В родительском доме, сколько себя там помню, на моём стуле всегда лежала хорошо выделанная меховая шкурка. Я её очень любила и ревностно следила, чтобы на ней никто не сидел: моя! Мех был простой, но красивый, блестящий. Сидеть на нём было тепло – не то, что прямо на сиденье из дерматина: постоит такой стул под открытым в зимнее утро окном, сядь-ка на него спросонок – так и подпрыгнешь! Обжигает холодом – даже через колготы и юбку! Чёрная шкурка с подпалинами по краям надёжно спасала детскую попу от подобных резких ощущений. Я спросила у нашего немногословного отца, чья же она: небольшая, остевой волос длинный, ровный, никак не овчинка, волк или кто?
– Да ты что! Волк крупнее, да и цвет шерсти у волка не такой. Это – собака, овчарка.
Что же за история стоит за этим, чья была овчарка, почему от неё осталась только шкурка? Если волк – это бы ясно, охотники убили. А – собака?
В прежние времена хорошего щенка от породистой собаки было не достать. Но у кого-то они всё же были. Однажды породистую немецкую овчарку, которая раз в год, как полагается, «пришла в охоту», покрыл какой-то обычный «дворянин». То ли она сбежала от хозяев, то ли отважный герой-любовник забрался во двор под прикрытием ночи, об этом история умалчивает, но факт остаётся фактом, и через положенный срок на свет появились щенки-полукровки от неведомого беспородного отца. Что и говорить, этот помёт был испорчен, забракован, о родословной не могло быть и речи: у кобельков ушки не стоят – у одного одно, у второго – оба. Но главные черты сильной породы оставались хорошо выраженными, и незаконнорожденных братьев-щенков за половинную плату пристроили по домам хороших знакомых.
Когда дед принёс с работы упитанного и ухоженного щенка, радости сыновей не было предела! Какая им разница, стояли у него оба ушка или нет – это был красавец и умница! С каким восторгом они возились с ним, кормили, вместе играли. Рано утром, чуть проснувшись, бегут, бывало, здороваться с Юконом – так они назвали своего пса, с детства начитавшись рассказов Джека Лондона. Всем друзьям было с гордостью объявлено, что этот пёс – немецкая овчарка, пусть и наполовину. Мальчики начали его дрессировать, и у них это получалось! Понимал речь и бросался выполнять команды с полуслова, подавал лапу, умел сидеть, стоять, приносить брошенный предмет, чем удивлял не только юных дрессировщиков, но и взрослых членов семьи. Юкон вырос, возмужал и стал всеобщим любимцем. Охранял дом, бегая без привязи по двору, с удовольствием ходил с детьми на речку купаться, хорошо плавал, а зимой охотно тащил на себе санки с соседской мелюзгой, а те визжали и ликовали от восторга.
Началась война. Старший из сыновей, только успевший окончить школу, вскоре уехал во Владивосток – учиться в высшем военно-морском училище, а младший остался дома, школьник-подросток. Каждый год, начиная с 15 лет, он ходил в военкомат, чтобы записаться добровольцем на фронт. Он был довольно высок и физически развит, постоянно делал зарядку с гантелями, упражнялся на гимнастических кольцах, прикреплённых в амбаре на перекладине под высоким потолком, закалялся, но в армию его не брали, как ни старался он прибавить себе возраст. Военком знал всех в лицо: кому сколько лет, кто чей сын, город-то был небольшой. Как-то настолько разозлился, что такие молодые идут на войну отдавать свои жизни – даже выматерил их с другом:
- Зотов! Опять ты? Твою мать! Иди домой, ты что, одурачить меня хотел?! Ещё и друга привёл, вам что – жить надоело? Идите-ка вы!..
Эх! Снова фокус не удался! Молодые люди вышли из кабинета и очень удивлялись, так как взрослые обычно разговаривали с ними культурно и никогда не матерились при молодёжи, дабы не подавать плохой пример.
Работал Вовка на эвакуированном из Подмосковья военном заводе токарем. Ему, молодому человеку – прямо со школьной скамьи – доверяли изготавливать самые сложные и ответственные заказы. Если заказ приходил особо срочный, за ним присылали посыльного – выходи в ночь, всё для фронта, всё для Победы! Руки у парня были золотые. На заводе, работая при убогом освещении, он и зрение себе испортил, в глаза попали какие-то мельчайшие металлические частицы. С тех пор носил очки. Там, в цеху, и курить начал: ведь не всегда было достаточно еды, а закуришь – кажется, не так мучает голод, и курил папиросы «Беломор» всю жизнь, до самого последнего дня. Два выпускных класса доучивался в вечерней школе, благо учёба ему легко давалась; позднее и в институт поступил.
… Перед войной в наш город, стоявший среди степей, был депортирован дальневосточный народ, у которого о собаках было своё понятие. Особенно о тех, которые бегают без присмотра. Особенно в военное время дефицита всего съестного. Среди соседей пошли слухи, что собак даже сводят со двора: если видят, что за забором бегает хороший кобель, то приводят к воротам сучку течную, и он сам пойдёт за ней хоть на край света. А дальше судьба его известна.
Надо сказать, что в семье никогда не было сказано ни одного плохого слова в адрес нации, для которой собачье мясо служило пищей. Наоборот, говорилось с уважением, что депортированные с Дальнего Востока – это простой трудолюбивый народ:
– Они – знатные огородники, и такой лук и такую морковь, как у них, здесь ещё никто не выращивал, – так однажды сказал мой отец. И в другой раз:
– Мы не знаем, что с ними было во время переселения. Что им пришлось пережить: их везли к нам через всю страну. Посмотри на карте.
После его слов становилось понятно, что это более глубокий исторический вопрос, чем их национальные пищевые привычки.
Однажды Юкон исчез. Взрослый пёс, любимец, умница, где же ты теперь? Жив ли? Вовка тайком даже плакал, но во всякую свободную минутку собирался и уходил на поиски. Обошёл пешком не раз все улицы и закоулки. Звал, посвистывал, подавая знак верному другу. Как-то показалось, что услышал в ответ знакомый лай, который тут же оборвался. А может, только показалось? Долго искал его. Не нашёл.
… Морозы стояли минус сорок. В Крещение дед принёс на руках огромного чёрного пса, околевшего зимней ночью около кучи отбросов в поисках пищи. Как две капли воды кобель был похож на пропавшего любимца: мощная чёрная спина, палевые лапки… Ну, как есть - наш. Отмучился. Уложил пса в сенном сарае на кусок рогожи и поспешил на работу.
– Ба! Худющий-то какой! – изумилась бабка, глянув на безжизненное тело пса с выпирающими рёбрами, и не могла удержаться от слёз.
Правда, у этого оба ушка были мягкие, не стояли, а у нашего-то – одно. Может, это у него так от мороза?.. И почему он не прибежал домой? Всего за два квартала от дома замёрз... Ох, бедный! Оплакали потерю всей семьёй, а промёрзшее неживое тело многострадального пса отнесли к мастеру по выделке кож. Пусть хоть какая-то память останется.
А весной пришёл Юкон. Живой, даже не худой, с обрывком верёвки на шее. Одному Богу известно, где он провёл эту зиму и что пережил, как рвался к своим! Когда Вовка шёл после смены домой с завода, только свернул на свою улицу, Юкон у себя во дворе разбежался, перемахнул через высокий забор и полетел ему навстречу. Ах, какая это была встреча! Что вы говорите – мужчины не плачут? А Юкон то лаял, то выл, рассказывая о своей беде и счастье побега, объясняясь в любви, слизывая слёзы у Вовки с лица, ощущая солёный вкус радости.
Жил Юкон ещё долго, весь положенный собачий век.
Уже после войны умер своей смертью.
И тогда Вовка отнёс его на берег реки и там похоронил.