Сравнение

СРАВНЕНИЕ

          Сравнение. Виктор никогда не придавал значения этому процессу, как основе выбора чего или кого либо. Ему всегда было достаточно спонтанного возникновения  чувства уюта, подаренного контактом  с внешней средой, людьми,  искусством, литературой, спортом, развлечениями.  И после контакта он не раскладывал всё по полочкам: вот это - хорошо,  но могло быть и лучше, а вот это - плохо, но могло быть и хуже. На вопросы, "а почему  ты выбрал это, того, ту, тех или этих?", он отвечал - "понравилось". Ответ означал только то, что ему было приятно контактировать с.......  У него допытывались: "А вот это.... лучше...., а то.... гораздо хуже. Почему ты все-таки выбрал...?" Виктор говорил только,  что конкретно ему понравилось, но при этом никогда не применял слов типа "лучше", "хуже", "меньше", "больше" и т. п. Он говорил, что "предмет" обсуждения  существует сам по себе, такой, какой есть, и его не надо сравнивать,  иначе в череде сравнений "предмет" потеряется и его забудут. Какое бы ни было, Ничто не заслуживает забвения....   
                -------      
               Ольгу Виктор увидел в первый раз при знакомстве с группой. Она попала в его скользящий взгляд, когда, придя раньше всех в  аудиторию, он наблюдал за входящими студентами.
                Все выглядели так, как он предполагал некоторое время назад, когда стало известно, что ему предстоит перевестись в столичный ВУЗ в связи  с переездом родителей в другой   город, где нет подобного института.
                Тогда она вошла так же, как вошли все - болтая, смеясь, не глядя рассаживаясь по насиженным  местам. Разговаривая с кем-то, она надела очки и бросила Виктору на колени сумку:
-  Ой! Прости, я не заметила, что ты сидишь на моем....   Новенький...Я пересяду.
            Быстрая, улыбчивая,  как все входившие  девчонки и как все, будто в мокрой  одежде - так рельефно  ткани облегали   тело каждой…   Виктору она сразу  понравилась,   понравились и все  девчонки в группе. Только вот...  как смеялись другие девчонки, он не отметил  (они быстро поднялись на галерку ) , а Ольгин  мягко шуршащий,  как при посадке птицы, смех вдруг накрыл его  вопросом: "Вот и попался... Сравнил?!  Шуршит, как птичка крылышками?  Как  "Воробышка"? Как  Она ….Да?"
           Так неожиданно для себя Виктор начал сравнивать  Ольгу с той, с кем он  вот уже который год  ( с седьмого класса по второй курс  того института и уже в Москве ) переписывается,  с той, с кем по своей привычке не сравнивал до  сих пор ни одну...
                ---------
                Её и его семьи дружили. Жили в одном малоквартирном доме - старом, дряхлом,  но каким-то чудом  уцелевшем  во время войны, особняке важной дореволюционной персоны. Вместе отмечали праздники. Светка унаследовала от родителей музыкальность  и артистичность. Начиная со второго класса, она после школы тайком, когда родители были на репетиции в театре, с помощью мальчишек вытаскивала  во  двор  отцовский трофейный аккордеон.  Помощники растягивали меха,  а Светка двумя руками ловко,  как на пианино, перебирала клавиши. Она ходила в музыкалку,  но во дворе никогда не играла заданное, а наяривала  то, что при застольях и на "халтуре" - в кинотеатрах перед сеансом и на эстраде ресторанов  и «забегаловок» - исполняли родители.  Песни Утесова,  Шульженко,  Флакса,  Петра Лещенко, Вертинского, Церетели. Песни и мелодии из наших и зарубежных фильмов она исполняла один - в - один, подражая с пластинок  и экрана голосам и манерам кумиров. И, конечно, вся ребятня  самозабвенно, что называется «без дураков», душевно подпевала ей и про мальчика, который "теребил в руках американский флаг, а японку  мамой называл", и про "шхуну из Кейптаунского порта", и про "бананово-лимонный  Сингапур", и про "слезы, что сегодня так льются печально". Особенно  ей удавалось копировать  свою маму - миниатюрную,  обаятельную  блондинку, которая то ли специально, то ли тоже копируя кого-то, очень мило, трогательно не выговаривала буквы Р и Л, когда пела:
                Весна наступива  и всё озавива,
                Повна  я вюбви,  повна  я томвенья,
                Весна наступива и вновь поманива,
                О, где ты, вюбимый, пвиди  посковей,
                Сомненья в душе навеки вазвей...
              Перейдя в пятый класс, Светка  с этой песенкой будто вынырнула  из мехов аккордеона и явила всем чудо  - волны страсти  в танцующих  ножках. ВитькУ   нравилась эта песенка и как ее исполняет Светкина мама. Но тётя Тамара даже на семейных вечеринках всегда была на расстоянии, будто пела со сцены или с экрана кино, хотя запах ее духов и аромат губной помады наполняли маленькую квартирку. А от Светки, когда она пела эту песенку, весь двор  - от  облупленной улыбки каменного забора до присевших  по его углам беспризорных кустов   сирени - превращался в беспредельный сад, заполняемый  дыханием откуда-то взявшегося и танцующего с тобой цветка.... И с некоторых пор Витька  "охвативо" какое-то "томвенье".
    Но однажды он заметил: Светка,  когда пела "повна я вюбви" посмотрела только на Геньку .
             Этого рослого, старшего на два года парня, Витёк уважал, как все, за его прицельный «щечкой» удар по мячу, за всегда накрахмаленные рубашку и улыбку, за весёлые,  с тайным умыслом карикатуры, которые он почти каждый день размашисто рисовал углем во дворе на белом заборе, за рассудительность и терпение в перепалках  со взрослыми, когда надо было пойти на мировую после звона разбитого кем-то из пацанов окна....
             В тот раз Светка пела, но не глядела, как обычно, на  нос Витька, сморщенный перед  восторженным  чихом, однако, после последнего аккорда, как всегда, попросила
              - Витёк,  подержи инструмент, я передохну.
             Ему было приятно,  слегка касаясь  ее рук и плеч,  аккуратно снимать  аккордеон,  и держать его до следующего номера, а потом так же  осторожно  надевать на  Светкины плечи. Этим он заслуживал ее улыбку и воздушный поцелуй.  Но не тогда. Генька  отодвинул его локтем, просунул сзади под ремни свои большущие лапы, прижался к Светкиной  спине и,  взяв несколько аккордов,  запел "Очи черные". Светка, зажмурившись,  подпевала и улыбалась ему через плечо, а в конце замерла  в полуобороте,  явно ожидая Генькин  поцелуй. Но тот, что-то шепнув  ей  и снисходительно улыбаясь зрителям, подчеркнуто вежливо снял аккордеон.
                --------
           Это "томвенье" уехало вместе с Виктором в другой город - большой и красивый, на широкой реке, куда  по службе перевели отца и где Виктор окончил школу и проучился два первых курса в институте.
             Родители , отдавая дань дружбе,  переписывались между собой.   Светка и Витек почти всегда на полях и пустых местах писем взрослых делали короткие приписки о своих новостях. На поле одного из последних писем своей мамы  Света  нарисовала  Витин портрет в виде растерянно улыбающегося солнышка с торчащими  во все стороны желто-красными лучами-волосами и с припиской : " Это я срисовала с шаржа  на тебя. Его нарисовал Генька по моей просьбе. Я вспомнила, как ты улыбался, когда он снимал с меня аккордеон после тех "Очей черных".  Помнишь?...Милая улыбка..."
               А Виктор в ответ на свободном поле письма от своей мамы нарисовал воздушный шар в виде банта,  поднимающего в небо за косу девчонку с аккордеоном, и приписал: "Стратосфера  улетела - петь для Витьки расхотела! "
               Долго от нее не было приписок  и Виктор подумал, что она обиделась за то, что он назвал ее Стратосферой. Так он дразнил ее во дворе, когда они ссорились. Его отец  как-то рассказал, что Светка родилась в день, когда советский стратостат побил мировой рекорд высоты, и "Ванька, новоявленный папаня, изрядно выпив, настоял на этом имени и оно было вписано в метрики дочери". Имя поменяли, когда воспитатели детского сада пожаловались на то, что дети "стали выражаться" : четко выговаривали не "Стратосфера", а - "Сраласвета ".
                Ни строчки, ни рисунка. Промелькнули летние каникулы перед десятым классом. Виктор вернулся из деревни, где отдыхал у стариков и где он не вспоминал ни разу о Светке  -  «Да и, правда,  чего Вспоминать?  Повода не было – родители в городе остались, письма-то они пишут» - подумал он, глядя на почтовый ящик в подъезде, когда возвращался из школы - « Прошел почти весь сентябрь. Родители молчат.  А на каникулах  не думал, не вспоминал … Хотя…Нет! ..Было!»
                ***
      Он  пришел рано утром, чтобы  выполнить свою норму – выбросить из силосной ямы   разрыхленную еще вчера мужиками глину, камни и песок. Хотелось пораньше уйти и отправиться на лодке  в дальнюю кулигу, чтобы на вечерней зорьке поблеснить.  Вот только дождется прихода   Степаныча, уточнит у него то местечко, тот обрыв да ольху, что « в подоле щуку-троеруку стережёт, котора рыбакам хреновым  закурить не даёт»… Работа спорилась.  Четко обозначились углы,  выравнилось лно, комки глины, камни и песок далеко улетали за высокие края ямы. Руки будто не лопату держали, а хоккейную клюшку – он стал подкидывать   округлый, как шайба, небольшой голыш высоко над краем ямы и мягко  принимать его обратно на лопату да так, чтобы она не звякала. Получалось не всегда. Увлекся и вдруг увидел, как «шайбу», взметнувшуюся над ямой, поймала чья-то рука.
   - Степаныч, ты!?
    - Он не прИдет. Да и  Афоня с Петром не прИдут. Ноне не положено.- в яму посыпался песок и над краем заколебались, как меха на аккордеоне,  складки голубого  в белый горошек платьица, а под ними приютились  две фарфоровые вазочки – ножки  в белых по – коленки чулочках. Сейчас послышится "Весна наступива  и всё озавива..."  Нет.  Это Валька!
           Не в сапогах или ботинках, как на сенокосе или в лесу по ягоды и даже в клубе, а в туфлях да с кружевной косынкой на голове. И смотрит, невозможно понять – то ли солнышко из-за её плеча через кружева зыркает, то ли зеркальца светятся под черной тучкой на лбу.
          - Нельзя в праздник-то работать. Грех. Я… это… приглашаю тебя .. в дружки – кинула в Виктора камушком и скрылась.
           Виктор засмеялся. Никак не ожидал увидеть Вальку в смущении. Три раза она его отшивала надменно в клубе:
            - Гляньте, девки, городские-то чё хотят – потискать наших, как котят. А у нас свои коты, хоть поджатые хвосты, но видать из-за версты!
             Две другие присказки были еще хлестче. Рассказывали, будто Валька частушки сочиняет, раздает их по разным концам деревни и, когда вечерами к клубу с разных сторон по деревянным   мосточкам стучат каблуки  с переливами  гармоней  и всплесками задорных голосов,  бабы бросают доить коров, мужики откладывают топоры, дети перестают играть, все выскакивают на улицу поглядеть и послушать  очередной «заоперный концерт» . А на следующий день в поле, на лугу или на стройке герою вчерашней частушки нет проходу от насмешек .
               Витьке его дед – местный учитель  как – то  за самоваром  рассказал , как учитель литературы по секрету  поведал коллегам, будто Валька написала фантастическую повесть или роман о том, как в будущем детей будут отселять на другую планету.  Там им будет создано всё для познания  и развития наук и ремесел,  будет предоставлено всё для сытой жизни и творчества. Детей будут оберегать от пороков, дабы они не отвлекали их от будущего служения научному и культурному прогрессу. И в первую очередь детей  отгородят, отвлекут от главного порока  –  от любви.    Будет строго запрещено  учителям и всем остальным любить и устраивать на той планете семьи… Но дети взбунтуются , создадут защитное антигравитационное поле и тем самым навеки отгородятся от Земли и назовут свою планету «Любовь»…
               Этому рассказу Витька не верил, пока не довелось ему тайком наблюдать, как рано утром загорелая Валька в одном лифчике и трусах на своей дворовой лужайке фантастически кувыркается в волнистой траве. В  блёстках  чешуи-росы она была похожа на русалку  и с ней играли  только что   появившиеся на свет   мальки - три беленьких  козлёнка. Они прыгали по ней, забирались на плечи и голову и Валька то становилась  королевой в горностаевой мантии и фарфоровой  короне, то через мгновенье  явно входила в роль  Дианы  - так божественны были ее монументальные позы  затаившейся кошки и   парящие прыжки пантеры…  Чуть ниже  лифчика на солнечном сплетении он увидел величиной с монетку темно-вишневую брошь в виде сердечка. Вот это родинка!... Накувыркавшись,  она села, поджала к подбородку коленки, задумалась и ему показалось, что с её плеча один козлёнок  пропел  на ухо:   «то- мь –вень-е-ее»… Вот тут- то и вспомнилось  про Светку...
              - Ты пошто,  ВИтюшко, девку- то обидел? – бабушка склонилась над ямой - Барышню. Не дури. Что уж Господь разглядит в вас, что даст вам в награду - сквозняк  на жар любви, а ли стены с потолком да печкой, то ему одному ведомо... Но обычаи добрые не мни,  не комкай.  Уважь  Валюшку -то,  да сестренку ее - свадьба у старшой ноне.  А с Валюшкой  рядом-то за столом званным  гостьюшком посиди. Посиди. Пивка да винца-водочки  отхлебни. Чуток можно - праздник ведь!  И артельные  твои уже тама.

                Валька ждала его на крыльце. Чуть увидела, сразу скрылась в доме. На дворе и на улице толпилась  вся  их деревня и гости из деревни жениха.   Взнузданные и привязанные к жердям    забора лошади нервно переступали,  вздрагивали мелкой рябью  по коже от зычных песен и  прибауток  веселых парней и мужиков. Обычно тихие, послушные рабочие лошадки будто насторожились - вот-вот  зазвенит  колокол и они с оседлавшими их парнями рванутся в порыве лихости и задора  впереди свадебного поезда из телег с родственниками и гостями разбирать на дороге в сельсовет и деревню жениха заторы  и костры, устроенные "охраной  невесты". Виктор подошел к Долгуну - серому мерину  и погладил его по морде, а тот закивал головой. Зазвенели,  завьюжились  вплетенные  в гриву колокольцЫ и ленты. Конь его узнал и приветливо заржал. "А что, если я на нем прокачусь  в компании дружков до сельсовета?" - подумал Виктор.
              Его кто-то тронул за локоть. Валька! Косынка снежилась на  плечиках, на височках задорились   черноволосые,  блестящие как  браслеты, локонки, а губки, чуть-чуть тронутые помадой, как-то по-детски строго проговорили:
                - Гостьюшко,  дорогой, званный  наш, молодых поприветствуй, уважь. Зла, обид во век не держи, коли с дружбой пришел, пригуби. 
                Виктор смутился - Валька держала подносик с полотенцем, а на нем  гладкий стакан полный водки, накрытый большим соленым огурцом. Ощутив затылком и спиной взгляд всей свадьбы, Виктор залпом осушил  стакан, огурец только понюхал, положил его аккуратно в стакан, вытер локтем губы, обнял  и поцеловал  Вальку трижды в щеки, держа крепко за вырывающиеся плечи. Затем  важно, размеренным шагом под удивленные возгласы и смех поднялся на крыльцо... Никто ему не сказал, что у порога гостю полагается лишь коснуться губами края стакана, откусить огурца,  промокнуть губы концом полотенца, поклониться и войти в дом...
                Очнулся он от похлопывания  по щеке чей-то ладони. Краем глаза увидел, что голова его покоится  на белом горошке облаков в синем небе. "Что-то рановато мне сюда да и глаза  надо мной какие-то не те - темные и насмешливые, как у Вальки,  а Он, говорят, светел да участлив..."
                - Ну, наконец....- прервала оторопь  Виктора Валька и, выбрав колени из-под его головы, помогла сесть на дребезжащей  телеге.- Ничего не болит? Цел, Чапай?
                - Кто? Почему -Чапай? Где мы и куда едем?
                - А кто же ты после Этого!  Не Помнишь? Ну дак, как в лужу свалился,  так память на мокром месте и осталась. Вот пиджак. Его я сняла, и галстук тоже, а брюки....
                Виктор увидел на расстеленной  в телеге соломе свой пиджак с грязной мокрой полой и жёванный галстук. Левую коленку и бедро в мокрой брючине  холодил  ветерок.
                -  Лихой да дурной, с репушкой  полусырой.  Угораздило тебя на Долгуна без закуски забраться, да скакать с затором  разбираться... Все трусцой, а ты - скаком. ... И как только конь не   скинул тебя ещё , когда ты с забора на него прыгнул? ...Диву даюсь...
                - А лужа? А где гармонист  и девки с этой телеги? Вроде свадьба.... А где весь поезд?
                - Ту-ту!  Все у жениха пироги трескают да винцом жалуются,  а ты на перроне несолонно хлебавши...  Спрыгнул с коня ты быстрехонько да бодренько ухватился за бревнышко поперек дороги, да, видно, пупок твой пьяненький  развязался, ты и хрясь - в аккурат на левый бочок  и ладошку под щеку. Устал бедненький, вздремнуть захотелось. Да поезд помешал. Все к тебе кинулись...
                - И ты....первая?
                - Еще чего! Какая девка  первая подскочет к болезному,  ту он и возьмет в... Я в приметы верю... Тпррруу! - Валька натянула  поводья - Слазь!  Дойдешь сам до бабы Оли, а я... -  развернула телегу и погнала  во след свадебному поезду.
                ---------
               
            В почтовом ящике письмо.  На конверте  под адресом аккуратно выведено: "Виктору Александровичу (лично!)". Светка написала ему!   "Томвенье" вновь засосало под ложечкой, стыд охватил его жаром. Оглянувшись по сторонам,  Виктор сел на ступеньку и распечатал конверт…               
                Он был уверен - Светка  прислала на него карикатуру.  А что написала? Неужели - раздражение, месть? Он уже знал из книг, кино и театра, как бывают женщины коварны и   мстительны,  а от своих друзей и из безуспешной попытки подружиться со всезнайкой-заводиловкой в драмкружке  - как девчонки бывают высокомерны, насмешливы и язвительны  по отношению к  нахалам, безразличным к ним "пижонам" и слабакам, к коим он относил и себя . Он приготовился к окончательной ссоре, только вот, к какому разряду неугодных она причислила его?
                Впрочем, зачем разбираться? Может быть, так и надо? Ведь волны от удара не всегда доходят до другого берега. Гаснут. Вот и родители давно не пишут друг другу...
                "Витя, Здравствуй! Удивлен? Знаю  - опешил! Я к тебе за советом, не тушуйся. Помнишь Галку,  мою подругу?  Она для меня всегда была примером. Сначала ленточки для косичек выбирали, потом - прически, потом платья, потом книжки, потом мальчишек... Словом, я её слушалась, даже попробовала курить,  распить "на троих" бутылку кагора,  поцеловаться взасос. .. Она всегда казалась старшей,  везде первая, эффектная, неотвратимая, а я её старалась во всем копировать. Ты раньше это не замечал? А мне казалось, что тебя раздражает она больше, чем Генькины приставания. Ты уехал из нашего детства.... Как все повзрослели,  всё покрылось коркой!  Так Вот. У Геньки  случился день рождения и  Галка предложила подарить ему при всех огромный букет. Помнишь памятник Ленину? Мы поздним вечером с его клумбы нарезали целую охапку роз (до сих пор вытаскиваю из себя колючки!). А тут милиция, Галка бросила цветы, рванула, а я упала прямо на букет. На комсомольском собрании меня исключили из комсомола, а Галка даже слова не сказала и уцелела, как всегда вспорхнула... Скажи, правильно я сделала - не призналась при всех, что мы хотели подарить цветы Геньке,  которым гордится все театральное училище -  талант, отличник, спортсмен, музыкант, художник, поэт! Ведь не себе я нарвала букет!  Ответь. Пожалуйста, Витёк. Твоя Стратосфера." 
                ***

        Галка из-за афишной тумбы,  еле переводя дыхание,  наблюдала, как милиционеры уводят  Светку.  Потом,  выскользнув из тени, подбежала и собрала все  оброненные розы...
               Скрипнула в воротах подворотни дверь и фонарем с улицы на брусчатке обрисовалась  его   длинная  тень. Со словами " С днем рождения, мой Гений!"  Галка усыпала розами всю тень и  в низком поклоне увенчала её голову белой розой.  Геннадий рывком  за волосы разогнул Галку  и поцеловал.
          - Как хороши, как свежи были розы -прошептал он с таким же пафосом,  как декламировал раньше  стихи  на школьных литературных вечерах, и прижал ее лицо к своему плечу...
             Опять! В который раз Галка уловила запах "Красной Москвы". Даже,  если бы  со всех клумб города подворотню набили лепестками  роз и замуровали в них  хотя бы пуговицу с его рубашки, она бы тут же разыскала её по запаху этих духов… Аромат роз не погасил в её глазах надоевший вопрос.
          -  Глупая, ну кому, кроме моей матери, охота после стирки освежать белье   духами?
          А неверность этого оправдания была проверена ещё раньше. Галка со Светкой  как-то зашли к Геньке в квартиру, якобы  за решением задачки, и разглядели: на туалетном столике  несколько разных флаконов,  в том числе и мужской "Шипр ", но "Красной Москвы" среди них не было. Тогда решили: Галке  «Красная Москва» просто чудится, но...  не мешало бы   проверить. А как?  Вот и придумали - поцеловаться с ним на дне рождения при вручении роз.
           Теперь, в подворотне, Галка   убедилась в своей догадке: Генка целуется с какой-то. ... Но ни гу-гу о "вещь-доке" Светлане.  Она запомнила, как  Генька прижался к спине  подруги, когда пел "Очи черные". С той поры  он начал кокетничать  с  "Воробышкой",  как иногда при всех называл  Светку, но всегда при этом подмигивал Галке,  мол, не подумай ничего такого - что взять с   нецелованной...  Она была уверена, что этот "бабник" поддастся  провокации, ведь, "Воробышка " стала в последнее время быстро-быстро склёвывать все Галкины "опережалки" - от бигудей  до  пояска, неожиданно    обозначившего под крылышками школьного фартука ее красивые бедра, да еще вдруг приобретшие способность, если не влетать, то выплывать во двор.
                На следующий день после комсомольского собрания у девчонок Генька сорвался с третьей пары, чтобы проводить Свету  в музыкалку.
          - Мне сказали, что тебя исключили. Не бери в голову, а тем более не принимай на сердце. Это -ерунда - бутафория! А розы хороши...
          - Какая бутафория?! Посмотри!  Видишь на руках ранки от шипов... и здесь - она тронула свою грудь.
          - Покажи!
          Света подала ему руку, сделав вид, что он просил только об этом. Геннадий  схватил руку и затащил девчонку в подъезд чужого дома...
          - Да? Пахло духами? - сразу нетерпеливо спросила Галка, как только услышала от подруги:
         - Ты знаешь, сегодня что было!  Генька затащил.... Какими духами? Ты о чем?
         - Вы целовались? Он обнимал тебя, прижимал голову к своему плечу?
         - Да...
         - Ну и Как?
         - Ой, знаешь, не представляла... Как с вышки в воду.... Только падаешь долго, долго, долго... Летишь... и губы пьют, хватают, захлебываются...
          - Это называется поцелуй взасос  - быстро,  раздраженно перебила Галка -ну а духи?
          - Какие духи? .... Забыла!  Галь,  не нюхала,  забыла... Прости!
  Галка шмыгнула носом, притянула Светкину  голову и понюхала волосы. Несколько раз.
           - Точно. Они. Я знаю, кто в десятом "А" душится ими... Что будем делать?
       И тут Светка догадалась. Подруга подсунула ее Геньке,  как лакмусовую бумажку, наверняка от нее он услышал о комсомольском собрании.
           - А ничего! Он теперь,  я знаю, будет целоваться только со мной. Вот!
                --------
          Письмо озадачило Виктора. Ему вдруг захотелось увидеть Свету  такой, какой она была при написании этого письма  - десятиклассницей, наверняка уже без кос  и... без школьного фартука.  За три года переписки всего пара фотокарточек да и то с родителями в морской волне или за столом на дне рождения. " Наверно все такая же кроха -Воробышка?  Однако: Кагор на троих... Поцелуй взасос...   Памятник Ленину... Комсомол. Все в одном письме, все так сразу. Не понято, зачем она спрашивает меня.  В приписках - о разных пустяках: о кино, о бабочке, о комарах, о концерте в музыкалке, о новогодней ёлке, о катке, о сирени во дворе, о море... а в письме - вроде и не Светка и подпись - Стратосфера.?.." - прижали  Виктора к перилам, влепили  в ступеньку эти размышления.
                - Ты чё сдох?  Полста раз отжался и сдох, салага?  - Рудька друг - одноклассник, сосед - вошел в подъезд - Не, когда пережал Борьку,  рожа у тебя была самоварная, а теперь - протокольная. От Светки?
            Виктор молча подал письмо.
           - Ну вот, что и требовалась доказать. Это ты у нас всё в "классики" играешь с куколками в бантиках,  а Жаннка  в драмкружке ревёт: "дайте мне другого Дон Жуана,  Витька целует меня точно маму!" Втрескалась  твоя Сраласвета  в этого, как его - Геньку, хахаля,  по твоим рассказам... Не хай. Пойдем, курнем.
              Рудька  никогда и ни в чем не ошибался. Будущий медалист,  центр нападения школьной сборной,  гитарист, хулиган и драчун,  обожаемый  всеми учителями и девчонками, все время долдонил другу, мол,  чистая романтика доведет до смертного греха - помереть нецелованным. Это он подговорил всех в драмкружке  и"труппа" единогласно решила "мужика привести в норму" -отдать роль Дон Жуана  Витьку.
             - Могу поспорить: Ни у одного из нас не будет больше двух жён, а у него будет -целых шесть! - под аплодисменты коллег закончил Рудольф С. презентацию нового "Народного"  Виктора А.
             - И что ты ей ответишь?
Виктор затянулся и закашлялся
             -   Вот так и чернила в твоей самописке  зачихают и ты должен взять с них пример - начхать на свою Дульцинею. И правильно таких в комсомоле не держат.

                Виктор написал свой ответ: "Когда любишь, рви розы в-одиночку и своей рукой из себя шипы извлекай, и в тайне храни. Витёк "
              Через три месяца он получил от нее  большущее,  в несколько двойных листов из школьной тетрадки письмо.  В нем было всего одно обращение в начале : " Витёк, дорогой" , а дальше - скорее дневник, чем письмо. Задавалась уйма вопросов на всевозможные темы, на которые сама же и отвечала,  а то  - просто ни селу, ни городу: можно ли и как укутаться  в облако?;  сосульку в подсвечник поставить, а как подвести к ней ток?; куда "дух переводится"?; зачем зря дарят звезды и Луну?; что выбирать - аромат, запах, вонь для дурмана и что такое дурман?; какая разница между дружбой, страстью и любовью?; вечность это - пока не знаешь? И ни слова о его ответе на её письмо. Такие большие письма стали приходить три - четыре раза в год. И Виктор ждал их. Они стали обсуждать уже не только сюжеты из книг, красоту, точность языка, но и личности авторов, их биографии, разные точки зрения на их творчество. При этом она всегда находила признаки для сравнения и критерии их сравнительной оценки,  смеялась над Виктором, когда он ругался - как можно заявлять, кто сильнее, точнее, глубже, красивее, шире и т. п. в творчестве, когда оно совершается индивидуально, не на весах, не с секундомером или динамометром,  термометром, любым другим мерителем на письменном столе, или  на беговой дорожке, бассейне, стадионе, а один на один со своей башкой,  в которую не влезешь и не спросишь : "что это ты так не дожал или слишком пережал". С каждым письмом под её потоком цитат, ссылок на литературо и искусствоведов, он все больше и больше поддавался логике сопоставления  творений в разных областях искусства и науки, но упорствовал на своем, когда речь заходила о сравнении людей, растений, животных, явлений природы, сотворенных изначально без замысла расставить их по ранжиру врожденных качеств. Глядя  на фотографии её композиций из цветов, листьев, растений и насекомых, он соглашался, что их можно выбирать, предпочитать, но сравнивать и вводить для этого какие-то специально установленные критерии и единицы измерений невозможно. Зачем?
              Даже, когда она стала присылать свои фотокарточки - крупным планои  и лицо и фигуру, он не делал сравнения, где она лучше или хуже смотрится, где она красивее и чем она отличается от знакомых и незнакомых девчонок, девушек, женщин в жизни, на картинах, в кино и театре. Он только чувствовал, что при взгляде на других  у него не просыпается загадочное "томвенье", как это бывает всякий раз,  когда он не только смотрит на её фото, читает от неё письмо, но и когда просто подумает о ней.
              Предполагать и считать, сколько раз один даст, а другой не даст списать  задачку, или   кто больше и лучше напишет стихов, а какая девчонка лучше станцует, или у какой глаза голубей и фигурка стройнее, он считал пустой затеей так, как всегда результат  был "математически неопределенным." Он только знал, что кто -то  может так поступить, быть таким или уже является таковым , и исходя из этого, говорил "нравится" или пожимал плечами.
                Но Светкина  логика все же подвела его к одному  открытию: можно проводить сравнительный  анализ по несопоставляемым признакам. И это, оказывается, гораздо результативней,  чем измерения. И предмет анализа становится гораздо интереснее! И как раньше он не пользовался известными всем литераторам именно такими приемами - приемами художественного сравнения -   метафорами, гиперболами  и,  шут его знает, какими еще зацепками языка!
                Это открытие пришло, когда Рудька познакомил его во время прогулки по мартовской набережной с голубоглазой студенткой с литфака Леной.
          С плоского, как деревянный свежеструганный  стол,   южного степного заречья  ветер  сметал запахи проснувшихся  трав и цветов и  устилал  ими  набережную, еще, как постель, в складках сугробов. И этот ветер прямо сейчас начисто протер голубое небо, разбросал с него брызги по окнам, лужам, сосулькам  ... и глазам Лены,  восторженно цитирующей  чьи-то строки о степном  ветре. Тогда у Виктора   как-то исподволь сложился первый стишок :
                Сегодня всюлу голубое:
                И небо, и глаза вокруг
                И даже Солнце озорное
                Лазурным показалось вдруг!
                И искры капель - голубые!
                Сосулек люстры  - с синевой!
                И круглых луж блины парнЫе 
                Весна мазнула бирюзой...
                Так наводненье голубое
                ВорвАлось в дремлющую кровь -
                Вмиг захлестнула всё собою
                Та синеокая любовь!
         - Чьи эти строки? Как вовремя ты их вспомнил! Там есть продолжение? Забыл?
         - Нет.
         - Ты читал их с задержками и поправками, будто вспоминал. Я и подумала... А жаль. Захотелось развития сюжета - озорно плеснула взглядом - может....досочинишь?
          - Не, Ленусик, Витьку слабо! Вот задачку по физике решить, так он в уме тебе такие метафоры завернет, что Энштейн со своей скрипкой расстанется навсегда.      
                ***
            Москва перелистывала Виктору свои страницы будто справочник -руководство: что и где посмотреть; как пользоваться её услугами; как вести себя в людском потоке; как следует вкушать её неожиданные презенты и капризы.
          Виктор чувствовал себя неисправимым провинциалом, часто тушевался, сбиваясь с заведенного москвичами ритма жизни, выпадая из стандартной, как ему казалось, манеры общения, характерной категоричностью суждений и использованием для этого довольно ограниченного набора слов и выражений.     Иногда ему казалось, что все девчонки подражают Эллочке  Людоедке Ильфа и Петрова, а ребята - персонажу из сатиры Маяковского -"он был монтёром Ваней,  но в духе парижан присвоил себе звание электротехник Жан". Стиляги вызывали у него сначала усмешку, затем раздражение, а потом неприязнь. Но нельзя было противопоставлять себя окружению. Он понял это, когда заметил, что однокашники сначала тайком, а потом открыто стали посмеиваться над ним - над его "клёшами", кургузым пиджаком, шапкой-ушанкой, серыми носками и тупорылыми со шнурками "скороходами" на тонкой микропоре,  а не на толстой каучуковой  "манной каше".
         Среди стиляг в его группе выделялась небольшая компания из пяти ребят и двух студенток. Внешне они почти ничем не отличались от других стиляг, но в их поведении ощущался особый "стиль". Те же брюки-дудочки, , те же яркие галстуки, "манная каша", юбки с разрезами, прически "кок" и "я у мамы дурочка". Однако, как это всё надевалось, носилось, завязывалось, поправлялось, приглаживалось, снималось!  Жесты. Подчеркнуто изысканные, абсолютно лишённые вульгарности, пижонства. Казалось, будто аристократы из высшего общества прошлого века благосклонно удостоили вас своим присутствием. И разговаривали они между собой тихо, с предельно вежливыми интонациями, с поклонами, книксенами. Однако их речь строилась из тех же шаблонных словечек и оборотов, которыми пользовались стиляги-простолюдины, включая сермяжный мат. В этом состоял их особый шик, свой "стиль".
То ли за это, то ли из-за того, что все они были детьми состоятельных родителей, вся группа называла их "Пупками ".
       Именно от "Пупков " на Виктора снисходила милость поучений, прививка "вкусов", нравов "цивильности ", устоев особого стиля поведения "свободной от предрассудков" молодежи. "Пупки" не пили водку и пиво, предпочитая этому "пошлому зелью"  непорочные грузинские вина "Киндзмараули", "Ахмета", "Ахашени", "Твиши", "Псоу". "Хванчкару" они, однако, презирали, поскольку это вино любил Сталин.
            Все "Пупки" много читали, в основном, Ремарка,  Кинга,  Хемингуэя и других западников,  посещали поэтические вечера в "Политехническом"  Евтушенко, Рождественского, Ахмадулиной.
        - А ты, чувак, всё Джека, доброй памяти, Лондона зубришь?  Этого примитивиста?  Ну, ну, вполне съедобный кусок для... А ходишь картинки зыкать куда? В Третьяковку?   Ну да,  конфетные "мишки в лесу" вкуснее шоколадки "черного квадрата". Что? Был на выставке "Эжен и Матье"?  Ну и как? Небось, подавился выдавленными  червяками? Краски из тюбиков- прямо на полотно?  А аа. Ты сам так пробовал. Внемлем,  внемлем, чувачок.  Ты и малевать способен!? Ну, ну, а мы и не подозревали... В Третьяковке,   говоришь, Грабарь понравился  - "снег искрится, как голубой рафинад? " Даешь!  И "Графиня Строганова " Маковского? Что-то не припоминается такая..
.                ----------
        Виктор на протяжении третьего курса постепенно знакомился с однокашниками. Сначала как-то терялся, уходил от вопросов и сам их не задавал, слушая и смотря со стороны на болтающих о всяких пустяках, типа футбола, кино, катка, или как они рассматривали и обсуждали обновки - одежду, прически, косметику, грампластинки, как списывали друг у друга лекции, решения задач.
    Ольга, казалось, не выплескивалась из общего водоворота, обсуждала новости, спорила, смеялась со всеми, но иногда вдруг замыкалась и выходила из него как-то нарочито сухо, сдержанно зябко.  И все будто сочувствовали ей. В чём? Это оставалось для Виктора загалкой.               
     Она неожиданно пригласила пойти в Третьяковку.
 Ольгу забавляло наблюдать,  как про меж бровей у Виктора возникает восклицательным знаком морщинка и как он прикусывает нижнюю губу, когда его озадачивает разговор с кем ни будь из "Пупков". Ей почему-то всегда хотелось осадить их, и особенно  в этой последней беседе с въедливым Бариневским - самым циничным всеведом из всей компании. Но она не могла вспомнить портрет этой Строгановой и решила, смотря на картину, из первых уст услышать, чем же она приглянулась этому простачку с золотистой шевелюрой. "Пушистые, мягкие и теплые волосы, если погладить...как пена на морской волне…  при солнечном закате "- улыбнулась Ольга.
              Они долго бродили по залам. Ольга привычно останавливалась у известных полотен, рассказывая об истории их создания, об авторах, вспоминая свои  впечатления еще от первых посещений галереи в детстве, когда чуть ли не насильно ее приводил сюда папа, художник по профессии. Говорила, что папа заставлял подолгу рассматривать пейзажи, жанровые сценки, портреты, выполненные реалистично, как картинки в детских книгах. А теперь ей смешно вспоминать это. Казалось, она знала наизусть галерею, уверенно шла впереди , как заправский гид, и останавливалась перед любой картиной поодаль от Виктора, глядя не на полотно, а на его лицо и замиравшую в удивлении его фигуру... взрослого ребенка. Она замечала, как он немного тушевался,  когда переводил взгляд с картины на неё  после предложения пойти дальше. Она видела, как резко сменялся его наивный детский восторг от созерцания чуда на полотнах на стеснительное удивление в глазах,  когда они будто дотрагивались к ней и тут же убегали, как испуганные котята от горячего молока в блюдце. Она каждый раз ждала, что в очередной переход он возьмет её под руку и она пойдет, слушая всем телом его испуг, как тот сладкий,  томительный испуг, который овладел ею тогда, когда впервые Андрей взял её портфель, бросил перед порогом коммуналки,  где они жили, прижал её к себе и поцеловал...
      - А вот и братья Маковские.  Ну, конечно, славные ребятки,  убегающие от грозы. Вам задавали писать сочинение на тему этого сюжета? А я писала...
        Ольга замолчала. Взгляд с ее приподнятой головы был будто устремлен на небо на картине, а не на девчушку, убегающую от грозы.
            Такая же туча,  но как предвестница внезапного низвержения на нее - девчонку десятиклассницу - стихии любви, нависла над ней, вышедшей из машины Андрея в Серебряном Бору, куда они в душную жару приехали искупаться. Ливень сразу промочил её с головы до ног, но она стояла, как сейчас, закинув голову назад, сняла очки и смывала холодными небесными пальцами слёзы ожидаемого счастья. Андрей унёс её на руках в машину, снял всё промокшее , откинул спинки сидений и...
         А входя на кухню коммуналки, он, держа её дрожащий локоть, весело сказал жене: "Представляешь, эта дурёха, сдав последний экзамен на аттестат, решила смыть с себя "школьную плесень" ливнем. Еле уговорил подъехать от метро до дому!"
         Ольга улыбнулась и повернулась в сторону Виктора.
         Что-то в нём произошло. Она почувствовала в его взгляде на картину такую же перекличку с прошлым, какая только что была у неё. Неужели в этом мальчишке таится нечто большее и глубокое, чем юношеский восторг от красоты этой Графини?
             Ольга дала волю фантазии. Ей представился светский молодой человек, стоящий поодаль от художника и ожидающий, как тот сделает последний мазок, который откроет, наконец, тайну её отношения к нему. Бедный, он не мог никак сам распознать эту тайну и попросил своего друга художника, известного своим талантом проникать в закоулки мыслей и чувст натуры,  изобразить в  портрете ответ на вопрос "любит?"  Да, пожалуй, любит... Но его ли - Виктора? Ольга вообразила себя на месте графини и какая была предыстория их отношений с тем Виктором - молодым человеком, влюбленным в первый раз... « Дочь известного, богатого вельможи, окруженная поклонниками, жаждущими её руки, она знала себе цену... Нет, не ту банальную цену, выражаемую  приданым, положением в обществе, наконец, её красотой... А Какую? Интересно, спрошу сейчас»:
     - Витя, ты, наверно, стихи пишешь?
     - Что? Какие стихи?  - смутился Виктор - Не знаю. А что? Строганова...  сочиняла ?
     - Нет. Я тоже не знаю. Но мне показалось, что она больше всего любила поэзию и того, кто ей писал романтические стихи и только так смог объясниться в любви. Мне кажется, ты смог бы...
     - Еще чего! - категорически отрезал Виктор - Такой - стихи?
     - Какой ТАКОЙ?
     - Не знаю, надменной что ли, задаваке... Скорее всего, она сама горазда да ещё как частушками обрежет...
     - Графиня - частушки?! -рассмеялась Ольга - ну ты даешь!
     - А Что? Знал я одну такую...
     - Ой, как интересно!  Расскажи! Наверно, на Строганову похожа, неужели такая красивая, романтичная? Где же ты такую у нас, в наше время нашёл... милый мой?   
    Виктор покраснел. Не от последних Ольгиных слов - ему в них послышалась насмешливая интонация  "Пупков", а от того, что он действительно вспомнил пишущую частушки "графиню" - Вальку... И только сейчас Виктора осенило, почему портрет Строгановой так притягивает его к себе.
         Когда после второго курса непосредственно перед переводом в Московский ВУЗ, он приехал на каникулах на недельку-две в деревню к дедам, бабулька сказала:
    - Заходила Валюшка. Она тоже на каникулах и вот-вот должна уехать.  Она учится в каком-то мудрёном институте на какого-то олуха. Придумают...
    - Наверно, на филолога?
    - Во-во, на какого-то искателя , али журналиста. Вся такая городская, субтильная барышня, но губки и глазки не красит. Красивая, ты её не узнаешь...
    - А что?... Она спрашивала... про меня?
   -  Нет, но я сказала, что ты вот-вот приедешь и чтоб она подождала - улыбнулась бабушка.
   - Ещё чего!...
     … На него смотрела Валька, а не графиня. Смотрела с портрета - будто сидела не у каменной колонны в саду, а на ленивице у белой печки тогда, когда он пришел попрощаться. Сидела прямо, гордо и так же спокойно, как графиня  зонтик, держала в руках раскрытую книгу. Сидела, улыбаясь чуть-чуть насмешливо, но все же не так, как  на той телеге…
               В который раз , глядя на портрет, Виктор старался вообразить, придумать подробности жизни, характера и интересов графини, её окружение, судьбу, хотел в них вписаться. В табличке у картины, да и в проспектах, книгах почти ничего не говорилось об изображенной Константином Маковским графине С. Л. Строгановой в отличие от другой широко известной, жившей значительно раньше, графини  С. В.  Строгановой - подруге царицы Елизаветы, владелице большого крепостного имения, в котором её просвещённый за границей ум, организаторский талант, романтичное доброе сердце позволили создать образец преуспевающего по тем временам хозяйства со школой, больницей и другими заведениями на благо крепостным и вольным трудягам. А что стоят пятьсот писем её лирической, любовной переписки с мужем!? А авторские  акварельки, которые приводили в восторг всех, кому она их скромно, как итог творческого баловства, демонстрировала? Обе графини были красавицами… Виктор почему-то соединил их в один образ с внешним обликом С.Л. Строгановой, нарисованным К. Маковским.  Этот образ в то же время слился с обликом Вальки! Так в первый раз, вздрогнув от слетевшей с портрета усмешки Валькиных губ, он стал вглядываться в лицо графини и  вдруг сильно смутился от… соприкосновения с Валькиными глазами на этом холеном лице. Потом эти тёмные, как вишенка-сердечко на теле ниже лифчика у Вальки, глаза искали его при каждом заходе в этот зал Третьяковки и  долго не отпускали, а губы  под конец свидания провожали его точно с такой же усмешкой, как тогда на свадебной телеге …
 - Эта графиня так похожа на кого-то из твоих…? - Ольга не закончила вопрос.  Она увидела внезапную перемену в его облике… Виктор был один. Никого вокруг - ни зала, ни картин, ни тихого шарканья казенных тапочек, ни приглушенного гула публики, ни её самой… Он кого-то слушал другого, как будто потерял тропу и прислушивался в лесу к далеко звучащему "Ау!"…
                Действительно, ему послышался тот Валькин крик, когда он с гурьбой из деревенских и городских мальчишек и девчонок  собирал в лесу чернику. Это было ещё в школьные каникулы. Виктор набрёл на  густые  кустики с  крупными бусинками  темно-синих в матовой поволоке ягод. Казалось, будто кто-то заготовил их, чтобы нанизать в гирлянды и подвесить на новогодней ёлке. Он быстро набрал целую горсть, сдул листики и одним махом забросил в рот. Ягоды щелкали,  сдавливаемые зубами и языком, и он чуть не задохнулся от их сладостного салюта. Вторая, третья... пятая горсть. Он присел на кочку перевести дух и закрыл глаза. И тут услышал:
- Витя! Ау! Где ты? ! - кричала издалека Валька. Виктор не отвечал.  Послышались голоса и других девчонок, а затем всем хором - "Витяяаа!". Он молчал. Из хора все явственнее выделялся голос Вальки. Она шла к нему, а ребята замерли на одном месте. "Неужели по моим следам? Пожалуй, надо в лукошко ягод накидать,  а то дразнить будет" спохватился Виктор и, не вставая с кочки, стал расщеленной ладонью соскребать ягоды в лукошко. Дно быстро покрывалось, но виднелись прогалины и, чтобы их не было, Виктор встряхивал лукошко и перекатывал ягоды. Они при этом терлись, освобождаясь от матового  сизо-голубого налета и становились почти черными, влажными и блестящим, как глаза... у. Вальки. "Вот теперь видно, что черника, а не голубень! "
      -  А ягода твоя вся обоссялась!  Ой, держите меня, умру от потехи!-  раздалось сзади над его головой. Виктор обернулся.
      - Лукошко-то трясти не след, вот она и обоссялась,  ягодка-то. Домой притащишь одни кожурки,  баба Оля губники пекчи не будет. Знамо. Всё так.
  Валька присела напротив и склонилась над его лукошком. Черные колечки-локонки выбились из-под плотного платка. На румяной щеке у самой кромки платка приютился комар с налитым кровью,  как черничина соком, брюшком. Виктор осторожно прихлопнул комара ладонью, а Валька неожиданно прижала её к щеке вздёрнутым плечиком и на какой-то миг закрыла глаза и улыбнулась
      - Ой, я это... Того... Комара - Виктор отдернул руку и показал на ладони красное пятно.
      - А я-то подумала... Что ты... что ты... что ты - в топь угодил и рот твой черной слизью забит, потому и молчишь. Ой, да так оно и есть! Поглядись в лужицу. Зубы синие, язык высуни. Точно, черный, как хлястик у ботинка.! Да тебя в деревню не пустят - нешто можно ягоду смонать и тут же в лесу трескать! ? Не положено, домой нести надо, а там извольте... Ну дак мы это быстро поправим .Отмоемся,  ополощимся сикой...
      - Чего? Ты уж выражайся как-то...
      - "Деликатнее" хочешь сказать? Высоким стилем да еще с реверансами?  Ладно, прощаю ваш снобизм, предубеждение к исконно русскому, нашему северному языку и говору. Обоссялась - значит, что ягодка натерпелась в толкучке и сходила по-маленькому. Ты, впрочем, это непременно слышал  и знаешь из личного опыта. А вот "сика " - тоже ягодка, совсем черная. Мельче черники, но сок в ней гораздо жиже, да и бесцветный он и почти без вкуса. Зато всегда, даже на солнышке, холодный и щиплет, как газировка.  Жажду можно полностью утолить половиной горсточки и освободиться от всякого рода грязи и пятен.  Да вот она. Смотри!
   Валька остановилась и указала глазами на низкорослые  стебельки - травинки с игольчатыми, как у ёлки, мелкими листиками,  усыпанные черным бисером ягод.
     - Смотри! - Валька поднесла к его лицу одну ягоду и  сдавила её двумя пальцами.   Длинной очень тоненькой холодной струйкой пощекотала под его носом.
     - Ну как тут её назвать по-другому? На,  набей целый рот, косточками протри зубы и выплюни,  а соком отмой губы. Пить хочешь - попей  сики , а косточки не глотай.
   Валька следила за его процедурой и улыбалась, а он как-то испуганно жевал сику,  и растерянно вытирал губы. Его удивила не эта забавная ягода, а неожиданно - Валькина книжная речь  и в то же время слово "обоссялась ",  произносимое без стеснения...
       "Какая светская. Госпожа. Образованная. Как училка, а запросто выражается..." - подумалось ему тогда и вспомнилось сейчас у портрета Строгановой - "как они могут - такие разные, а похоже улыбаются!"...
     - Так на какую твою графиню похожа Строганова?  Какими частушками она тебя завлекла? - Ольга взяла Виктора под руку и прижалась бедром.
                ***
          Светлана приехала неожиданно. Зимняя сессия закончилась вчера. Виктор и двое сокурсников - Юрка и Виталька утром в своей комнате выскребли из "серванта"- обклеенной обоями коробки из-под общежитейского телевизора - остатки вчерашнего праздничного загула : корки  хлеба, крошки торта, хвост селедки, полбанки консервированной кукурузы, пирожок с ливером и три закатившиеся по углам картошки в мундире..  .Сидели в одних трусах, пили из большущего алюминиевого "буржуя" кипяток, заваренный щепотками былой роскоши из смятых упаковок чая, кофе,  какао, конфет... Сессия сдана без хвостов, завтра дадут стипуху и можно будет через день рвануть по домам.
    В дверь постучали. Все переглянулись - никто никогда не стучал, тем более, утром. Вошла она. Миниатюрная, в изящной шубке,  и меховой кепке. Прищурившись, спросила:
  - Извините,  Виктор А. здесь проживает?
  - Конечно, здесь! Мы очень рады встрече, Света! - Юрка первым вскочил и помог гостье раздеться. - ты уж нас извини за неглиже, Витёк не предупредил!
        Виктор оторопел.
        И не потому, что Юрка сразу узнал Светлану. Ребята знали о его переписке, видели её фото и радовались каждому письму от неё, завидовали, что у него такая чувиха и сравнивали её со своими подружками, отдавая ей все преимущества, начиная с внешнего облика и кончая "заумностями " об искусстве и литературе. Они подтрунивали над его " всё наглеющей связью" с Ольгой, считая, что у  него ничего не получится, что Ольга "та ещё, сама себе на уме и зря он..." Говоря об Ольге, они чего-то не договаривали.
    Виктор оторопел от осознания нахлынувшего внезапно желания сравнивать Ольгу со Светой. До этого он только отмечал сходство или различие между ними в словесных оборотах  при устном с Ольгой и письменном со Светланой диалогах. А сейчас, будто  кто-то потребовал дать их словесные портреты с точными отличительными признаками!  Рост. Глаза. Уши. Цвет волос. Прическа. Кожа. Губы...  Ему удалось кое-что различить. Ольга чуть выше и волосы короче. Голос ниже,  пальцы длиннее, губы капризнее, чем  у Светы, и улыбка у Ольги...  женственнее, не такая девчачья.... Но, но он так мечтал о встрече!
     Светлана почувствовала  замешательство Виктора, но засмеялась, решительно подошла, обняла его и поцеловала в щеку.   Виктор чуть дотронулся до её плечей - будто снимал  тот аккордеон,  и покраснел.
     - А я проездом в Ленинград. У нас всегда  будущих "культурников" с третьего курса на зимние каникулы  отправляют  в музеи и театры Питера. Группа едет  сегодня, а я завтра. Оформила остановку... Можно, у вас переночую? Витя писал, что вы живёте втроём и одна кровать свободна... Мне хочется немного погулять по Москве с тобой... Витёк.
     - Очень даже свободно!  Мы с Юркой отвалим на чуток, а вы подождите - Виталий кинул брюки и рубашки Юрию и Виктору - нельзя же перед дамой без портков! Мы сей момент вернемся, а потом делайте, что хотите. Вить, не забудь - сегодня у нас в общаге танцы.  Щас!
И они оба удалились.
       Оторопь никак не проходила. Виктор стал поспешно застелать кровати, не поворачивая голову в сторону Светланы, затем сгрёб в охапку посуду,  чайник и со словами "Надо помыть, а то мухи..." вышел из комнаты.
 Вдогонку  услышал  смех: "Какие мухи? Зима..."
Никогда  он так тщательно не мыл посуду, особенно чайник:
    - Спасибо, Буржуйчик,  тебя надо помыть до дыр. Чуешь, сколько накипи в тебе? А сколько следов от твоих увлечений  ...кофе, ... какао, ... подгоревшего молока. Дай вспомнить, чем ты нас поил ещё... - Виктор рассуждал вслух, резко,  размеренно, с паузами. Он так хотел оправдать и продлить свою отлучку и обдумывал, что сказать Светлане, главное - чем объяснить себе непробуждение   "томвения", которое еще совсем недавно накатывало на него лишь только подумает о ней. Он усердно надраивал  чайник, а сам думал, как быть, что сказать Светлане:  " Ведь Ольге станет известно о  приезде... А при чем тут Ольга? Врать? Уж точно, Виталька рассказал своей Таньке о его переписке со Светкой,  а та - своей подружке - Ольге..."
  Войдя в комнату, Виктор увидел, как, наклонившись, Светлана подметает пол. Да, ножки такие, как чудились ему все эти годы переписки. Ровные, с ямочками на обратных сторонах коленок,  будто ямочки на щеках, и складки короткого платья - будто меха аккордеона... А Ольга носит юбки в-обтяжку...  И коленки её он видел только сперели, когда она сидела в  столовке...  И как ему хотелось увидеть Ольгины ноги все-все, когда она в Третьяковке прижалась к нему бедром...
     - Вот, Витенька,  твоя Стратосфера похозяйничала. Я не нашла урну и все крошки и мусор собрала в эту банку из-под кукурузы.  Ты скипятил чайник? У меня с собой бутерброды и твой любимый пирог с клюквой. Я испекла его по рецепту твоей мамы. Помнишь, она написала моей? Я не завтракала, хочу есть...
     - Прости! Я сейчас - Виктор с чайником выскочил за дверь. В кухню влетел Виталий:
     - На колбасу, сыр,  чай, конфеты и батон. И вот - грОши на экскурсию по Москве и кафе. Анзор одолжил сразу, как узнал, что твоя Светка приехала. Он пригласил меня с Юркой переночевать в его комнате. У него все уже  смылись. А комендантше мы сказали, что к тебе приехала сестра. Не поверила, но кивнула головой. Так что действуй, Витёк, не подкачай!
- Вы что!? Опупели! ? Что я буду делать с ней!? Не, лучше я тоже у Анзора...
              - Гляньте, девственник нашелся! Да Анзор из тебя за такую подлянку шашлык с люля-кебабом сделает!  Действуй, все там... побываем! - Виталька хлопнул Виктора по спине и ушел.
                --------
            - Завтрак прошел в дружеской обстановке. Стороны удовлетворены  беседой. Так наверно сказали бы журналисты... Ты чем-то озадачен, Вить? Как сессия?
          Так Светлана прервала затянувшуюся паузу после чаепития, во время которой главной темой разговора был пирог с клюквой. Она вспомнила, как на каждом дне рождения у Виктора потихоньку уносила с собой кусочек и мечтала когда-нибудь сама испечь такой. И испекла в первый раз... для него. Виктор поддакивал, мол,  всё тогда видел, но думал, что Светка просто боялась, как бы пирог не расхватала приглашенная ребятня, и сейчас он…  очень  благодарен за такой подарок.
      -  В наших краях клюква не растёт. Её привозят на рынок с Севера. Ты счастливый - сам собирал лесные ягоды в деревне у дедушки с бабушкой. Как вкусно было читать твоё письмо… Знаешь, когда я читала,  почему то подумала , что ты влюбился в какую то девчонку из той деревни.
    - Почему?
    - Ты сравнивал ягодную лужайку с платьем из ткани «в горошек» и как порывы ветра трепали, будто складки, мох и кустики, усыпанные  клюквой и черникой…  И «как лужайка вздрагивала, но улыбалась от касаний холодных рук ветра»…  Вот я и представила, как ты…  обнимал девчонку в платье «в горошек»… Ой! – Светлана сжала его ладонь своей - да руки у тебя горячие! ? Жаркие были объятия?
   - Ещё чего! – Виктор испуганно скомкал в кулак  свою ладонь, извлёк  его из-под Светкиной ладони и смущенно сказал:
    - Это от горячего чайника и от горячей воды, когда я его  мыл. Распарил, как в бане…
    - Ну. пусть будет так, хороший мой… - и после паузы добавила – не будем об этом. Поедем в Третьяковку?
    - Зачем?
      Светлана с грустным недоумением посмотрела на Виктора.
                ***
    В Третьяковке она быстро находила нужные залы, что-то  читая  в блокноте. У избранных картин она подолгу стояла , листала блокнот, перечеркивала и писала.
        - Витёк,  прости,  мне надо провести анализ определенной живописи на заданные кафедрой темы для будущей дипломной работы. Мне надо сравнить и выбрать картины, рождающие музыку. Ты опять смеёшься - нашла предмет и такой способ сравнения! Иллюстрации в альбомах и книгах, копии - ничто по сравнению с подлинниками! Масштаб картины, шорох красок, аккорды рамок, бегущие ритмы света и тени... Ты это чувствуешь, слышишь, я знаю. Уверена -  ты слышишь музыку с полотен Айвазовского, Верещагина. А не хочешь заглянуть к братьям Маковским, к ребяткам, убегающим от грозы?....
       Виктор вздрогнул. Замер на месте, а Светлана спрятала в сумочку блокнот, обхватила его локоть, прижалась бедром и повернула его, очурбаненного, в  сторону того зала...
Он испугался: "Ведь,  Светка сразу увидит, как  встретит их Валькиным взглядом графиня Строганова! " Бедро подталкивало, звало... Но не так, как тогда Ольгино, вызвавшее в нём впервые неизвестное доселе желание поддаться влечению, отличному от  знакомого простого "томвения"... В письмах Светлане он ничего не писал ни про портрет графини, ни про сходство её с Валькой, ни слова об Ольге. Это было тайной для него самого, о которой он сам себе боялся признаться. И вот сейчас она обнаружится.
     - Ты слышишь, как гремит гром? Как свистят, догоняя их, стрелы дождя, как вьюжатся от ветра скрипки трав , как гулко контрабасят шлепки ног девчонки?.. Ты смотришь куда-то в сторону.... Тебе нравится этот портрет? - Светлана вздернула плечами - Банально. Салонная живопись. Рядовая работа... Не ожидала...
     Строганова будто услышала ревность в Светкиных словах и улыбнулась ей Валькиной улыбкой, проводившей его с телеги...
                -------
             Они возвратились в общежитие вечером. В конференц-зале ухал и визжал из динамиков рок-н-ролл,  чувихи из соседнего общежития мединститута, кувыркаясь через головы чуваков и, проскальзывая рыбками между их ног, успевали глядеть по сторонам. Увидев Виктора с незнакомкой, успев оценить её складную фигурку , модные очки , плиссированную юбочку, они ободряюще подмигивали ему. Светка притоптывала на месте, изящно и в то же время призывно слегка волновала бедрами. По запятой смущения на губах Виктора, она поняла, что Виктор не умеет..., боится сказать об этом.
   Выручил Анзор. Втянув голову в плечи, согнувшись крючком, ввинчивая "манную кашу" в паркет, он подвалил к  Светке и рванул её за руку. А та вылетела за его спину,  скинув туфли, подпрыгнула да так, что Анзору ничего не оставалось, как подставить сомкнутые ладони и перекинуть её через себя. Растянувшиеся складки юбки обнажили Светкины ножки... Она пролетела над кудрявой головой, как огромный пион и её поймал в объятия не менее ловкий чувак  поляк Пан Станислав - штангист. Интернациональное трио  отработало драйв на полную катушку в несколько заходов под аплодисменты всех присутствующих...
   У Светланы порвался на ступнях капрон. Кто-то из девчат  дал на время свои башмаки, а Виктор подобрал Светкины туфли и очки,  стоял и стоял....
      Пока на магнитофоне меняли катушку, Светлана подошла к пианино и выдала что-то джазовое, танцевальное, а потом после небольшой паузы, когда столпились все,  улыбнулась по-детски ласково Виктору, заиграла и запела: " Весна наступива и всё озавива, я повон вюбви и повон томвенья...." А потом – «Очи чёрные», «Я встретил вас и всё былое»
                -----------
        В комнате они не включили свет.
      - Ты знаешь, я не ожидала...
      - Чего? - насторожился Виктор , видя  на фоне освещенного с улицы окна её силуэт, с которого соскользнула и упала юбка, затем порхнула кофточка, трусики, звякнули об пол зажимчики на резинках для чулков…  Забравшись под одеяло, Светлана тихо позвала:
    - Иди ко мне... Ой, да ты не умеешь.... Не умеешь целоваться. Я тебя научу. А как же играл в драмкружке Дон Жуана? Как - так? А я… уже...
   Светлана вздохнула,откинула одеяло, обожгла ладонями  его шею, подтянулась  к его губам и... заплакала.
    - Я чувствовала, глотала из твоих писем любовь. Мне хотелось её ощутить всем телом и отблагодарить... Я не знала, как это надо..., но знала, что только так женщины благодарят мужчин за их восхищение ими. А в твоих письмах оно было между каждой парой строк. Наше чутье обнажает все ваши тайны. Я исподволь воображала и любовалась тобой, твоими руками, жестами, искала, предполагала, как ты сможешь принять мою благодарность. Мне думалось, что ты уже знаешь как....Ведь,  в столице мальчишки становятся мужиками гораздо раньше. Вот и не заметила, как меня заманили Генькины ухаживания и ошарашил взрыв желания отомстить Галке за подставу меня в выяснении их отношений.... Я бежала за ним босиком по замерзшим шпалам...Ты помнишь пригородный поезд из трёх вагончиков? Ты же тоже ездил кататься с горы на лыжах. После катания мы пошли к поезду. Я в валенках, а он в немецких ботинках. Красивый. Сильный. Шёл , обнимал и целовал, спрашивал : " Любишь? Любишь. А вот докажи!  Смотри! Поезд тронулся! Давай лыжи! Я догоню и сорву стоп кран! Беги!" И я побежала в валенках... А поезд не останавливается и даже не тормозит... Генька открыл переходную дверь последнего вагона смеётся и кричит: "Давай, давай! Любишь? Я тоже!" Я скинула валенки и побежала, как декабристка...  А в тамбуре он скинул с меня шубку и я отблагодарила его слезами и...  за сорванный тормозной кран. Не знаю , была ли тогда любовь. Я просто терялась от его славословия, подарков при всех, а со сцены - любовными монологами... Как он находил меня в тёмном зале до сих пор не пойму... Прости твою предательницу Стратосферу....Я не ожидала, что ты...
        Виктор, когда Светлана говорила все это, лежал на своей кровати  с открытыми глазами, На вопрос " Ты спишь?" не ответил.
                ***
      В летние каникулы после третьего курса студентов отправили на Кустанайскую Целину. В Москве предстоял всемирный фестиваль демократической молодёжи... А их - на целину,
     Ехали в товарных вагонах -"теплушках" несколько суток. Их теплушка, как все в поезде,  была разделена на мужские и женские «бараки» - нары в два этажа по одну и другую стороны от ворот вагона. Электричества нет, буфета и туалетов тоже, Терпели до остановок. Студентки занавесили свой "барак" простынями, за которыми они, полураздетые, прятались от жуткой жары почти весь день. Ребята тоже ехали полураздетыми, но свой "барак" не закрывали. На какой-то станции стащили со стоящего товарника четыре бревна и уложили квадратом на пол между "лагерями."  По середине на кирпичи поставили  "своё" ведро, а второе отдали девчонкам справлять легкую нужду во время движения. Свою такую нужду справляли просто - в открытые ворота, облокотившись на деревянный брус, закрепляемый в воротах на уровне пояса. На бревна рассаживались, как индейцы, вокруг костра -  ведра с пробитыми  дырками. В нём поджигали кору с бревен и что-нибудь деревянное, подобранное на остановках.  Огня и дыма от малых порций "дров" почти не было , но удавалось в большой консервной банке вскипятить воду и чаевничать в сумерках, рассказывать анекдоты и петь под гитару и баян.
      Инструменты прихватили с собой из другой группы Славка и Лёнька. Они отлично пели. В их исполнении Виктор услышал впервые новые песни Визбора, Якушевой, Городницкого и других бардов. Кто-то затеял читать стихи и петь песни Окуджавы. Виктору понравились стихи, а мелодии оставили равнодушным. Ольга заметила, подсела к нему и спросила:
- Тебе не нравится Окуджава? Как так?
- Не знаю... Может быть, если послушать его самого... Визбора и Якушеву в общаге крутят на магнитофонах. Ленька их песни поёт точно, как авторы. А Окуджаву я не слышал.
    - Возвратимся в Москву и я тебе - Ольга чуть замялась- ...я тебе устрою прослушивание.
    - У тебя есть магнитофон?
    - Нет. Есть у Андрея -соседа по квартире. Придёшь ко мне в гости, послушаем.
    - Через стенку? - усмехнулся Виктор.
    - Все тебе расскажи! Он хороший ... сосед. Старше нас. На фронте был совсем мальчишкой, а после окончил наш институт, куда и я поступила... по его совету. Окуджава близок ему по духу. А тебе, я вижу, больше нравится Визбор?     А как и где ты впервые услышал Визбора? Не у графини ли, которая "частушками может врезать"?
       - Нет. В моём городе. Любка, подружка Рудьки - моего одноклассника - спела, приехав с Домбая. " Мама, я хочу домой!"  Знаешь? А потом мне понравилась его же песня - Виктор тихонько запел: " Наш не слышен шаг, не качаются лианы и солнца луч блеснул стыдливо из-за скал. Осторожней, друг,  бьют туземцев барабаны таинственной страны Мадагаскар"...
  - А дальше? У тебя хорошо получается... А эта Люба...  Любовь? Это она приезжала к тебе на зимних каникулах? Мне рассказывали, какой  она дала концерт в общежитии и как ты был ею очарован. Даже спутал свою комнату с чужой...Это не помешало вам...?  Почему вы не встретились на её обратном пути?
  - Извини ... мне надо... - Виктор резко встал и шагнул к воротам. Там закурил, облокотился на брус и уставился на мелькающее в ельнике закатное солнце.
  И сердце застучало в ритме этого мелькания. Непонятная досада растягивала и сжимала грудь:
    " Да, да, да! Почему  Светка не захотела новых встреч? Всё время смеялась на перроне, а на прощанье уклонилась от поцелуя? ... Почему он оказался таким слабаком? Обиделась... А кто первый предал?!. А, может быть - он? Конечно - он! И Ольга это определила! Разглядела мою кислую рожу..."
  - Вы поссорились? - неслышно подошла Ольга и обняла  его за плечо - дай мне ..  на одну затяжечку...
Виктор хмуро поднёс к её губам дымящую сигарету. Он знал, что Ольга не курит. Наверно пожалела его...
   - Нет. Она уже иссякла - и плюнула на окурок - дай целую.
 Виктор достал из кармана пачку и протянул Ольге. Она сильно сжала  ладонями окурок в пачке и выбросила её из вагона:
    - Не надо, мальчик мой! Ты же не такой ! - поцеловала Виктора в щёку и скрылась  в своём "бараке".
                ***
         В Кустанае приехавших рассадили на колонну грузовиков, чтобы развезти на полевые станы по разным районам. Ольгу с рюкзаком  в суматохе подхватили под руки два студента и , как букет, перекинули через борт другого грузовика. Она взмахом руки позвала Виктора, показывая на пустое место рядом с ней на скамейке. Виктор, было уже, собрался спрыгнуть, но сел обратно. Он увидел, как к Ольге подсел Женька Бариневский, с которым вчера она весь вечер проболтала у ворот теплушки.
   Женька что-то, как всегда снисходительно,  рассказывал, указывая на проплывающие мимо силуэты гор, звёзды и луну, а потом накинул на её озябшие плечи свою куртку и обнял. Ольга засмеялась, чмокнула его в щеку и сама стала рассказывать... Виктор забрался на нары и долго не мог уснуть под стуки колес, ставшими вдруг назойливыми, раздражающими, а не убаюкивающими, Они такими стали с того момента, как этот «Пупок» стал встревать в его беседы с  Ольгой.
      Женька всегла покровительственно улыбался, слушая рассказы Виктора о деревне, о  стариках на Северной Двине, о колесных пароходах, о белых ночах, грибах, ягодах, о старинных деревенских нарядах, о свадьбах, обычаях и кушаньях северян... Он вежливо дожидался паузы и, слегка морщась, завершал её стихами Есенина, Северянина, Некрасова, Твардовского, как бы иллюстрируя с поправками сказанное Виктором. А тот смущался, замолкал и отходил. Женька же «развивал тему». Он весьма обстоятельно рассуждал вообще о литературе, стилях, моде, о месте таланта «в нашем странном обществе», приводя примеры соответствия или разлада авторов с потребностями времени и моды, демонстрируя, как бы между прочим, свою начитанность, знание тетра и кино, музеев, политики и науки.
       А Ольга,  казалось, с  бОльшим   интересом слушала Виктора. По нескольку раз переспрашивала, удивлялась незнакомым словам и улыбалась, когда он начинал "окать", " дыкать," "штокать", как северяне. Иногда просила повторить, чтоб запомнить, отдельные выражения, сравнения, звуки. Но почему она его не задерживала , не возвращала тут же  к его  рассказу, прерванному Женькой?
        Ольга не могла себе объяснить, почему такие простые по сути  рассказы Виктора, так интересны ей. Доведись ей самой увидеть и услышать всё то, что видел и слышал в деревне Виктор, она была в этом уверенна,  не произвело бы на неё  такого же, как у него, впечатления.
       Нечто подобное происходило в ней только в детстве и в начальных классах школы. А когда произошла потеря ею этой наивной восторженности от естественной простоты-красоты? Она видела: Виктор  не выискивал разницы, не сравнивал, не делал выбор, по каким естественным признакам можно и следует отдать предпочтение, говоря о внешнем облике человека, или дарах природы. Он мог это всё назвать красотой. А  она?
      Задуматься о красоте помогло ей платьице, сшитое мамой к выпускным экзаменам в школе. Нет, не тогда, когда она примеряла его перед зеркалом, и не тогда, когда его надела вновь, придя из парикмахерской, где срезала косы, завила "завлекалочки" и слегка подкрасила губы... Она познала в себе красоту, когда это слово под гром небесный прошептал ей на ухо Андрей, сняв с неё это платьице и всё остальное в машине в Серебряном бору:  «Красота должна быть обнажена!...»
      А, может, действительно, красотой надо называть всё естественное? В её одеждах? Именно так воспринимает её Витя.. Понятно, почему, как он рассказывал, его заворожила увиденная впервые  растущая на обрыве  угора  ель. Она - живая и остро-нежно,  приветливо гладила его вихры и плечи, когда он забрался под неё и просидел там, не помня сколько  времени. Ель была красивой, а не "красивенькой новогодней ёлочкой, которая колется капризно, когда её наряжают бутафорией".
    Эти слова Ольга с удивлением припомнила Виктору в присутствии Юрия  и Виталия, когда увидела мишуру, игрушки и мандарины под шатром из еловых лап, парящим над столом у окна в их комнате:
   - А  Виктор говорил, что красота не нуждается в чужих украшениях!? – повернулась к нему – Зачем этим лапкам «бутафория»?
   - Нет, уважаемая будущая конструкторша! Вы лучше спросите, как эта красотища  совладает с гравитацией - парит и не падает!? Витёк преподал урок, как творить  инженерную красоту ! – Юрка подвёл Ольгу к столу и велел заглянуть под шатёр.
                – Видишь, какая изящная конструкция рамки, кронштейнов и их крепежа к окну? Эйфелю не в жисть было бы сотворить такое.
   - Да, мы ждём! Когда под Новый год сядем за этот стол, башня в Париже прослезится от зависти и с этого шатра в наши кружки накапает шампанского! – добавил Виталий.
                ***
     Свежий запах полыни ополаскивал  студентов, втиснутых жарой в кузов .  Пыль  после погони суетно укладывалась на дне очередного оврага или в тени перелеска и просёлок выплескивал  грузовик на степной простор.
"А на Северной Двине даже сама пыль всегда пахнет свежестью клевера или хвои... и потная рубашка - квасом, а не ..." - подумал Виктор.
         Полевой стан встретил их кудахтаньем кур и кукареканьем петухов из длинного, как опушка перелеска, глинобитного курятника. За ним такая же длинная и  приземистая палатка с выгоревшей на солнце "побелкой"  приветливо хлопала  брезентом лысины и рванными полотняными губами "двери".
     - Вот  " Гранд отель" для синьоров -   уважительным жестом руки и хорошо поставленным голосом  дворецкого  пригласил в палатку гостей  встретивший их совхозный бригадир   Глеб -  мадемуазелям рекомендуем апартаменты поскромнее, но очень даже уютные.
 "Гранд отель" был "воздвигнут и подарен" совхозу ротой солдат, прожившей в нём всю прошлогоднюю страду. Двойные, как у термоса,   полотняные стены и потолок после подтяжки ребятами обеспечили им на весь сезон не только обещанный бригадиром "стильный климокомфорт".. Куры почему-то предпочитали откладывать яйца не в курятнике, а между стенами палатки, куда они заскакивали через квадратики окошек с незавязываемыми в жару шторками и сетками. Это оказалось очень даже фартово.  Каждому в день доставалось не менее двух яиц - стоило только спросонья по звонку  "куд-куда", лёжа на земляном полу с прослойкой соломенного матраса, протянуть за голову, сунуть в окошко  руку и нащупать тепленький орешек. Вот бы так  в московской студенческой общаге! Об этой повадке кур отлично знали работницы птицефермы, но нарочно не выбирали весь посев, оставляя гостям гостинцы. Приходили они на рассвете и возвращались до жары в посёлок  в километре от стана. Гости же  просыпались, когда с полей на ток приезжал первый грузовик с зерном, собранным комбайнами с просохшей от росы нивы.  Правда, каждый день выбирались три-четыре дежурных, которые всегда оставались на току,  чтобы вовремя сгрести и накрыть  брезентом от дождя барханы просушенного  на солнце зерна, чтобы встретить и разгрузить или наоборот загрузить запоздавшие грузовики, чтобы не было посторонних. Дежурных, выходящих  ранним утром на дозор,   вечером прогоняли спать, а остальные разводили костёр под звездами, пекли в нем яйца и картошку, пели песни,  и рассказывали то, что каждый горазд был вспомнить или придумать. Как-то само собой тянуло к  бардовским песням, к стихам. Пелось и сочинялось легко, быстро, добротно. Виктору казалось  - крупные, как в дождь пузыри на лужах, звезды лопаются и брызгаются рифмами. Почему-то на Северной Двине ночное небо было гораздо выше чем здесь и звезды мельче. Наверно,небо повисало там на огромных соснах и елях, которые не росли в здешних перелесках. Да и сами перелески редкие - размётаны по степи, как листочки  с одного кусточка...
       Десятиместная  новенькая палатка для девчат с синим прорезиненным потолком приютилась васильком под раскидистым дубом   на опушке перелеска.  Лежащие на матерчатом полу  ватные матрасы с плюшевыми одеялами в пододеяльниках и пухленькие белоснежные подушки действительно создавали уют купе мягкого вагона. Палатку  жившие в  ней семь студенток весь целинный сезон так и называли  - "Василёк".  Три спальных места через десять дней перенесли в " Гранд отель" трём "пупкам", было, самовольно оставшимся в Москве "позырить" фестиваль, пока им  не пригрозили отчислением из института. Их свидетельские рассказы о молодежном московском фестивале жадно слушались, переспрашивались, а привезенные мелодии и песни подхватывались Ведь, ни  радио, ни телика на полевом стане не было , только вчерашняя "Комсомольская правда", как компот из сухофруктов, подслащала новостями с фестиваля, когда её прикладывали к обеду,  привозимому на "УАЗике" из совхозной столовки. "УАЗик"  пригонял бригадир  Глеб - высокий, плотный, юркий, улыбчивый парень в  очках с громадными толстыми линзами. Они помешали ему поступить  сначала в мореходный, потом в театральный , а в литературном институте послушались совета не красить стекла в розовый цвет, а рассмотреть через них  "неожиданные   сюжеты жизни вплотную. А где их больше, как не на Целине!?". Глеб часто задерживался на этих посиделках у костра. Он отлично пел, декламировал и разыгрывал сценки не только из известных пьес, кино,  но и из подсмотренных  здесь, на Целине " сюжетов жизни." Многие из представленных им персон, узнавались в посещаемых ток аборигенах-целинниках. Особенно ему удавалась Зоя Евгеньевна - учётчица, жившая в страду постоянно на полевом стане  в деревянном, похожем на "теплушку" вагончике на четырёх автомобильных колёсах,  рядом с весами для грузовиков на току. Странно, грузовики привозили и увозили зерно почти круглые сутки и надо было учесть в журнале вес каждого , но никто никогда не видел у неё растрепанных волос, сонных глаз,  мятой одежды, ногтей без манюкура. А как она, будто завороженная, смотрела, когда слушала байки шоферов о ветре и ухабах, якобы "умыкнувших" зерно, и  как откровенно придирчиво - на студентов, подававших ей интеллигентно листки с прорисовкой эскизов, обмеров и с расчетами, показывающми, сколько каждый перелопатил зерна, нарезал пластов дёрна  и уложил их в стены пристройки к курятнику и баньки!? Как следователь после допроса протокол,  молча подавала на подпись журнал и шикарную авторучку с золотым пером! Никто  в вагончике не мог возразить ей ни слова, но зато какое прорывалось  красноречие  у каждого, кто спрыгивал с порога вагончика  и  доказывал, что Зойка вовсе не «Зайка», а хитрющая лисица, и о её происках надо доложить председателю. Как -то  услышав об этом, Глеб грустновато улыбнулся, задрал подбородок и снисходительно глядя на студентов, чётко,  не допуская возражений,  с  медленным рассудительным покачиванием лодочкой ладони, низким, удивительно красивым голосом Зои Евгеньевны заявил:
         - Вы,  будущий инженер, аналитик и блюститель истины! Протестируйте автовесы и ваш глазомер , сравните с данными в паспорте и с моей рулеткой. Хотите, мы это сделаем вместе? Мне будет приятно созерцать ваше удивление, поверьте.
      Все засмеялись и, зааплодировали  Глебу, а он снял очки, освежил их , скорее вздохом чем выдохом, протер и, опустив голову, отошёл. Стало ясно - у бригадира несколько другие отношения с учётчицей и ребята его... пожалели.
      Этот эпизод потом часто вспоминался с добрыми улыбками, но в первый раз как-то  виновато. Это было в день отбытия с Целины, когда  каждый получил неожиданно большую зарплату за то самое перелопачивание зерна, нарезание дёрна и строительство из него курятника и баньки "по чёрному", за помощь комбаньёрам, глотание пыли на жатке, прицепленной к трактору. Виктору как раз и досталась эта "потеха"- раздельная уборка: в неустойчивую погоду  скашивание пшеницы  и укладка колосьев в ряды,чтобы потом комбайн подобрал и обмолотил. Зарплата  за полтора целинного месяца в несколько раз превзошла стипендию! Виктор, расписываясь за получку, вспомнил  темновишнёвые глаза и улыбку Зои Евгеньевны, встречавшие его в вагончике:
      - Ничего про уборку!  Ваш новый стишок Наташа пересказала. А нельзя услышать оригинал?
        Только эта вредная учётчица да его трактористка смешливая толстушка Наташа слушали  его стихи, которые он писал,  уединившись в свете электролампочки из окошка вагончика.  Наташе Виктор прочитал стихи в первый раз случайно,  при умывании   перед обедом в поле.   Толстушка, сняв пылезащитные очки, попивала ему кружкой из бидона и  детским голоском читала наизусть "Мойдодыра"  Очки оставили на её лице два  белых озерца, а в них озорно купались такие же вишенки, как у Зои Евгеньевны. Может быть, поэтому, а, может, и потому, что   "вишенки" их глаз  были такими же , как у Вальки и графини Строгановой, Виктору  "не составило труда"  им читать свои стихи. Тогда же  от Наташи он узнал, что "Зоя,  окончив педагогический, по собственному желанию работала в сельской школе в Ярославской области. Там её полюбил начальник РайОНО. Два года приезжал якобы с проверками её школы. Оказался женатым. Она и уехала на целину. Пока целинники ещё не нарожали и нет ещё новых школ, пошла  в учётчицы. Работать летом в конторе не пожелала. Отличная подруга и очень добрая. Глебушка её любит и переживает, когда привозит сюда почту и вручает ей письма с мужской фамилией на обратном адресе.  Тот,  из РайОНО. Уговаривает вернуться, обещает развестись с женой. Зойка не отвечает".
     - А тебе слабо  приехать сюда инженерить?  Трёх курсов вполне хватило бы. Я видела и слышала, от нашего водилы Васьки,  как ты с ним и  однокашниками починили  коробку и сцепление у "Захара". В прошлом году солдатики возились, возились с ним.  Но не успели. Поставили  только новенький мотор от "Студебекера".   Этот трехтонник ЗИС -5 дошёл в войну до Берлина! Подарили калеку совхозу. А ты сообразил,  вылечил. Слабо?
    - Не знаю... - Виктор замешкался - Просто я в деревне у моих дедов познакомился с таким же "Захаром“. Он  упал с армейской баржи в Северную Двину,  наверно, по ненадобности. Колхозники вытащили. Ведь до него они видели автомобили только в кино да на баржах.  Я помогал, крутид гайки, мыл, распрашивал и мне давали прокатиться за баранкой. Это было в каникулы после девятого. Тогда и захотелось стать инженером, но конструктором. А здесь...
      - А здесь зато  такие звезды, арбузы и вот с такими дынями девчонки - Наташа расстегнула и вынырнула до пояса из комбинизона, поправила лифчик на  груди и подставила ладони:
     - Лей, Витюша Бармолей, приезжай совсем скорей, девчат наших пожалей, не дари им сто рублей, а стихи пиши нежней!... Зоя видела в окошко. Ты пишешь. Знаем. Почитай, я не скажу.
     Наташа плескала воду на белые круглые плечи, на загорелые клинышек-пирожок груди и батончик шеи. Делала она это размеренно, напевая сочиненные тут же частушки.
  " Ну точно, как Валька -подумал Винтор- Только та  насмехалась, а эта  приглашает по-доброму , ласково, нежно. И снизу подмаргивает вишенками  и манит дыньками..."
     Он отвел руку с кружкой в сторону и неожиданно для себя начал читать своё , как он считал, подражательское несерьёзное стихотворение :
Да, помечтать о женщине приятно:
Закрыл глаза - она перед тобой,
И видишь ты её по-своему, понятно,
Так,  как не  видит кто-нибудь другой...
      
     - Ой! Обед едет! Дай слово, что дочитаешь, когда с работы поедем. Интересненько, как видит женщину другой и, как её видишь ты!
    С поля ехали, сидя вдвоем на тракторе. Ветер пригладил на ней комбинезон и обрисовал чётко не только уже знакомые дыньки, но и ровные валики бедер. «Да вовсе  она  не толстушка ... И молодожёнам совхоз дом сразу строит, м машину без очереди…»- думалось Виктору, а Наташа одобрительно толкала его локотком в плечо после каждой строфы  Когда приехали, спрыгнула, подошла, смахнула ладонью пыль с его щеки, сняла свои и его очки и осторожно поцеловала. Никто не видел. Виктор рванулся обнять, но она выскользнула и убежала.
   - Вить, что- то у "Захара" педаль газа застревает...  - откуда ни возьмись  оказался за трактором  Виталька - Газует всю дорогу, а тормоза только визжат. Хотим в  совхоз соседний  за перелеском сьездить .Глеб сказал, там солдатики походную баньку оставили. С парилкой.  В озере, сам знаешь - не то, а свою баньку ещё не известно, когда сварганим.
        Виктор решил, что Виталька видел, как Наташка его поцеловала. Он непременно нашепчет об этом своей Таньке, а та - всем в "Васильке".  Да фиг с ним! Да пусть, пусть узнает Ольга! А то: "мальчик мой". И Светка тоже: " не умеешь целоваться!"
      - Вить, чуешь, что говорю? Мы отпросили тебя у Глеба на завтра повозиться  с "Захаром". С трактористочкой твоей всё будет в порядке. Бобка Шрабман  тебя заменит... Нет, нет! Только на жатке! Он же не такой бабский любимчик, как....
     - А пружину нашли? - Виктор пропустил мимо ехидство Виталия
     - Нашли, нашли! Только её не за что зацепить...
                ---------
           С  "Захаром" Виктор  подружился сразу. Все сначала смеялись - кто-то сказал, что он похож на слона с оторванным хоботом. Точно!  Двери не защелкивались и на ходу хлопали, как уши у растревоженного слона. А Виктору он напоминал подслеповатого кота Мурзю у дедов в деревне. В коробке работали только две передачи: вторая вперёд и задняя. Поэтому грузовик резко подпрыгивал, трогаясь с места, как  кот, когда дед будил его, громко хлопая по лавке газетой.. И ещё - Мурзя мурлыкал, вздрагивая всем телом при поглаживании, а "Захар" вовсю довольный урчит, дрожа  от работающего мотора. Фары с выбитыми стеклами, без лампочек. Аккумулятора нет. Заводится рукояткой. Тормоз - только ручник, но хорошо: не даёт скатываться с тормозных насыпей. Их специально ребята соорудили у строящейся бани и на берегу озера, откуда возили воду для строительства. Каждый рейс совершался как цирковой  трюк. Воду ведрами салютными залпами закидывали в кузов с устланным «в короб»  брезентом. По команде "От винта!"  "Заводящий" выдергивал рукоятку и отскакивал от радиатора, а "Пилот" ;_ газовал и отпускал ручник и сцепление. От прыжка вода наполовину выплескивалась через передний борт на кабину и "Захар" пятился всю обратную дорогу до резкого упора в тормозную насыпь у бани. Остатки воды перепрыгивали через задний борт и "автоматически" попадали в яму с глиняно-соломеным замесом.. Вот это техника! "Захара" зауважали и на нём собрались ехать в цивильную баню...  Виктор пробил в  стенке кабины и завальцевал  край отверстия, за который зацепил пружину.  Педаль заработала как у пианино под ногой у  Светланы, играющей  в общаге...
    "Интересно,- подумап Виктор- смогла бы  Светка так   газовать педалями здесь, как Наташа? Нет, зато "газовала" бы на пианино  в клубе, или у костра на аккордеоне и гораздо лучше, чем привезший его Димка"
 Димитрий - один из досланных сюда "пупков". У него свой репертуар и манера: блатные, лагерные и дворовые песни странно сочетаются с джазовыми аккордами рок-н-ролла, буги-вуги. Но три песни все сразу выучили и пели каждый вечер у костра или в палатке в дождь под   аккордеон, баян и две гитары. "Сиреневый туман", " Пятьсот километров тайга,где бродят лишь дикие звери" каждый пел, как бы в глухом одиночестве предчувствуя, что события песни непременно сбудутся с ним,  хотя уже отменили "прощальные звонки" на перронах вокзалов, что звенят в "Сиреневом тумане",  и в "шумные двери вокзалов" уже толпами входят те,  кто отбыл досрочно из"пяти сот километров тайги"... Много лет спустя, Виктор при встрече с однокашниками пел " глухой степной туман во мраке ночи тает...."  и " пятьсот километров степей, где бегают только сайгаки"...
А вот третья Димкина  хулиганская  песня "Туц-туц, нам море- океан!" стала  гимном оптимизма после поездки на "Захаре" в баню.
                ***
 - Пацаны, а там не только баня. Кумыс местный да наша бражка отменные. Ей-ей, без булды. Посудку прихватите и грОши.
   Так, как бы между прочим, расстелая в кузове "Захара" "сиденья" из соломы, открыл секрет "штатный" шофер  Вася . Его  десятилетний Славка шмыгнул носом и шепнул "пупку" Димитрию:
   - У меня две пустых "Шампанских". Могу дать на прокат и сводить к тётке Семёновне. Она лучше всех варит. А ты мне за это вот эту длинокозырку подаришь. Идёт?
      Дима снял с себя  и накрыл бейсболкой   сияющий белобрысый арбуз. Фестивальный сувенир пригодился! Сделка состоялась.
                ----------
     Смеркалось.  Как-то небрежно, будто  плохо отжатой тряпкой прошёлся по полям и задел ток дождичёк. Заходящее солнце из-под его тряпочки махнуло последним лучом:  мол,  ждать на току нечего - комбайны встали.
     Цикады потрескивали в унисон с костром и струнами гитары Нины. Она осталась одна, остальные девчонки махнули в баню. Четвёрка дежурных ребят после  чая подпевал Нине и Виктору " Я встретил вас и всё былое..."  Виктор неожиданно заметил, что последний куплет он поёт соло. Нина удивлённо вторила  тихими аккордами и  беззвучными губами  его грусти. Откуда ей взяться? Ведь в романсе сплошная радость: "Тут не одно воспоминанье, тут жизнь заговорила вновь, и то же в вас очарованье, и та ж в душе моей любовь!"
      - Вить, мне кажется, ты так проникновенно пел. Показалось, что "та ж в душе твоя любовь" где-то тут, рядышком и вот-вот присядет у костра...
 -   Точно, Нин!  Явится она  утром на тракторе  - обводя руками воображаемую толстушку Наташу, подмигнул всем Виталька.
    С громким щелчком из золы выпрыгнуло перепечённое йцо, оттопырев, как крылышки, скорлупу. Виктор обрадовался этой ремарке костра к возникшей паузе и схватил яйцо, перекидывая его с ладони на ладонь, как воробышка… Вот так же обожгла его неожиданным признанием Воробышка Светка тогда, после танцев  Нина подставила кружку, хмуро сморщившись в сторону Виталия, отрицательно покачала головой и  сочувственно заглянула Виктору в глаза.
    " Она всё видит и знает- подумал Виктор-  и про Ольгу, и про Светку. И про Наташку черти-что думает... Ну и пусть! Сама-то, как обрадовалась приезду Димки!"

     Нина просто, как свойственно  женщинам - по одним им видимым приметам,  распознала, что парня озадачили неопределенность и растерянность, иногда неожиданно  выпадающие в рулетке "любовь". Виктору во взгляде Нины почудилось предупреждение:  " всё та ж  в твоей душе любовь " - в любом случае  не   Наташа" .
                ---------   
       Из перелеска вдруг послышалось не то ворчание, не то лай, не то пулемётная пальба.  Все побежали к дороге . Ворчание вскоре превратилось в ухарское  многоголосие "Туц-туц, тут-туц, ,туц-туц , нам море - океан!", лай - в хлопанье дверей о стволы деревьев, а пальба - в  оглушительный салют " Захара" выхлопными газами.
         - Да они глушитель потеряли! Во дают!
    Фонарик  успел выхватить из темноты стоящего на коленях Дмитрия.  Он, прислонившись спиной к кабине,  дирижировал "шампанской" сидящему на соломе хору.  Все встречавшие засмеялись – педаль газа  опять провалилась и Васька не расчитал , не выключил загодя скорость.  "Захар", видать, тоже поддал бражки - шаткой рысцой прошмыгнул в темноту на поля. Смех внезапно оборвался : в кабине -  ни кого, за  рулём - димкина бейсболка, а на крыле Васька  лежит, руку засунул куда-то в мотор...
  Пальба и  " Туц-туц" как приехали,  так и уехали,  поглотились трескотней цикад.
  -Через полчаса,  однако,  со стороны тока вновь послышалось  "Туц-туц", но уже а-капелла. Дежурные  стали высоко подбрасывать  лопатами зерно. Таким салютом встретили шагающий к родному маяку неугомонный  хор - свет из окошка учётчицы сразу увидели, когда выбрались из оврага,  куда догадался скатиться и так остановиться Славка. Он сменил за рулём отца. Тот вынужден был схватиться за фару и  остаться на подножке-крыле после команды " От винта!", чтобы держать провод, выпрыгивающий из распределителя.
    Радость встречи увенчалась объятиями, смехом и всеобщим парадным маршем к костру под громогласным "Туц-туц, нам море..". .Виктор постоял поодаль  встречи и пошёл позади "колонны"
   Зоя Евгеньевна выпрыгнула из вагончика и присоединилась к шествию рядом с Виктором.
       Он это заметил не сразу. Никак не утихала тревога за безопасность этой затеи  -  ехать, хоть не далеко, хоть на небольшой скорости, только днем, но на калеке! Он отговаривал, но трехкратная тренировка посадки, троганья и остановки, безупречное выполнение " Захаром" всего, чему его "научили",  приглушили тревогу до наступления сумерек. И вовсе не любовная грусть проникла в его голос и облик, когда он пел у костра, а вот эта тревога. Ведь он сам взялся за ремонт и своим умением вселил в ребят уверенность, что все будет " оккей". Не много ли и по какому праву ?
     - Виктор,  вашему полку прибыло? Кто эта девушка с рюкзаком?  Она из вашего института? Кого она ищет?
Только в ответ на этот вопрос Виктор пригляделся к подошедшим к костру и увидел ...оглядывающуюся по сторонам  Ольгу. Она увидела, подбежала к нему, обняла и поцеловала. В губы...
   - Я ,так боялась - “Захар" развалится, все... и я больше не увижу тебя!
     Искры разгулявшегося костра смахнули и заменили собой звезды на небе, а  брага вполне заменила брызги шампанского под звуки одноименного танго, лившегося из аккордеона в руках Дмитрия.
   Маникюр на сжимающих коленку руках Зои Евгеньевны подмигивал языкам костра в такт танго, а глаза следили за Виктором и Ольгой. Сделав несколько глотков браги, она встала, подошла к танцующей паре и , извинившись, сказала:
     - Виктор, уже поздно. Перетащи из "Гранд отеля" в "Василёк" какой-нибудь матрас, а я дам наволочку, простынки, одяльце и сооружу постель для твоей подруги.
     - Ой, спасибо! И вправду, давай, Вить, соорудим. .. Сами... Так?
   Взбивая подушку, несколько раз расправляя край простыни и складки на одеяле, Ольга смеялась и рассказывала, как ей надоели арбузы на том полевом стане, где одни бахчи и "нету спаса от  соблазна этой ягодкой".
      - Представляешь, по скольку раз надо было ночью...? А как растолстела от этой диеты!? Ты посмотри, нет, пощупай.
Ольга прижала ладонь  Виктора  сначала к одной щеке, потом к другой, потом к груди, животу и ниже:
- Чуешь? Гаси фонарик, задерни молнию и иди ко мне...
                ***
            В летние каникулы после четвёртого курса всех ребят вместе с преподавателями военной кафедры института отправили на армейские сборы в войсковую часть под Дорогобужем на Днепре.
     Всё очень напоминало прошлогоднюю вылазку на Целину : поезд, скамьи в грузовиках, степь, палатки, жара, столовская еда, звёздные ночи, песни, письма...
      Но.
    Доехали сюда не в "теплушках", а в уже появившихся к тому времени новеньких цельнометаллических плацкартных вагонах. И "ЗИЛ"ы  домчались к лагерю по асфальту, без пыли, не отбивая  "пятые точки". И жили не в " Гранд отеле" всем скопом , а отделениями по девять "рядовых" в уютных  чистеньких палатках  с заваленками, в тени соснового бора. На заваленках иногда удавалось посидеть, почитать в уединении, или покурить, поболтать напару или всем отделением, откинувшись  на полотняную стенку палатки как на спинку кресла. А на Целине было всего два стула да и те только в вагончике у Зои. Но зато пелось там в любое время : и в палатках; и у костра, сидя на пластах дёрна; и на току  в барханах   и под салютом из зерна; и на соломе  в кузове "Захара". А здесь пели только в строю, когда шли в столовку и обратно. По команде. Туда - бодро,  с надеждой знатно " поштевкать", обратно - с грустью разочарования - кормили обильно ... кашей, щами и пюре из сушёных капусты и картошки, вяляной воблой. Через неделю стали приходить посылки от родных с тушёнкой, сгущёнкой, копчёной колбасой, печеньем. Повеселело А один раз просто повезло.
     У соседнего колхоза двухдневный ливень заквасил на заливном лугу  свежескошенное сено. Два отделения солдат-студентов полдня бродили  "по самую кирзу" в чавкующей траве и граблями  вытягивали сено  как небольшие плоты на сухой бугор и там расстилали их скатертью. На соседнем бугре паслось стадо овец. Ребята сушили портянки, когда пришёл председатель, поблагодарил и сказал:
       - Хлопци, имайте любого барана на шашлык!
   Отловить и притащить за рога барана да сбегать в деревню за дровами, топором, ножом и проволокой для шампуров, как говорится, было делом техники, выполненным весело и быстро. А вот, как живую курчавую скотинушку с завитушками рожков да обидой в глазах превратить в лакомые кусочки мяса, никто не знал. Многие отошли в сторону. И тут Виктор вспомнил, как его дед зарезал теленка.
    - Ну-ко не вороти  свой нос! Ты мужик или соплячка? Гляди! Авось, пригодится...
     Дед ласково погладил телка промеж обозначившихся бугорками рожек и тут же по этому месту нанес удар обухом топора. Ноги у телка подкосились и он повис головой и грудью вниз на двух ремнях, подвешенных к крыше. Витёк рванулся из сарая, но дед дал ему подзатыльник, сунул в руки таз:
     - Держи под горлом! - и перерезал его...
    Двое смельчаков помогли Виктору справиться с  задачей, а другие по его же показам, освежевав от чрева и шкуры, разделали тушку. Выданный на день сухой паёк очень даже пригодился к шашлыку, аромат которого, как потом стало известно, всполошил оставшихся в лагере... Возвращались в него бодрым шагом под "Туц-туц! Нам море-океан!" На следующий день вся рота студентов пела этот марш, когда шла из столовой, где их ублажили борщом на бульоне из бараних рёбер, ног, головы и макаронами по-флотски с бараним ливером. Жаль, больше не было дождей.
  А жара донимала не меньше, чем на Целине.   Но там она обнажала тело и обласкивала его загаром, а здесь после муштры на плацу, освоения оружия и техники,  маршев-бросков, встречных и оборонительных «боёв» прилипала к нему потной амуницией, как пластырь. Каждый вечер после отбоя ребята для ночного проветривания вывешивали эти липучки на палках, воткнутых в завалинки, и в одних трусах шлепались на нары в палатках, тут же засыпали, ничем не укрываясь.                Только не Боря Шрабман.
      Он спал в полной амуниции, повесив на шею застегнутый ремень, надвинув от комаров по самые скулы распущенную пилотку и обмотав аптечным пластырем портянки на ногах. При этом сапоги Боря ставил у нар, подперев голенища прутиками, чтоб они не складывались в гармошку и в них при побудке ноги могли заныривать сразу. Накрутить  правильно портянки и ходить в-ногу при стройподготовке для Бори было казнью. Все хохотали, а Виктор дружески улыбался и помогал справиться с портянками, уединялся с ним на плацу для отработки строевого шага, показывал приёмы, как окопаться саперной лопаткой, быстро  разобрать и собрать винтовку или автомат и... как орудоваать метлой при уборке лагеря. Борька всё быстро усекал мозгами, запоминал "теорию" и как никто другой мог аргументировано рассуждать по любому делу. Книги, журналы, беседы, слова он поглощал так же как заглатывает бездомный пёс брошенный кусок. Проглотив, он так же как пёс, продолжал  смотреть в книгу или на говорящего, торопя ещё порцию информации и по-детски досадливо моргал белобрысыми ресницами, если она была  невкусной. Делился он информацией в, отличие от "пупка" Бариневского, без апломба, как бы рассуждая сам с собой, бурча сквозь такую же , как пух ресниц, щетину вокруг губошлепистого рта, только пожелтевшую от дыма самокруток. А их он предпочитал самым дорогим  модным сигаретам, которыми щеголяли "пупки". Вот тут руки Борьки могли дать фору любому переплетчику - столь безукоризненно ровно отрывался от газеты лепесток, точно  насыпалась и равномерно плотно заправлялась  махорка в бумажный желобок, сворачиваемый и склеиваемый слюной в трубочку "патрон",  как заявлял куряка.
     Его и без того низкорослая, разлапистая фигура почему-то при разговорах склонялась будто для подслушивания,  а непричесанный рыжий ворох над морщинами конопатого лба трясся, как гребень у петуха. Это и гундосое бормотание со шмыгающей улыбкой заинтриговали Виктора давно - при первом знакомстве - контрастностью неопрятности внешности Бориса и организованостью его речи. И большего всего удивляло, какие Борис, сам с собою рассуждая в стороне от говорящих, вставлял реплики  по поводу студенток и женщин вообще. Казалось, он, как колдун, обладает даром заглянуть в их души, выудить из них суть и, как бы невзначай, намёком и с юморком, пусть иногда циничным, точно предсказать или объяснить их поступки. Может быть поэтому, а не из-за неглаженных брюк или дырок в носках на пятках, сторонились от него студентки и молодые преподавательницы в институте. А ребята прислушивались к его бормотанию, и не зря...
     В роте рядовому Шрабману было поручено выполнять одну из  "житейских" обязанностей - ходить в штаб за почтой, газетами и...  лозунгами из Красного уголка.. Лозунги в интерпретации и интонациях Борьки превратились в  целый сборник анекдотов про армейскую службу, хотя перед самым окончанием сборов выяснилось, что в Красном уголке красовался всё время всего лишь один лозунг : "Служу Советскому Союзу!" А ещё Боря невзначай, в обычной манере бурчания самому себе под нос излагал, как ему удавалось "обалдевать подружек". Поощрительный смех  слушателей он тайком заглатывал, как в детстве - табачный дым...
     Отдневалив своё время,  в два часа ночи Виктор с Виталием передали дежурство по роте  Борьке Шрабману и Лёвке  Куркину - отличнику по всем "подготовкам", в том числе по женской части.  В присутствии Куркина Борька рассказывал самые пикантные истории, зная, как тот тонко может оценить фабулу.
     Виталькин храп быстро слился с хором отделения и оркестром цикад. "Как в "Гранд отеле" на Целине"- подумал Виктор. Не спалось. Послышались шаги и шуршание стенки палатки. Это присели на заваленку после обхода лагеря Лев и Борис.
     -Какая пвекнасная ночь! Ты согнасен, Ёва? - Шрабману не давались две буквы.
      - Согласен, Боря. - отчеканил   Лёвка. Послышались отрывание газетного лепестка, щелканье видавшего войну портсигара из плекса
     - Быв я как- то.... в такую же дивную... ночь... на даче.- причмокивая после каждого лизка самокрутки, громко начал  Борька. Он  по Целине точно знал, что Виктор сразу не засыпает, а услышав такое начало, обязательно даст знать остальным: "Шрабман вещает!" Всё отделение оторвало головы от подушек. Борька это узнал по прекращению храпа и продолжил:
   - И ты знаешь, Ёвчик, та ночь подавива мне общение... Да… - последовала  затяжка и пауза.
 - Понятно. Девка?
 - Есви бы! Нет... И не девушка... И не общение .- последовала опять затяжка и опять пауза.
- А с кем же и что было-то в ту ночь?
- А быво дано мне набвюдать... чудесное удиввнение в звёздных гвазах... фантастически пвеквасной женщины…, когда я ей пведставився... ведущим конствуктовом с секветного пведпвиятия, пвоизводящего... - трёхкратная затяжка и пауза  заставили  всех приподняться на локтях и замереть в нетерпении.
      - Сам понимаешь,  какой востовг охватив мою Дувцинею, когда я васквыв ей секвет, что мой завод пвоизводит... квизменые наконечники.
 Все палатки по-очереди  под возгласы "Ура Шрабману" "качали" Борьку, пока не прибежал полковник- зав кафедрой и перепуганный старшина. Назавтра Борьку и Лёвку отправили на «губу».
                ***
          В этот раз обильная почта еле-еле уместилась в распущенную пилотку Шрабмана. Он нес её словно чашу со сборной мясной солянкой через весь лагерь и ... улыбался. Потухшая самокрутка прилипла к губе. Попавшийся на пути старшина, было, раскрыл рот, но тут же проглотил свои дежурные  матюки  по поводу "самоволки в одежде этого му...ка рядового..."
     Разложив  на заваленке письменный пасьянс для всей роты, Борька радостно помахал Виктору двумя конвертами:
     - Мне уже тьетье, но  и тебе подавок, наконец . В этот ваз напишу Наташке: "Успокойся, у Витеньки всё в бовьшом поядке  с ентим девом".
      - С каким таким делом?
     - Да им с Зоей Евгеньевной жуть интевесно, кому ты пишешь стихи. Не бвосива ви тебя Ойга?  Наташка, когда мы с ней ехави посве жатвы, всё васспвашивава пво Ойгу. Ей Зоя вассказава, что вы стевиви вместе посте... Вижу, не бвосива. Подтвеждено документом. На конвенте почевк Ойгин, знаю по конспектам.
     - А тебе - оттуда? С Целины?
      - Ага. Весь год пвиветы тебе шьют. Пвосят твои стихи. Дашь?
      - Не знаю. Передавай им приветы от меня.
       -И от Ойги тоже?
       - С чего ты взял!?
      - Ну ведь вы в мавте певед васпведевением поженитесь.  точно. Мне ведомо. Ещё закувишь? Дать?
                --------
      Ольга пишет ,  что   живет в Загорянке под Москвой, на даче у школьной  подруги Юдьки. Купается в речке, загорает, ходит в лес . Там старается вспомнить, как он называл по-северному грибы и как рассказывал о них  очень интересные истории, сказки. Улыбается и целует  каждый белый грибок. Жалеет,что «мой хороший» не ходит по лесу рядом  и не  слушает вместе с ней шуршание опавшей листвы под ногами, как в прошлом году после Целины... .
       Да,  да! Он помнит эту дачу ,  тот грибной лес  и как Ольга по-детски радовалась каждой  нахолке,  каждой  простушке красуле-сыроешке. А когда нашла белый, присела, нежно выкрутила его, вытерла  уголком косынки, зажмурилась и поцеловала:
   - Какой он крепенький, сильный и аппетитный, как ... мужичок. Я хулиганка?. Прости. Мне почему-то он и шуршание вот этих листьев. под ногами напомнили ту ночь... в "Васильке"...   Ты помнишь вздохи и выдохи свежей соломы в матрасе под нами?  Они были такими  же ароматными, как этот гриб. Листья шепчутся и так же, как мы тогда, дышат.  И ты - как этот грибок... Я хулиганка.
        Сейчас, как и тогда,  эти слова обдали жаром Виктора с ног до головы  и ему чертовски захотелось очутиться в том лесу , под разлапистой елью   на краю оврага, куда он отнес в одной охапке Ольгу и корзину с тем грибом- "мужичком". Ольга смехом прерывала его поцелуи:
       - Ты так хочешь прервать мои грешные слова? Ты так стыдишь меня?? А сам рад. Или это не ты, а… просто руки у тебя такие же хулиганы, как я? Ну куда, куда? Опусти юбку. Попу иголки колют. Папа на днях со своей подругой едут в дом отдыха. Вот тогда у нас...
       "Я по тебе скучаю, Мальчик мой." - так начиналось и так заканчивалось письмо.
                --------
       - Судя по твоей бваженной физианомии, Витёк, тебе захотевось очутиться в  чевномовской вовне, в коей омывается Ойга?
       - Причём тут море, Боря?
       - Пвости, я подгвядев. На мавке штамп почтового отдевения в Мисхове.

    Действительно, не "Москва", не "Загорянка", а "Мисхор". Крым. Чёрное море. Как так?

            Витаалька пожалел и доверительно  после ужина разъяснил:
      - Моя Танька по секрету рассказала, что Ольга, наконец, решила разобраться с Андреем, поставить точку в поездке с ним на море. Кто такой? Друг со времён  девятого класса.  Сосед по квартире. Обещал развестись с женой, да что - то никак... Татьяна давно советовала мне предупредить, чтоб ты не увлёкся Ольгой. Но после Целины нам показалось, что у вас само собой как-то затухает, во всяком случае ты меньше стал при всех смотреть и говорить с ней.  Я подумал, что это письмо и есть та точка.  Да?
     Виктор молча отошёл в сторону.
    Холод забрался под гимнастерку, взгляд стал прыгать с луны на фонарь, теряться в пятнах ночи. Он искал, искал, искал.. .  её глаза, её блуждающий взгляд. Казалось,   Ольга где-то рядом, наблюдает за ним, но  прячет глаза  от него, как в тот день, когда они слушали записи Окуджавы в комнате у Андрея. В зеркале на стене её взгляд метался между ним и Андреем как неопределённо отталкивается от двух бортов биллиардный шар после отчаянного удара. Только сейчас стало ясно. Сравнение! Выбор? Он сделан, или не сделан? Там, в объятиях морских волн и его рук она не может поставить точку и пишет ему!  О чём? О помощи? Ещё чего!
      Подошёл Боря, протянул самокрутку:
   - Знаешь, Вить, иногда не пвёт, не пвёт,  а потм вдвуг повавит и не знаешь, что выбвать вевное. Самое пвотивное - ковывяться в свавнениях...
   - Ты это о ком, Боря? - Виктор машинально взял самокрутку и глубоко затянулся.
   - Я не о ком, а о чём. Чуешь вазницу в затяжке? Нвавится иви нет? Сможешь обьяснить, чем ховоша иви дувна начинка, сфовмувивовать вкусовые отвичия от пвошвой начинки? В соседней воте  угостиви табаком из несковьких кисетов на выбов. Ховош? Скажи! Скажи, чем ховош.
 - А ты сам решил?
 - Не могу.  Для меня Это из той категовии чувств, что не подвевжены свавнитевьному ковичественному анавизу. Я могу тойько сказать  "нвавится" иви "не нвавится"..
- И я тоже! Нравится!- улыбнулся Виктор и, к своему удивлению, не задохнулся от трёх затяжек крепчайшим самосадом.
                ***
   -Только что   звонила Ольга. Она завтра ждёт тебя на тверской скамейке в три  - сказала Виктору вахтерша, когда он с чемоданом выходил из общежития.
    Виталька говорилл, что Ольга собиралась приехать в Москву через неделю - тридцатог августа, а тут звонит... Хорошо, не застала его, копающегося в  сундучке под её кушеткой... под их кушеткой" - подумал Виктор , подходя к остановке,
    Он вчера возвратился с армейских сборов и решил сегодня съездить на недельку домой к родителям. С ней не встречаться. Решил так, когда, забирая  тетрадь со своими стихами, увидел в сундучке письмо, начинающееся словами: "Лучик! Любимая! Постой!"
.  Письмо от Андрея. Уговаривает подождать, когда дочь Маринка на будущий год поступит в институт, и тогда он разведётся. Он вот-вот возвратится из командировки в Германию. "Хочет уехать вместе на машине в Крым и искупаться  в волнах, вспененных
 чудесным Лучиком"... И ещё: " Если у тебя ко мне всё угасло.., то пришли мне на память карточку обнаженного Лучика. Попроси своего Витю сфотографировать. Он добрый . простой, милый, хороший мальчик, как ты говоришь  Знаю, он любит тебя. А ты?...  Но попроси! Постой, не уходи!"
   Спустя много лет, изредка вспоминая это письмо, Виктор смущённо улыбался и слегка краснел.  А тогда он просто полыхал, задыхаясь, от того, что не смог сразу и навсегда   освободиться от беспомощности, безысходности стыда и жалости к себе,  не мог бросить, разорвать  письмо и прихлопнуть себя как комара.. Впрочем, сундук  хлопнул крышкой да так , что Ольгин папа спросил:
    - Не нашёл "конспекты"? И на моём столе и в ящиках нет той тетради. Ольга читала мне твои стихи перед отъездом к Юльке. Наверно, взяла их с собой.
     Ревность? Нет!  Досада! Она говорила о нём с отцом . Зачем? Неужели надо было сказать, что они тут жили?
  - Нет, Фролыч, нашёл. Спасибо. Извините.
.   "Фролыч" - так Семён Фролович велел называть себя с первой встречи с Виктором.
   - Ты это куда собрался?- спросил он, увидев как Виктор снял с вешалки забытую  ветровку.
  - Хочу съездить домой к своим. Сегодня. На неделю.  До занятий.
  - А я думал, сегодня  с Олей встретимся вместе в ресторане. Оля звонила из Загорянки...
   - Нет. Я так... Решил. До свиданья.
   - Жаль.
  Семен Фролович пожал руку и обнял Виктора:
    - Передавай от меня  привет твоим.
                ---------
       Виктор сбоку медленно шёл к  Ольге. Она стояла у пустой скамейки и искала его среди идущих с другой остановки  У той скамейки, на которой  впервые её поцелуй порхнул у его щёки с шёпотом  "Хороший мой. Хороший мой мальчик".   
        Тот легкокрылый  быстрый поцелуй слетел с её чуть-чуть насмешливых губ при расставании после посещения Третьяковки и потом повторялся, когда они перед расставанием садились на эту скамейку перед её домом на Цветном бульваре поболтать о просмотренном спектакле, кинофильме...
     Поцелуев никогда не было у подъезда, Теперь понятно почему.
    Загорелое тело не пряталось в тугом объятии любимого Виктором платья и струями рук и ног выскальзывало  из него. "Прав Андрей - кому не захочется искупаться в этой красоте, обнажив её, выпустив на волю!"- Виктор попытался представить, как этот " Лучик вспенивал волны"  там, в Крыму.
.. Огромная волна, оттолкнувшись от берега, подхватила Ольгу и, как танцующий на гребне луч, понесла ее  в море. Вихрь летит следом, кружится,  смеётся, опутывая её брызгами и пеной, а она старается вырваться и убежать по лучу, брошенному на море закатом
 . Вихрь не отпускает, тянет её за купальник. Она скинула с плечей лямки и выскользнула из него. Вихрь ухватил её за волосы, льнёт к её сомкнутым губам, обхватывает ногами её бёдра, пытается погрузиться в пену...  Да это не вихрь!  Это спрут! Он утопит её!...Виктор бросился в воду, догнал и вырвал Ольгу  из щупалец.
    .- Ой! Больно!- вскрикнула Ольга. Не там. Здесь,  У  скамейки, Но не попыталась освободить свой локоть от руки Виктора, а наоборот прижала  к своей груди.
   - Ты не уехал! Молчи! Это любовь. Я поехала , чтоб распрощаться. С ним. Но не с любовью. Я поехала, чтоб отблагодарить его за этот подарок мне- познать, что такое –любить. Он наградил меня этим чувством. Теперь я владею любовью  , а не она мною распоряжается...и  убедил меня в этом ты.Я это сказала  ему после того, как написала тебе Ему сказала, а тебе написать про это не посмела.. Мы не были там близки как раньше. Я уехала сама на поезде. Расстались без поцелуя. Ты теперь знаешь. Наверно, так  расстанемся и мы с тобой. Так?
     - Так.  Но ты мне позволишь полюбить ... тебя?
      -  По-лю- бить? ... Когда?
   Пока Ольга говорила,  Виктор   одновременно   слушал её сердце под  рукой, прижатой её ладонью к груди. По сравнению с ровной, размеренной, спокойной речью, сердце то шептало, то кричало, то плакало,то горько смеялось, перебивая самое- себя. А когда произносились слова "владею любовью", сердце  затарабанило, будто затопали ногами по полу протестующие.
- Когда? - сердце замерло, Ольга отпустила руку и закрыла глаза.
- С этой минуты, моя хорошая...  Ты не сравнима.
                *****