Из книги «В поисках чудесного» П.Д. Успенского,
слова Успенского:
(стр. 337) «В этот раз Гурджиев остановился в квартире на Литейном, около Невского. Он сильно простудился, и мы проводили встречи у него, собираясь небольшими группами.
Однажды он сказал, что нет никакого смысла идти дальше по этому пути, что мы должны принять решение о том, хотим ли идти дальше с ним и хотим ли работать, или лучше оставить все попытки в этом направлении, потому что полусерьёзное отношение не может дать серьёзных результатов. Он добавил, что будет продолжать работу только с теми, кто примет серьёзное решение бороться со сном и механичностью в самих себе.
Он сказал, что переговорит с каждым в отдельности и что каждый должен предъявить ему убедительный причины, почему он, Гурджиев, должен о нём безпокоиться.
- Кажется, вы думаете, что это доставляет мне большое удовлетворение, - заявил он. – Или полагаете, что я ничего больше не умею делать. Так вот в обоих случаях вы серьёзно ошибаетесь. Есть множество других вещей, которые я умею делать. И если я отдаю своё время этому делу, то лишь потому, что у меня есть определённая цель. Теперь вы должны уже понимать, какова моя цель, и вам следует знать, находитесь ли вы на той же дороге, что и я, или нет. Больше я ничего не скажу. Но в будущем я стану работать только с теми, кто окажется мне полезен в достижении моей цели. А для меня могут быть полезны только те люди, которые твёрдо решили бороться с собой, то есть с механичностью.
На этом общая беседа закончилась, но беседы Гурджиева с отдельными членами нашей группы длились около недели. С одними он разговаривал очень подолгу, с другими меньше. В конце концов, почти все остались в группе.
Ушли только двое, которые, как нам показалось, прямо по какому-то волшебству вдруг перестали что-либо понимать и начали видеть во всём, что говорил Гурджиев, непонимание по отношению к ним, а со стороны других – отсутствие симпатии и сочувствия.
Нас очень удивило это отношение, сначала недоверчивое и подозрительное, а потом открыто враждебное ко всем нам, исходящее неизвестно откуда и полное совершенно непонятных обвинений: мы делали из всего тайну; мы сочиняли Гурджиеву небылицы о них, стараясь вызвать у него недоверие к ним; мы передавали ему все разговоры с ними, постоянно вводя его в заблуждение, искажая факты и пытаясь представить всё в ложном свете. Мы создавали у Гурджиева ложные впечатления о них, заставив его увидеть всё далёким от истины.
Сам Гурджиев, по их словам, тоже «полностью переменился» стал совершенно другим по сравнению с тем, каким он был до тех пор, - резким и требовательным; он потерял всякое сочувствие и интерес к отдельным индивидами, перестал требовать от людей правды; он предпочитает окружать себя людьми, которые боятся говорить ему правду, лицемерами, осыпающими друг друга цветами и шпионящими за всеми и каждым.
Мы были поражены подобными замечаниями. Они принесли с собой совершенно новую атмосферу, которой до сих пор у нас не было. Это тем более странно, что как раз в это время мы в большинстве своём пребывали в очень эмоциональном настроении и были прекрасно расположены к этим двум протестующим членам группы.
Мы неоднократно пытались поговорить о них с Гурджиевым. Особенно он смеялся, когда мы сказали, что, по их мнению, мы создаём у него «ложное впечатление» о них.
- Вот как они оценивают работу, - сказал он, - и вот каким жалким идиотом, с их точки зрения, являюсь я! Как легко меня обмануть! Видите, они перестали понимать самое главное. В работе обмануть учителя невозможно. Это закон, проистекающий из того, что было сказано о знании и бытии. Я мог бы обмануть вас, если бы захотел; но вы не можете обмануть меня. Если бы дело обстояло иначе, не вы учились бы у меня, а я бы учился у вас.
- Как нам следует разговаривать с ними, как нам помочь им вернуться в группу? – спросили у Гурджиева некоторые из нас.
- Вы не только не можете ничего сделать, - ответил Гурджиев, - но и не должны пытаться что-либо делать, ибо ваши попытки лишат их последнего шанса, который у них остался для понимания и познания себя. Вернуть всегда очень трудно. Решение вернуться должно быть абсолютно добровольным, без малейшего принуждения и убеждения. Поймите, всё, что вы слышали от них обо мне и о себе, - это попытки самооправдания, старания унизить других, чтобы почувствовать себя правым. Это означает всё большую и большую ложь, которую необходимо разрушить, а это удаётся лишь благодаря страданию. Им трудно было увидеть себя раньше, теперь это будет в десять раз труднее.
- Как могло это случиться? – спрашивали его другие. – Почему их отношение к нам и к вам так резко и неожиданно изменилось?
- Для вас это первый случай, - сказал Гурджиев, - и поэтому он кажется вам странным; но впоследствии вы обнаружите, что такое случается очень часто и всегда происходит одинаковым образом. Главная причина здесь в том, что сидеть между двух стульев невозможно. А люди привыкли думать, что они могут это сделать, то есть приобретать новое и сохранять старое; конечно, они не думают об этом сознательно, но всё приходит к тому же».
Следовательно, необходимо пожертвовать своими старыми взглядами, чтобы приобрести новые.
«Так что же им всем так хочется сохранить? Во-первых, право иметь собственную оценку идей и людей, то есть как раз то, что для них вреднее всего. Они глупы и уже знают это, то есть когда-то это поняли. Поэтому и пришли учиться. Но в следующий момент они обо всём забывают; они привносят в работу собственную мелочность и субъективное отношение; они начинают судить обо мне и обо всех, как будто способны идеям и к тому, что я говорю. Они уже «принимают одно» и «не принимают другого», с одной вещью соглашаются, с другой – не соглашаются; в одном доверяют мне, в другом – не доверяют».
Не иметь права на собственную оценку идей и людей? Прав ли Гурджиев? Представим, что несколько человек, причём слепых, заблудилось в лабиринте. И вот им встретился зрячий, который сказал им, что выведет их из него, если они будут во всём его слушаться. Гурджиев требовал подчинения, так как хотел научить своих учеников мыслить по-особому, а, следовательно, по-другому видеть окружающий мир (моё мнение). Это подобно тому, если бы вы учились управлять автомобилем. Вы должны полностью доверять тому, кто вас обучает, чтобы научиться этому.
Слова Гурджиева:
«Самое забавное – они воображают, что могут «работать» в таких условиях, то есть, не доверяя мне во всём и не принимая всего. Фактически это совершенно невозможно. Не принимая что-то или не доверяя чему-то, они немедленно придумывают вместо этого что-то своё. Начинается «отсебятина» - новые теории, новые объяснения, не имеющие ничего общего ни с работой, ни с тем, что я говорю. Затем они принимаются отыскивать ошибки и неточности во всём, что говорю или делаю я, во всём, что говорят или делают другие. С этого момента я начинаю говорить о таких вещах, о которых ничего не знаю, даже о том, о чём не имею понятия, зато они всё знают и понимают гораздо лучше, чем я; а все другие члены группы – дураки и идиоты. И так далее и тому подобное – как шарманка. Когда человек говорит что-то по данному образцу, я заранее знаю всё, что он скажет. Впоследствии это узнаете и вы. Интересно, что люди могут всё рассматривать в других; но сами совершая безумства, сразу же перестают их видеть в себе. Таков закон. Трудно взобраться на гору, но соскользнуть с неё очень легко. Они даже не чувствуют неловкости, говоря в такой манере со мной или с другими. И, главное, они думают, что это можно сочетать с некой «работой». Они не хотят понять, что, когда человек доходит до этого пункта, его песенка спета.
И заметьте ещё одно: их двое. Если бы они оказались в одиночестве, каждый сам по себе, им было легче увидеть своё положение и вернуться. Но их двое, и они друзья, каждый поддерживает другого в его слабостях. Теперь один не может вернуться без другого. И даже если бы они захотели вернуться, я принял бы только одного из них и не принял бы другого.
- Почему? – спросил один из присутствующих.
- Это совершенно другой вопрос, - ответил Гурджиев. – В настоящем случае просто для того, чтобы дать возможность одному из них задать себе вопрос, кто для него важнее – я или друг. Если важнее тот, тогда говорить не о чем; если же важнее я, тогда ему придётся оставить друга и вернуться одному. А уж потом, впоследствии, сможет вернуться и второй. Но я говорю вам, что они прилипли друг к другу и мешают один другому. Отличный пример того, как люди творят худшее для себя, уклоняясь от того, что составляет в них доброе начало».
То есть Гурджиев хочет, чтобы они по-новому мыслили.