Птенец гнезда Петрова

               

Выражаю благодарность историку и краеведу И.Б. Даченкову за помощь в написании этой повести. Его научный труд -  «Дубенская верфь Петра Великого» написанный в соавторстве с такими же энтузиастами и подтвержденный архивными документами, вдохновил меня — старожила этих мест, на художественный рассказ о людях, которые строили здесь корабли, какое-то время жили, и конечно наверняка влюблялись. Ведь ничего в этой жизни бесследно не исчезает, поэтому рискну выложить на суд читателей эту незамысловатую историю о любви двух молодых людей, которые жили на этой земле, ступали по ней, радовались и страдали...






Птенец гнезда Петрова

Шел 1710 год, Северная война была в разгаре...
Шумно пировали офицеры эскадры. Наконец закончилась долговременная осада Выборга и все дружно поднимали кубки в честь большой Виктории. Пили за здоровье Государя и славу России. Подняли также тост за героя этой баталии: поручика — командира бригантины «Баран», молодого офицера Леонтьева Алексея Андреевича, который первым с немногочисленным десантом ворвался в хорошо укрепленный вражеский форт. Виновник торжества смущенно улыбался, краснел и только успевал принимать поздравления и поднимать чарку.
Стояла середина лета, на палубе 28-и пушечного фрегата «Штандарт» были накрыты столы и такие же хмельные, свободные от вахты, матросы подавали своим начальникам вино и угощения. Пир был в разгаре; на соседних, стоящих на рейде кораблях,  горела праздничная иллюминация, периодически: то справа, то слева раздавался гром салюта.
Над Финским заливом стоял полный штиль и белесое небо балтийских белых ночей сливалось с дымами пушечных разрывов, но даже эта радостная канонада не могла заглушить рёв пирующих моряков, который разносился над гладью ночного моря. На возвышении полубака устроился целый оркестр ложечников, дудочников и даже большие армейские барабаны пошли в ход. Матросы лихо исполняли «плясовую».
Со стороны берега, и потом по всему строю кораблей, донеслось громогласное - «виват!», и уже не беспорядочным салютом, а одновременным залпом с каждого корабля стоящего на рейде, приветствовался адмиральский шлюп с гордо развивающимся морским штандартом. Десяток гребцов мощно вели это маленькое судно вдоль парадного строя.
На носу, на фоне белесого неба и такой же воды, четко выделялась фигура человека исполинского роста, в ботфортах, простом военном камзоле и черной треуголке на голове — царь Петр принимал этот не запланированный парад.
Государь, Государь! Господа, виват!
На «Штандарте» спешно приготовили к залпу пушки, и одновременно с двух бортов залпом отсалютовали приближающемуся к фрегату шлюпу.
Тот пришвартовался, и на палубу молодецки, несмотря на возраст, взбежал царь. Взгляд Петра излучал такой же юношеский восторг как и у встречавших его офицеров. Не дослушав до конца рапорт, подлетевшего к нему капитана, крепко обнял его и троекратно расцеловал в губы. Тут же был поднесен кубок с «венгерским» и, осушив его, Государь обратился к стоящим навытяжку в строю офицерам и матросам:
-Братья! Россия вас не забудет, а столица, которая растет на глазах, наш бастион на севере — Санкт-Питербурх, будет помнить своих героев, виват!
Долго шло веселье на корабле. Петр из своих рук награждал особо отличившихся, обещав награды и всем остальным. Очень долго беседовал с Алешкой Леонтьевым, расспрашивая о деталях дерзкого десанта на шведскую крепость. Запомнился ему молодой офицер, и царь своей волей наградил юношу очередным званием - «капитан-поручик».
Уединившись в кают-компании, Петр дотошно интересовался и расспрашивал героя:
-Уж не сын ли ты стольника Андрея Замятича? Знатный был воевода в Чернигове..
Алексей послушно кивнул.
-Как же помню; первый привел отрока, дабы обучить заморским наукам, не побоялся отпустить «младшого» далеко за границу. Ну сказывай герой, где был, чему научился?
Алешка, смущенно потупив взор перед своим государем, поведал тому о своей короткой жизни в земле аглицкой, где изучал астрономию, судовождение и математику. Рассказал как затем переехал в Голландию на тамошние верфи, и самолично участвовал в постройке больших и малых судов.
Петр в удовольствии потер руки, затем набил табаком трубку и, прикурив от свечи, стал с азартом экзаменовать офицера. Было видно, что это любимое занятие царя, может быть даже любимей чем великие баталии и виктории.
Алексей, несмотря на выпитое перед этим вино, отвечал довольно споро и толково; Петру это нравилось. Он быстро и ловко, как всегда это делал, набросал на чистом листе бумаги схему неизвестного судна под одним парусом:
-Что видишь отрок?
Алексей внимательно всмотрелся в рисунок:
-Да это же «тьялк», голландский, берет груза более 20 тонн, кстати десант на крепость шел на таких лодках.
Государь, одобрительно хмыкнув, опять в удовольствии потер руки:
-Хорошо, это очень хорошо! Ты, капитан-поручик верно послужил в баталиях, пора послужить отечеству в более трудном деле. Пока отдыхай герой и жди, призову тебя, ступай.
Алексей, в полном недоумении, направился к пирующим товарищам.

-Андрея Леонтьева отрок не только геройский, но и зело толковый. Через неделю чтобы был при мне, дела надо вершить великие, - друг Данилыч, не только в баталиях, но и на земле: - отчаливая от флагманского фрегата, говорил государь своему ближайшему другу и советнику Александру Даниловичу Меньшикову.

Через неделю Алешка Леонтьев снова предстал перед царем, только теперь в его просторном кабинете, недавно отстроенного дворца, прямо на набережной Невы.
Широкий массивный стол был завален свитками, приказами и картами, в которых Петр отточенным гусиным пером делал заметки. Он уже не выглядел молодецки свежим, по юношески восторженным. Молодой капитан-поручик заметил некоторую усталость пожилого человека, которого он боготворил. Но когда государь пригласил офицера к столу и развернул перед ним карту, снова огнем загорелся взгляд, а правая сторона коротких усов задергалась от нетерпения:
-Вот Алексей какая у меня забота; большие корабли строить мы худо-бедно научились, но в морских баталиях не менее важны суда вспомогательные: десант, доставка продовольственного и оружейного припаса, скорая связь, да мало ли... Малый каботажный флот необходим  России. Надо закладывать Алешка новые верфи, и чтобы к концу следующего года пятьдесят голландских «тялок» было построено.
Петр очертил ногтем место на карте и оба собеседника склонились над ней. Капитан-поручик, ожидая дальнейших разъяснений, почтительно молчал.
-Здесь, в верховьях Волги, следует заложить две верфи. Место выбрано неслучайно: две речки, Дубна и Нерль, впадают в Волгу. Места знамениты чистыми сосновыми борами, поэтому строевой лес под рукой, край не дикий, люду работного довольно, да и народ там весьма ловок в ремеслах, много торговых людей по реке ходят, а в больших селищах Корчева и Кимры зело искусные мастера по скорняжьему делу, и самое главное Алешка до Москвы рукой подать. Чтоб дело спорилось скоро, все Московские приказы с думными дьяками и царедворцами до конца работ отдаю в твою канцелярию и назначаю тебя капитан-поручик начальником той канцелярии «тьялочного» дела, с подчинением мне и правительственному Сенату.
Петр отошел к небольшому столику с напитками, налил себе квасу в простую кружку, отпил, немного задумавшись потер виски и вновь присоединился к разговору. Алексею почему-то стало жалко этого человека, за которого он не раздумывая готов был отдать жизнь, но стряхнув с себя эти мысли с вниманием продолжил слушать:
-Набирай добрых людей, чтоб за дело радели; много в московских приказах грамотных служивых дьяков, которые засиделись в палатах и непрочь показать себя. Народишко на местах дремуч и к службе царской неохотлив, но уж если почует выгоду зело скор на ногу. Поэтому наделяю тебя, друг мой Алешка, полномочиями чрезвычайными, и каждый месяц жду от тебя письменный рапорт, а ежели из местных бояр кто будет противиться, обходиться с теми хитрой лаской а то и кнутом. По моему указу все корабельные леса принадлежат казне и кто для своего живота рубить станет, карай со всей строгостью, а за непослушание отписывай в Сенат, там быстро разберутся кого под кнут, кого на «дыбу», а то и имение в казну заберем.
-Позвольте спросить Государь: верфи находятся далеко от театра военных действий и построенные суда просто невозможно доставить на Балтику к будущим битвам?
-Ты прав капитан-поручик, но если по притокам Дубне и Нерли войти в Волгу, подняться до Твери, там дальше по Тверце, через Торжок волоком до Волхова, дальше Ильмень, Ладога и Нева. Вспомни Алешка, как из Архангельска в Онегу тащили на «волок» фрегаты, а тут небольшие «тялки» - труд невеликий.

Так вспоминал, двигаясь по Дмитровскому тракту верный слуга своему Государю капитан-поручик Алексей Андреевич Леонтьев. Ехали верхами, компания подобралась довольно внушительная. Вместе с  капитан-поручиком в свите находился Иван Тяжкогорский — добрый его приятель. Кроме того, решением Сената на верфи были направлены еще несколько царедворцев.
Не все боярские дети послушались Государева указа и под любым предлогом старались уклониться, только бы не покидать уютные терема ради, пусть недалекой, но глухомани с курными избами, незнакомыми мужиками, которых надо блюсти, и заставлять работать. Но после указа Петра о том, что у непослушных будут изыматься имения, сразу во дворе канцелярии появилась толпа дворян готовых с усердием исполнять Государеву службу.
Алексей отобрал самых толковых и грамотных, и сейчас его сопровождали семь человек, это: Микифор Слепушкин, Алексей Трескин, Григорий Станиславлев — люди работавшие когда-то на Воронежской верфи, а так же молодые боярские дети: Герасим Бражников, Семен Дуров, Иван Ерофеев и Константин Пушечников.
В арьергарде, пешим строем шла рота Лямкина полка, так его называли по имени командира — Петра Лямкина, инженера-полковника. Полк был самой крупной частью Московского гарнизона.
Перед Дмитровом пошли холмы, закончился московский тракт, и начался далее дремучий лес со звериными тропами, бражным духом хвои и перепрелой травы в низинах, где наспех проложенная гать тонула в непроходимых болотах. Местные жители общались между собой в основном по малым рекам. Деревеньки и села располагались по речкам Яхрома, Сестра и Дубна, которая в свою очередь впадала на исходе в Волгу. Это устье и было конечным пунктом экспедиционного корпуса.
Шли напрямик, чтобы исследовать и впоследствии проторить для удобства прямую дорогу из Москвы к будущему строительству.
Алексей, покачиваясь в седле на смирной лошадке и раздвигая руками нависшие над тропой еловые лапы, озирался кругом. Бражный дух русского леса, знакомый с пеленок, убаюкивал. Будто все сказки и колыбельные песни своей няньки, услышанные им в младенчестве, проявились сейчас — здесь, в этих дремучих зарослях, с щебетаньем птиц и хороводом мошкары.
Ему вдруг привиделось, что все рассказы о леших, кикиморах и прочей нечисти стали явью. Казалось, будто не голос кукушки раздается в дубраве, а лихой человек подает тайный знак своим товарищам, чтобы напасть на купца или загулявшего одинокого путника. А что.., - и налетят, и оберут до нитки, и отпустят болезного, не беря грех на душу. Эх Русь ты, Русь-матушка! Разная ты сынам своим! - Где-то ласковая, а то вдруг суровая для русского человека, который случайно окажется на твоих бескрайних просторах.
Наконец вышли к реке Сестре с ее топкими берегами, остался последний переход — верст десять до села Городище, стоящего на Волге, прямо у впадения в нее реки Дубны.
Через брод переправились на другой берег и уже далеко за полдень наконец вышли на волжский простор, прямо к деревянной церквушке.
Квартирьеры разбрелись по селу, чтобы обустроить на ночлег солдат по избам и подыскать более благоустроенное жилье для начальника, бояр, приказных дьяков.
Капитан-поручик стоял, в расстегнутом от летнего зноя камзоле, на взгорке, прямо у церковного погоста, слабый ветерок с Волги свежил лицо. На противоположном берегу, уклоном к реке, раскинулось сельцо Пекуново, с небольшой часовенкой в глубине и тучными стадами на заливных лугах.
От всей этой шири, от солнечного света, бликующей воды, у Алексея закружилась голова и ощутил он небывалый подъем и уверенность в удачном исходе, порученного самим государем, дела.
Неожиданно взгляд привлекла группа женщин, полоскавших белье на основательно срубленных мостках. Большинство баб были в кокошниках, незамужние с непокрытыми головами. Среди них выделялась одна, с русой косой толщиной в руку и звонким голосом.
Она что-то громко рассказывала своим подружкам, а те смеясь, пригорошнями черпая речную воду, поливали ее и товарок на соседних мостках. Было шумно от сельских огольцов, которые плескались у песчаного берега. Эта деревенская пастораль с синим небом и такой же синей рекой, с девушками в белых одеждах, голопузой ребятней, напомнили Алешке и его недавнее детство.
От роду капитан-поручику было всего двадцать пять годков и был он парнем статным с копной черных курчавых волос на голове, с темными как у матери, чуть раскосыми глазами, в которых всегда горел огонь, унаследованный от бабки — пленной турчанки, которую его дед Замятя привез в телеге из далекого Крыма.
Жизнь на чужбине, потом постоянные войны, то с турками, а вот сейчас со шведом, и недосуг было жениться, но строгий родитель все таки просватал за него дочь московского боярина, помещика Василия Кириловича Загряжского, Евдокию, за которой тот отдавал село Ощерино Рузского уезда Московской губернии.
Дело двигалось к свадьбе, но царь, привыкший чтобы его замыслы исполнялись как можно скорее, попросил жениха повременить: - «Ничего герой, все эти бабские дела подождут, время в обрез, я стар, а дело которое поручаю тебе зело великое. Спустишь на воду к концу следующего года 50 «тялок» награжу щедро и тебя и невесту, сам буду посаженным отцом на свадьбе, а девка подождет, и только крепче любить будет».

Алешка, не долго думая, скинул ботфорты и босиком, по нагретой солнцем тропинке, спустился к воде. Молодецки подбоченясь стал перед синеокой красавицей, которая с коромыслом на плечах собралась покидать этот развеселый хоровод. Мосток был достаточно узок:
-Куда спешишь краса ненаглядная, чья будешь и где дом твой?
Маковым цветом полыхнуло тронутое загаром лицо селянки. Пушистые ресницы, чуть подгоревшие от летнего солнца, прикрыли синие, как река, глаза. Прикрыв половину лица платком, девушка без страха встала перед незнакомым парнем:
-А кто ты такой, откель будешь? В наших краях таких молодцев не водится.
-Царев слуга Алешка Леонтьев, приехал за вами догляд учинить да охрану, чтоб таких красавиц ворог в полон не увез.
Открылись глаза, и из под платка сверкнул насмешливый взгляд:
-Да у нас добрый молодец, своих охранников много, смотри как бы бока не намяли
Алешка с улыбкой смотрел в эти глаза, ему было так хорошо, что он, загородив проход, ожидал продолжение разговора:
-И мы не лыком шиты, семеро одного не боимся..
Девушка снова опустила ресницы:
-Пусти барин, народ смотрит, много вас тут..
Она решительно,выставив вперед коромысло с двумя ведрами наполненными стиранным бельем, попыталась протиснуться мимо, стоящего как изваяние, капитан-поручика. Уже сердито, чуть толкнула его плечом, Алексей оступился, прогнившая доска подломилась и он, нелепо замахав руками, полетел в воду.
Смеялись бабы, девки, смеялась детвора плескавшаяся на отмели. Девушка, уже серьезно оборотилась к выходившему на берег, и также весело с восхищением смотревшего на нее, юношу:
-Прости барин, не хотела..
 И с гордо поднятой головой, раскинув руки вдоль коромысла, пошла плавно, как ходят русские женщины, чуть покачивая бедрами, вверх по косогору ступая босыми ногами по чуть заметной стежке.
-Кто такая?
 Поймав в воде юркого как окунь огольца, спросил Алексей. Тот заверещал как зайчонок, пытаясь вцепится зубами в тяжелую руку офицера:
-Пусти леший!..
-Не пущу, сказывай..
-А драться не будешь?..
-Не буду.
-Груня Филимонова Михайла Ляксандровича, дочь купецкая.
Алешка отпустил мальчишку и тот как рыбка тут же нырнул в глубину, а вынырнув, почуяв себя в безопасности, тут же стал строить рожи под одобрительный гвалт товарищей.
Алексей, закинув через плечо ботфорты, босиком также стал подниматься в центр села, где уже собиралась толпа возле избы управляющего имением московского боярина Грязного Кирилла Петровича.

К нему уже спешил его друг Иван Тяжкогорский:
-Лешка, где тебя носит, и чего такой мокрый? Тебя желает видеть Василий Андреевич Ржевский — комендант лесных дел Московской губернии, тоже преображенец, только в седьмой роте служил капитаном. Переодевайся, поедем выбирать место для верфи.
В.А. Ржевский — крупный чиновник по лесному ведомству в Сенате, уже три дня находился в селе, подыскивая делянки с хорошим строевым лесом. Человек он был крутого нрава, широкий в кости, но роста невеликого, напоминающий крепенький грибок-боровичок.
Окинув презрительным взглядом неподобающий вид стоящего перед ним офицера, сдержанно представился Алексею. Тот весело пожал руку и с интересом спросил, - не он ли в бою при реке Соже взял в плен двух полковников и генерала:
-Как же, помню ту баталию, сам царь ставил в пример капитана Ржевского.
Глаза царедворца потеплели, и он уже по деловому начал разговор:
-Дела давнишние ваше превосходительство, а сейчас предлагаю подняться вверх по Дубне, оценить места которые я выбрал. Два чёлна ждут у берега.
-Да ладно, чего уж там, в одних чинах, давай по простому, да и для дела сподручней.
Алексей попросил полчаса, чтобы привести себя в порядок. Иван указал рукой на флигелек сбоку барского дома и Алексей пошел следом, с любопытством окидывая взглядом толпу мужиков, которые, сорвав с головы шапки, в пояс кланялись новому начальству — один из которых в мокром камзоле, без сапог совсем не походил на сурового барина. Иван докладывал:
-Местный помещик Грязнов, чтобы угодить государю, любезно приказал своему управляющему заботиться о нас с полным усердием. Флигель хорош, в две комнаты с печью посередине. Сам-то боярин редкий гость здесь, в Москве два дома имеет.
У резного крыльца с хлебом и солью друзей встретил управляющий; благообразный мужичок с подстриженной бородой, льняной, вышитой традиционным узором на вороте, рубахе, подпоясанной плетеным кожаным ремешком. Рядом, с подносом, стояла дородная баба, его жена, в кокошнике, с подведенными сурьмой бровями и, вспыхнушими природным цветом от волнения, щеками. Она по бабьи запричитала:
-Просим дорогих гостей отведать наши угощения, небось притомились с дороги...
И хотя действительно было время обеда и голод давал о себе знать, офицеры с сожалением отказались.
Флигель действительно оказался уютным, с отдельным резным крыльцом и просторной верандой с видом на Волгу. Слуги во всю уже хлопотали в комнатах, распаковывая дорожные сундуки.
Алексей переоделся в свежее белье, повседневный мундир и, оставив обустройство нового жилища на попечение своего денщика Фильки, вышел к ожидавшему его капитану Ржевскому, и втроем, в сопровождении двух мужиков, спустились к реке, где у берега покачивались два вместительных баркаса. Мужики сели за весла, господа расположились на корме, и баркас заскользил по речной глади, вверх по Дубне.
Через короткое время, слева по борту, в зарослях ивняка, показалась деревня Юркино и скоро, прямо за ней, открылась ровная как стол луговина, плавно спускающаяся к реке. Прямо у берега, в полуденном зное, отдыхало стадо. Коровы лениво пережевывали сочную траву, и как одна, с любопытством повернули свои головы в сторону непрошенных гостей, которые выходили из лодки.
-Вот господа, место удобно для верфи: есть где развернуться, а сразу за лугом сосновый бор, предлагаю пройти ознакомиться.
Офицеры не спеша поднялись на берег. Алексей отметил, что спуск к воде довольно пологий.
Пастух, щуплый подросток, белобрысый как и большинство жителей этого края, в льняной рубахе с открытым воротом, подпоясанной пеньковой веревкой, и таких же портах, с босыми ногами, испуганно смотрел, на внезапно появившихся чужаков. Те, с улыбкой, радуясь и этому хорошему дню, и этой картинке с пастушком и стадом, неспешно направились к, стоящему стеной на конце луга, лесу.
Сосновый бор был чистым с гладкими, отливающими медью, стволами, и только далеко в вышине покачивалась от ветра зеленая крона. Алексей похлопал по смоляному стволу:
-Знатный лес, строевой, и в чем большое подспорье — рядом. Место выбрано удачное, хвалю. Завтра поутру и начнем с божьей помощью. Рубщиков из Грязновских крепостных возьмем, проследи Ваня, чтоб на стапели ладное бревно тащили. На днях из Твери голландские мастера прибудут, смотри чтоб ни в чем им беды не чинили, иноземец зело умен, но супротив нашего мужика хлипок в серёдке. Ну а мы с Василием Андреевичем завтра же отправляемся на Нерль, вторую верфь закладывать, жди обратно не раньше второй седмицы.

Ближе к вечеру, хорошо отобедав, капитан-поручик долго беседовал с управляющим — бывшим помещичьим крепостным, но за природную рассудительность и смекалку, отпущенный на волю и назначенный барином на эту солидную должность.
Василий степенно, поглаживая седую бородку, отвечал на вопросы, постреливая хитрым глазом из под нависших бровей на офицера. Алексея интересовала каждая мелочь. Прежде всего: сколько мужиков собирается отрядить на валку леса скуповатый управляющий, есть ли в Городище плотники, да и вообще какими ремеслами знаменито село.
Василий конечно начал сетовать на недород, что сенокос на носу, а люду работного мало, да и те, кто хворый кто старый, короче нарисовал удручающую картину. Но капитан-поручик пообещал платить каждому, кто будет занят в строительстве, а сам управляющий при усердной службе, каждые полгода, будет получать хорошее вознаграждение деньгами.
И чтобы сразу закрепить свою волю над хитрым управляющим предупредил, что его барин — Грязнов Кирилла Петрович, верный слуга нашего Государя, очень будет недоволен своим холопом Васькой. Кажется последний аргумент подействовал на мужика более весомо. Глазки сразу стали по собачьи преданы и даже блеснули слезой:
-Да что ты, отец родной! Все будет исполнено как вашей милости угодно! Это уж я так, по нашей темноте хрестьяньской!
Он упал в ноги дворянину, стараясь поймать его руку для поцелуя.
-Ну ладно ладно, будет... Лучше скажи мне про купца Филимонова Михайлу и девку его: Аграфену.
Василий мгновенно преобразился, взгляд снова сверкнул мужицкой хитрецой. Нагнувшись поближе к уху Алексея, словно кто-то посторонний может услышать, поведал тому, что купец Мишка осеняет себя двумя перстами, берет сапожный товар в Корчеве и Кимрах, и гоняет с ним лодьи до Твери, а Грунька, девка своенравная, растет без матери, отецкого кнута не пробовала — отец жалеет, и водит дружбу с ушкуйником Ванькой, по которому «дыба» плачет.
Алексей вздохнул с грустью:
-А ты то сам, небось тоже к старой вере охотник, надо с вашим попом разобраться.
-Да что ты, кормилец! Поп у нас новый, недавно из Москвы, чтут христьяне патриарха нашего Никона, а то что крестятся двумя перстами, так по привычке и от недомыслия. Старый-то поп, вот ужо пару годков как в леса ушел, в скит..
Алексей, как ни хотел, а продолжал интересоваться купцом Филимоновым и его дочерью Груней.
-А изба то их прямо рядом, за нашей усадьбой..
-Это что соседи?..
-Ну да барин, банька аккурат рядом с нашей — у берега. Девки в воскресенье после заутрени там плескаются, ох, хороши барин девки!..
-Ну ты, не балуй.. Не затем я здесь. Ступай, и чтоб поутру три десятка мужиков с топорами у юркинского бора собирались.

Пол ночи не спал молодец. Не выходила у него из головы синеокая красавица с русой косой, и ранним утром, отправившись на Нерль, в делах и заботах вспоминал ее точеную фигурку с коромыслом на плечах и величавой поступью.
Через неделю, вернувшись с Нерли, Алексей первым делом приказал истопить баню. Два товарища, распаренные, сидели в тени веранды и беседовали глядя на реку. Волга все так же несла свои воды куда-то на юг, к Астраханским степям.
Иван рассказал другу, что наконец прибыли мастера-иноземцы:
-Рекой пришли, из Твери. Народ дюже ушлый: сразу потребовали у приказных дьяков письменный договор, и без промедления выплатить им «прогонные» деньги, а так же на дрова и «кормовые», а жалованья запросили аж 200 рублев в год.
-И сколько же тех иноземцев?
-Пока семь мастеров. Сенат обещал на днях еще двоих с Астраханских верфей, один из них любимец царя Питер Гилкин. Плохо только речи нашей не разумеют, отпиши Алешка в Сенат, чтоб толмача знающего прислали, мне тяжело объясняться со всеми. Есть тут один царедворец — московский стольник Пимен Кондырев, латынь худо-бедно знает, но уж больно норовист и к службе неохотлив.
Алексей загляделся на речной простор. День был воскресный и со стороны храма послышался колокольный звон, созывая прихожан к вечерне. Он почему-то подумал, что Груня обязательно должна сейчас спешить к вечерней молитве, но с усилием заставил себя вернуться к разговору. Тряхнув головой, задумчиво произнес:
-Однако в копеечку это нам влетает, друг Ваня. Своих мастеров надо готовить. По баталиям знаю каков солдат русский. Не верю что не найдется десятка два любопытствующих с огоньком мужиков. Набирай толковых людей из плотников и столяров, приставляй их к мастерам иноземным, а оным разъясни потолковей, что за такое жалованье они должны не только строить но и учить. Ничего, годок потерпим европейского гонора и бахвальства, прикинемся Ваня убогими и сирыми, потом сами их учить станем, а с тем дьяком Кондыревым поговорю с острасткой.

Так начиналась «Дубенская» верфь Петра Великого.

Скоро на стапелях, прямо у берега реки Дубны, ощетинясь ребрами шпангоут, стоял первый десяток голландских «тялок».
Капитан-поручик денно и нощно пропадал на верфи, вникая в каждую мелочь. Каждый месяц отправлялся с проверкой на Нерль, где Василий Андреевич Ржевский довольно расторопно, тоже уже приступил к сбору судов. Видя как его заместитель суровой рукой наладил там быт и производство, Алексей успокоился и скоро совсем перестал наведываться на эту дальнюю верфь. Он видел, что Ржевский с некой ревностью относится к молодому начальнику, сумевшему так скоро завоевать симпатию Петра, и как было обещано, ежемесячно посылал царю отчет о проделанной работе: - «...на Дубенской, Государь, пристани у тялок изнутри обивают досками, и балки немного не все положены, истинно, Государь, делаем с великим поспешанием...»

В водовороте всех этих дел не покидали молодого офицера думы о Груне. Конечно, он иногда сталкивался с девушкой на главной улице села, базаре, в церкви, утром, когда она выгоняла в стадо своих коров, но та всегда молча, опустив голову, проходила мимо как будто не узнавая, а на Алексея вдруг нападала робость, что было довольно странно для бравого капитан-поручика не боявшегося ни шведской пули, ни турецкого ятагана. Это мешало. Иван Тяжкогорский все замечал, и пытался вызвать своего друга на откровенность:
-Что-то ты, Алексей Андреевич, совсем с лица спал, уж не захворал часом?
Кому можно открыть свои думы сердечные как не лучшему другу, и Алексей начистоту выложил все о своей любви к местной красавице. Его товарищ; такой же молодой и бедовый, с энтузиазмом воспринял эту весть:
-Так за чем же дело стало.. Лешка не узнаю тебя. Сторожится девка, так и должно быть, но и мы не лыком шиты. Двор купца у нас на задках, полезли прямо сейчас. Конечно, была бы крепостная девка, то дело простое: сказали управляющему Ваське и сей бы час стелила тебе постелю, а Грунька девка вольная, поэтому и обхождение должно соответствовать.
-А ты слышал какой там на дворе волкодав брешет? Враз без штанов останемся.
-Ну дружок, не узнаю; к шведам на крепостные стены ломились, а тут пса дворового испугался.
-Так дело-то не военное, а любовное, хотелось бы по тихому.
Иван почесал в затылке:
-Филька, поди сюда! Мясо с ужина осталось?
Денщик, с виду придурковатый, но преданный своему хозяину и исполнительный, мгновенно предстал перед офицерами:
-Дык, ваше благородие, почитай целый чугунок в печи, Василий Евсеич не дает с голоду помереть.
-Слушай боевое задание солдат: с реки, с полным чугунком, идешь к соседскому плетню и скармливаешь ихнему Тузику всё. С обхождением и лаской держишь пса возле себя долго, пока мы с Алексей Андреичем не подберемся к девке.

Через некоторое время, в кромешной тьме, друзья словно тати притаились у высокого забора, прислушиваясь к звукам на другой стороне. Кобель, не ожидая подвоха, лениво перебрехивался в ночной тишине с другими собаками в ближайшей округе. Но вот он затих, и они услышали шорох бегущего пса куда-то вниз к Волге. Друзья приготовились к штурму.
Филька, тем временем через плетень уже скармливал куски вареного мяса зверю, который, помахивая хвостом и плотоядно урча, выхватывал из рук денщика это лакомство.
-Ну что, пора Алеха, сигай через забор, если что я прикрою..
Друзья лихо перемахнули через штакетник и огородом стали подбираться к стоящей в сумерках двухэтажной избе.
-Евсеич сказывал что купец в отъезде, одни бабы дома..
Тихо прошептал Иван. Дом спал, только прямо под крышей в комнате с резным окном за стеклом бликовал огонь от свечи.
-Это ее светелка, а вот и стремянка, все мы у цели, действуй.
Прислонив лестницу к стене, капитан-поручик перекрестившись полез к заветному окошку. Сердце учащенно билось, он не знал что скажет девушке, но видеть близко милое лицо, и может быть даже прикоснуться к желанному стану, помутило разум, а кровь от азарта стучала в висках. Такое состояние Алексей ощущал только на вражеских стенах, когда уже нет страха за свою жизнь, а только азарт и опьянение боем.
Расширенными зрачками он смотрел в стекло. Картина была настолько сказочно прекрасна и умилительна, что у потенциального любовника увлажнились глаза. У стола, на котором горела свеча, наклонившись и близоруко щурясь, как в сказке, сидела девица, вышивая на пяльцах замысловатый узор.
Вдруг ее отвлек какой-то шорох и она обернулась к окну. Вначале был испуг, потом отчаянье. Она бросилась к окну и отворила створки:
-Ну зачем так-то барин! Завтра все село знать будет..
Видно что-то пошло не так, она не договорила.. Сторожевой пес, бросив сахарную кость, которую с вожделением обгладывал, вдруг вспомнил про хозяев и свою службу, басовито рыкнул на Фильку за плетнем, и стремглав метнулся к дому.
Иван, схватив подвернувшуюся под руку лопату, стал по грядкам отступать к забору, отвлекая тем самым на себя внимание беснующего кобеля.
Девушка, оправившись от первоначального испуга, уже смеясь стала за руку затаскивать незадачливого кавалера в проем окна, ну а тот, чтобы отрезать путь к отступлению, ногой оттолкнул стремянку.
-Экий ты барин неловкий, давай вот сюда, в уголок и сиди смирно, весь дом всполошился.
Она закрыла ставни, вышла из комнаты и заперла за собой дверь. По всему дому со свечами в руках бегали испуганные дворовые девки. Степан, дюжий мужик и батрачивший на купца, с вилами и выпученными глазами попался навстречу:
-Жива девонька! Где разбойники?! Вот ужо доберусь до окаянных!
-В доме никого нет Степан, наверное на дворе.
Тот в исподнем, все также с вилами наперевес, выскочил в сени.
Иван, в разодранном кафтане уже в безопасности, отчитывал ни в чем не повинного Фильку. За глухим забором, с пеной у рта, бесновался волкодав.
Постепенно шум в купеческом тереме стал стихать. Степан, ворча под нос, пошел к себе в подклеть к скотине, где и ночевал обычно. Дворовые девки, шушукаясь между собой, рассказывая невероятные страсти, тоже угомонились. Только кобель, с чувством выполненного долга, все еще бегал вдоль забора, иногда подтявкивая для порядка. Иван, поняв что все успокоилось, с удовлетворением тоже пошел спать: - «кажись сладилось все у Алешки, ну и слава богу».
Груня, тихо на цыпочках, поднялась к себе в светелку, зажгла свечу. Капитан-поручик уже расположился на кровати и, закинув руки за голову, мечтательно разглядывал потолок. Девушка, видя такое нахальство, сурово сдвинула брови:
-Это еще что такое, сей же час подниму дом снова!
Алешка с готовностью спрыгнул с высокой постели и подошел к девушке:
-Извиняй Аграфена Михайловна, не для компроментации я здесь... Люба ты мне, как только увидел тебя еще тогда на реке, и нет мне без тебя жизни, так и знай. С утра до вечера в делах все думаю о своей лебедушке.
Так сумбурно бравый офицер высказал наконец заранее приготовленные слова. Груня опустила голову, потом вытерла концом платка глаза и наконец взглянула на растерянного парня:
-Что ж ты барин ночной порой разбойником пришел, я к такому обхождению не привыкла. Завтра все село будет судачить. А как батюшка возвернется да все узнает? Приходил бы на хороводы наши да посиделки, где парни девкам симпатию предлагают, а уж если какая западет в душу так сватов засылают — по людски.
-Не можно мне, душа моя, на посиделки ходить и хороводы водить. Начальник я тут, царево дело исполняю, а то что ночью как тать, так это товарищ подбил. Ты мне только откройся: люб ли я тебе? Если от ворот поворот, так и скажи, только по правде. Обещаю после того даже глядеть на вашу избу не буду.
Девушка опять опустила голову:
-Молодец ты Алексей Андреич хоть куда, любая не задумываясь бы пошла за тобой, и нравишься ты мне барин, ох как нравишься, только не получится у нас семейного счастья, в разных чинах мы. Не слыхала я чтобы дворянские дети на простых девушках женились, а ежели просто так, для услады — грех.
-Да что ты Грунюшка, сейчас другие времена, а государь мне как отец родной. Может у тебя другая заноза на сердце? Слыхал друг любезный имеется..
Девушка присела на стул, взяла в руки пяльцы и стала рассматривать начертанный углем на белом полотне рисунок. Потом отвела взгляд в сторону:
-Да вроде есть, а вроде и нет..
-Это как?
-Да гулящий он — тать. В селе редкий гость.
-Сказывай кто такой?
- Семья Расторгуевых из соседней деревеньки Ратмино — крестьяне вольные. Люди крепкие работящие, а Ванька по Волге гуляет да купцов зорит с ватагой. Сватался, да батюшка отказал, плохо он кончит.
Алексей задумался. Что хотел от девицы он и сам не знал, с него как-бы спала эта пелена безудержной страсти. Перед глазами возник облик отца, который наверняка не благословит свое чадо на этот опрометчивый шаг. Сразу вспомнилась сутулость плеч своего государя, который с надеждой отправил его на государственное дело.
Но и девушка настолько запала в душу, что молодой офицер встал на одно колено и с надеждой, уже снизу вверх, всматривался в грустные глаза Груни:
-Я не знаю что будет завтра, душа моя, но обещаю что буду просить у своего батюшки благословения, а если получу отказ, пойду супротив его воли. Желаю каждый день видеть свою голубку. Позволь обнять тебя на прощание?
Глаза девушки лукаво блеснули:
-Экий ты быстрый казак Алексей Андреич, не успел с девушкой похороводиться, а уже к телу ластишься. Хороши слова твои, но не ко времени, да и не верю я вам господам. Все барин, свидание закончилось ступай за мной, только тихо.
Она приоткрыла дверь, прислушалась к тишине; дом спал. Впервые сама взяла парня за руку, Алексей ощутил прохладную влажность ладони. Не сдержавшись, поднес ее к губам:
-Позволь Грунюшка встречаться с тобой хотя бы тайно?
-Все, все.. Угомонись молодец, ишь как тебя забрало.. Осторожней, сейчас будет лестница, очень крутая..
В кромешной тьме она повела юношу за собой по длинному коридору.
Алексей, замирая от восторга, следовал за ней, ощущая в темноте дыхание и близость желанного тела. Снова не выдержав, обнял за плечи девушку, развернул к себе и, видя только глаза, нашел ее губы. Он почувствовал дрожь и податливость губ, она не сопротивлялась.
От всего пережитого у Алексея закружилась голова. Груня с силой оттолкнула от себя потерявшего голову любовника и срывающимся голосом прошептала:
-Ох, какой же ты ненасытный парень. Все! Не вводи в грех, иди за мной, доведу до плетня.
Они вышли из темных сеней. Стояла пора Бабьего лета и было светло от звезд. Откуда-то сбоку появился кобель и утробно рыкнул на Алексея, но видя свою хозяйку рядом с гостем, уже дружелюбно поскуливая и помахивая хвостом, ткнулся большой мордой в ногу девушки.
Она сопроводила офицера вниз к Волге, до самого плетня. Алексею захотелось, уже под луной, снова обнять девицу, но он поостерегся сурового охранника, когда тот устрашающе заворчал. Груня, взяв волкодава за ошейник, пошла к дому.
Алексей перемахнул через плетень и мимо бани направился к своей усадьбе. Зайдя во флигель услышал в соседней комнате богатырский храп своего товарища. В углу засуетился Филька, но офицер только махнул рукой и тихо прошел к себе. Он до рассвета с открытыми глазами, лежа в постели, вспоминал все перипетии прошедшей ночи.

Меж тем десять голландских «тялок» уже спустили со стапелей на водную гладь реки Дубны. Алексей собирал команду, чтобы на веслах идти с ними до Твери, потом через Торжок на Вышний Волочек, и далее волоком к Волхову и опять на веслах через Ладогу до самого Санкт Петербурга, где первую партию с нетерпением ожидал Государь.
Они стояли в ряд на спокойной воде, еще без мачт, без такелажа и парусов. Капитан-поручик отписал царю, что готов оснастить суда своими силами и уже договорился с местными промышленниками из Корчевы и Кимр на поставку парусины, пеньки и скобяного товара. Но Петр, в ответном письме, возражал и торопил с отправкой. Он веско доказывал ненужность оснастки на Городищенской верфи, дабы удобней тянуть на «волок» не готовые суда с мачтами, парусами и такелажем, а этакий облегченный недоделаный продукт: - «Оденем мы их по всей морской науке здесь — на Балтике, где тоже немало купецкого и промышленного народа, готового вложиться в дело. С нетерпением жду первый десяток вашей флотилии и даю указание без промедления закладывать следующие тридцать тялок, чтобы к весне спустить их на воду».

Все было готово к отходу и во всей этой груде дел Алексей не то что забыл Груню — он успокоился. Девушка была рядом, он отписал отцу и просто с головой ушел в работу. Алексей уже не тушевался при встрече на улице или в церкви подойти к девушке. Он терпеливо ждал из Москвы отцовского решительного отказа, чтобы уже самому решать свою судьбу окончательно.

Темным осенним утром друзей разбудил набат. Иван в исподнем влетел в комнату Алексея:
-Лешка! На верфи пожар!
Глянув в оконце, тот увидел зарево за рекой где находилась стройка. Через минуту приятели бежали в толпе народа вниз, к Дубне. На противоположном берегу горел склад со штабелями пиленого бруса и досок.
-Кто у нас за склад отвечает, Ванька!
-Стольник, Пимен Кондырев!
-Я к нему! А ты расставляй людей с ведрами и поливай стапели, чтобы огонь не перекинулся! Это поджог!
Алексей во весь дух побежал по улице к избе где квартировал стольник. Ворвавшись в дом, он застал живописную картину: посреди горницы возвышался дубовый стол с остатками еды, стеклянной четвертью и опрокинутыми медными кубками. В спертом воздухе стоял сивушный смрад. На полу, на медвежьей шкуре спала голая девка. В углу, на высокой кровати, весь в блевотине, мирно храпел московский стольник Пимен Кондырев, рядом у стены спала еще одна девица.
Капитан-поручик был нрава крутого и гнев его бывал страшен. Носком сапога он пнул голозадую и та подняла оглушительный визг. С расширенными от ужаса зрачками, сверкая задом, девка резво полезла под кровать.
Алексей схватил боярина за бороду, рывком стащил с постели и тот, ничего не понимая, взвыл от великой боли. Офицер был страшен; в ярости он забыл про свою природную брезгливость и таскал за мокрую бороду ее хозяина по всей избе, работая при этом кулаками и кованными ботфортами.
Боярин ревел, орали девки, а капитан-поручик продолжал избиение. Вытащив обезумевшего от испуга стольника на двор, вытащив из плетня кол, продолжал охаживать родовитого дворянина:
-Где стража, сукин ты сын, почему не досмотрел?! В казематах сгною, на «дыбу» пойдешь, черт гладкий!
Наконец пелена ярости стала спадать, Алексей начал успокаиваться. Махнув рукой на скулящего у его ног стольника он направился к реке, где почти все село заливало ведрами остатки пожарища. Тщательно вымыл руки, сполоснул лицо и с угрюмым видом встал в людскую цепочку, передавая из рук в руки ведра с водой. Никого он не хотел видеть, ни с кем говорить.
Механически забирая ведро и передавая другому, он вдруг ощутил прикосновение чуть влажной прохладной ладони. Подняв глаза, в сумерках Алексей увидел Груню. Забирая у офицера ведро, с участием и какой-то вековой бабьей жалостью она смотрела на парня:
-У тебя кровь на рубахе барин, и вот еще на бороде, ступай за мной ототру.
Они вышли из людской цепочки, которая тот час сомкнулась, отошли к реке. У Груни оказался платок и она намочив его, стала оттирать лицо и ворот рубашки. В сумерках у реки, за кустами, они были одни. Девушка ласково стала приглаживать его кудри:
-Ох, какой же ты у меня... Бедный ты бедный, Алешенька...
Она обхватила его голову и прижала к груди. Алексей замер. Он щекой ощутил девичью плоть и сердце, которое как колокол стучало в, прижатое к груди, ухо. Как и намедни, в темной избе, у него закружилась голова:
-Какая же ты Грунюшка сладкая. Прости, беда у меня. Да и народ кругом. Буду ждать сегодня вечор у плетня, на задках..
-Приду..

Общими усилиями верфь отстояли. Леонтьев назначил строгий сыск по этому делу. Оказалось московский стольник Пимен Кондырев водил дружбу с одним из иноземцев Ватье Луткиным, который также любил бражничать, а упившись вел себя непотребно и во хмелю говаривал, что русский мужик дурак и все построенные тялки не дойдут даже до Твери.
Охранять склад в ту ночь должен был солдат из стрелецкой роты Козьма Брюханов, но по странному стечению обстоятельств два часа отсутствовал и под кнутом сознался, что навещал гулящую жонку в деревне Юркино.
Задача сыскной комиссии, состоящей из начальника канцелярии, его друга поручика Тяжкогорского и еще одного из именитых московских бояр, была тщательно расследовать и убедиться; то ли это злой умысел или простое русское раздолбайство.
Всех троих до конца следствия посадили под замок, командира роты капитан-поручик, своей волей, разжаловал в рядовые, и еще отправил в Сенат подробнейший отчет о происшествии, докладывая высокому органу, что на неделе спустил на воду первый десяток тялок и о чем уже послано сообщение самому Государю.

Как бы там ни было, а вереница стругов, сверкая свежим деревом и просмоленными бортами, стояла в устье Дубны готовая к дальнему переходу. Капитан-поручик Леонтьев сам решил возглавить данную экспедицию, оставив руководить дальнейшей работой своего друга Ивана Тяжкогорского.
С собой он отобрал десятка три крепких мужиков из крепостных и столько же солдат из Лямкиной роты. Кстати наличие целой роты стрельцов в мирном селе было через-чур роскошно. Служивые люди разленились и занимались в основном отловом беглых мужиков с верфи. Алексей даже отписал в Сенат, дабы занять тех работой на лесоповале и постройке тялок.

И вот, третьего числа месяца октября, темным ненастным утром, вереница тялок на веслах вышла из устья Дубны на широкий волжский простор. Было ветрено и волна била в высокий борт, обдавая гребцов брызгами.
Капитан-поручик, как начальник, находился в авангарде — на переднем струге. Посасывая трубочку с турецким табаком он стоял на носу, наблюдая как форштевень судна рассекает, темную под низким осенним небом, воду. Тялки на воде держались устойчиво и были легки на ходу; это радовало. Конечно, река это не море, но Алексей внутренне ощущал, что продукт сделан качественно и он не подвел своего Государя.
Путь рекой был самым простым и приятным, основные испытания их ждали впереди на «волоке», а через два дня небольшая флотилия вошла в Тверь, и не останавливаясь в большом городе, уже через сутки по реке Тверце, добрались до Торжка.
Здесь Алексей встретился с местным городским головой. Не зная местных условий он хотел договориться насчет проводника. Боярин принял их за торговый караван, и как водиться решил извлечь выгоду для себя от торговых людей. Но Алексей жестко дал понять местному хитровану, что они не купцы, а он, в чине капитан-поручика Преображенского полка, выполняет волю и дело самого царя — Петра Великого. Боярин мгновенно преобразился и уже по деловому дал совет идти Тверцой до Вышнего Волочка, а уже там брать проводника из местных.
Долго ли коротко, а без особых приключений, все еще по воде, протаскивая струги по порогам и бродам, мелководью, экспедиция добралась до озера Шлино. Далее начиналась самая тяжелая часть пути. Начинался «волок» до озера Велье — где-то верст двадцать.
Мужики, вместе с солдатами, при помощи нехитрых приспособлений, по бревнам выкатили тялки на берег, чтобы поставить и укрепить их на специальных санях и через дремучий лес, поля и луговины, впрягшись вместе с лошадьми, тащить до заветной воды.
С дороги капитан-поручик отписывал в Сенат и жаловался, что - «...местные ямщики отнюдь нас не возят... без прогонных денег которые я не имею...». Деньги конечно незамедлительно были посланы, а пока офицер где посулами, хитростью, а то и угрозами продолжил путешествие уже по земле.
Подморозило, и первые две версты по болотам одолели довольно споро, но далее пошли холмы и подкладывая под полозья деревянные катки, продолжали движение уже с большим трудом. Задача была до начала ледостава пройти по воде великие озера: Ильмень и Ладогу, чтобы не зимовать в этих забытых богом местах.

Долго рассказывать как тащили под холодным дождем или низким осенним солнцем, по дремучим увалам и болотным низинам царские струги. Дни становились короче и капитан-поручик начал уже сомневаться в скором завершении этого похода. Он шел впереди обоза, слыша за спиной храп лошадей, чавканье копыт в непролазной грязи и простуженную ругань людей.
Алексей, чтобы отвлечься от тяжелых дум, вспоминал Груню. Перед глазами вставали картинки той ночи — после пожара, когда он с нетерпением ожидал девушку внизу — у Волги, прямо за плетнем усадьбы купца Филимонова.
Она пришла в сопровождении верного пса, кутаясь от пронизывающего ветра в заячий зипун. Офицер, перегнувшись через осиновый частокол, легко перенес к себе девушку, под недовольное ворчание ее охранника. Тут же обнял, и стал осыпать поцелуями горячечное от волнения и какой-то безрассудной решимости, лицо. Потом, немного придя в себя, Груня прогнала волкодава и вновь припала к груди Алексея.
Слова были не нужны; двое возлюбленных просто упивались свободой, когда не нужно думать о завтрашнем дне, неминуемых пересудах, родителях. Они были счастливы сейчас. Потом от непогоды укрылись в бане, и все там свершилось как и должно было свершиться...
Алексей в сумерках шел не разбирая дороги, проваливаясь в ямы и спотыкаясь о кочки, вытирая рукавом мокрое от дождя, а может от слез, лицо.
Скоро, неожиданно впереди показался просвет и люди наконец вышли на топкий берег озера Велье. Сразу же, без отдыха, опять по деревянным каткам, по пояс в воде, стали спускать струги в благословенную воду.
Люди, повеселев, сели к привычным веслам. Пройдя озеро, с трудом по речушке Пола, добрались до реки Ловать, за три дня прошли озеро Ильмень и по реке Волхов вошли наконец в Ладогу. Конечной целью маршрута были знакомые капитан-поручику окрестности Выборга.
Выйдя в Финский залив, скоро тялки встали у невского причала; прямо напротив окон императорского дворца.
Александр Данилович Меншиков доложил царю о прибытии первой партии маломерных судов. Петр, отложив дела, велел немедленно позвать к нему лихого преображенца.
Государь принял Алексея холодно. Он долго перебирал на объемном столе бумаги, пока не взглянул на стоящего перед ним и обливающегося потом, офицера:
-Что пригнал тялки хвалю, а то что на верфи пожар допустил спрошу строго. К тому же жалобы на тебя капитан-поручик, что народишко в черном теле держишь, дерешься однако шибко, распутство допустил, да и сам греховодничаешь.
Потом, видимо поняв, что достаточно поругал своего любимца, немного смягчился:
-Не для того герой, я тебе это дело доверил, и не на веселую ярмарку отправил; с девкой деревенской зачем спутался?
Алексей выпрямился; на худом, заросшем после тяжкого пути лице, сверкнул непокорный взгляд:
-Государь, жизнь моя принадлежит тебе без остатка, и знай, что пойду на смерть по твоей воле в огонь и воду не раздумывая, но Груня суженая мне и любит меня крепко, а как вернусь на Волгу, обвенчаемся. И девица она умная: грамоте разумеет — дочь купецкая, отец даже учителя иноземного на днях из Твери привез..
Петр усмехнулся, видя такую горячность в молодом офицере. Наверное и ему вспомнилась его лихая молодость, когда он взял девку из под солдата и сделал ее царицей. Он вздохнул:
-Эх молодо-зелено, дурак ты Алешка, а как же твой батюшка? Ведь женить тебя собирается, меня слезно просил, чтобы я по отцовски дурь из тебя выбил. Да видно не мое это дело, да и не досуг мне делами сердечными заниматься, Россию строим, Алешка — Империю.
Он подошел к большому окну с видом на реку и надолго задумался. По Неве сновали туда-сюда челны и груженые баркасы, везде — куда ни кинь взгляд шла стройка; перед Петром, вся в строительных лесах, вставала северная столица. Потом, как-будто очнувшись, вернулся к разговору:
-А стольника Пимена Кондырева зачем побил? Вот тут жалоба на тебя, под стражу посадил боярина, а он как ты уехал сбежал, и теперь в Сенате строчит письма подметные.
-Сбежал все таки шельма, его счастье, а то бы... Алексей собрался с мыслями и продолжил: — отвечал оный боярин за тот склад, да только службу нес через пень-колоду, все больше срамными девками занимался и вино употреблял чрезмерно. Да что о том говорить, все я отписал в Сенат подробно и нечего мне больше сказывать. Главное верфь расширилась, еще тридцать тялок на стапели заложили, по весне пригоним под ваши очи, Государь.
-Ну ладно, ступай, вижу что за дело радеешь, не ошибся в тебе.
Петр ссутулился, склонился над бумагами и кажется уже забыл про офицера. Лешка, окрыленный последней похвалой, лихо козырнул, развернулся и направился к двери, но был остановлен державным словом:
-Постой герой, еще у меня забота — иноземцы?
-Работают Государь справно, только казне обходятся дорого.
-Вот и я об этом: пора своих людишек мастеровых привлекать к делу, думай Алешка, думай.
Недолго Алексей задержался в Петербурге, душа рвалась домой; в, ставшее родным, село, и конечно хотелось поскорей обнять свою ненаглядную любовь — Груню.
Сформировав обоз, груженый разным товаром, необходимым для стройки и сопровождаемый повеселевшими стрельцами и городищенскими мужиками, сам на перекладных, уже по зимнику, поспешал на Волгу, к своему хозяйству.

(продолжение следует)