести и печали о его несчастье, чувствовали, как теснилась их грудь, когда они видели, как тихо и серьёзно предаётся он своей скорби, и ещё радостей и возвышенней было им, когда в мгновение ока ушло помрачение с лица его.
- Я, пожалуй, могу вообразить, - сказал писарь,- что этот рассказ произвёл на него благоприятное впечатление; в нём сокрыто так много курьезного и комичного, что даже сам святой дервиш с Горного Ливана, что никогда в своей жизни не улыбнулся, громко бы расхохотался.
- И всё же, - сказал, усмехнувшись, старик, - и всё же ни феи ни волшебника там не появилось; ни хрустального дворца, ни гения, приносящего чудесные блюда, ни птичьих костюмов, ни волшебной лошади...
- Вы нас посрамили, - воскликнул молодой купец, - ибо мы с таким рвением говорили о тех сказках нашего детства, которые и поныне нас чудесным образом привлекают, ведь мы считали минуты, когда сказка нас так уносила с собой, что мы воображали, что в ней живём, так высоко мы её оценивали; и теперь хотите вы нас пристыдить и наставить на верный лад, не так ли?
- Ни в коем случае! Я далёк от того, чтобы порицать вашу любовь к сказкам; о неиспорченном вашем уме свидетельствует то, что вы настолько уютно можете погрузиться в сказку, что после смотрите не как другие сверху вниз, словно бы на детскую игрушку, что не скучно вам и не лучше бы вам скакать на коне или вздремнуть в охотку на диване, или в полусне покуривать кальян, нежели таким услаждать свои уши. Я далёк от того, чтобы в вас это порицать, но мне отрадно, что вас увлекают и услаждают также повествования и другого рода, нежели то, что называется сказкой и в обычной жизни.
- Как вы об этом догадались? Расскажите нам поподробнее что вы имеете в виду? Другого рода, нежели сказки? - спрашивали юноши наперебой.
- Я думаю, необходимо в известной степени различать сказку и повествование, в повседневной жизни называемое историей. Когда я говорю вам, что хочу рассказать вам сказку то вы примете в расчёт то, что это повествование, откланяющееся от привычного хода событий и уходящее в области не совсем земной природы. Или, чтобы прояснить, в сказки возможно появление других существ, не только простых смертных; в судьбу персонажа, о котором рассказывается сказка, вмешиваются посторонние силы, такие как феи, волшебники, домовые, призраки королей; всё повествование принимает причудливые, сверхъестественные формы, напоминая вблизи ткани наших ковров или работы достославных мастеров, называемые у нас арабесками. Истинному мусульманину запрещено греховным способом воспроизводить в красках и рисунках человека, творение Аллаха, посему и видны на тех тканях деревья и ветви, чудесным образом переплетенные с человеческими головами и телами, вырастающими из рыб и кустарника, словом, фигуры, напоминающие обычную жизнь, но тем не менее необычные; вы же меня понимаете?
- Я думаю, что догадываюсь о чем вы, - произнёс писарь, - но продолжайте дальше.
- Такого рода нынче сказки:
невероятные, необыкновенные, удивительные; а поскольку они чуждые для обычной жизни, их перемещают или в чуждые страны или в давно прошедшие времена. В тех странах, у тех народов бытуют такие сказки: у турков такие же хорошие как и у персов, у китайцев похожи на те, что у монголов, и в самой земле франков их должно быть много, по меньшей мере однажды мне об этом сказал один учёный гяур; но они не такие красивые, как наши, ибо вместо прекрасных фей, живущих в роскошных дворцах, у них необъяснимые женщины, называемые ведьмами, коварный, отвратительный народ, живущий в убогих хижинах, и издревле передвигаются они не на воздушных кораблях по голубому небу, а летят на метлах сквозь туман. Также у них есть гномы и карлики, это взрослые люди маленького роста, что занимаются всякими жуткими делами. Такие ныне сказки; совершенно по-другому обстоит дело с рассказами, обычно называемыми "историями". Эти целиком и полностью земные и действие их происходит в обычной жизни, а чудесное в них разве что повороты судьбы но не с помощью волшебства, проклятия или колдовства, как в сказках, а само по себе или по стечению обстоятельств, решается, будет ли то судьба богача или бедняка, счастливая или несчастная.
- Верно! - ответил один из молодых людей, - эти чистые повествования встречаются в тех великолепных историях Шехерезады, которые ещё называются "Тысяча и одна ночь". Большая часть историй Гаруна аль-Рашида и его визиря - повествования именно такого рода. Переодетые, они выходят из дворца и видят те или иные престранные инциденты, которые разрешают я вполне естественным путём.
- И всё же вам стоит признать, - продолжил старик, - что эти истории - далеко не худшая часть "Тысячи и одной ночи". И всё же как отличаются они своим началом, своим сюжетом, да и всем своим существом от сказок принца Бирибинкера или же трёх дервишей с одним глазом или рыбака, вытащившего из моря ларец с печатью самого царя Соломона. Но в конце концов всё же имеется причина, придающая этим двум разновидности присущее только им очарование, а именно то, что мы вместе с ними переживаем нечто поразительное, сверхъестественное. В сказках сверхъестественное присутствует при каждом вмешательстве сказочного волшебника в обычную жизнь, в историях это происходит хотя и согласно естественным законам, но удивительным и необычайным путём.
- Странно! - воскликнул писарь, - странно, что естественный ход вещей нас привлекает так же, как сказочный, сверхъестественный? Как же такое может быть?
- Причина кроется в описаниях отдельных людей, - ответил старик, - в сказках сосредоточено столько чудес, а человек так мало действует по собственному желанию, что некоторые персонажи и их характеры могут быть описаны лишь мимолетно. Другое дело в обыкновенном повествовании, когда каждый говорит и поступает согласно своему характеру, здравому смыслу и представлению о прекрасном. Такова история о печеной голове, та самая, которую мы уже слышали. Сама нить повествования не была бы ни выразительной, ни удивительной, не будь бы в повествование втянуты такие характеры. Чего стоит, например, фигура портного! Можно себе представить согбенного старика, починяющего плащи. Должно быть в первый раз в жизни ему досталась выгодная выкройка, так они с женой обрадовались от всего сердца и отметили это достаточно крепким кофе. Какой противоположностью уютному покою является та сцена, где они жаждуще открывают свёрток и видят ту ужасную голову! И после уже не верили, что увидим и услышим его, обходящего вокруг минарета и созывающего правоверных на молитву, и пораженного будто громом появлением невольника, и оттого замолкшего. А брадобрей? Ужель не видите перед собой старого греховодника, что пока пенит мыло болтает без умолку и охотно пьёт запретное вино? А как он развлекает в своей парикмахерской будке странного клиента и - нащупывает холодную голову? Ничуть не хуже, хоть только обозначены, пекарский сын, лукавый юноша и шашлычник Янаки. Неужели вся эта непрерывная вереница комичных сцен не похожа на ход истории, что столь необычен, чтобы представляться таковым? А почему? Потому что сами по себе персонажи изображены верно и согласно их существу поступают так, чтобы это выглядело правдивым.
- Вы истинно правы, - ответствовал юный купец,- я не располагал временем, дабы как следует поразмыслить над тем, так ли я всё увидел, или что-то упустил, чем-то наслаждаясь что-то найдя весьма скучным, неведомо почему. Но вы дали нам ключ, что приоткроет нам тайну, пробирный камень, дабы поставить пробу для верной оценки.
- Всегда так и делайте, - ответил старик, - и ваше наслаждение будет только возрастать, коль научитесь вы таким образом размышлять над услышанным. Но смотрите, новый невольник поднялся чтобы начать рассказ.
Так и было, пятый невольник начал: