Даня был обычный пёс, любящий задирать лапу на столбик, чтобы поставить подпись для всех любителей свого рода, читающих хроники передвижения в городских лабиринтах тесного общежития. Он сам был не прочь почитать нюхом тех, кто был здесь до него. Любой мужчина любит ставить точку своими природными данными там, где женщина только собирается начать рассказывать родовую историю.
Этого обычного пса часто принимали за волка из-за его внушительных размеров. Встречные прохожие пытались уйти в сторону, пряча руки в недра карманов подальше от белых клыков на чёрной морде. И псу было часто наплевать на этих самых прохожих, потому что у него были друзья - два пацана, увлекающихся такими же сказками на ночь, под которыми хочется поставить свою подпись и войти в историю, как победители над чёрными силами. Даня был чёрный, но не силой. Потому, когда одна тётка, увидев пса без поводка и намордника, накинулась на ребят, он, как и положена друзьям на страже, тяпнул её за задницу. Не сильно, а только предупреждая. Только тётка оказалась не из пугливых. Она взглянула в глаза псу и вцепилась в них железными щипцами. И собаке показалось, что у него вытаскивают наружу душу. Не понимая происходящего Даня заскулил. Но тёка его не отпускала до тех пор, пока Даня не превратился в маленький комок дерьма, освободившись от него добровольно и удивлённо уставившись на кучу, как на символ, который часто употребляют выражением: помни о смерти.
Костик и Васька, присутствующие при этом чародействе, выругались не без удивления: "Ведьма!" И это вышло, как признание - да, они существуют! Не перевелись ещё ведьмы в тепличных условиях жизни мегаполисов. Только слава их сжалась до шкурного интереса - куда они вкладывают свои заработки, которые им оставляют посетители, желающие сделать приворот или отворот или наслать кучу проклятий на род, который перешёл дорогу хилому бизнесу, хромающему на обе ноги.
У ребят захватило дух от зрелища, в котором они ничего не поняли, но само действо вызвало отклик: "Круто", будто при этом получили дозу странного зелья, который называют по-свойски - наркотой. Выплеснувшего адреналина хватило на весь вечер, чтобы им можно было убедить кого угодно, кто не верит давно чудесам, в том, что они иногда случаются. Однако отца Васьки рассказ во всех подробностях ни в чём не убедил. Данька по-прежнему выдерживал стойку с беконом на носу, показывая выдержку преданности в ожидании момента приказа "Взять", а слюни опровергали всякую выдержку плоти, стекая на пол предательской издёвкой, в которой нечего было растворить без кусков свиннной туши. А в сейфе у отца столи два ружья, готовых выстрелить в упор в любого, кто посягнёт на частную собственность со взломом или без. Ружья были охотничьими и хранились по инструкции. Но отец Васьки часто доставал их, будто готовился к предстоящему бою с невидимым противником. Мать Васьки, поглядывая на накладные ногти, пыталась заглянуть в глаза большого пса, как бы проверяя свои способности к вызову транса. Но унеё ничего не получалось. Данька то бегал за мячиком, то лезь под хвост Альфа, собаки Костика, которая вообще во всей этой истории осталась не удел.
Немного успоившись от упоения необычностью встречи с тем, что служило когда-то украшением природы, как праздник победы духа над плотью, все упоённые страстью и показным равнодушием разбрелись по домам и кроватям, понимая, что всяким сказкам приходит конец, как только голова уйдёт в мягкую подушку и земля покажется пухом со всеми неразгаданными премудростями.
Но ночь показалась странной для всех, кто думал, что всё закончилось. Ребята ворочились от новых подробностей, которые показывал им ум в расслаблении тела, отец Васьки пару раз вставал, чтобы проверить замки в дверях и в сейфе, а мать ушла в грёзы, где всё привораживала и привораживала блондина за углом магазина, который переносил большие свёртки в машину каждый раз, как только она только собиралась присмотреть себе в магазине что-нибудь стоящее её красоты. Рассказ о ведьме в ней пробудил давнее поверье, что все женщины - чуточки ведьмы. И с этим выводом она не хотела расставаться, как и с мужем, глядящим на неё также, как на собаку или телефон, составляющие для него полноту счастья и обеспеченности всем необходимым,
А в темно-синем небе тихо расцветала Голубая Луна. И никому не было дела до ее таинства, кроме тех, кого она пригласила в свои покои. Женщина без прошлого стояла посреди пустого футбольного поля с пустыми требунами, похожими на глазницы древних хищников, давно уже умерших и исчезнувших с поверхности Земли. Голубой свет струился потоками с неба, заливая поле, как бассейн, в котором что-то начало оживать и двигаться, перебирая затёкшие от долгой немоты члены. Воздух пропитывался ароматами звериной страсти, распределяющийся глубоким дыханием единой органики. При каждом выдохе Луна удалялась в свою свободу, а при вдохе притягивалась к недрам живых соков, в которых жила память о том единстве, когда Луна и Земля составляли единое целое. И женщина была проводником разорванной связи. Она то превращалась в гиганта, для которого диназавры казались кошками, то становилась крошечной дюймовочкой, но не теряя при этом излучение одного и того сапфира, составляющего её сущность.
В эту ночь и Даня не спал. Он был неподвижен в разбегующейся всем нутром пустоты голубгого блекска раскрывшейся вселенной. Всё для него перестало существовать, кроме неба. И если бы он знал о созвездии волка, то всё равно бы не смог себя сравнивать с чем-то, чем не был он сам. Он был этим небом безмерного покоя. И то был не сон, а лишь дыхание, не знающего своих границ.
Утро отодвинуло лучами солнца таинство ночи. Суета ворвалась в дома, заполнила улицы шумом машин в нарастающем накале вынуждающей к какой-то работе и движении появления смысла. В квартире, где вчера ещё весь вечер ощущалась атмосфера праздника, прозвучали будничные звонки, зашумела в трубах вода, затопали ноги, а в воздухе стали проплывать невидмые облака ароматов из кофейных чашек. Вася приготовил ошейник и позвал пса на прогулку. И только тут мальчик понял, что не видел собаки, которая непременно должна бегать между снующими ногами. Вася пошёл в комнату, где обычно спал пёс. Даня.... или что-то похожее на него стояло тихо, опустив глаза. Не придавая значения с утра вчерашним призракам, Вася привычным движением обвёл поводком шею и прикрепил карабином поводок. Пёс был послушен и приветлив, но Вася почему-то испугался смотреть псу в глаза. В его руках исчезла смелость. Как бы наитием он отцепил ошейник и чуть отстранился,уступив дорогу в выходу псу. Всё как бы поменялось местами. Не собака служила человеку, а человек с уважением смотрел на собаку, в которой появилась стать одиночки. Пройдя следом за псом в прихожую, Вася удивился, увидев хвост, который не играл больше волну приветствия. Он был опущен данью покоя. Не очень уверенным жестом мальчик открыл дверь и выпустил пса. Тот шёл, как человек, переступая неслышно лапами и перенося всё тело так, будто оно не имеет тяжести. За порогом Даня полуобернулся, как бы говоря: "Провожать не надо", и направился прямо к лестнице, по которой никогда не спускался, не замечая дверей лифта.
Он уходил. А Вася просто смотрел, всё понимая, но забыв слова, которыми играют, как мячиком. Уходил волк, не помнящий, как смотреть в глаза человеку в обоюдном желании побыть какое-то время вместе. Это время прошло. Волк возвращался в лес, где ему никто не может сказать, что он должен делать, чтобы заслужить доверие. Хищник его просто дарит, чтобы человек, обретя уверенность в своих силах, стал уникальным одиночеством, помнящим лишь благодарность всем тем, кто позволил ему подняться и удержать равновесие на двух ногах. Дальше пути расходятся, оставляя пустое пространство для тех, кто спустился когда-то с неба в притяжении короткого счастья - побыть немного рядом и близко-близко, так, чтобы можно было дотронутся, чуть коснуться и отпустить обратно свободу самого космоса в бесконечном выдохе оргазма блаженства, которое дарит каждый, привратившись в младенца из плоти и тёплой крови.