Очень хочется одиночества
Павловская реформа нас немного пощипала. Чувствовалось, что это только начало всеобщего ограбления и обнищания народа. Цены ещё стойко держались, но уже начинали кусаться. Путёвка же мне досталась по смешной цене по сравнению с нынешними временами: за двадцать четыре дня проживания, лечения и питания я заплатил всего лишь двадцать четыре рубля, не считая проезда в оба конца. Выходило, что я потратил по рублю в день при зарплате 300 руб. месяц на двух ставках.
Мой санаторий располагался на окраине Запорожья на берегу Днепра. Чтобы добраться до центра, надо было потратить часа полтора. Уловив дух времени, я совмещал отдых с бизнесом. С утра завтракал и принимал назначенные процедуры. Потом ехал в центр и продавал на рынке книги. Предпринимательство тогда только зарождалось, и мой бизнес при духовном голоде давал свои всходы. Для «совков» новые веяния ещё были непривычны, и многие нас считали просто спекулянтами. Правда, большинство горожан интересовались больше вещами. А однажды пришлось увидеть и такое. Парень лет семнадцати, подхватив разложенные на земле джинсы, начал стремительно убегать. Джинсы в то время были ещё в большом дефиците и стоили 200 руб. (целую зарплату). Не знаю, догнали ли вора или нет, но я, как и многие, был в шоке от такой наглости.
Как правило, оставался без обеда, зато вечером я мог съесть две-три порции. Кормили нас очень хорошо. Мы делали предварительные заказы на все блюда. По вечерам для отдыхающих крутили кинофильмы, можно было поиграть в биллиард или сходить на танцы. Сначала я поселился в длинном барачном одноэтажном корпусе, где было около десяти человек. Один из них умудрялся ночью одновременно храпеть и портить воздух. Через неделю мне предложили поселиться в двухместном номере на девятом этаже. Я опрометчиво согласился, о чём сразу же пожалел. За день воздух так нагревался, что дышать было нечем. Уснуть было тоже невозможно. Я открывал дверь и окно, но сквозняка всё равно не было. Но я нашёл выход из положения: мочил полотенце и ложился на него спать. Так делал несколько раз за ночь.
Днепр был недалеко, но многие опасались купаться, потому что чуть ли не ежедневно передавали по громкоговорителю, что купаться опасно, можно заразиться холерой. Меня это не останавливало. Я купался почти каждый день. Временной подруги я себе не нашёл, да и не очень искал, потому что в санатории было много пенсионеров и два корпуса беременных. Им, конечно, было не до романтических приключений. Но я не расстраивался. Совмещая бизнес с отдыхом, я побывал на Хортице, совершил круиз на катере вокруг этого острова, сделал экскурсию в Днепропетровск.
Приближался день отъезда. Я всё больше думал о Вике и даже послал ей открытку с признанием в любви. Надеялся, что мы помиримся. Время лечит. Но, оказывается, не всегда, не от всех болезней и далеко не всех.
Возвращался домой другой дорогой, сделав своеобразный круг. Поезд шёл по берегу Днепра, который казался тихим, спокойным, но очень широким морем. Солнце весело переливалось на его волнах и слепило глаза. Было приятно наблюдать за необъятной речной далью, которая, казалось, никогда не окончится. Через несколько часов я пересел в пригородный поезд и, выходя из него, забыл в вагоне пиджак. Хорошо, что в карманах ничего не было.
Через несколько дней встретил в автобусе Вику. Я был полон смутных надежд, но не тут-то было. Железная леди была непреклонна и ни на какие уступки не шла. Было очевидно, что она уже похоронила меня в своей душе и хочет только развестись. Она, как всегда командовала:
– Так, разводиться будем через загс, и чтобы не было никаких сюрпризов. Тогда отдам тебе твоё кольцо.
Делать было нечего. Я согласился. В назначенный день, а дело было уже осенью, мы развелись. Развод много времени не занял. И вот я уже свободная птица. Меня ещё в августе, если можно так сказать, «подобрала» Оля. Я прожил с ней около трёх месяцев и снова сбежал. У меня не хватало никакого терпения жить с этой вечно ноющей сумасбродкой, которая окрашивала весь мир только в чёрные цвета. От детей я не отказывался и исправно платил на них алименты, пересылая деньги самостоятельно и храня расписки бывшей любимой. Дорогих подарков детям не дарил, потому что Оля вскоре их перепродавала, как и мои рубашки, забытые у неё. На пятилетие детей я купил им по игрушке и по банану и пришёл к матери Оле, где в это время Оля находилась. Дочка была дома, и я её поздравил. Сын был в гостях в селе у дедушки. Я оставил свои скромные подарки Оле. Каково же было моё удивление, когда через несколько дней узнал от Вадима (он был весь в слезах, рассказывая мне это), что Олечка игрушку отдала, а банан съела сама. Я лишний раз убедился, что всё сделал правильно, вырвавшись из цепких объятий от этой «заботливой» мамаши.