- Осторожнее на поворотах! Вы мне все углы собьёте! - Завхоз Василий Иванович с чуднОй пышной нижней челюстью, придававшей сходство с котом и определившей его прозвище в стенах школы, был весьма озабочен порчей казённого имущества. Отбитую штукатурку пришлось бы восстанавливать, не дожидаясь летних каникул, а это всё хлопоты и лишний расход.
Парты, столь тесные во время уроков, оказались весьма просторными, громоздкими, стремящимися к единообразию окружающего мира. Порядковый номер, выписанный на боку каждой из них, наводил на размышление о том, что это не иначе, как счёт ученическим брюкам, отважно протёртыми на их борту. А уж сколь нетерпения, от желания непременно рассказать выученный урок, было снесено ими, и каким испытаниям на прочность подвергли парты те, которые вжимались поглубже, растягивая доску скамьи книзу, стараясь сказаться незамеченными учителем.
Директором нашей школы была женщина, учитель биологии Антонина Тарасовна. Начитавшись Лепшинской, по строгому соответствию с ученической программой тех лет, низким, испорченным беломором, голосом, уверяла она нас в том, что жизнь зарождается самопроизвольно, в совершенном, совершенно пустом яйце, и никак иначе. Последовательно выполняя инструкции Отдела образования, Антонина Тарасовна отвергала наличие хромосом, как совокупности наследуемых признаков живого организма, так и в принципе.
К счастью, у директора было много дел, и Антонина Тарасовна обрушивала на нас всю силу и мощь отрицания лишь в те дни, когда вдруг заболевала наша обожаемая Пеночка, - учитель с нежным именем Евгения и неведомым нам отчеством. Пеночка рассказывала о живой природе, обходя острые углы инструкций, так что мы прекрасно понимали, что внутри яйца развивается цыплёнок, а не всемогущая пустота.
Антонина Тарасовна обладала тем непререкаемым авторитетом руководителя, с которым не встречаются по доброй воле. Если школьника просили зайти в учительскую или даже приглашали на педагогический совет, - это было полбеды. Но тот, кого призывала в свой кабинет Антонина Тарасовна, сразу мог считать себя выбывшим из дружного школьного коллектива. Встречая директора в коридоре, надо было поздороваться и бежать дальше, или, самое лучше, - обойти боком, не задев даже тени.
Школьные годы, как им и положено, порхали над нашими головами, мы увлечённо учились и не менее азартно шалили, с трудом взрослели, росли и менялись. Казалось, что, отыскав удобную ей пору, не меняется лишь наша Антонина Тарасовна. Монументальность её убеждений вызывала в нас трепет уважения, который мы несомненно вынесли бы с собой из школы, как один из главных уроков, если бы однажды...
Пеночка, по-обыкновению проникновенно, описывала нам жизнь бурого медведя, как вдруг дверь класса распахнулась, и вошла Антонина Тарасовна. В её привычно властном облике произошли видимые, хотя и непонятные глазу изменения. Ученики поднялись из-за своих парт, но директор повела себя так, будто бы не заметила приветствия, а оглядев нас, трагическим голосом возвестила:
- Дети! Пришло распоряжение. Оттуда. - Антонина Тарасовна указала пальцем в потолок. - Хромосомы существуют. Вы должны знать об этом. - И вышла.
Дальновидная Пеночка давно подготовила нас к этой новости, посему мы спокойно продолжили знакомиться с особенностями жизни бурого медведя, не отвлекаясь на генетику.
Весь следующий день мы с мальчишками, как обычно, скакали по коридорам школы. После утомительных сорока пяти минут в классе, хотелось неудержимых действий, так что перемены были посвящены бегу по первому и второму этажам школы. На третий, самый верхний, где располагался кабинет биологии, с кафедры которого преподавала Антонина Тарасовна, мы обычно не заходили, но в тот день зачем-то поскакали и туда.
Классная комната была богато обставлена коллекциями умерщвлённых «за пятёрку» бабочек, да прочей живности, где-то там стояла и моя коробочка, которую привёз с отдыха у тёти в Крыму. Я тогда подкараулил и убил алюминиевой вилкой сразу трёх добродушных доверчивых рыб: рыбу-мышку, рыбу-иглу и морского конька.
Дверь кабинета оказалась не заперта, как бывало, и, когда мы заглянули внутрь, то признаюсь честно, если бы у нас был дар речи, мы бы его потеряли в тот же час. Класс был разгромлен. Всё, что можно было уничтожить или испортить, валялось в рядах между партами. Тяжёлые дорогие микроскопы, предмет наших вожделений, без признаков жизни лежали у нас под ногами. Их трёхглазые, безжалостно вывороченные головы, вместо предметных стёкол, глядели в пол. Не дожидаясь звонка, мы с ребятами гурьбой вернулись в наш класс и расселись по местам.
Ключи от кабинета биологии были только у Антонины Тарасовны, мы знали об этом, и были уже достаточно взрослыми, чтобы понять всю силу боли и разочарования, овладевшие нашим директором. Ибо можно изменить убеждения самостоятельно, но предать самого себя, по велению извне... Как вынести такое?
...Прошли годы, скоро в первый класс пойдут мои внуки, а я всё никак не могу забыть того случая. Конечно, по всем законам жанра, мы, школьники не должны были знать о том, что произошло. Но по законам жизни... Та ярость, с которой Антонина Тарасовна распрощалась со своими убеждениями, стоила много больше всего школьного курса истории.
Мы творили историю, или она нас?.. А как на это посмотреть...