Несколько слов о символизме Чёрной курицы

 
В детстве мы читаем сказку Антония Погорельского «Чёрная курица или подземные жители» как морализаторскую притчу или даже басню о гордыне и предательстве. Сюжет «Чёрной курицы» хорошо знаком каждому пятикласснику. Добрый мальчик Алёша, живущий и учащийся в пансионе, спасает от ножа кухарки Трины свою любимую курицу Чернушку. Чернушка, которая оказывается министром подземного королевства, проводит Алёшу в свои владения, где подземный король вручает мальчику конопляное зёрнышко, исполняющее любое желание. В обмен на своё желание всезнания Алёша даёт клятву никому не говорить о волшебном королевстве, чьи подданные иногда появляются рядом с нами в разных обличиях. Беда в том, что ставший лучшим учеником и возгордившийся Алеша, не хочет ответить на вопрос учителя о том, откуда мальчик лучше всех знает любой урок, не выучив его. Под страхом наказания Алёша выдаёт тайну Чернушки, теряет свой дар и обрекает подземных жителей на вечные скитания, а своего друга министра, явившегося уже в человеческом облике, на заточение в золотые кандалы. Увидев, что натворил, Алёша плачет в раскаянье.
Вот, казалось бы, и всё. Но почему эта сказка оказала и оказывает такое сильное влияние на очень разных людей: от Льва Толстого до Вячеслава Иванова и Андрея Белого? Зачем её изучают историки, философы и психоаналитики?
Попробуем для начала поискать ответы в историческом контексте. Действие нашей волшебной истории происходит накануне Пасхи 1829 года. Второе десятилетие XIX века стало расцветом деятельности масонских тайных обществ, пришедших в Россию в конце петровских реформ и объединивших в себе несколько направлений развития общества и мысли. Идеи «гуманистической» философии Возрождения, провозглашающей самоценность человека, революционный французский социализм, дух немецкого романтизма, смыслом которого является стремление к абсолютному знанию, а также алхимические и оккультные практики. Автор «Чёрной Курицы» Алексей Перовский (Антоний Погорельский) как и его отец граф Розумовский был масоном высокой восьмой степени посвящения. Это даёт нам основания полагать, что подземное королевство отчасти является прообразом тайного общества. Вспомните: с Алёши берут клятву о неразглашении тайны в обмен на дар всезнания. Мало того, что здесь явно читается мотив «Фауста», так кроме волшебного конопляного семечка Алеша получает в подарок от подземных жителей шапочку и цепь – атрибуты посвященного, которые видны только ему. Кроме того, Чернушка называется у Погорельского то министром, то магистром. Это и, наконец, бегство подземных жителей после предательства мальчика заставляет многих исследователей усматривать в «Чёрной курице» масонские корни.
Немаловажно и то, что внешнее место действия сказки – Петербург после встречи Алеши с подземными жителями странно меняется. Город приобретает черты как современного героям так и «того» зарождающегося Петровского Петербурга, иногда отражающегося в воде. Это обстоятельство тоже говорит как в пользу вневременного характера сказки, так и в пользу её розенкрейцеровской природы.
Однако, стоит нам присмотреться к испытаниям, которые проходит Алёша на пути в подземное царство, как зарождается сомнение в том, что «Чёрная курица» пронизана исключительно символикой «вольных каменщиков».
Во-первых, Чернушка, провожающая Алёшу в подземное царство, увеличивается в размерах и освещает путь, испуская из глаз лучи и превращая преграды в камень. Знающему, подготовленному читателю становится ясно, что Чёрная курица – министр и магистр волшебного царства есть никто иной как Василиск – чудище античных мифов, символ верховной власти, от имени которого происходит титул правителя Византии (Базилевс), покровитель трансмутации – алхимического превращения олова в золото или души профана – в мага. Во-вторых, преграды на Алешином пути к всезнанию тоже наделены конкретным символическим значением и смыслом. Три рыцаря, атакующие героев, вероятно, также как в мире Босха, Бемё и Блейка, означают три состояния вещества и три стадии времени.
«Победив» их, мальчик претендует на неизменность в условиях безвременья, то есть на ложное бессмертие, подобное бессмертию вампира, при котором вечное статическое существование (не-жизнь) равняется смерти. Второй преградой на пути маленького Фауста становятся три китайские статуэтки, случайно разбуженные касанием. Этот образ и символ может показаться более сложным для интерпретации, однако, отсылает нас к трём ступеням «восточной мудрости»: к борьбе, отрицанию и принятию. Победа над статуэтками может означать «принятие магом своей тёмной сущности, которая является продолжением светлой» (Папюс).
Дабы не показаться голословным, остановлюсь на образах рыцарей и статуэток чуть подробнее. Три рыцаря в символизме Босха, перекликающемся в этом случае с известным сюжетом Дюрера «Рыцарь, смерть и Дьявол», по мнению некоторых исследователей (например, Гастона Башляра и Этьена Жильсона) символизируют три возраста человека, три отрезка его пути: юность, зрелость, старость, так или иначе, воплощая время. В «Чёрной курице» рыцарь, сошедший с первого портрета, напоминает растущий месяц, рыцарь со второго портрета похож на полную луну, а с третьего – на убывающую. Эта лунная аллегория, как ни странно, связывает рыцарей «Чёрной курицы» как с алхимией Бемё, так и с миром Блейка. В первом случае, маг Бёме, изображая душу, как ртуть, связывает фазы её движения и покоя, с периодами власти «трёх лунных князей». При этом, мистик, художник и поэт Блейк изображает трёх рыцарей, преграждающих страннику путь в ад, как воинов, на щитах которых красуются всё те же фазы луны. Здесь всё сходится.
А вот вопрос о китайских статуэтках пока открыт. Их появление могло быть следствием такой ипостаси масонства как поклонение «Великому Востоку», иррациональность и парадоксальность которого «каменщики» противопоставляют логике Запада. Но есть и более прямое объяснение: ещё одна отсылка к «подземным жителям». Всё просто: в китайской мифологии хозяин подземного мира Диюй – демон обольститель Яогай часто изображается в виде трёх фигурок, сросшихся руками.
Разрубив Яогай на части, герои юго-восточных легенд сами не замечают, как падают, получив нанесённые ему раны, а невредимый Яогай (Ёкай) смеется. Так что можно предположить, что «победа» над своим Яогай тоже не сулит Алёше ничего хорошего.
Наконец, в комнате, предваряющей вход в подземное царство, Алёша видит трех спящих «старух-голландок», по очереди открывающих глаз. Их опасно будить, но это делает задетый Алешей попугай, дремавший рядом со старухами и огласивший комнату громким «Дурак!»
Если в случае с «голландками», имеющими один глаз на троих, на память сразу приходит рок в образе парок, то со странным попугаем остаются одни вопросы до тех пор, пока не становится известно, что в черновиках сказки его звали «Разум», «Страх» и даже «Фауст». Одним словом: маг, берегись того, что твою жестокую судьбу может разбудить страх, вызванный к жизни рассудком.
Итак, с точки зрения оккультно-магического символизма мир «Чёрной курицы» выглядит пугающе и незавидно. Представьте, что одинокий мальчик заводит дружбу с министром тёмных сил Василиском, вместе с которым отправляется в подземное царство, где, попутно с боем переступив через жизнь и время, получает семечко всезнания и связывает себя обетом молчания. Такой ли естественной тогда выглядит гордыня Алёши? Так ли ужасно предательство, по сути, становящееся признанием в связи с подземным царством? И так ли жаль Чернушку, обречённую на золотые кандалы? Эти золотые кандалы долго не давали мне покоя, пока не пришёл на ум Люцифер с картины Джотто ди Бондоне: существо с телом человека и головой огнедышащего петуха, закованное в кандалы из золота. Увы, этот «кузен» Чёрнушки явно намекает на её «тёмное» прошлое и настоящее.
Да, я могу показаться резким. Но не стоит забывать об одном ключевом обстоятельстве. Действие «Чёрной курицы» как и события «Божественной комедии» или «Мастера и Маргариты» разворачивается накануне Пасхи. Это снова переворачивает смысл происходящих событий, ведь душу, устремившуюся в ад в итоге должно ожидать воскресение. Такая надежда справедлива для всех этих сюжетов, кроме сюжета Булгакова, Мастер
и Маргарита которого покидают пасхальную Москву, увы, в сатанинской свите.
Хочется верить, что Алёшу ожидает другая дорога, но какое бы толкование «Чёрной курицы» вы ни избрали: наивно-морализаторское, сказочно-мифологическое, магическое или аллегорически-пасхальное, это творение «русского Гофмана» задаёт вопросов куда больше, чем дарит ответов и почти никого не оставляет равнодушным.