Леонид Павлович Ивченко с утра трудился над сооружением летнего душа в дальнем углу двора, рядом с водоразборной колонкой.Мадам Магит с « ожерельем» из бельевых прищепок на шее « вешала стирку» на провисшей верёвке, которую потом следовало подпереть специальной палкой, называемой дрючком.На скамейке под акацией сидел её муж Пётр Борисович в ожидании почтальона со свежими газетами, рядом стоял таз с мокрым бельём. В тенистой беседке , увитой диким виноградом, громко хохотала детвора,разглядывая картинки в журнале «Крокодил».
Было лето, наш маленький дворик на Привозной жил своей привычной,размеренной жизнью.
- Лёка, иди домой, Лёка!- прозвучало с террасы второго этажа.
Пётр Борисович вынул из кармана свои старинные часы на цепочке, которые, по его уверению , он в 1919 году , в Одессе выиграл в карты «у одного интервента», неспешно открыл крышку корпуса,и засвидетельствовав время , пошутил:
- О, двенадцать часов пополудни. Мулла призывает к намазу...
« Призыв к намазу» раздавался во дворе ежедневно, в одно и то же время. Это мадам Шаогородская звала на обед своего внука.
Свежий куриный бульончик с непременной котлеткой из печенки той самой курицы, ждал Лёку,которому в мае исполнилось пять лет, и потому ему уже было позволено самостоятельное пребывание в немногочисленной дворовой компании детворы, естественно, под пристальным наблюдением бабушки Розы.Бабушка кормила Лёку строго по часам, придерживаясь полезной диеты.
По утрам с « инспекторской проверкой» являлась с Потёмкинской улицы вторая Лёкина бабушка,Дина Григорьевна. Ее единственная дочь вышла замуж за Фиму Шаргородского против её воли; мать видела для своей красавицы Идочки более достойную партию. Фима после войны окончил местный пединститут и преподавал в школе русский язык и литературу. С таким мужем, по мнению Дины Григорьевны,не видать Идочке красивой жизни, какую довелось вкусить её маме. Одним из мужей Дины Григорьевны до войны был известный в городе директор крупного гастронома по фамилии Коган; какое уж тут сравнение со школьным учителем?
С рождением внука Дина Григорьевна поутихла в своих амбициях и взяла на себя обязанности по руководству семьёй Шаргородских, раздражая этим сваху , которая тащила на себе весь груз домашней работы, включая заботу,уход и воспитание внука. Первым нововведением Идочкиной мамы было упразднение никелированной кровати с панцирной сеткой. На кровати , по её утверждению, спать уже не модно, и все приличные люди в городе теперь спят только на тахте.Разобрав на части шикарную кровать с блестящими прутиками и шариками на спинках , Фима , напялив изрядно поизносившуюся тюбетейку, в которой ещё подростком играл с пацанами в футбол,и сделав озабоченно-деловое лицо неутомимого труженика, на виду у всего двора сносил по деревянным ступеням с террасы в сарай приданное своей мамы, которая во время этого церемониального действа едва сдерживала слёзы, но перечить не смела. Авторитет Дины Григорьевны был беспрекословен. Шёл 1955 год, взять модную тахту было негде, и Фима под руководством изобретательной тёщи смастерил брачное ложе из пружинного матраца, установленного на кирпичи. Сооружение застилалось покрывалом с оборкой, которое Дина Григорьевна купила в комиссионке специально для этого случая. Теперь было модно, красиво и не видно кирпичей. Зато по ночам соседи, жившие за стеной и на первом этаже,имели оглушительный тарарам от свалившегося с кирпичей матраца вместе с супружеской четой.
Ровно через неделю кровать из сарая вернули в дом, ко всеобщей радости Шаргородских.
Придя,бабушка Дина первым делом задавала бабушке Розе стандартный набор вопросов:
- У него ( Лёки)стул был?
- Он делает желудок после обеда,-стараясь не терять самообладания, отвечала сваха.
- Вы дали ему полусырое яйцо?
- Дала.
- Он ел уже клубнику?
- Нет, он не хочет клубнику.
- Так надо положить ему за щеку и надавить ,чтоб он проглотил хотя бы сок..
- Вы уже сделали обед?
- Бульон и пара котлеток из печёнки..
Окончив допрос, пройдясь по комнате с обзором и сделав ценные указания, Дина Григорьевна, выходила во двор, подзывала Лёку ,целовала его, и крикнув наверх: « Вынесите ему уже панамку!», удалялась, раскрыв над собой модный китайский зонтик из бирюзового шёлка на бабуковом каркасе.
С террасы ещё несколько раз слышалось:
- Лёка, иди домой, Лёка!
В Лёку впихивалась полезная еда, включая клубнику, Лёка ныл: « Не хочу бульон! Не хочу клубнику!». Уставшая от каждодневной нервотрёпки и утомительного житейского однообразия ,немолодая уже мадам Шаргородская ,в сердцах ,всякий раз восклицала: « Вейзмир!Если б я не боялась Бога, я б тебя убила!». Потом она укладывала Лёку спать; вторая половина дня проходила более спокойно.Вечером приходили с работы Фима с Идочкой, Розалия Ефимовна кормила их и до следующего утра исчезала из « колидора» с керогазом, примусом, кастрюлями, сковородками и « королем кухонного джаза»- казаном.
Вечернее молоко в Лёку впихивал уже отец, совмещая эту пытку с чтением книги.На многократное монотонное отцовское: « Лёка, пей молоко, Лёка!...Лёка- раз! Лёка- два...» Лёка ревел, роняя слёзы в стакан с ненавистным молоком.
По воскресеньям Фима с Идочкой часто ходили на званые обеды к многочисленной родне с обеих сторон. Розалия Ефимовна оставалась дома с Лёкой.
Вернувшись и переодевшись в домашнее,Фима выходил на террасу, садился на скамейку и предавался любимому занятию- чтению. Розалия Ефимовна становилась в «колидоре» так, чтобы держать в поле зрения казан на керогазе и одновременно разговаривать с сыном.
Интервью мадам Шаргородской об очередном званом обеде-это шедевр!
Робко, как бы побаиваясь сказать что- то не то и разгневать Фиму,она без всякого вступления начинала:
- А Сахновские быыылиии?- певуче растягивая гласные, вопрошала она.
- Были,- не поднимая лица от книги, отвечал Фима.
- А Фира была или Наум тоже быыыл?
- Наум тоже был.
- А Цыля былааа?
- Цыля была, и Исак был, и все были...
- А бульон быыыл?
- Бульон был.. и шейка была,и форшмак , и клёцки,и штрудель...и всё было-автоматически рапортовал читающий Фима.
- А риба былааа?.- расплывшись в улыбке от наслаждения, как будто кусочек этого божественного цимеса находился у неё во рту, с трепетом душевным вопросила Розалия Ефимовна.
« Рибой» в таких случаях именовалась только фаршированная рыба. Без этого главного и любимого блюда национальной кухни званое застолье в еврейской семье было просто не мыслимо.
И тут, как гром средь ясна неба, как суровый приговор, прозвучало:
- Нет, рыбы не было!
Лицо Розалии Ефимовны побелело, а через мгновенье щёки её сделались пунцовыми, будто их густо нарумянили.
- Ой вэй! Зачем было звать людей, если у вас нечем угостить?!- эмоционально хлопнув себя по бёдрам обеими руками одновременно, возмутилась мадам Шаргородская, которая всю жизнь прожила в Николаеве, миллион раз ходила в гости, сама гостей принимала, но чтоб не было рыбы!...
Она возвратилась к казану,в котором томился ужин,деревянной ложкой с длинной ручкой сняла заключительную пробу, накрыла казан крышкой, выключила керогаз и, ссутулившись и тихонько что- то бормоча на идиш,побрела в комнату.