Карлсона в поле зрения не было. Он, видимо, отвалился от нашей общей гирлянды при ералаше с перемещением через портал, и я не стал задумываться, каким именно образом с ним случилось эта оказия. Должно быть, он застрял в межпортальной перегородке, если она, эта перегородка, существовала в природе как таковая (но об этом нужно спрашивать не меня, а всезнайку Васечкина). Зато шершень был тут как тут, он несуразно барахтал в воде ломкими крылышками и был похож на мокрую курицу – учился плавать, судя по неуклюжим движениям туловища.
Васечкина я заметил ещё раньше, он плыл мне навстречу загребая воду лапами и хвостами. Напоминал телодвижениями незабвенного Ихтиандра из старинного советского кинофильма "Человек-амфибия".
В тот момент, когда он выплывал из зарослей местных саргассов, на его бедовую голову обрушилась неожиданная неприятность. Огромная рыбина, похожая на кашалота с картинки из настольной игры, возникла казалось бы ниоткуда и первым клюнула на него. Из нас троих он больше всех напоминал приманку для ловли крупного карпа, потому что двигался пластичнее всех.
Однако Васечкин вовремя увернулся, и пасть с частоколом ощерившихся зубов пронеслась мимо. Затем настала очередь шершня, он оказался следующим на пути рыбины и, конечно, был обречён, учитывая неуклюжесть в воде. Не удивительно, что он сгинул в разинутой пасти, как в бездонной пропасти. И мне, если честно, было нисколько его не жаль.
Но останавливаться на достигнутом "кашалот" не собирался. Его гигантское брюхо явно не насытилось шершнем, и, проглотив того, он продолжил погоню за Васечкиным. В последнее время мы успели привыкнуть к тому, что все вокруг принимают нас за кормёжку, вот и кашалот исключением в этом ряду не стал.
Он и Васечкин петляли меж сплетённых водорослей, как заправские слаломисты на горнолыжном склоне. Я в это время прятался в зелёных водорослевых дебрях и наблюдал за погоней со стороны. Всем сердцем болел за друга, но помочь ему в эту минуту ничем не мог. У меня не было лучемёта, он был у Васечкина, а свой я давно потерял. Но Ромка по какой-то причине не стрелял в рыбину. Возможно, подумалось мне, лучемёт отказал, потому что намок.
Стоит заметить, что цефалиды отменные пловцы, это умение Васечкин демонстрировал сейчас наглядно. Кашалот невероятно быстро перемещался в водной среде, зато Васечкин отличался ловкостью и проворством. Огромная рыбина нагоняла его раз за разом, но Васечкин неизменно спасался в самый последний момент, буквально отскакивая от частокола кашалотовых зубов. Я даже почти поверил, что кашалоту в скором времени надоест безрезультатная беготня, а значит Ромке в итоге удастся спастись, но в этот момент он угодил в пасть. Васечкин случайно зацепился за водоросли одним из хвостов, запутался в переплетениях, и этот промах стал для него роковым.
Не скажу, что я рвал на себе волосы по поводу невосполнимой утраты (на голове у меня был шлем, и я не мог добраться до них руками). Но я был расстроен, растерян и безоружен. Обязан был спасти друга, но как это сделать – понятия не имел. Толкователь своими советами помочь мне в эту минуту не мог – лиловая коробка, как и наш единственный лучемёт, была проглочена кашалотом вместе с Васечкиным.
Мне очень хотелось броситься на кашалота и разорвать на куски голыми руками. Но шансов в рукопашной схватке с таким гигантом у меня не было по определению – он попросту проглотит меня, как букашку. Я лихорадочно соображал, но ничего не получалось придумать. Всё, что мне оставалось, это тихо скрипеть зубами и беситься от бессильной злобы на ненавистного кашалота.
А он в это время плыл мне навстречу, заметив в воде зорким глазом и нацелившись сделать своим обедом. Я набрался храбрости, выбрался из водорослевых дебрей, где отважно сидел в засаде, и встал в полный рост лицом к лицу со смертельной опасностью. Под рукой у меня не нашлось совсем ничего, хоть сколько-нибудь колюще-режущего или увесистого, а потому я приготовился драться хвостами, вспоминая приёмы альтаирского джиу-джицу, которым так лихо владел незабвенный Крашмастер. Главное в этом деле хорошенько напрячь хвосты и связать ими врага, а затем рвать на куски когтистыми лапами и зубами.
Но кашалот, к моему изумлению, доплыть до меня не сумел. А потому блеснуть мастерством хвостопашного боя мне было не суждено. Кашалот склеил ласты ещё по пути, без всякого моего участия в его скоропостижной кончине. Он внезапно завертелся гигантским волчком, перевернулся вверх брюхом и начал плавать кругами, как акула-людоед из кинофильма челюсти, когда той воткнули гарпун под жабры. Я был озадачен поведением кашалота и даже заподозрил, что он струсил и симулирует, отлынивая от драки. Но тут увидел физиономию Васечкина и офигел окончательно. Его голова в скафандре высунулась из кашалота наружу. Он выглядывал из кашалотовой задницы и торжественно махал мне рукой.
Секунду спустя он вылетел оттуда наружу с характерным звуком выпущенных газов. А кашалот тем временем описывал в воде судорожные виражи, окончательно испуская дух.
Я поплыл навстречу другу и от радости едва не бросился ему в объятия. Но при мысли о том, где он только что побывал, обниматься всё-таки передумал. Васечкин перепачкался в чем-то очень похожем постесняюсь сказать на что.
Я приготовился задавать вопросы, но Ромка не дал мне возможности открыть рот. Он выпустил словесный поток раньше меня, безмерно гордясь одержанной победой.
– Я намеренно дал кашалоту себя проглотить, – он булькал пузырьками воздуха из воздуховыделительной трубки, но я отлично понимал слова. – Нашёл у него во внутренностях плавательный пузырь и прострелил из лучемёта.
– Какой ты находчивый, Ромка! – обрадовался я от всей души и осторожно похлопал его по перепачканному плечу.
Он хвастался ещё минут пять, поведав о своих скитаниях в кишках кашалота, захлёбывался словами и пережитыми эмоциями. А я слушал с разинутым ртом и кивал, словно влюблённый в кинозвезду её большой поклонник. Наконец, расхвалив себя ненаглядного на всевозможные героические лады, Васечкин успокоился и вспомнил о насущных проблемах. Он понажимал на кнопочки лиловой коробки, заново перезапустив толкователя. Кибернетический мозг незамедлительно произвёл на свет свою материальную ипостась в обновлённом образе.
– Я Водяной, я Водяной! Никто не водится со мной! – представился нараспев голосом артиста Папанова Водяной из мультфильма "Летучий корабль".
Он снял в знак приветствия дырявую шляпу, по виду украденную у огородного пугала, и дурашливо поклонился. Из шляпы выпрыгнула лягушка, и Водяному стало грустно-прегрустно.
– Это что ещё за крендель в памперсах? – поздоровался радушный Васечкин. Нам было сейчас не до мимишных чудачеств и восторженных оханий, и потому артистическое настроение Водяного мы не поддержали.
– Я не крендель! – обиделся Водяной. – А художественный образ для увлекательности восприятия.
– Ладно, "образ", не обижайся, – успокоил я Водяного. – Просто Ромик не до конца отошёл от жёсткого стресса, полученного по итогам болтанки в чужой системе пищеварения. Он побывал в заднице кашалота, но собственную сохранил в девственной неприкосновенности. К моей нескрываемой радости за него родного!
– А где наш друг – Карлсон? – не слушал меня Васечкин. Он продолжал докапываться до Водяного.
– Я за него, – отчитался Водяной и оправдал товарища: – Карлсон временно не дееспособен и занят врачеванием ментальных ран. Сказал, что не желает вас знать и не пожмёт вам руку при встрече. Он раздулся по вашей милости до размеров вселенского презерватива и застрял в межпортальной перегородке. Но, к счастью, информативный файл восстановил его образ заново.
– Межпортальной перегородки не существует в природе! – хохотнул Васечкин с видом разоблачителя смехотворных происков. – Твой кореш бездарный враль!
Я поддакнул Васечкину и строго ткнул в Водяного пальцем.
– Раз Карлсон на нас забил, то будешь отдуваться ты! – на этом я закончил с весёлостями, неуместными в нашем бедственном положении.
Водяной собирался спросить, как именно ему предстоит отдуваться и даже открыл для этого рот, но Васечкин предвосхитил вопрос и перевёл разговор на жизненно важную для нас тему:
– Рассказывай, как выбраться из этой огромной лужи, в которую мы нырнули после перемещения из мира в мир!
– Вы можете поискать портал из которого вас выкинуло сюда, он где-то неподалёку. И, если отыщите, вернётесь с его помощью обратно уже хоженым однажды путём. – Предложил Водяной в качестве первого варианта.
– Нет уж, спасибо! – ворчливо отблагодарил Васечкин. – Обратно в мир, где обитают шершни величиной с носорога я не хочу! Мы еле ноги унесли от чёртовой сколопендры!
– Другой портал есть на поверхности этой планеты, представляющей из себя океан, – предложил Водяной в качестве альтернативы.
– А это уже интересней! – загорелся Васечкин, буравя Водяного заинтригованным взглядом. – Показывай туда дорогу, будешь нашим проводником. Назначаю тебя на должность Сусанина!
– Пузыри воздуха стремятся вверх, как всякий газ, который легче воды, – инструктировал Водяной, нерешительно топчась на месте. – Достигнуть поверхности можно поплыв по пути с ними.
– Да ты у нас Капитан Очевидность! – сделал я заключение, догадавшись о том, что точной дороги к порталу наш "Сусанин" не знает.
Водяной проигнорировал мою остроту, а Васечкин вообще нас не слушал. Он снова воображал себя гением-одиночкой в окружении узколобых неандертальцев, недостойных того, чтобы воспринимать их в качестве собеседников. И принялся рассуждать вслух, разговаривая сам с собой:
– Это место напоминает мне гигантский чайник, который стоит на огне. С одной стороны пылающая конфорка, с другой – крышка чайника, приоткрыв которую мы сможем выбраться на свободу. Плыть в ту сторону, откуда поднимаются пузыри – совсем глупо. Там зона критически высоких температур, мы просто-напросто сваримся заживо в кипятке. Всё что нам остаётся – плыть в противоположную.
Так мы и поступили – поплыли по пути с пузырями. Шевелили лапами и извивали пластичными туловищами, как делал человек-амфибия в одноимённом старом кино. Уворачивались от несущихся параллельным курсом пузырей воздуха, обгоняющих нас то и дело, и не забывали на всякий случай поглядывать по сторонам. Мы плыли от света в сторону темноты, которая постепенно сгущалась. Зато теперь нам было не так жарко, как раньше.
– Блуждать по этим чокнутым ноль-информационным мирам до конца времён мне ни разу не улыбается, – бубнил Васечкин по дороге. – Нам нужна уточняющая информация, чтобы разобраться что тут к чему. Мир-вода, мир-воздух, мир-земля, мир-пещера, мир-огонь, мир-вакуум... этнос-ареалов всевозможных типов и вариаций может насчитываться в бескрайнем космосе бесконечное множество. Мы будем блуждать по этим рандомным дебрям пока бороды не поседеют, если не придумаем как найти выход.
Я не особенно прислушивался к его бурчанию, предпочтя сосредоточить внимание на том, что творится вокруг нас. Глазел во все глаза и мотал башкой, не без оснований опасаясь новой агрессии со стороны хищной фауны ноль-информационных миров.
Рыбины самых невиданных видообразий сновали вокруг да около, словно в океанариуме. Они были, что называется, на любой вкус. Но обедать мы ими не собирались (нам не на чем было их жарить), а только с опаской проплывали мимо. Мне не хотелось угодить в пасть одной из местных хищниц, как однажды случилось с Васечкиным, до сих пор не отмывшимся до конца от фекальных последствий этого происшествия.
Одна из рыбин напоминала болгарку. Когда мы проплывали мимо, она распиливала крутящимся диском своих остроконечных зубов панцирь моллюска, обитавшего в гнезде из водорослей. Другая рыбина использовала электричество: она метала в местных тунцов шаровые молнии и проглатывала их в уже поджаренном виде, с хрустящей корочкой и панировкой из прилепившихся ламинарий. А про медуз-взрывников, с детонаторами в заряженных задницах, я вообще не хочу ничего рассказывать!
– Мы внутри огромной водородной бомбы, – сделал мыслитель-Васечкин важнейшее на данную минуту заявление. – Но не простой водородной бомбы, а такой, в которой завелась биологическая жизнь благодаря её необычной природе.
Ромка хочет разговорить Водяного на интересующую его тему, догадался я, и ради этого забросил удочку. И, стоит признать, он добился этого в скором времени: Водяной беспечно повёлся на простецкую замануху. Сперва он просто машинально отвечал на незатейливые на первый взгляд вопросы, задаваемые хитрецом Васечкиным, но по ходу дела так увлёкся беседой, что всю дорогу без умолку бренчал языком. Мы навострили уши и впитывали, как губки. Выуживали из ноосферы с помощью толкователя как можно больше информации об устройстве матрицы ноль-информационных миров. Если пересказывать вкратце, то получится приблизительно вот что:
Та Вселенная, из которой родом мы Васечкиным находилась в фазе относительной стабильности и информационной законченности. Нестабильными оставались лишь центры её галактик, откуда стартуют континуумы времени, энергии, материи и пространства. А в Новой, то есть строящейся, Вселенной дела обстояли совсем не так. Матрица ноль-информационных миров была информативным ресурсом для её возведения и расширения, областью программирования базовых свойств и предпосылок. Проще говоря, здесь создавались правила существования.
В матрице ноль-информационных миров, сами миры пока ещё не были отгорожены друг от друга пространством. Эквивалент времени помноженного на скорость перемещения был включён в систему не до конца. А значит звёзды, их скопления и сами галактики не везде были разделены космосом. Космические расстояния в данном случае замещались порталами с ипостасивным знаком.
С овеществлением дела обстояли ещё занимательней. Информобанк Новой Вселенной имел смутное представление о законах мироустройства, по причине отсутствия накопленного опыта как такового. И потому разумная составляющая, руководившая созидательной механикой Новой Вселенной, предпочитала заимствовать знания о мире из памяти носителей таких знаний и на этой основе производить форму и содержание. Так работала "обратная связь", которая превалировала здесь над всей прочей механикой мироустройства. Ноосфера Новой Вселенной не подавляла пользователей множеством правил, как обычно случалось во вселенных уже состоявшихся, а наоборот – заимствовала и усваивала информацию, которой эти пользователи, пришельцы извне, обладали, и заполняла таким образом собственные пробелы.
– До последней мысли я и сам допетрил, – ухмыльнулся Васечкин. Но в следующий миг он с недовольством покосился в мою сторону, вспомнив о чём-то весьма для него неприятном. – Случилось это в тот самый миг, когда Быстров огрел меня по кумполу закрылком разбившегося катера. Словно вспышка прояснила мне голову и расставила по местам все загадочные непонятки. Я догадался, что сам невольно помог матрице ноль-информационных миров сгенерировать всех тех монстров, что на нас охотились в тот злополучный день.
Твоё воображение их придумало, – кивнул Водяной, – а "инструменты создания", подчинённые матрице, спроецировали в реальность.
– Компьютерные игрушки загружаются в оперативную память примерно по той же схеме, – продолжал разглагольствовать Васечкин. – Каждый геймер сталкивался с феноменом "отсутствия игровой зоны". Ты прилетаешь на миссию и ждёшь, когда нарисуется игровое поле на месте чернеющей пустоты. Диск вращается внутри игровой приставки, консоль считывает информацию, усваивает её, генерирует игровые условия и выдаёт на экран картинку. Минута-другая, и вот он, новый мир, создан! Созидательная механика Новой Вселенной работает приблизительно также, отличаются лишь масштабы.
Мы с Водяным настолько заслушались болтовнёй Васечкина, что не заметили скрытно приблизившуюся к нам откуда-то со спины рыбу-болгарку. Этот промах стал непростительным для меня лично и имел в высшей степени печальный итог для одного из членов нашей компании. Я потерял бдительность всего на десяток секунд, хотя должен был глазеть в оба, крутя башкой во все стороны, пока мой словоохотливый дружбан засоряет болтовнёй слуховой эфир. Подкравшаяся рыба-болгарка, по-видимому, приняла Васечкина за большого моллюска и с разгону раскроила диском-пилой его гениальный череп.
Васечкин выронил лучемёт и перестал двигаться, его тело обрело покой в безжизненной карикатурной позе. Ни одна из конечностей, трагически раскинутых в стороны, не подавала признаков жизни. В шлеме адаптер-скафандра Ромки зияла большая дыра, а мозги выглядывали наружу. Мутное красное облако вокруг его головы угрожающе быстро увеличивалось в размерах.
Я поймал выроненный Васечкиным лучемёт, наспех прицелился в рыбу-болгарку, заходившую для атаки на второй круг, выстрелил и попал точно в ту область её механического организма, где предположительно должен был находиться двигатель. Внутренности зубастой бестии закоротило, она дёрнулась и рассыпалась на запчасти. "Тут точно первым побывал не Шемякин, а какой-нибудь автослесарь", – подумалось мне совсем не весело.
Но Васечкину от этой моей догадки легче не стало. Вода успела проникнуть в его адаптер-скафандр, почти заполнив его изнутри, а это было уже совсем плохо. Искусственный интеллект скафандра отдал команду заштопать пробоину и откачать воду, используя внутренние инструменты, но был не в состоянии устранить все поломки мгновенно.
Я подплыл к Васечкину и встряхнул, пытаясь привести в чувство. Прикончить цефалида с его феноменальным обменов веществ не так просто, как может показаться непосвящённому. Но жизненно важно при этом как можно раньше реанимировать пострадавшего.
Мне подумалось, что хорошо бы Васечкину "глотнуть свежего воздуха". Для этого я подтолкнул его бесчувственное тело поближе к большому воздушному пузырю, поднимавшемуся вверх параллельным с нами курсом. Я собрался сорвать шлем с Васечкина и сунуть его головой внутрь пузыря.
– Ты что, белены объелся? – завопил, как ошпаренный, Водяной. – Двинет копыта от этого "воздуха" вернее, чем от крысиного яда! Концентрированный водород сожжёт ему башку под корень!
– Что же делать? – заорал я в растерянности, имея на руках практически бездыханный труп лучшего друга.
– Заставь его дышать жабрами! – вопил Водяной. – Система саморегуляции адаптер-скафандра восстановит функциональность минут через пять, не раньше. А пока реанимируй подручными средствами, или хотя бы приведи в чувство.
– Жабрами дыши! Жабрами! – заорал я, надрывая глотку. Но Ромка не отвечал.
Акустику его шлема повредила пила рыбы-болгарки, а значит мой крик вряд ли мог докатиться до его слуха. Сам шлем заполнился изнутри тёмно-красной водой.
Мединоид его адаптер-скафандра, тем временем, делал своё дело бесстрастно и планомерно, не обращая внимания на наши с Водяным истерические потуги. Чёрная блестящая слизь обволокла большую часть черепа моего гениального друга, и бригада микроскопических роботов-нейрохирургов принялась колдовать над его повреждённым мозгом. Колония других нанороботов заштопывала разорванные слои скафандра. Кровь перестала к этому времени хлестать фонтаном и вода внутри шлема Васечкина очистилась. Теперь я мог видеть его лицо. Мутные безжизненные глаза Ромки уставились в одну точку и оптимизма, мягко говоря, не внушали.
– Жабрами, твою мать! – заорал я во всю глотку и как следует встряхнул Васечкина за плечи. – Кислород производят водоросли. Раз рыбы дышат, значит и ты сможешь!
– Будь другом, заткнись! – внезапно перебил Ромка. Он приоткрыл один глаз, повращал им по часовой стрелке, опознавая окружающий мир с его текущей реальностью, и задышал, как рыба, выпуская через жабры воду. – Заманал своим ором, башка из-за тебя раскалывается. Вернее, уже раскололась.
Его голос звучал невнятно, звуки доносились до меня прерываемые бульканьем. Микрофон в шлеме Васечкина отсырел, как и всё остальное в скафандре.
– Держись, братуха, мы тебя вытащим! – подбодрил я. – Я вижу твои мозги невооружённым глазом, с ними практически всё в порядке. Кровь уже не свищет фонтаном, как минуту назад!
Васечкин от этих слов безжизненно закатил глаза. Как видно, моя искренняя дружеская поддержка его не воодушевила. Я встряхнул Ромку и снова заговорил, не позволяя ему уйти в отключку:
– Слушай мой голос и смотри на меня! Не теряй сознание! Не закрывай глаза! – я видел такое в американском кино. Примерно так говорят актёры, изображая врачей "Скорой помощи".
Система саморегуляции адаптер-скафандра Васечкина, между тем, полностью восстановила его герметичность. Мединоид заканчивал заштопывать голову и продувать мозги.
– Через час-другой будешь как новенький! – похлопал я Васечкина по плечу. Но тот меня уже не слышал. Он запрокинул голову и окончательно отключился. Мединоид вколол ему дозу транквилизатора, погрузив в состояние восстановительной комы.
– Скоро выберемся, Ромка, терпи... – пообещал я, подхватил его под руки и поплыл.
Следующие десять минут прошли без особенных происшествий. Я загребал воду всеми свободными конечностями, а не свободными держал в руках Васечкина. Водяной вращал головой и водил лучемётом из стороны в сторону. Со стороны, наверное, это выглядело угарно: мимишный чудак из советского мультика с оружием из фантастического кино оберегает от рыб-болгарок двух хвостатых монстров из фильма "Чужой"...
Чем выше мы поднимались, тем реже встречались водоросли. Густые заросли остались далеко внизу – здесь, наверху, было холодно и почти пустынно. Свет со стороны "конфорки" стал совсем тусклым, но было не так уж темно – неплохо подсвечивали фосфоресцирующие водоросли.
Ещё минут через пять мы почти достигли поверхности, и я разглядел вход в портал. Ипостасивный знак мерцал над поверхностью водоёма – метрах в пяти над прозрачной, но толстой ледяной коркой, разделяющей стихии воздуха и воды.
Разбить эту корку ударами торса, рук или ног не представлялось возможным. Я прикинул толщину на глаз – в ней было несколько метров! Водяной слишком слаб, и в данном случае мне не помощник. Он даже Васечкина не удержит от погружения вниз, пока я буду биться об лёд, пытаясь проломить его корку за счёт физической силы. Я рассчитывал дотянуться до портала цефалидским плевком, использовав слюнную нить, чтобы обеспечить контакт с зоной ошибки способом несущим в себе вещественную основу, как сделал в прошлый раз гениальный Ромка, но для начала мне нужно было вынырнуть из воды на поверхность, сокрушив перед этим преграду из льда толщиной в пару метров.
Я отобрал у Водяного наше единственное оружие и прицелился в ледяную корку. Нажал на курок, но лучемёт не выстрелил... "Промок! Или батарейка села!" – пробормотал Водяной печально.
Но расстраиваться по этому поводу было некогда. Промедление было смерти подобно. Вокруг было холодно и очень опасно. Не говоря уже о том, что мой лучший друг пребывал в состоянии тяжёлой комы и нуждался в квалифицированной медицинской помощи в условиях стационара.
Я лихорадочно соображал в поисках выхода из отчаянного положения, в котором мы оказались, но ничего дельного придумать не выходило. Я не был, к моему сожалению, гениальным Ромкой и не умел на скорую руку изобретать лазейки из безвыходных ситуаций. В моём распоряжении таким образом оставалось последнее на эту минуту средство спасения. Элементарное, как дважды два, доступное нам всё это время и, как я искренне и горячо надеялся, до сих пор действенное.
– Звони Роркану по своему мобильнику! – прикрикнул я на Водяного. – Скажи ему, когда дозвонишься, что мы согласны на выставленные им условия! Лишь бы вытащил нас отсюда немедленно!
"Только через мой труп!" – вспомнились мне слова Васечкина из давешнего разговора с Рорканом. Теперь мой дружбан был практически трупом, а значит руки мои развязаны и совесть по поводу невыполнения его гениальных наказов мучить меня не будет. Решающее слово в сложившихся обстоятельствах оставалось за мной, чем я благоразумно воспользовался.