Пролог
Удар и ещё раз удар. Он поднёс окровавленную руку к её рту и в его глазах читалось одно. Она сразу поняла, что он имеет ввиду и подчинилась в который раз.
***
Насилие, так можно было назвать их жизнь. Жизнь полную противоречий и какой-то необъяснимой привязанности. По сути, этих двоих уже мало, что связывало, но она продолжала жить с ним, а он с ней, их взаимоотношения все больше походили на жёсткую форму садизма.
Однажды, он просто ударил её по голове, а очнулась она в этом полуподвальном помещении, посаженной на цепь, словно, животное. Никакие мольбы, слезы, крики - все было тщетно. Он просто бил её с каждым стоном и словом сильнее и сильнее.
Иногда в нем просыпалось, где-то в подсознании что-то человеческое и тогда он приносил поесть, сам кормил и гладил по голове нежно, просил прощения. Но эти моменты были настолько редки, что она просто не могла припомнить их, казалось, что так было всегда, и она научилась плакать беззвучно, боясь боли. Да, страх боли сделал из неё выдрессированное существо: никаких чувств других не было, кроме, страха неотвратимости наказания, которое последует в любом случае.
Последнее время он был особенно зверским. После того, как идевательства прекращались, он заставлял её облизывать пальцы его руки, которые были в её крови. Поначалу она яростно сопротивлялась, тогда он лишил её воды и укоротил длину цепи, чтобы её движения были весьма ограниченны. Это был ад и она подчинилась. Да, вкус крови вызывал в её горле рвотный рефлекс, ей хотелось умереть и больше никогда не чувствовать этого мерзкого привкуса во рту. Но она раз за разом безвольно выполняла это действо - приказ, и со временем привыкла до такой степени, что ей даже этот изощренный ритуал стал приносить некое наслаждение. Да, именно так. Она сама боялась сознаться в этом себе, но что-то надломилось внутри неё и повернулось вспять, куда-то ниже предела осознанности. Он замечал перемены в её поведении, видел странные искры в глубине её зрачков, которые раньше были просто стеклянные внутри и выражали покорность с ужасом.
Он понимал, что страх внутри неё переродился из иррационального в иное, принял форму и чёткость, но каких размеров он пока не понимал. Зато она чувствовала. Она ощущала в себе силу. Её тело больше не было грузной обузой, саднящей от множества ран.
В один из дней, когда, он, наконец, осознал метаморфозы, произодшие с ней, то оказалось слишком поздно для неё и для него. Как обычно он опустил свою руку перед её лицом, забрызганную каплями её крови и ощутил, как она впилась зубами в пальцы. Боль усиливалась, она держала его запястье свободными руками и пыталась откусить фалангу. Он, лишь, наблюдал за происходящим, а затем пнув её в бок, схватил за шею и одним движением прекратил все, а затем быстро направился прочь, не оборачиваясь. На лице его играла улыбка или что-то похожее на неё.