За несколько дней до срока я предупредил в школе о том, что уезжаю на защиту Вадиком докторской диссертации. Заканчивался последний год учёбы в школе, и пропускать занятия без уважительной причины не стоило.
Можно было бы не рассказывать о причине отъезда, но как же лишиться одного из немногих случаев задрать нос, и ловить на себе восхищённые взгляды одноклассников, и, самое главное, - одноклассниц, вниманием которых я не был очень избалован.
Приехав, я старался не крутиться под ногами, чувствуя себя не у дел, - играл с толстопузиком Мишкой – сыном моих друзей, пытался находить знакомые слова в последних статьях Вадика, объясняющих некоторые пункты разработок диссертации, в общем, занимал себя, как мог, пока издерганный Вадик не предложил мне включиться в работу.
Бутузика отправили к бабе с дедом. Отпали кормления, укладывания, тишина в определённые часы, гуляния, и уже втроём, мы начали приближаться к моменту защиты.
Опубликованные статьи пробудили большой интерес в академическом мире. Множество писем от желающих присутствовать на защите, нельзя было оставить без ответа.
Я бегал, заказывая места в гостиницах, при необходимости пользуясь именем отца Галы – он дал мне на это «добро». На письма отвечала Гала.
За эти годы, к ней вернулось спокойствие, появилась уверенность в себе и блестящей карьере Вадика. Это сулило красивую и интересную жизнь, стабильное положение в верхах общества, постоянную экономическую независимость и моральное равенство в решении семейных вопросов.
Вадик добывал дополнительные экземпляры диссертаций, для удобства возможных оппонентов, – за себя не волновался, диссертация настолько стала частью жизни, что ничья дотошность не могла помешать защите. Более того, он был заинтересован в том, чтобы на защите присутствовали академические знаменитости, – так он сразу же выходил на высокий уровень в «табели о рангах». Привлечение внимания к защите было не столько заслугой вышедших статей Вадика, - о них было известно узкому кругу специалистов, сколько влиянию и связям отца Галы, широко использованными предприимчивой женой молодого, пока неизвестного, но подающего великолепные надежды молодого учёного.
Реклама была сделана великолепным, любящим импресарио, тема диссертации была острой и необычной. Ею заинтересовались широкие круги как в признанном официально научном мире, так и в непризнанном, но имеющем огромное влияние на официальный мир.
Невидимые непосвящённым, но известные опытному глазу ниточки, были приведены в действие и сведены в одну точку – время и место защиты доктората Вадиком Ахмуровым. Ничто не должно было помешать появлению новой звезды на академическом небосклоне, ничто не должно было помешать её быстрому взлёту.
Зал, в котором предполагалось проводить защиту, оказался мал, – нужно было бегать по деканатам, уговаривая отменить лекции в амфитеатре, чтобы защита могла проходить в нём. Упрямствующие урезонивались звонком адъютанта, командующего военным округом, или звонком из обкома партии.
Пришло письмо от академика-адмирала Зарга. Писал его секретарь. В письме описывались условия, при которых он, Зарг, согласен приехать. Условия были несколько странными, но выполнимыми.
Звонок учёного секретаря В.А.К.а закрытых работ, академика Ларинова насторожил. Вадик рассказал мне его историю.
Когда-то, во времена тяжёлые для всей передовой науки в СССР, молодой Ларинов, только что закончивший институт, был назначен на должность, которая никому не была нужна, ничего не значила – учёного секретаря В.А.К.а закрытых работ.
Работ не было, – лучшие учёные гнили и погибали в тюрьмах. Определился тяжёлый застой в советской науке, выход из которого был один. Вначале были организованы «шарашки», а затем, уцелевшие понемногу начинали выходить на свободу, возвращаясь к любимому делу. Забыв обо всём, люди бросились навёрстывать упущенное. И заструились, а затем широким потоком хлынули работы.
Ларинов оказался у «волшебного источника». Секретарь В.А.К. быстро разобрался, что к чему, и начал делать головокружительную научную карьеру.
Немногие, совсем ещё недавно хлебавшие тюремную баланду, решались возражать, а приструнивать его было некому, - он был чистеньким, одним из тех, кого ценили за то, что не сидел в тюрьме.
Он был одним из своих!
Так лис стал академиком, но за место своё держался. Прорываясь на академический Олимп, он постоянно повышал значимость своей должности, до тех пор, пока В.А.К. не стал могущественным органом. «Ларинов стал серым кардиналом в научном мире», —с ним считались, и боялись его. Старались до поры до времени не попадаться ему на глаза, не дразнить зверя, но заботились, чтобы в нужное время он был бы благосклонно расположен.
Приглашение Ларинов получил ненастойчивое и мог истолковать это, как оскорбление. Разозлившись, он мог бы классифицировать диссертацию как секретную, попытаться вырвать её из сферы влияния отца Галы, а затем по частям раздать своим «приспешникам». Ошибка в выборе формулировки могла привести к катастрофе. Нужно было принимать срочные меры.
Слабости этой гиены от науки были известны узкому кругу людей, среди которых были и военные высокого ранга. Заботы о том, чтобы при срочно созданном в его номере внушительном баре, находилась красивая, но не очень строгих нравов официантка, взял на себя полковник, служивший в генштабе округа.
Позвонила жена опального, но всеми уважаемого бывшего члена – корреспондента академии наук СССР Мильтаума. Он был столпом тех неофициальных представителей науки, слово которых имело огромное значение в официальных кругах.
Именно он, вслед за академиком Иоффе – признанным и уважаемым учёными мира, принялся за спасение отечественной науки.
И спасал!
Уговаривая, угрожая, успокаивая горячие головы и, подбадривая упавших духом, он приводил своих учеников к защите надёжных диссертаций, помогал им занять место, которое бы позволило продолжать научную деятельность и помогать следующим.
Пользуясь огромным авторитетом в административных кругах, он не боялся прямо заступиться за попавшего в опалу ученого.
Борьба в закрытых коллективах за место, новую должность, выгодное назначение, накаляло атмосферу внутри. Очень часто, обычные дрязги могли окончиться опасной анонимкой, но Мильтаум, наученный горьким опытом, не давал этому случиться. Он вызывал конфликтующие стороны на «ковёр», где всё и кончалось.
Иногда, когда анонимка всё-таки выпархивала, наступала пора самой неприятной для него, но тоже необходимой деятельности.
Александр Аронович переставал увиливать от совещаний, где во время жестоких попоек административная верхушка проверяла соотношение сил. Там происходила демонстрация сил и влияний, и определялось кто есть, кто.
Спокойствие и уверенность были самыми надёжными помощниками в этом кавардаке. Там, чаще всего, оканчивался путь анонимки, там решались самые важные дела, оттуда исходили самые большие назначения.
Как сам Мильтаум, ещё в молодом возрасте, попал в это окружение, никого всерьёз не интересовало, но всех устраивало, что он там был, и всем было известно, что его деятельность как учёного не имела никакой связи с этим кругом людей.
В конце концов, кто-то из тех, кто пытался с помощью анонимок сделать карьеру, её сделал.
Нашлись покровители!
Мильтаум был обойдён как по административной, так и по научной линии. Появилась возможность отомстить за старые обиды и, найдя повод, новый фаворит начал травлю, о которой мечтал долгие годы.
Способы спасения научной молодёжи и учёных старой школы не отличались кристальной чистотой, не до того было, да и не помогли бы другие.
Мильтаум был ошельмован, лишён всех наград, званий и привилегий и, отправлен на пенсию, равную пенсии дворника. Недаром его прокатывали, раз за разом на получение звания академика – тогда бы ничего с ним сделать не могли бы, разве что сгноить в тюрьме как Николая Вавилова. Просто руки не дошли.
Лев, избавленный от необходимости тратиться по пустяковым делам, всеми гранями своего таланта заблистал как учёный. Как теоретику, ему нужны были только карандаш и бумага. Лучшие умы собирались у него дома на узкие семинары и симпозиумы, да и просто так, поговорить, помочь по хозяйству – всем по молодости было нелегко, и все умели держать молоток и пилу. Кто не умел, того учили, не забывая при этом пройтись насчёт «маменькиного сынка». Но не зло, и никто не обижался.
Жены, сопротивлявшиеся причудам своих учёных мужей, привыкли, по -любив атмосферу этих сборищ. Полюбили тихую Лидию Самойловну – маленькую, аккуратную жену буйного здоровяка – хозяина. Она любила его самозабвенно и прощала многое, понимая, что невозможно выхватывать из мясорубки живых людей, оставаясь при этом в белоснежной, накрахмаленной рубашке.
Сегодня, видя их живыми и полными сил, она принимала всё, как есть, не стеснялась принимать помощь. Отношения были естественными и, время от времени жёны прерывали шумливых своих мужей призывая к общему столу. Правило завёл сам Мильтаум, когда в свои лучшие годы, старался поддержать талантливую молодёжь. Шумливый и громогласный, он подавлял застенчивость юных гостей, превращая их в свойских ребят. Так образовалось окружение, не покинувшее бывшего члена – корреспондента Академии наук СССР Мильтаума в его опале.
Специализацией Александра Ароновича была теория автоматического регулирования, но встречались представители различных отраслей. Часто эти домашние семинары оканчивались гениальными открытиями на стыках наук, и соавтором был отверженный учёный. Несмотря на происки, усилия приносили плоды. Открытия были, вычеркнуть его из соавторства группа не соглашалась. Они ещё боялись идти на конфликт. Но времена были не те, и люди, видевшие самоотверженную борьбу их учителя в худшие годы, были уже другими. Сегодня в них нуждалась страна, сегодня они были ведущими, сегодня они диктовали те минимальные условия, в которых нуждались.
Постепенно, получая лучшие кафедры, они начали разъезжаться, оставляя лучших своих учеников окружением учителя и создавая подобные домашние семинары в новых местах. На официальные приходили все, а на домашних - избранные.
Самому Александру Ароновичу, несмотря на скрежет зубовный тех, кто обрёк его на нищенское существование, перечислялись приличные суммы за соавторство, которые он, по своему обыкновению, тратил на помощь новым гениям. Однако годы напряжённой жизни сделали своё, – острый гипертонический криз лишил его тело возможности нормально передвигаться.
Год он поправлялся, и сейчас приезжал на защиту. Официальный оппонент по диссертации Вадика - профессор, был одним из тех первых участников семинаров, выуженных Мильтаумом из студенческой среды.
Вадик был участником семинаров профессора. Он рассказывал о своей ра- боте, принимал живое участие в обсуждении работ, не связанных с биологией – математическая, и физическая подготовка оставалась хорошей со времён ХИРЭ, а психология и другие, ещё не признаваемые отрасли непосредственно входили в его диссертацию. Пришло время начинать пользоваться обширными результатами, полученными в этих областях.
Вадик опять оказался счастливчиком: пользовался широкой поддержкой военной верхушки по двум причинам, - и как зять, и как разработчик темы, в которой, были заинтересованы военные. Кроме того, его уже знали участники известных научному миру неофициальных семинаров.
Официальная защита являлась данью диссертанта правилам ознакомления научного мира с тем, что появилось в нём нового.
Вечером перед защитой, я ещё носился по университету, расклеивая обращение Вадика. После необходимых, и всем понятных трафаретов, в нём было следующее:
«Мы полагаем, что наша работа, являясь лишь одной из первых точек обширной картины, положит начало более детальному изучению человеческого общества в окружающем нас материальном и духовном мире, влияние духовного настроя каждого человека на его собственную жизнь и окружающий мир.
Мы надеемся, что в ходе последующих разработок нам удастся прийти к методам или приёмам создания контактов с суммированным духовным потенциалом человеческих групп и обществ.
Следующим этапом развития этого направления станет попытка изменения духовного потенциала человеческих обществ. Быть может, нам придётся подумать о замене ныне существующих положений духовного мира человеческих обществ на другие, приличествующие имени Homo Sapiens.
Вероятнее всего, нам придётся измениться духовно, морально и физически.
Процесс этот долгий, необходимость в нём, или в чём-то подобном
разумными людьми всегда ощущалась и, поэтому, подготовиться к нему необходимо особо скрупулёзно, не упуская большого числа возможных отклонений, стараясь избежать нежелательных явлений.
В этом процессе нет места ошибкам!
Человеческое сообщество постоянно находится на грани физического самоуничтожения. Ошибка в формировании нового духовного мира приведёт к уничтожению шаткого сегодняшнего баланса и замены его, в лучшем случае, другим. Но для этого человечество должно будет пройти невиданные катастрофы, результаты которых неизвестно куда приведут.
Мы же – люди, понимающие это, ищем стабильности, оберегающей уже существующее, надеясь на то, что на её основе, человек действительно сможет стать Человеком Разумным.
Работы - на многие поколения, поэтому мы призываем представителей всех течений, и отраслей науки присоединиться к изучению и разработке основных положений».
***
Рано утром мы перенесли графики, схемы, таблицы и диаграммы в амфитеатр и развесили их по стенам, оставив доску свободной. Обошли зал и, убедившись, что отовсюду всё хорошо видно, разложили карточки с именами приглашённых и изъявивших желание присутствовать на защите. Получилось 12 рядов. Ещё столько же оставалось на непредвиденный случай. Графинов с водой не хватало, – пришлось их расставить больше с претензией на респект, чем для прямого использования.
Оставив Галу с Вадиком, я помчался докупать цветы. У входа в амфитеатр уже толпились, тянули за рубашку, что-то спрашивали. Вот выкатили из лифта инвалидную коляску с Мильтаумом, – задерживаться было рискованно.
Когда я вернулся с цветами, все места, кроме первых двух рядов были заняты. Стоял сдержанный гул. Вадик сошёл с кафедры и, опёршись о стол, поигрывал длинной указкой, поглядывая в зал и привыкая к аудитории. Он был бледен, но выглядел спокойным.
Расставив на кафедре цветы, я обернулся, чтобы поискать себе место. Незнакомые лица, лес кому-то машущих рук, какие-то бородатые семинаристы.
Обстановочка!
Наконец-то я увидел Галу. Она сидела в четвёртом ряду, приберегая место и для меня. Усевшись рядом, я немного успокоился, перестал душить страх, ушла нервная дрожь, чёрные точки в глазах исчезли. Гала уже тоже пришла в себя и оглядывалась. Огляделся и я.
Зал был заполнен до предела: сидели и на ступеньках, стояли у стен, тол -пились в дверях, выискивая возможность куда-то втиснуться.
Первые ряды были уже заняты. Во втором, три генеральских звезды на погонах отца Галы, подпирались погонами двух генерал - лейтенантов. Рядом с ними резко выделялась высокая, как цилиндр, чёрная шапка какого-то важного духовного сановника, которого, за эти несколько дней, я дважды встречал в доме родителей Галы. Он был у них частым гостем.
Зарг и Ларинов забрались в первый ряд, но сидели врозь, по сторонам учёного совета. Они не терпели друг друга, враждовали много лет, и совали друг другу палки в колеса, где могли. Это уже стало стимулом поддержания жизни в дряхлом теле Зарга – пройдохи старой, дореволюционной закалки и самоутверждения Ларинова - пройдохи нового толка.
Коляска Мильтаума стояла у ступенек амфитеатра рядом с кафедрой, превратившись в письменный стол. Опальный учёный сидел как бы в деревянном постаменте. Были разложены бумага, карандаши и какие-то крючки. Левая, поражённая параличом сторона была обращена к стене зала и не была видна, рука лежала в естественном состоянии на импровизированном столе, нижняя часть тела была им скрыта. Красивый старик, сидящий, отдельно от всех, выглядел, как учитель на экзамене, где следом за диссертантом будут экзаменоваться другие, как судья враждующих сторон.
Знаменитые академики быстро почувствовали позиционный проигрыш и, прекратив поиски сообщников, затихли в объединяющем желании уязвить неподатливого отставного коллегу, к отставке и шельмованию которого они имели недвусмысленное отношение.
В первом ряду встал секретарь учёного совета. Зал притих. Едва слышный шепот и шелест переворачиваемых страниц.
- Тема диссертации: «Материалистическое воззрение на идеалистическую категорию – духовный мир, разработка возможностей направленного влия -ния на духовный мир отдельного индивидуума, затем на духовный мир групп, наблюдение за этим влияния до конца жизни и выяснение возможностей влияния в предродовой период. Попытка замкнуть цикл после смерти».
Сердце вдруг застучало, замерло дыхание, и я вдруг почувствовал связь между моим присутствием на защите и её темой. Что-то намного большее, чем дружба с Вадиком забросило меня сюда.
Стало страшно!
- Секретарь учёного совета продолжал: - по просьбе диссертанта, я зачитаю заявление, вывешенное в разных местах института.
После зачтения заявления он предоставил слово Вадику.
Вадик, сидевший до этого сбоку, взошёл на кафедру. Взял указку в обе руки, медленно поднял голову, переводя взгляд в зал.
Зал замер, затаил дыхание!
Мурашки поползли по коже. Гала вздрогнула и схватила меня за руку.
Прижалась.
Зубы её стучали, мои, наверное, тоже. Уши, как будто забитые ватой перестали слышать.
Глухая тишина!
На нас смотрели глаза совершенно незнакомые, чужие, великолепные, мудрые, сверкающие, но совершенно не человеческие!
Два острых луча, переходя от человека к человеку, ряд за рядом разрезали оболочки, защищающие личные духовные миры каждого человека от внешнего вмешательства. Они несли огромный заряд совершенно непонятной мне информации, уверенности и спокойствия. Послышались сдавленные вздохи. Неподготовленные, мы захлёбывались, получив, в один миг, великолепный подарок.
Мы получали знания, которые не были способны переварить и, после того, что приходили в себя, в нас поднималась волна раздражения против Вадика, посмевшего проделать трюк, показавший, самовлюблённым и самонадеянным, нашу действительную сущность.
Продолжение демонстрации могло сорвать защиту, как вдруг в глазах дис -сертанта появился какой-то отсвет, и он перевёл взгляд во второй ряд – оттуда на Вадика смотрел священник, сидевший рядом с генералами. Он поднял руки на уровне лица, разведя их на ширину плеч, раскрыл ладони, сведя указательный и средний пальцы, безымянный и мизинец вместе, оставив незамкнутым расстояние между большим и указательным, а также между средним и безымянным.
Взгляды их встретились и Вадик, как мне показалось, чуть приподнялся в воздух, или просто вырос в глазах. Происходил обмен информацией.
Постепенно мощность излучения глаз Вадика уменьшилась, он прикрыл их, а когда открыл, они опять стали знакомыми.
Вадик благодарно взглянул на святого профессора и начал говорить. Зал облегчённо вздохнул.
- Кто это? Спросил я Галу.
- Очень интересный человек. Святой Лука, был офицером белой армии и в конце гражданской войны, где-то в Бухаре, последним собором был провозглашён тайным главой русской православной церкви. Стал хирургом, профессором одной из знаменитых московских клиник, где выставлен его бюст, выслан из Москвы, и доживает свои годы в Симферополе.
Вадик построил речь от большего к меньшему, постепенно приводя внимание аудитории к предмету исследования и теме диссертации. Я знал об этом, и слушал в пол уха, пытаясь обдумать проведенный над нами опыт.
Отдавая дань глубокому развитию научной мысли, Вадик сомневался в праве учёных неограниченно развивать терминологический словарь, расширяющий пропасть между тем, что происходит в лабораториях, и реальной жизни.
Происходящее не изменяется оттого, что называется так или иначе, но отрывает основную группу учёных от того, что происходит в соседних лабораториях. Мы не способны охватить полную картину любого происходящего события и, что поделаешь, разбираем его на удобные нам кусочки развитых на сегодняшний день наук.
Проделав такую вивисекцию, мы тщетно пытаемся найти причины и следствия произошедшего, упрямо не желая видеть, что мы сами просто отмахиваемся от того, что ищем.
Первым шагом для сближения между разными отраслями науки стала необходимость создания терминологического словаря, ибо если этого не сделаем, то скоро станем перед печальным фактом – обюрокрачивания науки почти до уровня застывания.
Вторым - будет поиск людей, способных работать на стыке наук. Не нужно чтобы это были специалисты в двух или более смыкающихся областях. Ими станут люди разных областей, которые из непредвзятой позиции будут по-новому осмысливать старые факты.
При размышлении над новым, чем труднее, сложнее вопрос, тем меньше можно доверять словам. Мы должны контролировать этого опасного союзника и его, подчас, предательскую точность.
Вадик продвигался шаг за шагом вперёд, а меня мысли уводили куда-то в сторону и только тогда, когда он приступил к тому, что я уже успел просмотреть в его диссертации, вернулись к предмету защиты.
Шпенглер, Тойнби и другие считают, что народы развиваются по схеме: рождение-расцвет-гибель, то есть по законам обособленных цивилизаций. Это как маятник. Вначале маятник набирает скорость, в среднем положении, она становится максимальной. Затем, по мере приближения ко второй крайней точке, скорость маятника уменьшается до полной остановки в верхней точке.
- На протяжении исторически обозримого периода цивилизации, дошедшие до второго крайнего положения уходили с исторической арены, вследствие внутреннего разложения. Так, по подсчётам Тойнби, погибло около 40 цивилизаций, завершивших полный цикл развития. Кроме них, были народы, погибшие под напором соседей-захватчиков, и были народы, которые погибли, поднявшись на освободительную войну ещё недостаточно окрепнув.
- Маятник (цивилизация, в начале своего движения - развития), запускался духом народа при ничтожной материальной базе. В конце положение изменялось и, при резко возросшем запасе материальных ценностей, дух оскудевал. Интерес людей сосредотачивался на уровне личного накопительства, чем-то жертвовать ради призрачных на этот момент идей они не желали. Цивилизация погибала, либо под напором внешнего врага, либо, когда база, на основе которой развивалась цивилизация, не выдерживали всё возрастающей массы бездельников, и рушились, погребая под собой всех.
- Почти все цивилизации, так или иначе, находились в контакте друг с другом. Это происходило либо в результате географического расположения, либо исторические процессы перемешивали цивилизации так, что появлялась новая, порождённая предыдущими.
- Исключение составляют островные цивилизации, долгое, с точки зрения жизни человека, время не имевшие широкого контакта с другими народами.
- Более детальное рассмотрение процесса развития цивилизаций приводит к выводу, что он колебательный с изменением малого параметра – переменной, которая, суммируясь во времени, влияет на амплитуду (время существования) цивилизации – маятника. Переменной этой является мировоззрение каждой отдельной личности, каждой человеческой единицы. Рассмотрение цивилизации с той точки зрения, можно отметить, что в молодых странах, охваченных кольцом врагов, ослабевает разлагающее действие материального начала второй половины колебательного цикла развитых цивилизаций, все понимают, что пользы от этого нет – во вражеском кольце погибают все, и богатые и бедные.
- Но всё это зависит момента создавшейся опасной ситуации, когда мобилизация духовных сил каждой личность может пойти на пользу общества.
***
- Итак, переберёмся слоем выше, поближе к предмету нашего интереса - человеку.
- Кто мы, зачем мы в природе, какие задачи стоят перед нами?
- Вопросов множество, ответить на них сейчас – задача невыполнимая для диссертанта, поэтому он предпримет скромную попытку пробить, на данном этапе, узкий канал в как можно более высокие слои в этом направлении.
- Чтобы в процессе исследования не сбиться с намеченного пути, и максимально углубиться в заданном направлении, мы ограничимся рассмотрением человека с точки зрения теории информации.
- С этой точки зрения – человек — это динамическая система, развивающаяся во времени. Все, что мы делаем сейчас, - это результат того, что мы делали раньше и, в свою очередь, причина того, что мы будем делать в будущем.
- Большинство повседневных задач, стоящих перед человеком, сходны с задачами, стоящими перед животными.
- Функциональные основные потребности, мы, в чаще всего, удовлетворяем легко и непринуждённо, что, в общем, не типично для живого царства.
- Мы не станем заниматься тем, что типично для него – это уведёт нас в сторону от предмета исследований. Мы займёмся человеком пресыщенным, не тратящего усилий на удовлетворение основных потребностей, но который не потерял при этом своих лучших человеческих качеств.
- Приём и обработка информации в разные периоды развития человека происходит как сознательно, так и не осознано. Экспериментировать над ним сложно, да и наблюдать за результатами экспериментов нужно довольно долго. Получить точные результаты непросто.
- Поэтому проведём классификацию.
- Самая ранняя информация, заложенная в человеке – наследственная, она заложена в хромосомах. В клетках человека имеется парный набор, в сумме состоящий из 46 хромосом. В половых клетках имеется набор непарный, состоящий из 23 хромосом.
- В хромосомах находятся носители наследственных признаков – гены. Они определяют наследственную структуру и, следовательно, будущее развитие и функционирование клеток и организма в целом. Гены могут изменяться под влиянием внешних воздействий: радиоактивного излучения, космических лучей или химических факторов, вызывающих мутацию.
- Микрохимические исследования и физические способы измерений позволили получить детальное представление о строении хромосом. Нам уже понятна химическая природа генетической информации, но это лишь начало.
- Как внутри одного и того же вида гены отличаются друг от друга, и, как тот же ген решает две столь различные задачи: самовоспроизведение и передачу своей «индивидуальности» генным продуктам другого рода – этого мы ещё не знаем и это является задачей, ждущей разрешения.
- Информация, наследуемая новорожденным ребёнком, передаётся ему не только родительскими половыми клетками. Инструкции поступают от матери к ребёнку в период предродового развития. Происходит это через материнскую клеточную плазму. Это биологический канал связи. Поколения наших предков эмпирически обнаружили и отложили в памяти правила поведения и отношения к женщине в период беременности. Сегодня наука часть из них может объяснить, а часть ещё нет, и они продолжают вызывать у нас скептическую улыбку. У людей было достаточно времени, чтобы провести наблюдения и сделать выводы. И часто ещё нам придётся признаваться в том, что ничего нового мы не обнаружили, а просто не знали, как отнестись к тому, что было «под рукой».
- Сравнивая дородовую и послеродовую стадии человека и близких к нему млекопитающих, видишь, что последние намного лучше «приспособлены к жизни».
- Прошу простить меня за лёгкое отклонение, Вадик слегка поклонился в сторону учёного совета, а затем и зала, - мы продолжим.
- Человек появляется в результате «преждевременных физиологических родов» и нуждается в намного более длительном приспособлении к жизни в окружающем мире. Его физиологические особенности обусловливают длительную зависимость от обучающего лица, чтобы иметь достаточно времени для внедрения информативной программы.
- С точки зрения теории информации — это значит, что мы ограничены в своей возможности воспринимать большое количество информации за короткие периоды времени. Это также означает, что количество информации, нужной человеку для успешного проживания в этом мире, достаточно велико по сравнению с другими млекопитающими.
- Продолжим рассматривать информативную сторону восприятия мира человеком, и попробуем найти причины нашей ограниченности.
- Органы чувств сообщают нам неполную картину внешнего мира. Из всего спектра электромагнитных колебаний мы способны воспринимать лишь сравнительно узкую область частот, внутри которых лежит световое и тепловое излучения.
- Считается, что зрительные рецепторы воспринимают поток информации в 200 млн. бит/сек. Это максимальный поток, который может воспринять вся совокупность зрительных рецепторов. Учитывая серию ограничений, плотность потока информации, воспринимаемая глазом, сократится до 3 млн. бит/сек.
- Максимальный поток информации, воспринимаемый ухом, колеблется в пределах 20.000 –50.000 бит/сек.
- При изучении чувственно-физиологических и чувственно-психических явлений было обращено внимание на высокую разрешающую способность органов слуха по частоте (несмотря на низкую разрешающую способность базилярной мембраны), а также на тот факт, что на границе светлой и тёмной областей светлый край кажется светлее, а тёмный темнее, чем вся остальная область.
- Это объясняется взаимодействием находящихся рядом друг с другом рецепторов. Явление называется латеральным или периферийным торможением и заключается в том, что каждая нервная клетка, последовательно передающая возбуждение от рецепторов, уменьшает (затормаживает) возбуждение соседних клеток, изменяя действительную картину получаемой информации.
- Представим (чисто умозрительно), что принципы подобные латеральному торможению, имеют место в высоких центрах нервной системы.
- Явления внешнего мира, характерные признаки которых непрерывно переходят друг в друга, с помощью латерального торможения, могут быть сгруппированы в определённые, чётко выраженные и отделённые друг от друга, группы.
- Восприятие информации ограничено физиологическими особенностями нашего организма. Многие пытались подсчитать ту информацию, воспринимаемую сознанием в единицу времени. В этих расчётах исходят из предпосылки о существования некоторого «субъективного временного кванта». У здорового человека величина его около 1/16 сек. Это значит, что если частота поступающих в сознание сигналов превышает эту величину, то сигналы сливаются в один непрерывный.
- Известно об исследованиях по внедрению в сознание сообщений при помощи демонстрации картины или короткой надписи, когда человек не знает о проводящемся над ним эксперименте. Явление известное узкому кругу психологов, и воспринималось представителями официальной науки как шарлатанство. Ллойд Сильверман,- один из признанных, осторожных известных психологов, проверил возможность внедрения информацию в случае, когда это происходит ниже порога восприятия мозга. Время усвоения воспроизводимой картины оказалось равным 0,004 секунды.
- Вышел закон, запрещающий демонстрировать короткие рекламы, которые были бы ниже уровня восприятия мозга.
- Наличие эффекта латерального торможения, уменьшающего растущий, и увеличивающего уменьшающийся сигнал, искажает картину, воспринимаемую периферийными нервными окончаниями, несколько приближая её к действительно существующей. Происходит это на периферии человека, в той области, в которой воспринимаются раздражения, приходящие из внешнего мира. Как это происходит пока не ясно. Это один из промежуточных вопросов, тщательно, и нужно сказать с большим успехом, скрываемых природой и требующих самого пристального изучения.
- Сокращение потока получаемой информации происходит неосознанно, – кто из нас согласился бы частично оглохнуть или ослепнуть.
- Предположение о наличии принципов, типа латерального торможения в центральной нервной системе, позволит сегодня продвинуться далеко вперёд в развитии контакта между перессорившимися психоаналитиками и психологами экспериментаторами. По словам последних, психоаналитики «поджав губы, соглашались, максимум, бросить сокрушительный взгляд на гипнотизёров ради того только, чтобы решить, считать ли их шарлатанами или идиотами». Сам гипноз сравнивается с «бедным старым родственником-маньяком, который до недавнего времени содержался в провинциальной богадельне».
- Представители обоих, приносящих пользу людям, течений, вынуждены были отказываться от психофизиологического аспекта гипноза. Они признают, что, даже приняв допущение о том, что сон со сновидениями носит, в основном, физиологический и биохимический характер, невозможно решить вопрос о роли сопутствующей ему психической деятельности, которую нельзя свести просто к лежащим в её основе соматическим и психосоматическим процессам.
- Далее, в работах по детской психологии непосредственно указывается на то, что ни созревание нервной системы, ни воздействие окружающей среды, взятые отдельно не достаточны сами по себе для объяснения развития ребёнка и что последнее, является результатом взаимодействия этих различных факторов.
Клиническая теория, исследуя поведение, пытается дать ответ на вопрос «почему», метапсихология ищет пути для ответа на вопрос «как». Последнюю часто обвиняют в «физикалистском» подходе, или «неврологизирующем», но она остаётся психологией в широком смысле слова. Поскольку её целью является установление законов, управления психической деятельностью.
***
Прозвучавшее столь громогласно слово «метапсихология» нарушило мёртвую тишину в аудитории. Первые ряды заёрзали, Мильтаум, до сих пор слушавший внимательно и, делавший заметки на листе перед собой, начал лихорадочно «строчить», неловко перегнувшись в сторону парализованной стороны. Зарг и Ларинов с обеих сторон атаковали учёный совет, выражая своё, официально учёное негодование, хотя прекрасно знали, о чём пойдёт речь. Семинаристы, видя, что диссертант теряет поддержку в самый ответственный момент защиты, громко зааплодировали и через некоторое время почти все, в зале, их поддержали. Разгорался шумный скандал, провоцируемый ханжеским поведением учёного совета.
Вадик остановился. Докладывая, он прохаживался у доски, вокруг которой были развешаны диаграммы, налил воду в стакан, взял его в руки и, найдя глазами Галу, сделал лёгкое движение телом вперёд, как бы намереваясь выплеснуть воду в зал. Гала мгновенно прижала, переплетя пальцы, ладони к груди, и отрицающе покачала головой. Эта чаша должна была быть выпита до конца. Вадик медленно выпил воду, поглядывая время от времени на тестя.
В зале бушевали аплодисменты, люди вскакивали, садились, переглядыва -лись, и аплодировали не переставая, три генерала, нагнувшись вперёд, что-то втолковывали членам учёного совета. С двух сторон к ним тянулись, желая расслышать, о чём идёт речь два старых врага, два академика.
Наконец секретарь учёного совета встал, вышел из ряда и обернулся к залу. На него не сразу обратили внимание, но постепенно наступила тишина. Секретарь сообщил, что в связи с предполагаемой обширностью темы, защита продлится дольше запланированного времени, поэтому объявляется часовой перерыв.
***
Вадик глазами показал мне на Ларинова, и я понял, что перерыв для него должен быть намного дольше, благо всё для этого было подготовлено.
Сорвавшись с места, я подскочил к академическому лису, и предложил провести в специально подготовленные для него апартаменты. Убедившись в том, что, его соперник всё расслышал, Ларинов двинулся за мной, отвечая на приветствия, летящие со всех сторон, но каждому по-разному.
Зарг рассеянным взглядом проводил соперника. Академика-адмирала принимали генералы. Его требования были выполнены.
***
Номер, в который я привёл Ларинова, ему очень понравился, и академик этого не скрывал.
Я спросил, хочет ли он обедать сейчас или после отдыха. Ларинов ответил, что хотел бы отдохнуть минут двадцать.
Ровно через двадцать минут мы, с красавицей Валей, накрывали стол в номере, а Ларинов исподтишка разглядывал пропорциональную, рослую, редко встречающейся красоты, весёлую и игривую девушку.
Валя знала, кто этот старик, знала, зачем она здесь в его номере, имела свои планы на его счёт, которых от нас не скрывала, умела показать товар лицом, но время пока не пришло.
Накрыв на стол и указав при этом на существование бара, мы сделали вид, что собираемся покинуть номер. Ларинов всполошился, вскочил, начал нас приглашать, но стол был накрыт на одного. Он настаивал, мы отказывались, я нажал ручку двери – тут уж пан или пропал, хотя второе не входило в наши планы, играть нужно было наверняка, а старик не знал о нас того, что мы о нём.
Захлопнув дверь, Ларинов подошёл к телефону и хотел, было звонить, чтобы заказать ещё обеды, но я его опередил, сказав, что это займёт много времени и заказ нужно сделать лично. Ларинов хотел уплатить за оба обеда, я отказывался и, в конце концов, сошлись на том, что он платит за Валю, а я сам за себя. Перебранка между нами шла в коридорчике у выхода, а Валя уже сидела в комнате на низком диванчике и поглядывала в окно.
Девушка у окна выглядела настолько поразительно, что я поспешил покинуть номер.
В коридоре я посмотрел на часы, - до конца перерыва оставалось менее получаса.
Вскоре я постучался в номер, и внёс ещё один поднос. Ларинов и Валя оживлённо разговаривали. Академик расхаживал по комнате. Он раскраснелся и был возбуждён. Валя продолжала сидеть на старом месте. Я поставил поднос на стол и предложил им начинать пока без меня, - мой обед будет готов минут через десять. Ларинов отказывался не очень настойчиво и, усадив их за стол, я спросил, что бы они хотели из крепких напитков. Ларинов знал толк в выпивке и выбрал из генеральских запасов «Курвуазье», а Валя - лёгкое вино.
Перерыв закончился, Вадик должен был уже продолжать, Ларинов пока не торопился.
Через пол часа я позвонил. Ответила Валя.
- Алло, кто это?
- Валя, это я, передай Ларинову, что мой обед ещё не готов, я вынужден ждать здесь.
Валя, время, от времени восклицая: «ну перестаньте, вы же пожилой человек, если так будет продолжаться, я брошу всё и уйду», передала, то, что я сказал. Затем трубку взял Ларинов:
- Очень жаль молодой человек, что вам не везёт, будьте, пожалуйста, терпеливы, обед не стоит волнений, - он гоготнул, - хотя...
Если вам что-то нужно, то я мигом, - продолжал я, играя роль дурачка до конца.
- Нет, нет, мы прекрасно справляемся сами, замурлыкал старый козёл, мы же не маленькие дети, нуждающиеся в опеке.
Ларинов положил трубку, а я, через несколько минут поднялся наверх проверить обстановку.
В комнате шла весёлая возня.
Я был лишним.